Холодной зимой думаю о весеннем ветре

— Ну вот, все в сборе, — сказал Ли Ган. — Есть что сказать в своё оправдание? Или всё так и было, как господа рассказали? Вы напали в лесу, хотели ограбить и убить мастера Чу Ина. Так было? — Мы не хотели убивать, — пробормотал Сяогуан. — Старший брат сказал, что если попугать немного, нам добровольно деньги отдадут, чтоб задобрить, а это не грабёж. — Видите? Этот ребёнок совсем дурачок! — оживился Хун Хэ. — Это я виноват! Убеждал его, что это хорошая идея! Меня накажите вдвойне! Или лучше я сам себя накажу! Он с размаху отвесил себе пощёчину, и собирался ударить ещё раз, но Ли Ган перехватил его руку. — Хватит тут дурака валять! Все получат, что заслужили. — Но у него матушка… — Всё, не хочу слушать! Кланяйтесь мастеру Чу Ину, просите снисхождения! Сяогуан и Хун Хэ немедленно склонились в земных поклонах. Ли Шестой остался стоять, Ли Гану пришлось с силой схватить его за затылок и прижать к земле. — Простите, благородный мастер Чу! — Хун Хэ был таким же громким, как всегда, таким же говорливым. — Простите, благородный господин Мэн! Мы со старшим братцем попутали! Ещё и ребёнка втянули! — Хватит вам, — раздражённо бросил А-Чжи. — Нет тут никаких детей. Вы знали, что делали! Чу Ин не мог ни слова сказать. Его словно поразила молния. Неужели и это — просто сон? Неужели он всё же сошёл с ума? Конечно, всё было слишком хорошо, чтоб оказаться правдой: их с А-Чжи ночь вместе, а теперь вот… Сяогуан… Ли Ган жестом приказал поднять всю троицу. — Вы опорочили честь союза Цзянцзо, нарушили правило не грабить путников. Но поскольку вы малолетние дурачки и ничего сделать не успели, руки вам рубить никто не будет. Получите по десять палок на конюшне и шагайте куда глаза глядят, Союз Цзянцзо с вами больше никаких дел не имеет и от вас отрекается. Увести! — Постойте! Чу Ин бросился наперерез воинам, подошедшим увести провинившихся, закрыл Сяогуана рукавами. — Всё ещё думаете, что слишком суровое наказание? — устало спросил Ли Ган. — Я… — главное было защитить Сяогуана, но как сделать это, Чу Ин не придумал. Знал только, что не позволит, абсолютно не позволит никому тронуть ни его, ни Хун Хэ! — Я наконец узнал этих юношей. Я могу поручиться за их честность и порядочность! — Откуда ты их узнал? — удивлённо спросил подошедший А-Чжи. — Они работали в моём поместье, — твёрдо заявил Чу Ин, и повернулся к мальчикам. — Ведь верно? Те переглянулись и закивали. — Да! Да! Это давно было, мы и не узнали господина, пока имя не услышали! — воскликнул Хун Хэ. — Я же почувствовал, что человек знакомый, поэтому вступился за господина! — подхватил Сяогуан. — Господин, вы нас вспомнили! — Предатели, — бросил Ли Шестой. — Брешете, как шавки, и не краснеете. Ли Ган переводил взгляд с одного на другого. — Они действительно за меня заступились, — Чу Ин воспользовался паузой. — Они хорошие дети, но если сейчас выгоните их с человеком, который увлёк их на путь зла, что с ними станет?! Я ручаюсь, что больше они не поступят бесчестно! Никогда! Я знаю их и верю им, как самому себе! А-Чжи нахмурился, выпятив слегка нижнюю губу, как часто делал, когда не понимал чего-то или задумывался. — Я сейчас вспомнил… — протянул он. — Видел этих двоих в доме мастера Чу. Давненько это было, но у меня хорошая память на лица. Всё думал, кого они мне напоминают… Чу Ин едва не обнял его в этот момент, но это было бы совсем неуместно. — Я всё понимаю, но и вы поймите! — взмолился Ли Ган. — Глава ясно сказал — как следует наказывать за такие проступки. Слово главы — закон. — Я сам с ним поговорю, когда ему станет лучше, и всё объясню, — А-Чжи выступил вперёд, оказываясь между ним и Чу Ином. — А если он решит, что они заслуживают изгнания, вы всегда их сможете прогнать. Пока всыпьте им… да палок по пять! Ли Ган всё ещё сомневался, но на его лице отразилось облегчение. — Ситуация и вправду непростая. Если вы хотите, чтобы глава её разрешил, так и быть, слово гостя — закон. По пять палок им и в подвал! А Ли Шестому полную меру и выгнать! — Но это… — попытался вмешаться Чу Ин, но А-Чжи оттащил его за локоть. — Всё, что мог, ты сделал, — прошипел он. — Не дёргай тигра за усы, доверься мне и Мэй Чансу. Чу Ин попытался выдернуть руку. — Я не уверен, что могу довериться человеку, приказывающему избивать детей! — гордо бросил он. Ему хотелось бежать к Сяогуану, запретить этим ужасным людям бить его! Но А-Чжи держал его слишком крепко. — Ин-эр, что на тебя нашло, а? — спросил А-Чжи обеспокоенно, дождавшись, пока Ли Ган уйдёт. — Зачем ты солгал? — А зачем ты поддержал мою ложь? Раз ты так обожаешь Мэй Чансу, почему ты не на его стороне? — Чу Ин высвободился наконец. Он лишь теперь понял, как странно выглядел, должно быть, для других, но ему было всё равно! — Я же тебя люблю, конечно, я тебя поддержал! Но Мэй Чансу я солгу ради тебя, только если причина впрямь серьёзная. Ну? Кто эти мальчишки? Он прислушался, но со стороны конюшни не доносилось никаких криков. Бедные, гордые дети! — Я должен пойти проведать их! Они, должно быть, страдают! — Сейчас им не до тебя, проведаешь потом, я даже заживляющую мазь тебе дам. Только сперва скажи мне, кто они. Как объяснить и не выглядеть сумасшедшим? А-Чжи выслушал его историю и, видимо, благородно решил её забыть, но это было уж слишком! — Они никто. Но если бы они не защищали меня, ты бы не успел, А-Чжи. Ты ушёл и бросил меня одного в тёмном лесу, а они меня спасли от этого Ли Шестого! То есть… спас меня ты, но они тебе помогли. — Значит, мне пришлось врать из-за того что ты такой жалостливый? Ну знаешь! — Не нужно лгать Мэй Чансу! Расскажи ему всю правду. Расскажи ему, что негодный, глупый Чу Ин спас их по своему капризу! Это не просто жалость, я готов отдать руку на отсечение, что они хорошие дети! А-Чжи раздражённо засопел. — Ай, и что ты за человек такой? Вот как на тебя злиться?! Он выглядел таким сердитым и расстроеным, что Чу Ин не мог удержаться от улыбки. — Ты сердишься, потому что не можешь сердиться? — Конечно! — А-Чжи обвиняюще ткнул в него пальцем. — Ты и красивый, и добрый, и храбрый, и поступаешь по совести! Это же нечестно! Чу Ин огляделся, не видит ли кто, и быстро поцеловал его в щёку. Конечно, А-Чжи его не оставит. Конечно, они вместе что-нибудь придумают! — Зато ты — самый лучший, А-Чжи, — он кокетливо опустил глаза и прикрыл улыбку веером. — И чем только я тебя заслужил? Наверное, я вёл себя очень хорошо! А-Чжи сдерживался изо всех сил, но тут не смог и просиял. — Ну уж! Всё, хватит подлизываться! — Я не подлизываюсь, а мотивирую тебя. — Мо… чего? — Это значит «вдохновляю». Пробуждаю лучшее в тебе, — Чу Ин сложил веер, гордый и довольный. — Хочешь знать, что ты во мне пробуждаешь? Хочешь? Пошли покажу! — А-Чжи схватил его за руку и, совершенно не смущаясь, припустил через двор. Чу Ин едва успевал за ним, ему было и смешно, и стыдно, потому что он отлично понимал, куда они бегут и зачем, и ему казалось, что все вокруг тоже понимают… Но теперь это не имело никакого значения! *** Подвал никто не охранял — куда было бежать избитым детям, которых и так грозили выгнать? Поэтому Чу Ин просто перехватил слугу, несшего обед, и попросил отдать ключ и поднос. Внутри было прохладно, но не так холодно, как он боялся, и к тому же сухо. Мальчики застелили какие-то сундуки старыми циновками, и мирно похрапывали, верно, Ли Ган сжалился и дал им какие-то пилюли. Сяогуан в свете фонаря казался таким бледным! Он сбросил с себя рваное одеяло и дрожал во сне, уткнувшись носом в циновку. Совсем не изменился! Чу Ин осторожно поправил на нём одеяло, и, не удержавшись, ласково коснулся длинных, нечёсаных волос. Как же не шла ему это причёска! Нужно обязательно сказать, чтобы снова отпустил чёлку. Он прижал два пальца к его шее, меряя пульс, а на самом деле — радуясь каждому прикосновению. Как часто он хотел обнять Сяогуана на радостях или погладить по плечу, утешая, или стукнуть веером, когда тот не хотел учиться! И не важно, как Сяогуан попал сюда, главное, что теперь его можно сжать в объятиях и не отпускать долго-долго! Когда он поправится, конечно. И обязательно научить его «давать пять», кажется, так это называлось… — Вы что делаете?! — громко прошипел Хун Хэ с соседнего сундука. Он попытался вскочить, но скривился от боли и снова упал. — Думаете, раз вы нам помогли, можно руки распускать?! Чу Ин покраснел. Да как Хун Хэ вообще мог подумать… ужасно! Несправедливо! — Я вовсе не такой человек! Я просто измерял его пульс! У него совсем слабое дыхание! Хун Хэ смерил его подозрительным взглядом. — Конечно, слабое! Сначала этот ваш господин Мэн его отделал, потом палок всыпали! — Что вы орёте? — пробормотал Сяогуан. — Дайте поспать! — Я принёс лекарства, — Чу Ин вручил Хун Хэ флакон с пилюлями и коробочку мази. — Пилюли нужно принимать по одной после еды. Скажи Сяогуану... — Кому? Ах да, Хун Хэ ведь не знал, как Чу Ин называл своего ученика. — Ши Гуану. Скажи ему, что... — У нас никого нет с таким именем… О, вы же наших имён не спросили! Я Железный Архат Хун Тэ, а это братец Чжи Девятый, но все зовут его Фан-гэ, потому что он из Фанъюаня. Из Фанъюаня! Сердце Чу Ина едва не выпрыгнуло из груди. Фанъюань! Значит, он не сходит с ума! В тусклом свете Хун Хэ уже не казался ему таким похожим на себя: да, те же глаза и высокие скулы, но подбородок шире и нос больше. А Сяогуан… у него как будто разрез глаз был несколько иным, и щёки даже в семнадцать оставались по-детски пухлыми, а Фан-гэ выглядел осунувшимся, более взрослым… Но он из Фанъюаня! Из Фанъюаня! — Хун Тэ… вы и Фан-гэ… играете ли вы в вэйци?! — Вэйци?.. А что? — Ничего, сейчас это не важно, — Хун Хэ… то есть Хун Тэ выглядел таким усталым, что Чу Ин не решился расспрашивать дальше. — Я желаю вам скорейшего выздоровления. Если что-то будет нужно, скажите мне, не медля! — Спасибо, господин… — Хун Тэ попытался поклониться, но от боли едва не упал. Чу Ин вовремя подхватил его и помог улечься под одеяло. Он уже принял решение. Если даже господин Мэй выгонит их, тогда он — возьмёт обоих в ученики! Решено! *** День выдался жаркий, и всё поместье сковал послеобеденный сон. Мэн Чжи так и дремал в разворошённой постели, как Чу Ин его оставил: голый, едва прикрывшись одеялом. Его сильная, смуглая рука лежала поперёк циновки, будто приглашая, но Чу Ин не смог бы сейчас уснуть. Он сел рядом, думая, не разбудить ли его, не сказать ли правду, но пожалел: А-Чжи выглядел таким довольным, таким спокойным. Он заслужил хороший отдых после долгой дороги. Чу Ин легонько поцеловал его в лоб и ушёл. Чтобы чем-то занять себя и привести мысли в порядок, он нашёл слугу и попросил принести в сад гуцинь. На высокой террасе с видом на горы прохладный ветерок обдувал особенно нежно, выше по склону над обрывом между сосен возвышалось тёмное, несколько старомодное главное здание усадьбы. Какой покой! Он тронул струну, убедившись, что гуцинь идеально настроен. Ему захотелось сыграть нечто успокаивающее душу, к примеру, «Юй гэ», но он не мог перестать думать о Сяогуане, об А-Чжи, о прихотливой воле небес. Снова и снова он вспоминал о первых турнирах Сяогуана, об академии Ицзянху, о маме, о приключениях Сяо Яо. О монастыре Лань Инь и о расставании… И о том, как А-Чжи дождался его, нашёл его, не дал угаснуть. Его жаркое пламя, согревающее душу, милый А-Чжи… Он не мог даже про себя выразить ту любовь и страсть, балансирующую на грани душевной боли, поэтому доверился струнам, давно уже оставив в стороне гармоничную мелодию «Юй гэ». В его музыке не было стройности: она выражала то же смятение, в которое его всегда проводил А-Чжи. Будто земля уходит из-под ног и вот-вот разразится буря. Даже после того, что было между ними вчера и сегодня, ему не стало спокойнее: как привыкнуть к счастью, которого никогда раньше не знал? Ястреб промчался мимо, с яростным криком преследуя ласточку, и Чу Ин вздрогнул от неожиданности, оборвал мелодию. Ему показалось вдруг, что кто-то смотрит на него, но на террасе негде было спрятаться. Может быть, духи этих мест или… Он прищурился, вглядываясь в окна усадьбы, но ничего не заметил. Ему стало неловко от мысли, что он мог музыкой потревожить хозяина. Он собрался было уйти, но тут А-Чжи появился на дорожке, потягиваясь и с хрустом разминая шею. Он выглядел сонным, поэтому Чу Ин немедленно налил ему чаю, придвинул чашку. А-Чжи даже не заметил — уселся рядышком, и немедленно обнял. — Я проснулся, а тебя нет! Так и знал, что ты здесь. Если прячешься, значит, точно на гуцине играешь. Чу Ин подождал поцелуя в щёку и в губы, лишь потом решил попытаться напомнить о приличиях. — Не нужно… а если кто-то придёт? Сердце его билось так, будто вот-вот вырвется из груди. — Ну и что? Кто тут посмеет осуждать? Чу Ин вспомнил возмущение Хун Тэ, и ему стало больно. — Из окон наверное всё видно… — он указал на усадьбу. — Неужели тебе всё равно, что подумает Мэй Чансу? — А мы ничего и не делаем, — всё-таки А-Чжи нехотя отпустил его, сел напротив, помрачневший. — Да если б и делали, ему всё равно. Он не выйдет из дома даже ради того чтобы нас выгнать, пошлёт слугу. — Ты не веришь, что он болен? Почему? — Чу Ин нахмурился. Зачем одному другу обманывать другого? — Не верю. Лето, с чего ему болеть? — А-Чжи залпом выпил остывший чай. — Он не хотел, чтоб я приезжал, не хочет меня видеть! Столько писал о том, как не хочет привлекать внимания, оставить всё в тайне… а вот теперь наказывает! Знает же, что задерживаться мне нельзя! Чу Ин налил ему ещё, но от этих слов едва не уронил чайник. — Ты знал, что он может рассердиться, и всё равно… — А как иначе?! Ты страдал, как я мог ничего не делать?! Он пообижается и простит, я знаю. Но ты мог умереть. — Ты не можешь этого знать! Вдруг это разрушит дружбу между вами?! — Чу Ин вскочил. — Нет-нет, мы немедленно уезжаем! Я не могу, не имею права… — Да постой ты, — А-Чжи взял его за рукав. — Что случилось, то случилось. И я верю, что он поймёт. Чу Ин сел рядом с ним. — Ты говоришь о нём так уверенно, значит вы очень хорошие друзья. Он тоже был воином? — Был, — ответил А-Чжи и отвернулся. Будто дверь захлопнулась. Но Чу Ин не мог отступить, не после того, что было между ними! — Случилась беда… верно? Это… «Спроси его про армию Чиянь». — …из-за армии Чиянь? А-Чжи вздрогнул, словно его ударило током. — Кто тебе сказал?! Чу Ин отпрянул, схватился за веер. — Никто. Гряда Мэйлин… не так далеко от моих родных мест. В ту пору меня это не интересовало, но прежде чем император запретил говорить о том сражении, всё так и бурлило слухами. Он опустил голову. — За долгие годы было лишь одно сражение, после которого мёртвых не решились оплакивать. Некто, бывший воином, человек, дружба с которым должна храниться в строжайшем секрете. Рана, которая не заживает. Что ещё это может быть, если не трагедия армии Чиянь? По тяжёлому взгляду А-Чжи он понял, что зашёл слишком далеко. — Я не хотел тебя обидеть! — он вдруг подумал, что ошибся. Обвинять кого-то в связях с предателями — это ужасно, несправедливо, А-Чжи вправе обидеться… — Ты слишком умный, а я слишком неосторожный, — А-Чжи тяжело вздохнул. — Я год прослужил в армии Чиянь. Бывало трудно, но это был лучший год в моей жизни. Я думал, там будет, как везде: генералы тогда даже младших офицеров не считали за людей. Но первым, кто меня там встретил, был Линь Шу. Ему тогда было семнадцать, а он уже… А-Чжи усмехнулся, перебив сам себя. — Я сейчас понял, вы же с ним ровесники. Как время летит! Если б он дожил до этих дней, стал бы уже мужчиной. Чу Ин легонько ударил его веером по плечу. — Ты старше меня на десять лет, но говоришь, как старик. Это нечестно! Что тогда делать мне, если я теперь… «...на тысячу лет старше тебя». Он умолк. Сейчас не время было думать о себе. — Ай, я и не думаю никогда о том, что ты младше! Не в этом дело. Будь Линь Шу жив, он сейчас был бы великим полководцем. Я-то знаю, потому что… А-Чжи рассказывал долго. Иногда пытался прерваться, отмахиваясь: «тебе будет не интересно», но каждый раз Чу Ин удерживал его, требовал говорить дальше, помня, как сам целую ночь мучил его своими воспоминаниями. — Конец ты знаешь. Армия Чиянь пала, домочадцы Линь наложили на себя руки, имя принца Ци предано забвению, — А-Чжи устало опёрся локтями о стол. — Все, кто помнит о них, вынуждены молчать. — Но погибли не все, — Чу Ин нахмурился, припоминая. В те годы он был ровесником Сяогуана, не интересовался ничем, кроме вэйци. И в то же время отчего-то у них вышла размолвка с матушкой. Потому что горничная матушки приютила больного родственника… Головоломка сложилась. О, каким же глупым он был! Ему стало стыдно. — Не все, — неохотно согласился А-Чжи. — Мэй Чансу из тех солдат, что выжили. Но это тайна, Ин-эр. Ты должен молчать. Поклянись! Чу Ин положил руку на сердце. — Клянусь жизнью своей матери, — серьёзно сказал он. — К тому же, если я выдам этого человека, она ни за что мне этого не простит. — Почему? — А-Чжи выдохнул с облегчением, усталый и печальный. — Она впервые в жизни ударила меня, когда я сказал, что её горничная не должна была приводить к нам домой своего больного родственника. Ведь это может быть заразно, — он внимательно взглянул в лицо А-Чжи. — Это произошло сразу после Мэйлин. Но я даже не подумал… мне было всё равно. Я боялся, что кто-то из выживших мятежников может ограбить наш дом. Я боялся заболеть. Боялся, что моим тренировкам что-то помешает. Но моя матушка ничего не боялась и всегда поступала правильно. Каким эгоистом я был! А-Чжи понял, серьёзно кивнул. — Поблагодари свою матушку при встрече, Ин-эр. И не вини себя. Если она не сказала тебе, значит не нужно было знать, — он помедлил. — Кем бы ни был Мэй Чансу, это уже неважно, тебя это не коснётся, обещаю. — Теперь мне не всё равно, А-Чжи! — Чу Ин коснулся его руки. — Теперь я знаю, как это больно, когда предают! Я не могу спокойно смотреть на несправедливость! Если тебе понадобится моя жизнь, я готов! Он был совершенно серьёзен, но А-Чжи почему-то рассмеялся и потрепал его по щеке. — Какой горячий! Мы с Мэй Чансу не заговорщики. Я всё время прошу его держаться подальше от столицы и жить своей жизнью. А даже если он захочет бороться за справедливость, тебя я втягивать не стану, это не твоя борьба. — Но я твой, а ты мой, значит, и борьба… — он осёкся, испугавшись своей горячности. Любовные клятвы хороши, когда звучат в темноте и шёпотом, но захочет ли А-Чжи слышать их при свете? — Не спеши, — просто сказал А-Чжи, сжав его пальцы. — Если придёт беда, тогда и подумаем, что делать. А пока лучше сыграй мне. Ты же обещал. Чу Ину проще было поклясться жизнью мамы, чем сыграть для другого человека, но это ведь был не просто человек, это был возлюбленный, только что поделившийся самым сокровенным. Возлюбленный, который не счёл его сумасшедшим. Нечестно было бы сыграть и «Гао шань лю шуй», прекрасную, но ни о чём не говорившую. Он вернулся на своё место и тронул струну наугад, прижал. Тоскливый звук, как горький стон. Как жалоба на ужасную несправедливость. Ах, глупый Чу Ин! Император был достаточно жесток, чтобы отвернуться от родного сына, разве стал бы он жалеть какого-то мастера вэйци! Он сам не заметил, как мысли начали складываться в мелодию. О, храбрый генерал Линь Се! О, юный Линь Шу, погибший во цвете лет! О, благородный принц Ци! Пусть через тысячу лет никто не вспомнит их имён — позор забывшим, ведь они обречены повторять ошибки! Он никогда, к счастью, не видел кровавой битвы, разве что в кино, но бой А-Чжи с разбойниками достаточно поведал ему о жестокости и бесчеловечности сражения. Лязг мечей, вгрызающихся в кольчугу, глухие удары копий о доспех, хлюпанье кровавой грязи под ногами, крики умирающих, тошнотворный запах крови и вывалившихся внутренностей. Ужасная гибель для стольких храбрецов! Волна за волной сталкиваются в кровавой сече, волна за волной разбегаются звуки мелодии. Удары по струнам всё яростнее, одиноко стонет боевой горн, но вот пало знамя, и крик отчаяния проносится над горами, эхо его умирает в ущелье. Армия Чиянь повержена, и с ней повержена в прах надежда на торжество справедливости. Осталась только скорбь, только бессильный гнев, но вот и они затухают, словно пламя под слоем пепла. И над мёртвым пожарищем затихает последний звук… Он открыл глаза. Ничто не изменилось, день был всё таким же ясным и ветер всё так же качал скрипучие сосны, и птицы переговаривались между собой. — Это всё, что я могу… А-Чжи не дослушал — подошёл и крепко обнял его. — Не знаю, как, Ин-эр… — начал он, но запнулся, слёзы мешали. Чу Ин обнял его крепче, ругая себя за бесчувственность, за то, что причинил боль… и в то же время гордясь: раз А-Чжи плакал, значит музыка была хороша! Из-за плеча возлюбленного он заметил в окне усадьбы движение: белая призрачная фигура бесшумно скрылась за ставнями. *** На следующее утро Чу Ин снова решил проведать Сяогуана, но к его удивлению вход в подвал преграждал незнакомый воин, лениво обстругивавший деревяшку. Просто возмутительно! — Эти мальчики не опасные преступники, зачем их сторожить?! Неужели ваш глава так приказал? Охранник лениво встал и поклонился. — Правду сказать, господин, это Хун Тэ и Фан-гэ меня попросили за ними приглядеть, — сказал он холодно. — Говорят, при всём уважении, здоровье у них сейчас слабое и господина принять не могут. Очень извиняются. Говорят, недостойны ваших милостей. Чу Ин всё понял по его взгляду, и краска бросилась ему в лицо. Он даже не придумал, что ответить, и позорно сбежал к А-Чжи, от скуки листавшему под ивой какую-то книжку. Чу Ин ожидал от него искреннего сочувствия, но почему-то, выслушав возмутительную историю, этот странный человек только расхохотался. — Стражу против тебя выставили! Чем ты их так напугал, благодетель? Чу Ину при свете дня не хотелось возвращаться к этому. Не хотелось, чтобы А-Чжи сильнее засомневался в его разумности. — Не смейся надо мной, это обидно! Я просто принёс им лекарств. И… поправил одеяло Фан-гэ. Так любой поступил бы! Как они могли подумать, что у меня есть подлые мотивы?! — Цзянху суровое место, не обижайся на них. Они всяких людей повидали, а тебя совсем не знают! — А-Чжи притянул его к себе, за полог ивовых ветвей. — Зато я знаю. Милее тебя никого нет. Он произнёс это так ласково и гордо, словно в том была его заслуга, и Чу Ин немного оттаял. — Фан-гэ… так похож на Сяогуана… это чудо, — тихо признался он. Как безумно это звучало! Он и сам уже испугался, что плохо разглядел, увидел то, что хотел видеть. — Когда скучаешь по кому-то, начинаешь везде его видеть, — сказал А-Чжи, не отпуская его. — Но ты же знаешь, что это не он. — Я знаю. Я не безумен, А-Чжи! — Не безумен, не безумен, — А-Чжи прижал его голову к своему плечу тем же движением, каким успокаивал Сюли. Почему-то это действительно помогло — тяжесть его ладони на затылке должна была сковывать, но отчего-то Чу Ин наоборот почувствовал себя свободнее. Даже если А-Чжи ему не верил, всё равно не отталкивал. Но как сделать, чтобы он понял… У Чу Ина было достаточно времени объяснить, но случай не представился. Фан-гэ и Хун Тэ всё так же сидели взаперти, глава всё так же болел. С каждым днём А-Чжи всё больше мрачнел, понимая, что возвратится ни с чем, по ночам постоянно ворочался и вздыхал, и никакие поцелуи, никакие ласки его не утешали. Он не привык к ничегонеделанью, и видно было, как праздность его угнетает. Чу Ин же чувствовал себя абсолютно счастливым. Уединённая горная усадьба напоминала ему дом, воины Союза Цзянцзо уже не казались такими страшными, к тому же вели себя уважительно. А-Чжи пусть и грустил, но был рядом, между ними не осталось недомолвок. Пить вино и любить друг друга, не думая о будущем, разве это не счастье? К тому же А-Чжи вновь начал учить его обращаться с мечом, и чем дольше они упражнялись вместе, тем тоньше становилась гармония между их телами и душами. Наконец, Чу Ин собрал всю свою волю и предложил ему сыграть в вэйци. Впервые предложил сыграть кому-то, кроме Сяогуана. Он помнил уровень А-Чжи и не ждал от этой партии ничего для себя, но внезапно всё изменилось. Он знал каждый ход А-Чжи, потому что знал его самого, но не в победе и поражении было дело, не сама игра была важна, а то, как они сидели вместе в тишине, слушая смех цикад. Он не спешил ходить, делая вид, что раздумывает, а на самом деле запоминая каждую мелочь: сладкий ветер, приносящий со склонов цветочные ароматы, всплеск лягушки, прыгнувшей в воду с замшелого камня. Постукивание бамбуковых штор, вышивка на рукаве А-Чжи: чёрные волны, взыдмающиеся в океане индиго. Белые камни, подсвеченные солнцем, будто жемчужины, чёрные камни, как спелый заморский виноград. А-Чжи слегка выпячивает нижнюю губу, сводит брови, занеся руку над доской. Ход его уже известен, и Чу Ин уже знает, как ответит. Но если А-Чжи удивит его, то получит в награду поцелуй. Впрочем, он получит его и так, ещё много, много поцелуев! Вот ударил колокол в далёком храме, вспугнул стаю диких гусей. На миг широкие крылья застили солнце, воздух наполнился жалобами и треском. Осень ещё далеко, но вид гусиной стаи не может не тронуть душу сладкой тоской о лете… Как радостно! Если б только он был так же внимателен к каждому дню с Сяогуаном! Но почему-то А-Чжи не радовался. Он вздыхал, хмурился, и не выдержал наконец. — Ты что, поддаёшься мне? — Если бы я поддавался тебе, то сразу обозначил бы фору, — Чу Ин с треском раскрыл веер, возмущённый. Только что всё было так прекрасно, откуда эти обвинения?! — Тогда почему медлишь? Раньше ты меня не жалел, у тебя сразу готов был ответ. — Я медлю, потому что счастлив просто быть здесь и играть с тобой. Разве ты… нет? По взгляду А-Чжи он уже понял, что зря спросил. — Хорошо тебе, ты везде можешь играть в вэйци, и больше тебе ничего не нужно! Счастлив… да как тут можно быть счастливым?! Последние птичьи вскрики затихли вдали, наступила тишина. Чу Ин молча выложил на доску два камня, объявляя поражение. — Прости, что отнял у тебя время. Мне следовало выказать большее уважение. Он сложил веер и поднялся, не в силах смотреть на А-Чжи. Всё же… всё же, пусть их тела так хорошо сочетались, удивительно хорошо, души всегда были врозь. — Ин-эр, ты куда? Мы же не доиграли! — Игра окончена, я признал поражение, — Чу Ин поклонился ему. — Теперь я отправлюсь к Мэй Чансу и уговорю его принять тебя. Он не имеет права заставлять тебя мучиться, я, Чу Ин, положу этому конец. Он был серьёзен в своём намерении. Если для А-Чжи вокруг невыносимое заточение, значит нужно освободить его поскорее! А-Чжи немедленно преградил ему путь. — Не надо, Ин-эр. Всё равно не выйдет. Я понял его намёк, послезавтра отправимся назад. — Я не могу вернуться в столицу. Если мы уезжаем, значит моя дорога лежит к дому. А-Чжи ожесточённо потёр лоб, словно не мог придумать, что ему делать дальше. — Ай, мы что, ссоримся? Ну прости! Я люблю вэйци, просто не так, как ты! Разве это повод расходиться, а? — Вэйци для меня не любовь, а жизнь. Так же, как для тебя — боевые искусства. Благодарю за то, что дал мне в последний раз сыграть с Мэй Чансу, признанным мастером. Хоть игра и не состоялась, я всегда буду помнить о ней. — Разве в твоём Куньчжоу тебе будет с кем играть? Так какая разница, ехать туда или в столицу? Я тебя так разозлил, что ты теперь видеть меня не хочешь? О, сколько искреннего огорчения было в его голосе! Сердце Чу Ина дрогнуло. — Я тысячу лет жалел о том, что не смогу тебя больше увидеть, — прошептал он. — Как я могу хотеть расстаться с тобой? Вот поэтому я так счастлив здесь. — Тогда давай просто не расставаться никогда! — А-Чжи немедленно обнял его. — Я всю жизнь буду о тебе заботиться. А с вэйци что-нибудь придумаем! Чу Ин неохотно высвободился из его объятий. — Я не смею быть для тебя обузой, — тихо сказал он и ушёл. *** Разумеется, никто не пустил его к главе, — Ли Ган рассыпался в извинениях, но стоял твёрдо, как скала. В ином случае Чу Ин ушёл бы, но как нарушить слово, когда уже пообещал А-Чжи? Нужно было идти до конца. Он встал на колени перед закрытой дверью и церемонно поклонился, крепко сжав веер. — Глава Мэй, уважаемый Мэй Чансу. Этот недостойный не хотел тревожить вас, но вы не оставили мне выбора. Я был бы счастлив сыграть в вэйци с лучшим мастером Цзянху, но если это невозможно, то прошу, скажите об этом прямо, — он выдержал паузу, но ответа не последовало. — Командующий Мэн Чжи больше всего на свете хочет снова увидеть своего дорогого друга. Прошу, не наказывайте его молчанием, он решился потревожить вас только из-за меня. Умоляю о снисхождении! Снова молчание. Ли Ган расстройенно покачал головой, но вдруг слабый голос произнёс что-то из-за двери. «Впусти господина Чу». Ли Ган взглянул на Чу Ина с осуждением, но открыл дверь. — Не засиживайтесь, не утомляйте главу, — предупредил он. *** Бамбуковые шторы были опущены, и в медовом полумраке среди преломлений света и тени Чу Ин не сразу заметил Мэй Чансу. Лишь когда тот зашевелился, приподнялся на локте, стало видно, что в постели под тяжёлой медвежьей шкурой кто-то есть. — Прошу прощения за то, что не могу поприветствовать вас как следует, — раздался в тишине слабый, но приветливый голос. Чу Ин ожидал увидеть человека могучего, широкоскулого и грозного, каким положено быть главарю разбойников, но глава Мэй оказался хрупким и узколицым. Бледным, тонким, как восковая свеча. Его густые волосы в беспорядке упали на плечи, на лбу выступили капельки пота. Чу Ин вновь поклонился, пряча лицо, и ругая себя мысленно на чём свет стоит. — Это я прошу у вас прощения. Я был так груб, я не заслуживаю вашего привета! Я не знаю, что на меня нашло, вы ведь вправду больны… Мэй Чансу усмехнулся — словно тростник зашуршал под ветром. — И теперь, когда вы знаете правду… прошу, скажите Мэн Чжи, что я просто обижен на него и хочу, чтобы он уехал. Чу Ин удивлённо посмотрел на него. — Но… И понял. — Вы не просто простужены… О, как это было ему знакомо! Он так и не решился сказать Сяогуану о том, что уйдёт. Надеялся, что ничего не случится, боялся, что не вынесет горя Сяогуана и сам будет без конца плакать, боялся, что Сяогуан совсем не будет горевать, боялся, что не успел обучить его как следует, наверняка забыл что-то важное! Мэй Чансу откашлялся. — Я не умру в ближайший год, господин Чу, это всего лишь старые раны дают о себе знать. К тому же, я правда сердит на Мэн Чжи. Он многим рискнул, привезя вас сюда. — Я поклялся сохранить его тайну. Мэй Чансу окинул его странным взглядом, будто пытался определить, как много ему известно, просвечивал насквозь, как рентген. — Если Мэн Чжи вам доверяет, значит и я могу. Давайте сыграем завтра, — сказал он наконец. — У меня давно не было достойного противника, а вы, я слышал, великий мастер. Чу Ин не сдержал довольной улыбки. — Я не заслуживаю такой высокой похвалы. Ведь вы лучший игрок в Цзянху, как я могу с вами сравниться? Мэй Чансу вдруг несколько смутился. — Лучший игрок в Цзянху? Мэн Чжи вам так сказал? Чу Ин покраснел немного. А-Чжи! Неужели обманул?! — Со всем уважением, я хочу убедиться в этом сам, — нашёлся он. — Постараюсь не разочаровать вас, — вежливо отозвался Мэй Чансу и откинулся на подушки, давая понять, что аудиенция окончена. Этот разговор оставил на душе Чу Ина тяжкий след. Он и так слишком много скрывал от А-Чжи, а теперь прибавилась и чужая тайна. Но и подвести Мэй Чансу было немыслимо, — они обменялись всего парой фраз, а он уже почувствовал к этому человеку симпатию. Пожалуй, деликатный и тонко чувствующий глава Мэй действительно не мог быть разбойничьим атаманом! Он думал, как преподнести А-Чжи ответ, не ранив. «Мэй Чансу действительно сердит на то, что ты приехал без приглашения» — было бы слишком грубо. Чу Ин ужасно не любил лгать, а теперь ему нужно было придумывать изобретательную ложь, что было ещё хуже! Он остановился, поняв, что, погружённый в мысли, заблудился немного, и подошёл к краю террасы, надеясь увидеть, где же спуск. В одном из нижних дворов жёлтая пыль клубилась стеной, словно кто-то гонял по кругу табун лошадей. Ветер уносил голоса, но Чу Ин всё равно услышал знакомые звуки: крики, гулкие удары по мячу… Футбол! Кто-то играл в футбол! То есть, конечно, в цуцзюй — мысленно поправил он себя, сбегая по лестнице. Футбол, пожалуй, ещё не изобрели, но и цуцзюй был хорош. О, как он скучал по тем дням, когда на уроках, пока Сяогуан ломал голову над каким-нибудь уравнением, смотрел, как играют школьнки! Даже по телевизору, на маленьком экране это было невероятно интересно. Нельзя пропустить такое! Он так спешил, что, сбегая по узкой каменной лестнице, задел плечом девушку, поднимавшуюся навстречу. Она ахнула от неожиданности и выронила лакированный короб — Чу Ин едва успел поймать его у самой земли. — Прошу прощения… — начал он и не смог продолжить: девушка была так хороша собой и так рассержена! Даже цветы в её волосах трепетали от гнева, округлое личико порозовело. — Прошу прощения, я вас не заметил. — Хм! — только и сказала она, неприязненно принимая поклон. И вдруг спросила: — Это вы играли на гуцине в Беседке утренней свежести? — Да, это был недостойный, что стоит перед вами. Лицо девушки смягчилось, сделалось печальнее. — Тогда я вас прощаю. Благодаря вашей музыке главе стало лучше. — Барышня Гун Юй! — донесся голос Ли Гана с верхней ступени. — Глава хочет с вами поговорить. Девушка на мгновение прижала руку к сердцу и, едва кивнув на прощание, поспешила наверх. Чу Ин едва не подмигнул ей, как заговорщик, и от сердца у него немного отлегло. Раз у Мэй Чансу есть возлюбленная (а подобная романтическая красавица не может не быть возлюбленной такого утончённого мужчины), значит он точно никогда не посмотрит на А-Чжи. Довольный, он поспешил ко дворику, где играли в цуцзюй, и остановился под навесом дровника, даже не постеснялся взобраться на поленницу, чтоб лучше было видно. Сперва он заметил лишь красные и зелёные повязки у команд, и лишь потом, к своему огромному удовольствию, увидел, что лучший игрок красных, всегда завладевающий мячом — А-Чжи! У Чу Ина даже сердце забилось быстрее. Что-то эти воины думают о его возлюбленном! Восхищаются его скорости, досадуют на его ловкость… но больше, конечно, восхищаются, ведь как можно не восхищаться, когда он так ловко подбивает тяжёлый мяч коленом, а после — головой! Эти медлительные улитки из зелёных повязок ему совсем не ровня! Просто мальчишки… Игроки зелёных подбежали ближе, преследуя А-Чжи, и Чу Ин с удивлением узнал в них Хун Тэ и Фан-гэ. Они очень старались, окружили его, как гончие, но А-Чжи только посмеялся их попыткам, и одним точным ударом послал мяч через сетку прямо над их головами. Это было так красиво, что Чу Ин захлопал, даже крикнул что-то ободряющее. А-Чжи обернулся и ответил ему сияющей улыбкой, словно и не было между ними разногласий. Он махнул судье, объявляя перерыв, и подбежал к Чу Ину. — Ин-эр! — Почему Фан-гэ и Хун Тэ здесь? Неужели их помиловали? — А я их выпустил ненадолго, под свою ответственность, — А-Чжи показал в сторону мальчишек, бурно что-то обсуждающих. — От побоев оправились, что сидеть скучать? Ин-эр, нам бы ещё одного человека! Пошли с нами! Чу Ин собирался слезть с поленницы, но застыл в неловкой позе. Его… позвали играть в цуцзюй! Позвали в команду! Он проглотил навернувшиеся слёзы. Никто никогда не брал его играть. Дома служанки всегда готовы были запускать змеев, играть в прятки, развлекать господина, как он попросит, но очень рано Чу Ин понял, что это совсем не то же самое, что игры со сверстниками. Подростком он как-то набрался смелости и попросил двоюродных братьев взять его пострелять из лука. Братья переглянулись так выразительно, что он тотчас пожалел. «Младший брат, посмотри на свои нежные руки! Если ты поранишь пальцы тетивой и не сможешь играть в вэйци, твоя матушка нас убьёт!» Он не стал тогда с ними спорить, но затем рассказал обо всём матушке. Она велела ему не брать в голову и объяснила пренебрежительно, что эти мальчишки собираются вовсе не ради стрельбы: выпустят пару стрел, а потом пьют вино целый день и развлекаются с актёрами да певичками, — неподходящее общество для благородного и умного юного господина! Вслух Чу Ин с ней согласился, а втайне подумал, что выпить вина со сверстниками и познакомиться с каким-нибудь актёром было бы так захватывающе… Но никто так никогда его и не позвал. И вот А-Чжи хочет видеть его в своей команде! — Ну нет, я никогда не играл… — Правила-то ты знаешь! — Я никогда не бегал подолгу, быстро устану… — Побудешь в защите! — А если я тебя подведу? Ты рассердишься? — Думаешь, тут все опытные игроки? Как бы не так! Играем для веселья, а не ради победы, — А-Чжи подал ему руку, помогая спуститься. — Ин-эр, ты же любишь цуцзюй, так пойдём! Чу Ин мельком оглядел свои светлые рукава. Пусть это не шёлк, всё равно будет жалко… Он решительно сбросил верхний халат (правда, потом подобрал и аккуратно повесил на столбик), подоткнул полы одежд и собрал волосы на затылке. Сердце его так и выпрыгивало в груди от счастья и волнения. Его беспокоило, что другие игроки, хоть и неопытные, были бойцами из Цзянху, сильными и жестокими, но никто из них не смотрел на него с насмешкой, никто как будто не желал зла. Правда, они были так яростны, так сражались между собой, что и помыслить нельзя было о том, чтоб вступить в это сражение, хоть он добросовестно бегал за ними. Лишь раз удача ему улыбнулась, но тут же Фан-гэ налетел сбоку, и, хохоча, увёл мяч, передав какому-то товарищу из зелёных повязок. Это было вовсе не обидно — в школе Сяогуана Чу Ин так часто представлял, как играет, (даже бегал на месте немножко), что теперь был рад просто оказаться на поле, пусть даже бесполезный и покрытый пылью с головы до ног. А когда красные повязки победили (пусть благодаря А-Чжи и крепышу Тун Лу), он счастлив был радоваться со всеми, и кто-то даже похлопал его по спине, словно он вправду помог! И потом он вместе со всеми сидел под навесом на кане и пил воду с лимоном, принесённую какой-то доброй тётушкой, будто и вправду у него появились друзья! А-Чжи рассказывал о том, как играют в цуцзюй и поло в столице, но Чу Ин его почти не слушал, потому что А-Чжи сидел к нему вплотную и их колени то и дело соприкасались. Это было неприлично, так неприлично, что у Чу Ина щёки горели и сердце колотилось, но отодвинуться было выше его сил. И перестать улыбаться он не мог. Едва расслышал, как Хун Тэ и Фан-гэ подошли к нему извиниться, прежде чем снова ушли в заточение, не запомнил даже, что им ответил. Ему так хотелось поцеловать А-Чжи! Но вокруг было слишком много людей, поэтому он незаметно держал его за рукав, а потом, решившись, но обмирая от наглости, взял его за руку и увёл, не оглядываясь назад, прямо на глазах у всех! И А-Чжи безропотно следовал за ним до беседки, увитой диким виноградом, а там заключил в объятия и целовал, целовал, хотя песок скрипел на зубах и губы были солёные от пота. Чу Ин едва смог оторваться от него, перевести дух. Он не хотел, но нужно было, — главного ведь он не сказал. — Завтра я играю партию с Мэй Чансу, — тихо сказал он, не в силах отстраниться от А-Чжи, прижимаясь к нему, гладя его плечи, его шею... — Так ты вправду к нему ходил?! — Да. — Чу Ин отвёл взгляд и отступил наконец. — Он сказал… что сердится на тебя. Он не мог смотреть А-Чжи в глаза, правда жгла его изнутри. «Мэй Чансу слаб и болен, и если вы друзья, вы должны встретиться! Вдруг это в последний раз?!» Но вместо этого он сказал: — Господин Мэй рад будет продолжать переписку. А-Чжи погрустнел, отвернулся. Между густых бровей залегла тяжёлая складка. — Значит, я вправду его обидел. Честно скажу, не хотел я этого узнать. Но нужно было. Спасибо тебе. — Он не из тех людей, кто так просто оборвёт дружбу с дорогим человеком! — И это тоже он тебе сказал? Чу Ин опустил голову, смущённый. — Нет… но он выглядит человеком благородным. — Ладно, Ин-эр, — А-Чжи положил руку ему на плечо, но в глаза не смотрел. — Мы тут для того чтобы ты с ним сыграл. И если всё получится, значит приехали не зря. — Ты… — Чу Ин сжал в руках веер, не в силах коснуться А-Чжи в ответ. — Жалеешь, что помог мне? — Нет! — А-Чжи ни секунды не стал раздумывать, и от этого Чу Ину немного полегчало. — Ты уверен? — Ин-эр. Я целый день тебя не видел, так скучал! А когда мы с тобой играли в цуцзюй, понял, о чём ты говорил утром. Я счастлив с тобой, — А-Чжи снова заключил его в объятия. — А всё остальное наладится. Чу Ин не хотел говорить ему, что с их разлуки прошёл вовсе не день, а час, не больше. И что будущее всё так же туманно. Не стал говорить, что хотел найти в игре с господином Мэем ответ. Сейчас всё его существо желало вернуться с А-Чжи в столицу и жить вместе, долго-долго, всегда, но он подозревал, что это не разум говорит, а возбуждённое тело. — Хун Тэ и Фан-гэ… хорошие дети, правда? — тихо спросил он вместо этого. — Вроде бы неплохие. Я знал, что ты захочешь с ними поиграть. Правильно угадал ведь? Чу Ин улыбнулся. — Ты такой догадливый, А-Чжи! Как же мне повезло с тобой! А-Чжи немедленно просиял от похвалы. — Раз тебе лучше, когда ты их видишь, давай возьмём их в дом прислугой! Я не против, крепкие парни всегда пригодятся. «В дом». А-Чжи и в мыслях не допускал, что… Чу Ин покачал головой, прогоняя печальные мысли. — Пусть сперва глава Мэй решит, — мягко ответил он. — Давай не будем торопиться. А-Чжи всё понял, это видно было по его взгляду. Но всё равно улыбнулся. — Верно, давай не будем! Пойдём лучше сыграем в вэйци, на этот раз как следует… Чу Ин коснулся его губ веером. — Конечно, сыграем. Но потом. Позже, А-Чжи. А-Чжи снова всё понял. И, ухмыльнувшись, вдруг подхватил Чу Ина на руки, словно тот ничего не весил. — Позже так позже! Но сможешь ли сидеть потом? Чу Ин легонько ударил его веером по щеке. — Я хотел сказать, что мне сперва нужно умыться! О чём ты подумал?! Но А-Чжи только расхохотался, ни на секунду ему не поверив. *** Доска представляла собой не просто поле боя — эффект был такой, словно лучники пошли в атаку, а враг сбросил на них бомбу с самолёта. Чу Ин прищурился. Так чем же Мэй Чансу достиг такого разгрома? Без сомнения, перелом начинался сразу же после дебюта, но каким же ходом он начал подготавливать почву? — Ещё раз, — потребовал Чу Ин, складывая веер. А-Чжи вздохнул, но послушно принялся собирать камни с доски. — Это уже пятый раз, Ин-эр. Если у тебя что-то не сходится, может, я просто не так запомнил? — Нет, у тебя прекрасная память. А-Чжи снова вздохнул, оглядываясь на разворошённую постель. Он бы с большим удовольствием «добыл огонь за горным хребтом» (что бы это ни значило), но Чу Ин упросил его вспомнить хотя бы одну партию с Мэй Чансу. Память у А-Чжи была хорошая, он согласился, видно надеясь быстро с этим расправиться, но после четвёртого повтора скис. — Обещаю, если я пойму его хитрость в этот раз, то порадую тебя, — Чу Ин лукаво ему улыбнулся. — Чем это порадуешь? — Попробую… сыграть для тебя на свирели. А-Чжи сразу понял, что не о музыке они говорят, и повеселел. — Ну, смотри снова. Я играл белыми. Начали как обычно… Чу Ин снова раскрыл веер, задумчиво обмахиваясь. Дебют был разыгран обманчиво просто, даже наивно, словно Мэй Чансу не уверен был в своих стремлениях и ставил наугад. Затем — несколько стремительных шагов в тяньюань… но это всего лишь попытка сыграть высоко, как она может привести к таким разрушительным последствиям? — Ещё раз, А-Чжи, но в этот раз я сыграю за Мэй Чансу. — Эх, хорошо, что ты тоже не понимаешь, — А Чжи снова принялся снимать камни с доски. — У него всегда так, каждая мелочь имеет значение! Кажется, что это ерунда, которая яйца выеденного не стоит, но стоит ему потянуть за ниточку, как весь клубок размотается. Потянуть за ниточку… Что, если это неуверенное начало — ловушка от начала до конца? Он вспомнил Мэй Чансу, слабого и утончённого, но обладающего могущественной аурой воина. «Я — Мэй Чансу. О чём я думаю, когда на десятом ходу ставлю камень в сан-сан?» Но ничего не выходило. Чу Ин в раздражении захлопнул веер. — Нет! Мэй Чансу просто не мог так сыграть! — Но так было! — возмутился А-Чжи. — Вот это я хорошо запомнил, потому что сам удивился тогда. — Это не его партия! — Чу Ин вскочил в волнении. А-Чжи замер. — Как это не его?! — Я разговаривал с Мэй Чансу, я смотрю вокруг и вижу его подчинённых, играя в цуцзюй, я смог узнать их лучше, а значит, его тоже. И это не его партия. Ты ошибаешься. Он думал, что А-Чжи посмеётся над ним, скажет, что это глупость, или признается, что неверно запомнил ходы. Но тот лишь взглянул пристально и спросил: — Чья же тогда? Чу Ин успокоился немного и сел. — Невероятно талантливого человека, но слишком уверенного в своих силах. Сперва я думал, что в его игре была хитрость, но на самом деле он просто дразнил тебя! Вот смотри, он даёт тебе фору, притворяясь глупым и слабым, потому что абсолютно уверен в своей победе. Я думал, что он тщательно подготовил ловушку, — так поступил бы Мэй Чансу. Но этот человек просто разрешил тебе играть так, как ты играешь обычно. Он знал, куда и когда ударить, ещё до игры, для него вся эта партия была шуткой! Мэй Чансу не поступил бы так неуважительно! — Я говорил, что он изменился, — мрачно ответил А-Чжи, резким, каким-то испуганным движением разметав белые камни. — Я думаю, что он повзрослел и стал ещё опаснее. Чу Ин знал, что здесь есть некая тайна, и догадывался об ответе, но полной уверенности у него не было. К тому же он не хотел расстраивать А-Чжи. — Прости, что не помог тебе, Ин-эр. — О нет, ты очень помог мне. Помог оценить опасность в полной мере, — Чу Ин взял его за руки и потянул к постели. — За это я должен тебя отблагодарить! Правда… Он мельком взглянул на доску, подумав, что неплохо было бы сыграть ещё одну партию, попробовать кое-что, ведь позиция белых была не так уж плоха, даже в середине оставалась ещё надежда перевернуть ход игры… А-Чжи рассмеялся и быстро поцеловал его. — Я вижу, куда ты смотришь. Ну давай по-быстрому, а потом снова сыграем. Чу Ин нерешительно потеребил шнурки на его штанах. В вэйци он был уверен куда больше, чем в своих способностях к «игре на свирели», но ему так хотелось порадовать А-Чжи! Вот только с этим сразу не заладилось: шея затекла, от усердия челюсть сразу же заболела, и сглотнуть слюну не было никакой возможности — Чу Ин слишком боялся задеть нежную плоть зубами. А-Чжи сопел и вздыхал, но вовсе не от страсти. — Ин-эр… это не так делается, — наконец сдался он. — Не надо сразу глубоко, сверху будет достаточно. Чу Ин вспыхнул от стыда и немедленно выпрямился. — Найди того, кто сделает лучше! Не очень-то и хотелось! Я приличный человек и не должен такого уметь! — Эй, это ещё что такое? — А-Чжи нахмурился, сбитый с толку. — Стесняешься что ли? Ну попробуй ещё раз, сокровище, обещаю, слова не скажу! Чу Ин недовольно покосился на него, но наклонился снова. Если не умеешь чего-то, достаточно просто научиться. Научился ведь он играть на гуцине и сражаться в вэйци, это не может быть сложнее! К тому же это по-своему приятно: немного горько, немного солоно, но… На этот раз А-Чжи и правда долго терпел молча, но не выдержал, засмеялся. — Больно же! Ты будто вправду ци из меня высосать пытаешься! Ин-эр, иди ко мне, давай покажу, как надо. Но Чу Ин был совсем не в настроении. Как у него могла не получиться такая глупость?! Это невозможно! Он поднялся, с достоинством вытирая рот платочком и глядя на несколько опавшее мужское естество А-Чжи, как на врага. О, если б тут был интернет! Наверное, там нашлась бы какая-нибудь книга о том, как делать это правильно! Может быть, даже с картинками! — Нет, спасибо, — с достоинством ответил он и отвернулся, давая понять, что больше до такого не опустится. А-Чжи со вздохом поправил одежду. — Что ты обижаешься? Не у всех получается с первого раза. Ты просто слишком много думаешь, а тут думать вообще не нужно! — Какие глупые советы! Не думать? Разве это медитация? — А что, можно и так назвать! — А-Чжи обнял его со спины, уткнулся подбородком в плечо. — Я вот все мысли отпускаю. А когда, знаешь, головой вверх-вниз, представляю, что молюсь Будде и поклоны бью. Чу Ин не выдержал и прыснул со смеху. — Так нельзя говорить, это же богохульство! — Всё-то у тебя нельзя! Такой строгий… — А-Чжи поцеловал его в шею, пощекотав бородкой. — Ладно, я же знаю, что ты тревожишься перед игрой. Давай покажу тебе эту партию ещё раз. Чу Ин быстро поцеловал его и немедленно вручил чашу с чёрными камнями. Вот чем они должны были заниматься, а не всякими глупостями! — Давай воссоздадим партию. Теперь я играю за белых. С тех пор ты тоже отточил мастерство, но до сих пор не видишь своих ошибок. В тот раз ты хорошо начал, осмотрительно укрепил позиции, однако не сумел остановить Мэй Чансу в этой точке, он ударил точно в твоё слабое место, и вот результат. Но я знаю, как можно было бы исправить ситуацию. На самом деле он придумал несколько вариаций, и одной партии не хватило, чтобы раскрыть их все. К счастью, А-Чжи и сам втянулся, предлагая ходы для прошлого себя. Об «игре на свирели» он больше не говорил, когда пришло время зажигать лампы, оба они были уже такими сонными, что их хватило лишь для того чтобы забраться под одеяло и уснуть в обнимку. — Ты его победишь, — пробормотал А-Чжи ему в макушку. — Ты же такой умный. Чу Ин только вздохнул. Если его догадка верна… то каким, должно быть, могущественным стал тот юный воин! Полностью изменив себя, он наверняка изменил и своё вэйци. Возможно ли… что ужасные испытания сделали его не просто лучшим игроком в Цзянху, а лучшим во всей Поднебесной? И что может противопоставить ему опозоренный мастер, так и не отыскавший свой божественный ход, вынужденный довольствоваться чужим? — А-Чжи, ты ведь играл со мной и раньше. Моё вэйци… изменилось? — М? — сонно отозвался А-Чжи. — Ничего. Спокойной ночи. Тысяча лет пролетела, как один день… Но хватило ли этого, чтоб хоть на шаг приблизиться к совершенству?