Холодной зимой думаю о весеннем ветре

Наконец, принцессу Цзиньлоу выдали замуж. Уехали знатные сваты из царства У, за ними убрались слуги, воины, вечно искавшие драки, евнухи, вечно что-то вынюхивающие, служанки, отвлекавшие гвардейцев — всех вместе с красным паланкином невесты унёс весенний ветерок, и Мэн Чжи смог наконец вздохнуть спокойно. Тучи рассеялись. Ся Дун была, видно, того же мнения, потому что сама позвала его в дом Мяоинь, послушать музыку и отпраздновать завершение тяжёлых трудов. Ей, как женщине, не совсем прилично было посещать такие места, так что она прикрылась своей должностью и Мэн Чжи, как щитом. А он и не возражал, тем более что кроме музыки его в доме Мяоинь ничего не интересовало. Так уж сложилось. Стоило им двоим сделать пару шагов в сторону весёлого квартала, как тут же будто из воздуха возникли Янь Юйцзинь и Сяо Цзиньжуй. Янь Юйцзинь немедленно захлопотал: отправил связку монет лучшей музыкантше, барышне Гун Юй, чтобы больше никого не принимала, а на месте едва не подрался с Ся Дун за то, кто выставляет вино и закуски. — Оскорбить меня хочешь? — грозно спросила Ся Дун. — Когда это младшие угощали старших? Янь Юйцзинь надул губы, искоса поглядывая на неё. — А мне неловко, когда женщина меня угощает среди цветов и ив! Может, на тебя уже давно никто как на женщину не смотрит, но для меня ведь ты всё равно сестри... ай! — А ну повтори, что ты сказал! — потребовала Ся Дун, цапнув его за ухо, как мальчишку. — Будет вам, — примирительно сказал Мэн Чжи. — Даже вина не выпили, а уже в драку. Мне надоело всех разнимать. — Теперь во дворце будет спокойнее, — заметил Сяо Цзиньжуй, улыбаясь. — И командующему Мэну станет полегче жить, правда? — А я смогу наконец поиграть в вэйци с цином Чу! — вставил Янь Юйцзинь, потирая красное ухо. — Раньше он постоянно был при дворе, не пробиться, сестрица Цзинълоу в него так и вцепилась! Зато теперь, когда она уехала, уж я-то первым у него окажусь! Мэн Чжи нахмурился, припоминая. Ему однажды представляли какого-то цина Чу, мастера вэйци, да и воинов постоянно приходилось отряжать, чтобы, по императорскому указу, сопровождали его во дворец и обратно. Цин происходил из старинного обедневшего рода, жившего в Куньчжоу. Когда-то из этой семьи вышло несколько цзиньши и одна гуйфэй, но то было давно, за много поколений Чу Ин — единственный, кто удостоился императорского внимания. Правда, как он выглядит, Мэн Чжи запамятовал. Наверное, очередной старикан с козлиной бородкой: дворец ими кишмя кишел, где тут запомнить ещё одного! — Ты ведь ужасно играешь в вэйци, зачем тебе беспокоить цина Чу? — спросил Сяо Цзиньжуй, улыбаясь. — А, ты ничего не понимаешь! Все хотят к нему попасть, он же лучший придворный игрок! Дело не в том, чтоб выиграть, а в том, чтоб всем рассказывать, с кем играл! — Я играла с ним и проиграла, — усмехнулась Ся Дун, подливая себе вина. — Ну и что? Это просто вэйци. И придворным игроком ему быть недолго, он слишком заносчив. Но, впрочем... Она остановилась, будто вспомнив что-то, и её усмешка на мгновение превратилась в настоящую улыбку. Такой улыбки Мэн Чжи давно у неё не видел. С того самого дня. — Что «впрочем»? — переспросил он, и тут же мысленно себя отругал. Спугнул! Лицо Ся Дун снова окаменело. — Когда сидишь с ним за доской, время словно останавливается, — ответила она. Но Мэн Чжи услышал другое. Время словно поворачивается вспять. Бежит обратно, туда, где придворный учитель Ли Чун был ещё жив, и вокруг него постоянно вилась молодёжь: играли в вэйци, слушали его толкования канонов, подшучивали над ним беззлобно, как над любимым дедушкой. Юные, яркие, беспечные. Мэн Чжи, занятый муштрой, не равный им по положению, смотрел всё больше издалека, но в памяти навсегда осталась картина: учитель Ли в тени под деревом обмахивается веером с цитатой из Кун-цзы, а напротив Линь Шу склонился над доской, губы плотно сжаты, глаза горят. Для него это не просто линии чёрных и белых камней — он сражается, он ведёт войска в бой. И побеждает. А победив, звонко смеётся, и, едва поклонившись, убегает за княжной Нихуан, придумавшей какую-то проказу... — Пожалуй, я тоже хочу с ним сыграть, — вырвалось у Мэн Чжи. Ся Дун бросила на него короткий понимающий взгляд. А вот Янь Юйцзинь так ничего и не сообразил, надулся притворно. — Ну вот, я так и знал! Не надо было вовсе ничего говорить. Командующий Мэн, а вы разве умеете играть в вэйци? — Поигрываю немного, — скромно ответил Мэн Чжи. Не стал говорить при Сяо Цзиньжуе, что раз обыграл старого лиса Се Юя, а однажды даже у императора едва не выиграл, да вовремя одумался. Может этот цин Чу и хорош, но всякого можно победить. Да к тому же, совсем не в победе дело. *** Вспоминая об учителе Ли, он придумал себе, что цин Чу — нечто вроде того же: седой благообразный старик, спустившийся с гор. А получив в ответ на своё приглашение список «пожеланий» (то есть требований) уверился ещё больше: и благовония-то должны куриться такие, а не иные, и место мастера не должно быть на сквозняке, и жаровня должна стоять не слишком далеко от доски, но и не слишком близко, и чай всегда должен быть свежим... Ну кто ещё так печётся о мелочах, кроме стариков, которые к концу жизни становятся капризными, как дети? Мэн Чжи, памятуя о том, что старики не только капризные, но и злопамятные, даже вышел к самому экипажу, встречать гостя, и потянулся к пологу, чтоб помочь почтенному мастеру выбраться... Каково же было его удивление, когда в его ладонь легла изящная белая рука с длинными тонкими пальцами. Нежная наощупь, но с ощутимыми гладкими мозолями на среднем и указательном... Цин Чу Ин был высок, чуть выше него, но тонок — хоть он и оперся о него всем весом, сходя на землю, Мэн Чжи, поражённый, даже не почувствовал тяжести. Вовсе не похож на учителя! Ни капли! Так молод и хорош собой… почему же тогда Ся Дун... неужто она что-то другое имела в виду... Он прогнал ненужные мысли, и поклонился приветливо. — Сановник Чу! Добро пожаловать в моё скромное жилище! Чу Ин ответил на поклон и окинул ворота усадьбы таким бесстрастным взглядом, что Мэн Чжи и вправду начало казаться, что и ворота так себе, и сад маловат, пруд зеленеет от ряски, да и штукатурку на стенах давно не подновляли... — Для меня большая честь сыграть с вами, командующий Мэн. Голос у него был низкий, но мелодичный. И лицо вполне миловидное, вот только высокомерие и привычка поджимать и без того тонкие губы всё портили. Хоть одет этот Чу Ин был нарочито скромно, в одежды цвета сосновых игл, с одной лишь серебряной шпилькой в волосах, было в его манере одеваться что-то щёгольское, почище, чем у Янь Юйцзиня. Чтоб так щеголять простотой, нужна немалая хитрость! Неприятный человек, — Мэн Чжи так сразу для себя и решил. Но виду не подал: провёл цина Чу по саду, так и не поняв, понравилось ему или нет, пригласил отобедать. Но от еды гость решительно отказался, сразу проследовал к доске и одним плавным движением опустился на подушку, так, что ни складки на одеждах не появилось. — Я стараюсь не есть до игры, сытость делает сонливым, — заметил он. На взгляд Мэн Чжи он выглядел тощим, словно вообще никогда не ел. Когда уж ему! Раз он играет целыми днями со всякими вельможами. — Конечно, конечно. Вы же должно быть спешите, — Мэн Чжи сел напротив, подумав с сожалением, что сам бы от еды не отказался. — Вовсе нет, — Чу Ин взглянул на него с искренним удивлением. — Я ведь пообещал посвятить этот день игре с вами. Разумеется, я больше ничего не назначал! Мэн Чжи немного смутился. Не думает же этот любитель вэйци, что они и впрямь будут играть целый день! У кого хватит терпения? — А если... игра пройдёт быстро? — спросил он на всякий случай. Чу Ин довольно улыбнулся, будто уже предвкушал победу. — Тогда сыграем ещё раз. Прошу, командующий, выбирайте цвет. *** Время остановилось. Мэн Чжи привык, что за игрой люди болтают и отвлекаются, но цин Чу молчал. Лишь птицы пели в саду, да камни редко стучали по доске. Слуга бесшумно подошёл сменить благовония в курильнице, и так же тихо удалился. В тишине Мэн Чжи невольно ушёл в себя, снова вспомнил о письме Сяошу, которое принесли утром. Ничего важного, но от каждого его послания сжималось сердце. Увидеться бы... Сяошу писал, что изменился со временён Мэйлин так, что не узнать, но возможно ли это? Нет, старший брат Мэн его всегда узнает, даже через десятки лет. Мэйлин... Окажись он там, как смог бы помочь младшему братцу? Он делал ходы почти не задумываясь, представляя то сражение в горах. Если б принц Ци смог отрезать войска Се Юя на северном перевале, тогда всё изменилось бы... Но нет, Се Юй с самого начала имел преимущество, заранее занял склон и напал из засады. Без помощи принца Цзина принцу Ци оставалось только отчаянно прорываться к выходу из ущелья. Но как бы ни была могуча армия Чиянь, враг оттеснил их к острым скалам, перебил всех до последнего человека, не оставив ни одного свидетеля… — Я проиграл. Невозможно было победить в этой позиции. Слишком поздно. Для всего слишком поздно. Цин Чу склонил голову. — Вы позволили мне победить. Мэн Чжи залпом выпил остывший чай, чувствуя, что лицо горит. — Спасибо за игру. В последние дни все вас зовут, а вы выбрали меня... — Я слышал, что вы хороший игрок. Мне давно хотелось с вами сыграть. Не желаете ли разобрать партию? — неожиданно холодно ответил цин Чу. Его тонкие ноздри раздувались от возмущения. Мэн Чжи ничего не мог понять — победил же, что злиться? — Разобрать... партию? Что же тут разбирать? Я проиграл, значит, плохо думал над ходами. — Дело совсем не в этом! В начале партии вы заставили меня призадуматься. Но затем, на этом ходу, вышли из игры! — Цин Чу обвиняюще указал веером на одинокий белый камень у края доски. — Как это вышел? Ведь это только середина... — Верно! Но вы перестали играть со мной, и начали играть с кем-то другим, вовсе не принимая мои ходы во внимание, будто меня тут нет! Какое неуважение! Просто возмутительно! Мэн Чжи даже рот открыл, но не нашёлся, что сказать. Что за человек перед ним сидит? Разве можно через облавные шашки разгадать чужие мысли?! — Я правда вспомнил об одной стычке. Но это было давно… не берите в голову! — Мэн Чжи поспешно принялся сгребать камни с доски. — Давайте ещё партию! На этот раз не буду отвлекаться, обещаю. — Довольно! — цин Чу поднялся, сжимая веер обеими руками, будто вражеское горло. — Позовите меня, когда будете готовы сыграть именно со мной. Позвольте откланяться! Так и ушёл с высоко поднятой головой, не оборачиваясь и не поддаваясь на уговоры. Мэн Чжи проводил его до ворот, и вздохнул с облегчением, когда экипаж цина скрылся за углом. — Ну и развлечение! Врагу не пожелаешь,— пробормотал он в сердцах. И вроде бы хотелось ему поругаться на такое высокомерие, но после нескольких чарок вина он задумался об ином. Цин Чу сбежал не потому, что чай ему был не по нраву или из дверей дуло. Он был скорее как истинный мастер меча, который требует уважения к правилам поединка. Серьёзный, прямой и вспыльчивый... Вот бы их с принцом Цзином посадить за доску! Его кольнула досада. Если этот человек в игре не делает различий между рангами, и с императором ведёт себя так же, права была Ся Дун — надолго он при дворе не задержится. *** Мэн Чжи думал, что после этого цина Чу больше и не увидит. Но встретил его на следующей же неделе за неожиданным занятием: цин Чу стоял на крепостной стене, отделявшей казармы от дворцового города, и наблюдал за чем-то внизу. Часовой, стоящий навытяжку рядом, делал вид, что усердно несёт службу, а сам все бормотал уголком рта, отвечая на его вопросы. Если б Мэн Чжи не знал, что цин Чу один такой, решил бы, что перед ним его брат-близнец — так не похож был этот человек на то хладнокровное божество вэйци, которое к нему являлось в гости. Этот цин Чу перегнулся через парапет, норовя вот-вот свалиться: волосы растрепались, щёки раскраснелись, лицо встревоженное и по-детски восхищённое. Подойдя поближе, Мэн Чжи услышал внизу ободряющие крики и звонкие удары по мячу. Ну конечно! В это время солдаты частенько играют в цуцзюй. Часовой, увидев его, вытянулся ещё прямее, но цин Чу ничего не заметил. Снизу раздался довольный рёв толпы, и цин Чу тихо вскрикнул, рассмеялся и запрыгал на месте. Эти маленькие прыжочки отчего-то вконец растопили сердце Мэн Чжи. Он даже не стал выговаривать часовому за разговоры на дежурстве: если начать тут рвать и метать, у цина Чу, чего доброго, ямочки пропадут со щёк. — Цин Чу! Доброе утро! — радостно поприветствовал он. Наверное, слишком радостно, потому что тот отскочил от края, прижал к груди сложенный веер, будто защищаясь. — Командующий Мэн... — Что это вы здесь? Меня ищете? Мне доложили, что у вас ко мне какое-то дело. Цин Чу с треском распахнул веер, делая вид, что просто спасается от жары, а не прячет покрасневшее лицо. — Да. Я хотел извиниться. Прошу прощения за то, что был груб с вами. С кем бы вы ни играли вместо меня, та партия была вам очень важна. У него с первого раза не получилось сложить веер для поклона — одна пластинка зацепилась за другую. Мэн Чжи бросился ему помогать, и вместе они кое-как сложили веер, но потом нужно было разойтись на шаг, чтобы цин Чу мог поклониться, а после того, как они столько возились, официально кланяться было как-то глупо. И всё же цин поклонился, но Мэн Чжи не успел отойти и получил неслабый толчок в грудь, потому что тот вскинул руки слишком быстро... — Ну вот что, не надо извиняться! — решил Мэн Чжи, потирая ушиб. — Вы мне просто задолжали партию, не беда. Я готов с вами сыграть, когда хо... — Тогда в пятнадцатый день! — перебил его цин Чу, всё ещё смущённый. — Я уже выяснил по гороскопу, что он самый благоприятный. Теперь моя очередь принимать вас у себя. Мэн Чжи хотел спросить, что, если у него в пятнадцатый день неотложные дела, но по решительному лицу цина ясно было, что дел важнее вэйци быть не может. Вот же чудной человек! — Тогда в пятнадцатый день я наведаюсь к вам, — Мэн Чжи подошёл к краю стены. — Любите цуцзюй? — Я впервые его вижу, но это так... увлекательно! — цин Чу помедлил, но встал рядом. — Мне нравится команда с красными платками. О, они самые яростные, смотрите! Нет, синие платки сегодня точно проиграют, у них абсолютно нет воли к победе. Мэн Чжи присмотрелся. Команда красных вся как на подбор была из молодцов высоких и широкоплечих. Издалека не видно было лиц, но Мэн Чжи был уверен, что это полк, несущий караул перед дворцом — все красавцы без единого изъяна. Мэн Чжи их лично муштровал, и ему приятно было, что именно на них цин Чу обратил внимание. — Мы можем спуститься и посмотреть поближе. Цин Чун осмотрел свои светлые одежды: лунный цвет, небесная лазурь, нежный побег бамбука. Взглянул на клубы пыли внизу и поморщился слегка. — Пожалуй, в следующий раз. Мэн Чжи прекрасно понял, что следующего раза не будет, и немного загрустил. Во дворце мало было людей, увлекавшихся цуцзюй, — принцы любили роскошь и томность, весь двор следовал их примеру и целыми днями слушал музыку, да вино распивал. Вот и цин Чу ценил свои шелка больше, чем хорошую игру в мяч. «И почему я расстраиваюсь? Ну что мне этот Чу! Ещё и заставил второй раз играть в свои шашки!», — думал Мэн Чжи, распрощавшись с цином. И вправду, нрав у цина был странный, но вот улыбка, эта неприкрытая радость, и ямочки на щеках, которые так и хочется поцело... Он едва не врезался в каменного льва на дорожке. И твёрдо решил, что сегодня же отправится в весёлый дом, а там выберет самую красивую девицу, или даже двух, и думать не будет об отрезанных рукавах. Не в походе же они, в конце концов! Во дворце у стен были и глаза, и уши, и длинные языки: стоит только сойтись с кем-то при дворе, и тотчас об этом узнают все, от Восточного дворца до принца Юя. Для людей он вдовец, не желающий второй раз жениться: жизнь принадлежит императору и всё такое прочее, пусть дальше так и думают. Да и кто знает, разделит ли цин Чу его порывы… Последнее, на самом деле, волновало Мэн Чжи больше всего. *** Он не собирался ухаживать за цином Чу, да и понятия не имел, как ухаживают за мужчинами. В армии, в походе, достаточно едва заметного кивка или короткого сговора. Потом — либо разошлись, будто ничего не было, либо известный по этому делу парнишка делает вид, что обо всём расскажет, и назначает цену. Командиру и вовсе легко — адъютанты сами предлагают, достаточно только выбрать самого молчаливого. В столице господин может принудить любого слугу, принц — любого подданного, а ласки актёра каждому доступны, были бы деньги. Но как это делается между равными, Мэн Чжи понятия не имел, а спросить было не у кого. Не Сяошу ведь писать, в конце концов. Кто тут кому старший товарищ? Поэтому он просто принарядился и взял с собой лучших сладостей: засахаренные фрукты, рассыпчатое печенье, орехи в меду. И запретил себе даже думать о весенних чувствах: вдруг и это можно угадать через игру? Поместье цина Чу расположилось на отшибе, подальше от городского шума. И оказавшись за воротами, Мэн Чжи понял, почему цину неуютно было у него: здесь, в глубине двора, был совсем другой мир. Ивы склонились над прудом, на воде зацветали лотосы. По берегам, среди бамбука, расположились изящные беседки, солнце рассеивались, проникая сквозь лёгкие пологи и шелковые ширмы. Освещённый мягким вечерним светом, среди развевающихся занавесей, цин Чу и сам казался бесплотным полупрозрачным духом, а служанки за его спиной — феями. Не таков был мир Мэн Чжи, плотный и осязаемый, пахнущий то потом и пылью, то удушающими дворцовыми благовониями, то гремящий бравыми криками и бряцаньем мечей, то по-змеиному шуршащий одеждами евнухов. Вокруг цина Чу всё дышало чистотой, тишиной и гармонией. Всё равно что к Персиковому ручью попасть! Цин Чу, правда, не был ни духом, ни небожителем: он тяжело дышал от волнения, веер скрипел в его пальцах. — Что вы так волнуетесь? Боитесь мне проиграть? — спросил Мэн Чжи, подначивая. — Вовсе нет. Но я боюсь, что вам может у меня не понравиться. Это совсем скромное жилище, а вы привыкли к роскоши дворца. — Какое же оно скромное, прекрасный дом! Не знаю, кто вам его посоветовал, но этот человек вас очень хорошо понимает. Мне бы такое умение! — Умение давать советы? — переспросил цин Чу, склонив голову набок и улыбнувшись так кокетливо, что у Мэн Чжи земля ушла из-под ног. Может, это тот самый условный знак? Нет, рано радоваться. Цин Чу человек незнакомый, мало ли как он выражает чувства. — Да... да. Оно. — Мне посоветовал этот дом принц Юй. Я передам, что вы высоко цените его вкус. Вот так. Вот с какими людьми цин Чу водит знакомство. Всё очарование сразу померкло, и Мэн Чжи, наверное, совсем поник, потому что на лице цина Чу появилось обеспокоенное выражение. — Я сказал что-то не то? — Нет, нет! — Мэн Чжи изобразил улыбку. — Если вам что-то нужно, можете и ко мне обращаться, я всё сделаю! Цин Чу опустил глаза, но ответную улыбку не скрыл. — Давайте начнём игру. Я не смею вас задерживать. На этот раз Мэн Чжи не позволял себе уходить в прошлое. Узнать другого человека, играя в вэйци, разгадать его мысли. Как это возможно? Вот, к примеру, когда этот мастер Чу Ин, придерживая рукав, потянулся к звезде в правом нижнем углу и уничтожил его камень, что это значило? Сперва окружил, потом загнал в угол... решительный, умеет заманить в ловушку, но и открытого боя не чурается. Ум у него гибкий — вон как ловко, на ходу, меняются тактики! Но всё это и так ясно. А как узнать что-то сокровенное? Например, нравятся ли ему... нет-нет-нет. Ни к чему. Мэн Чжи несколько раз отрывал взгляд от доски, изучая его лицо, и каждый раз ему становилось неуютно. Словно и вправду дух вэйци снизошёл на землю: аура величественная, как у императора, движения плавные и точные, как у искусного мечника... Сражайся они на мечах, Мэн Чжи сразу понял бы, что он за птица: человек всегда выбирает стиль, подходящий его душе. Цин Чу осторожен, будь это поединок, он бы долго избегал удара: такие люди танцуют с мечом, а не дерутся, манера у них иньская. Сам Мэн Чжи, горящий энергией ян, предпочитал сперва вынудить противника атаковать, а потом резко перейти в нападение, и, сломив его волю наступать, наступать... Но цин Чу всё время ускользал. Вот вроде бы открылся... но это обманный манёвр: взметнулась прядь волос, взлетели лёгкие рукава, и гибкий клинок разит, откуда не ждёшь. Иньский стиль часто считают женским, и в нём правда бывает много кокетства: мечник ступает, едва касаясь земли, манит за собой, уводя в ловушку, раззадоривая противника… Тот ещё успеет покрасоваться, порадоваться скорой победе, прежде чем очнётся и поймёт, что всё кончено. Камень за камнем летит с доски — как брызги крови. Клинок движется всё быстрее, атаки всё яростнее, и вот Мэн Чжи повержен, а противник прижал его коленом к земле, тяжело дыша, царапая кончиком меча его горло. Если промолчать, он нанесёт последний удар... — Я проиграл. Цин Чу и правда тяжело дышал, даже раскраснелся, будто этот бой происходил взаправду. — Вы... позволили мне победить, — он раскрыл веер и принялся обмахиваться. Мэн Чжи рассмеялся, довольный. — А вы запыхались! Я заставил лучшего игрока Великой Лян запыхаться! — Вовсе нет! Но... вы и вправду быстрый игрок, это вас и погубило. Сколько раз вы могли поставить меня в трудное положение, если бы остановились и чуть подумали! — Цин Чу склонился над доской. — Вот здесь, взгляните. Я напал, и вы сразу же перешли в защиту, хотя там моя группа оказалась полностью открыта... Он долго объяснял неверные ходы, но Мэн Чжи не мог слушать, хотя изобразил на лице усердное внимание и тоже наклонился поближе. Волосы цина Чу пахли, как жасмин после дождя. Едва уловимый влажный аромат, словно он вымыл их перед встречей и не успел до конца просушить... — И таким образом вы могли бы по... ах, что, уже приготовили чай? От резкого удара в челюсть у Мэн Чжи звёзды вспыхнули перед глазами. — Господин Мэн! О, прошу прощения! — Нчго... нчго... — открывать рот было больно. — Прйдёт... Служанка, пришедшая сказать про чай, засуетилась вокруг, и цин Чу немедленно послал её за холодным полотенцем. — Я слишком увлёкся и не заметил, что вы так низко наклонились! Что же это такое, я снова вас ударил! Какой я неловкий! Позвольте посмотреть... Тёплая рука коснулась его щеки легонько, и Мэн Чжи растаял, послушно крутил головой туда-сюда, подчиняясь прикосновениям. Пусть смотрит, сколько хочет, что он там увидит за бородой… — Это пустяки, цин Чу, не волнуйтесь вы так! Меня и похуже били. Я ведь второй мастер в списке бойцов Ланъя! — Второй в списке бойцов? Невероятно! — Цин Чу отпустил его и вздохнул. — Как бы мне хотелось попасть в их список игроков! В седьмом месяце у меня назначена партия с Хун Юйцзе, мастером из Шу, и если я одолею его, тогда, верно, господа из Архива обратят на меня внимание. — Куда они денутся! Им бы давно следовало, как по мне вы лучший игрок... — Мэн Чжи заметил, как переменилось его лицо, и перебил сам себя. — Что? Я сказал что-то не так? — Лучший игрок? Кто может судить заранее?! — резко ответил цин Чу, но не высокомерно, а взволнованно. — Это можно выяснить только в поединке! Мэн Чжи мысленно выругал себя. И правда, кто так хвалит? Вроде бы сказал от чистого сердца, а вышло, что грубо польстил. — Если вы не лучший, то хотел бы я посмотреть на лучшего! Он, наверное, летает на облаках и росой питается, — снова попробовал он. — Вы за игрой будто мысли мои читаете! Я такого ещё не видел. На этот раз получилось. Цин Чу улыбнулся самодовольно, снова обозначились ямочки на щеках. — Вэйци раскрывает душу человека. Даже те, кто использует приёмы своих учителей, всегда привносят что-то своё. — А я думаю, что у меня просто на лице всё написано. Цин Чу покраснел вдруг. — Ваше лицо очень выразительно, но мы ведь играем не в ма-дяо. Я смотрю на доску, а не на вас. — Никто и не говорил про ма-дяо, я... К счастью, тут внесли чай. Мэн Чжи и рад был занять рот, чтоб снова не сболтнуть лишнего. Цин Чу попробовал понемногу от всех сладостей, которые он принёс, отщипывая по кусочку, и каждый раз его глаза довольно вспыхивали. Мэн Чжи подумал, что ест он, как птичка, только напоказ, а сам так и думает, чтоб поскорей остаться и сжевать всё в один присест, потому что смотрел он на печенье, прямо как Сюли. Прямо как Сюли... раньше. Он вспомнил о Сюли и помрачнел. — Жаль, не смогу сыграть ещё раз, дела, — извинился он, даже не допив чай. — Одну партию мы сыграли, больше вы мне ничего не должны. Цин Чу не стал допытываться, но как будто разочаровался. — Я играл с вами не только из-за долга, — сказал он, провожая Мэн Чжи у ворот. — Вэйци — это моя жизнь, я рад каждой сыгранной партии. На это Мэн Чжи не нашёлся, что сказать, мысли его уже заняты были другим. Он давно откладывал поход в храм, а вот теперь решился — мать жены убедила его, что это единственный выход: раз лучшие столичные доктора не могут ничего понять, значит, виновата нечистая сила. Он долго отмахивался, но после того как Сюли не спала три ночи, рыдая, и разнесла спальню, он сдался. Пусть приходят монахи со своими флагами — что угодно, только б ей стало легче. Только бы не давать ей постоянно маковую настойку. Не пристало отцу так привязываться к дочери, которую всё равно выдавать замуж, но он скучал по прежней Сюли. Когда-то, стоило ему показаться, она бросалась к нему на неловких ещё ножках, и с криком «Ба!» крепко-крепко обнимала его колени, а потом протягивала пухлые ручки, требуя, чтобы «ба» покатал её на плечах. За несколько месяцев до смерти матери она как-то поникла, будто предчувствуя, и встречала его только равнодушным взглядом, а стоило взять её на руки, поднимала крик. И вот теперь ей пятый год, а она с младенческих лет ни слова не проронила и даже не смотрит на своего отца. Ни игрушки её не радуют, ни ручные звери. Словно горе, слишком тяжёлое для ребёнка, что-то внутри неё надломило. Но отчего так? Другие дети ведь живут без матерей. Племянник Сяолун, например, живой, сообразительный парнишка, почитает его, как отца, учится прилежно, и нету в нём никакого надлома... В глубине души Мэн Чжи был уверен, что Сюли его не простила. Почувствовала, как дети и звери чувствуют, что он недостаточно любил её мать, недостаточно заботился... и хоть в той смерти не было его вины, разве маленькому ребёнку объяснишь? Всё, что он мог для неё сделать теперь — платить врачам за обезболивающие пилюли, платить монахам за обряды. Делать вид, что можно купить её счастье. *** Он сам отнёс в храм Западного пика подарки и серебро, и честно, наедине, рассказал настоятелю, в чём дело. Тот, конечно, покивал сочувственно, рассыпался в обещаниях, рассказал, что это, верно, лисы-оборотни пугают дитя, и беспокоиться не о чем, таких духов легко изгнать... Но глаза у него были пустые, Мэн Чжи ни на миг ему не поверил. Но подумал о другом: что, если призраки вправду существуют и незримо ходят среди людей? Что, если Цзыи не может спокойно уйти на тот свет, оставив дочь? От этих мыслей ему стало совсем тоскливо, и потому домой он отправился по крышам, чтоб хоть как-то развеяться. Сверху столица казалась мирной и уютной: река розовела в лучах заката, куда ни кинь взгляд — зелёные сады усадеб радуют глаз, и даже бедняцкие домишки издалека кажутся игрушечными. Ближе к небу и дышать легче. На таких дорогах редко можно было кого-то встретить: одиноко, зато свободно. Но стоит только спуститься на землю, так сразу возьмёт в оборот семья или служба. В этот раз — семья. У ворот его встретила перепуганная нянька и упала на землю, умоляя о пощаде. К ней присоединился хор служанок. Он только и смог разобрать «маленькая госпожа» и «нету». У Мэн Чжи сердце похолодело. — Тихо! — рявкнул он, и наступила звенящая тишина. — Как вы её потеряли?! К его облегчению, за ворота Сюэли не выводили, просто нянька принесла ужин и не нашла маленькую госпожу в комнате. Обыскали и сад и все её любимые места в доме, даже запертые покои госпожи — ни следа! Подумали, что она может быть с молодым господином, но тот ещё не вернулся из школы. Так что к приходу хозяина в поместье царила паника. — Всех прикажу высечь и заменю солдатами! — пригрозил Мэн Чжи и как тигр пронёсся между рыдающих служанок. Зачем только смягчился и позволил им остаться после смерти жены? Только суета от них! Дверь в комнаты Сюли была распахнута, розовая занавеска колыхалась от сквозняка, из окна веяло холодом. На столе остывал нетронутый рис с маринованными сливами — единственное, что она соглашалась есть. На ширмах и стенах придворный художник вывел дам, прилежно занимающихся рукоделием, девушек, читающих книги, детей, играющих в мяч, но от этого комната уютнее не стала: все эти фигуры теснились вокруг, куда ни повернись — наткнёшься на равнодушный взгляд. На полу стопками лежали листы прописей, все линии одинаковые, словно отражения друг друга, резкие и грубые. Разве может быть у девочки такой почерк? У стены стояли идеальными шеренгами игрушки, по росту, как солдаты на смотре, а у окна — доска для вэйци, так же ровно заполненная от края до края полосами чёрных и белых камней. Почему-то в этой комнате у Мэн Чжи холодок бежал по спине. Какой ребёнок так играет? Он сам в детстве разрушал и раскидывал всё на своём пути, будто ураган, и Сюли была такая же: как только прорезались зубы, разгрызла тканевый мячик, набитый горохом, будто маленькая собачка. Мэн Чжи хорошо запомнил её счастливый смех, когда горох брызнул во все стороны. Больше она никогда так не смеялась. Больше никогда не шалила. Он вдруг испугался, что больше никогда её не увидит, сорвал с места всю охрану и ещё раз вместе с ними осмотрел и сад, и дом, проверил, не перебрался ли кто через стену: нет ли сломанных веток или следов крюка. Ничего. Но, может, похитители хорошо владели цингун? В сердцах он бросился в оружейную, даже не зажигая света, и едва не споткнулся о кожаную кирасу, лежавшую почему-то на полу. Подставка, на которой она стояла, опрокинулась, наручи и поножи валялись в беспорядке. Мэн Чжи нахмурился. Неужто кто-то тут побывал? Он зажёг фонарь у входа, намереваясь внимательно всё осмотреть... и остановился. Сюли была такая маленькая, что, свернувшись клубком, полностью спряталась под тяжёлую кирасу, только голова торчала наружу как у черепашки: личико спокойное, дыхание глубокое. Мэн Чжи шумно выдохнул и опустился на пол рядом с ней — ноги подкосились от облегчения. Нашлась. И наконец заснула после многих мучительных ночей. Отнести бы её в кровать, но Мэн Чжи побоялся разрушить хрупкий сон, побоялся испугать. Он сложил свой плащ и осторожно подсунул ей под щёку. Сюли не проснулась, только нахмурилась во сне и перевернулась на другой бок. Мэн Чжи закрыл глаза, чувствуя, как разом навалилась усталость. На мгновение мелькнула трусливая мысль вовсе не возвращаться домой, оставаться в казармах, где всё просто и понятно. Что он, воин, знает о маленьких девочках и злых духах? Пусть женщины как-нибудь разберутся без него, а там и племянник подрастёт, будет кому передать заботы... Нет, так нельзя. Сюли пошла не в материнские покои, а в его оружейную, и заснула спокойно только под его доспехом, старым, потёртым, пахнущим крашеной кожей, потом и благовониями. Сюли его ребёнок, даже если она... Страшное слово возникло в его мыслях огненными чертами, но даже мысленно его произнести язык не поворачивался. — Нет, нет... — прошептал он, обращаясь неведомо к кому. — Она же совсем дитя. Пощадите её... Но от мысли было уже не избавиться. Как иначе всё это объяснить? Комната, тёмная и холодная. Игрушки, замершие, будто статуи в гробнице. Доска для вэйци, заполненная камнями... Доска для вэйци! Мэн Чжи даже привстал. Ей понравились камни, раз она так долго их выкладывала. Значит, не всё потеряно! Есть ещё способ заглянуть в её странную маленькую душу, убедиться в том, что его Сюли не... *** Он думал, что будет сложнее. Зачем господину Чу тратить своё время на неразумных детей, когда он может играть с лучшими игроками Великой Лян? Да и как его попросить, не назвав истинную причину? В конце концов Мэн Чжи придумал. — Цин Чу, моя дочь пошла в отца, не умна и не способна. Но, может, вы снизойдёте до неё? Ей до сих пор тяжко без матери, я всё перепробовал, но ничему её не развеселить, только доска и камни ей нравятся. Вдруг вэйци ей даст утешение? Просите что хотите, я ни в чём вам не откажу. Это была полуправда, но лучше так, чем сказать о своих страхах искренне. Ведь тогда господин Чу точно откажет. — Только она совсем мала, всего пять лет. Не знаю, справится ли... — Я начал постигать вэйци, когда мне было три, — мягко ответил цин Чу. — Чем раньше начать, тем раньше можно добиться высот. — Так вы согласны?! — Мэн Чжи просиял и вскочил. — Тогда немедленно её позову! Не зря он пригласил господина Чу к себе! Чтоб сразу приступить к делу, если тот согласится. Господин Чу на этот раз прибыл запросто, слугу со списком требований не присылал. И не протестовал, когда Мэн Чжи распорядился принести доску и камни на веранду. — Почему вы так спешите? — лишь спросил он. — Я всегда держу слово, вам не о чем беспокоиться. Мэн Чжи нахмурился. — Чтоб не задерживать вас, если что-то... вам не понравится. Он ещё во всех красках помнил, как несколько дней назад Сюли начала кричать в ужасе и лупить по окнам и стенам, услышав грохот монашеских барабанов — даосы всё же пришли совершать ритуал. Мэн Чжи краснел, бледнел от стыда, даже прикрикнул на неё, но она визжала, будто её резали. Няньки не могли с ней справиться, она всех отшвыривала с неожиданной силой, и он не выдержал: поймал её за ворот, как дикую кошку, и прижал коленом полу. Лишь тогда Сюли притихла и успокоилась, наверное, от неожиданности. Он не мог смотреть пришедшим в лицо, зная, что увидит. Но пришлось, ведь хозяин дома должен присутствовать при обряде, выказать уважение... — Похоже, что призраки совсем измучили это дитя, — ласково произнёс настоятель. — Одной службы будет мало. Соблаговолит ли командущий Мэн пригласить недостойных ещё раз? Мы примем любые пожертвования. Мэн Чжи ясно видел, что они хотят на нём нажиться, но как отказать? Его дочь на глазах у всех кричит так, будто демоны её терзают. Что он за отец, раз позволяет такое? Что он за отец, если упустит случай помочь ей? Он тогда согласился на второй раз, и пожертвовал вдвое больше против прежнего. По столице должны были пойти пересуды, вдруг дошло и до цина Чу? — Командующий Мэн, скажите... вы же сами играете, так почему позвали человека со стороны? И именно меня? — цин улыбался, чуть сузив глаза, и Мэн Чжи понял, что он напрашивается на похвалу. Значит, не знает! — Все отцы хотят для детей лучшего, а вы лучший игрок Великой Лян. Вот опять эти ямочки на щеках. Значит, он правильно выбрал направление. — Ну, командующий… вы перехваливаете этого недостойного! — он так и сиял, кокетливый, как девица, а Мэн Чжи и рад был стараться. — Как же вас не хвалить! Вы обязательно понравитесь Сюли. Вы человек спокойный и с изящными манерами. От вас всегда так приятно пахнет, и собой вы хороши, так что... По румянцу и удивлённому выражению лица цина Чу он понял, что свернул куда-то не туда. — Так что я решил, что вы её не напугаете. Она у нас не привыкла к чужим, но вы... Цин Чу хотел было что-то ответить, даже раскрыл веер как павлин — хвост, но тут нянька привела Сюли. Мэн Чжи даже дышать перестал, боясь, что вот сейчас повторится тот же самый кошмар... Но Сюли гостя как-будто и не заметила: прошла мимо него к столбику веранды и начала водить пальцами по древесным узорам. — Сюли, — позвал Мэн Чжи, отчаянно делая вид, что всё в порядке. — Подойди сюда, поздоровайся с господином Чу. Сюли даже головы не повернула в его сторону, деревяшка ей была интереснее. — Сюли! — позвал он громче. На этот раз она обернулась, и у него защемило сердце. Этот остановившийся взгляд куда-то поверх его головы, резкие движения как у марионетки... как же он раньше не замечал? Она подождала немного и так же равнодушно отвернулась. Мэн Чжи хотелось сквозь землю провалиться, но цин Чу неожиданно пришёл на помощь. — Дети часто стесняются чужих, — мягко сказал он. — Им нужно время. Давайте начнём играть, если маленькой барышне интересна доска, она обязательно подойдёт. Мэн Чжи только молча кивнул, стараясь не выдавать беспокойство. Меньше всего ему хотелось сейчас играть, он делал ходы бездумно, боясь, что вот сейчас цину Чу надоест... Но тот был спокоен, играл не спеша, то и дело отрываясь от доски полюбоваться садом или выпить чаю. И терпение было вознаграждено: ходу на двадцатом Сюли подошла и запустила руку в чашу с камнями Мэн Чжи, шурша там так же внимательно, как до того разглядывала столб. Цин Чу заговорщицки улыбнулся, показав на неё глазами, и Мэн Чжи невольно улыбнулся в ответ. Он долго медлил с ходом, чтоб не спугнуть. Наконец Сюли перестала шуршать и потянулась было к камням на доске... но цин Чу преградил ей путь веером. — Нет, — негромко, но твёрдо произнёс он. — Трогает камни тот, кто играет по правилам. Сюли потянулась к камням снова... и вновь повторилось то же самое. — Нет. Старший братец разрешит тебе трогать камни, если ты согласишься играть по правилам. Личико Сюли покраснело от ярости, губы искривились. Поняв, что до камней ей не добраться, она изо всех сил ударила кулачком по руке с веером. Мэн Чжи обмер, и немедленно вскочил, ожидая, что сейчас начнётся. Но цин Чу и ухом не повёл. — Пожалуйста, садись, — произнёс он, веером указывая Сюли на освободившееся место. — И старший братец научит тебя вэйци. К его удивлению, Сюли послушалась и забралась на подушку. Взяла белый камень, чёрный, постучала ими друг о друга, так внимательно, будто пыталась сделать важное открытие. — Сейчас старший братец объяснит тебе, как ставить... — начал цин Чу, но она не слушала, вспомнив свою старую забаву: выкладывать линии одинаковых камней. Мэн Чжи не выдержал. — Простите, я зря побеспокоил вас, господин Чу! Ничего не выйдет, давайте я просто... Но цин Чу даже не обратил на него внимания: просто извлёк двумя пальцами чёрный камень и сделал ход в середину доски. Сюли замерла, пытаясь понять, что случилось. А затем, на глазах удивлённого Мэн Чжи поставила такой же камень рядом, продолжая линию. Новый ход. Новый ответ. И снова, и снова. — Как вы можете говорить, что ничего не выйдет? — нежно спросил цин Чу. — Вы разве не заметили? — Что... не заметил? Цин Чу указал на доску и ласково улыбнулся. — Маленькая барышня никогда не играла раньше, но ставит камни точно на пересечения линий! *** Случилось небывалое: Сюли всерьёз поссорилась с Сяолуном, дошло даже до драки. А всё от того, что они не поделили цина Чу. Об этом Мэн Чжи узнал, когда вернулся из дворца. И тут же велел наказать обоих. Сяолун всегда был единственным, кого Сюли признавала: она могла часами сидеть возле него, просто глядя, как он пишет или читает. И Сяолуну это никогда не мешало. Но вот в доме появился новый человек, и всё пошло наперекосяк. У Сюли просто отобрали доску для вэйци, не слушая криков, но Сяолуна Мэн Чжи выслушал, как взрослого. Сюли постоянно хотела играть в вэйци и мешала цину даже выпить чаю. А Сяолун как раз принёс ему запись одной мелодии и попросил показать на гуцине, как играется сложное место. — Цин Чу такой умный и утончённый человек, почему он должен проводить всё время только с сестрицей, с которой и не поговорить... Сяолун вовремя прикусил язык, но подзатыльник всё-таки получил. — Благодарю отца за науку, — тихо проговорил он и поклонился, отстранённый, как всегда. — Я зову цина Чу не для развлечения! — Мэн Чжи перевёл дух. Бить его сильнее — значит уже не воспитывать, а злость вымещать. — Он делает нам одолжение, а вы его дёргаете, будто он ваш домашний учитель! Где ваше уважение, а? — Прошу прощения, отец, больше этого не повторится. Мэн Чжи стало его жаль. Хоть Сяолун и ходил в школу, но друзей там не нашёл, о нём говорили, что он держится особняком. Одиночка, хотел хоть с кем-то завести дружбу. Нельзя его за это наказывать. — Так ты говоришь, что приносил ему песню. Разве господин Чу играет на гуцине? Сяолун удивлённо взглянул на него. — Вы не знали? Он прекрасно играет, просто стесняется, — он улыбнулся. — Его нельзя уговорить сыграть, можно только подслушать. Или схитрить. — Как же ты узнал? — племянник знал что-то о цине Чу, чего не знал он. Это было странно и почему-то неприятно. — Помните, когда была буря, сосна упала на крышу матушкиных покоев, и всё внутри залило дождём? Гуцинь тогда вынесли сушиться на солнце вместе с мебелью. Верно, цин Чу заметил его, проходя мимо, и решил сыграть. Я спрятался за деревом, так и услышал. — Сяолун чуть улыбнулся. — Теперь я оставляю этот гуцинь на видном месте. Как приманку. Мэн Чжи покачал головой. — Нехорошо брать матушкины вещи, неужто ты не знаешь? Сяолун снова поник. — Как скажете, отец. Мэн Чжи вздохнул. С мальчишками нельзя быть мягкосердечным, а то распустятся, но ему не хотелось, чтоб Сяолун, которому выпало расти без матери, думал, будто приёмному отцу он обуза. Часть старшего брата жила в сыне: в повороте головы, в привычке хмурить брови, в том, как он держал палочки за едой. Конечно, Мэн Чжи его любил! Но когда человек появляется раз в неделю лишь для того чтобы отругать, как тут поверить в то, что он настоящий отец, любящий и желающий добра! — Если ты сам занимаешься, я разрешаю тебе брать её гуцинь, — сказал он наконец. — И учителя для тебя найму. Но никакого баловства с матушкиными вещами! Сяолун снова поклонился, будто на аудиенции. Такой и должна быть сыновняя почтительность, но у Мэн Чжи кошки на душе скребли. Признал ли Сяолун его отцом на самом деле? Он отпустил племянника, но тот ушёл не сразу, в дверях поклонился снова. — Отец, я рад, что цин Чу бывает у нас. Ведь вы тоже стали чаще возвращаться домой. И исчез. Мэн Чжи на мгновение испугался, что как-то себя выдал, а потом успокоился. Ребёнок! Откуда ему... Но неужто это всё так заметно? Ему стало неприятно от этой мысли. Сяолун не должен знать, что такое вообще возможно между мужчинами. Пусть живёт счастливо и без сомнений. Он, впрочем, правильно подметил: Мэн Чжи действительно стал чаще появляться дома, каждый раз, когда выдавался свободный день. Возвращаясь, заранее представлял как цин Чу улыбается ему и встаёт для изящного поклона. Представлял, как они ужинают вместе. От этого сразу теплело на душе. Пусть цин Чу вовсе его не ждал, чаще уходя ещё до его появления, и, если уж начистоту, не к хозяину дома приходил, с ним было не так одиноко. *** Идея Сяолуна даром не пропала, поэтому в следующий раз гуцинь как бы невзначай оказался в беседке среди бамбука, где цин Чу пил чай, отдыхая от игры. Они с Сюли как-то договорились, что там она не будет к нему приставать. Сначала он как будто не обратил внимания на инструмент, занимавший весь стол — его больше интересовало печенье. Но вот он коснулся струны, будто бы случайно. Звук ему не понравился, и он подкрутил колок ключом. Попробовал ещё раз... сыграл простенькую мелодию «Сяньвэн цао», чтобы проверить все струны, и как будто этим удовлетворился, снова занялся печеньем. Как птица в зелёном оперении, которая то опасливо подлетает к рассыпанным зёрнам, то вспархивает, напуганная ветерком. И всё же приманка оказалась притягательнее: вот его длинные пальцы вновь коснулись струн. Там дёрнуть, тут властно прижать, провести звук, как линию тушью... Эта мелодия была сложная и неожиданно бурная, Мэн Чжи, стоявшего за акацией, даже в жар бросило, столько несдержанной страсти было в этой музыке. Лицо цина Чу при этом сохраняло хладнокровие, но касания рук, движения тела обещали так много… Может быть, он знал, кто его слушает? Может быть… это было приглашение? Сухая ветка предательски хрустнула под ногой, и музыка оборвалась. Цин Чу взмахнул рукавами, поспешно пряча руки, вскочил, кланяясь. — Командующий Мэн! — Я вас прервал, простите! — Мэн Чжи вышел из-за дерева и поклонился в ответ. — Сыграйте ещё, пожалуйста. — Я не смею оскорблять ваш слух, — ответил цин таким тоном, чтобы больше просить не захотелось. Но Мэн Чжи всегда был настойчив. — У вас так красиво получается! Почему не хотите похвалиться уменьем? — он сел напротив и налил себе чаю. Цин Чу помедлил, будто собираясь уйти, но тоже сел, убрал гуцинь на пол позади себя. — Я играю в вэйци с любым, кто захочет, но музыка — только для меня. Чтобы исполнять для других, нужно оттачивать мастерство, я же... просто выражаю то, что у меня на сердце. Он не смутился, как обычно, скорее выглядел сердитым. «Не лезь», — предупреждал его взгляд. — А что это была за мелодия? Никогда раньше не слышал. Сами сочинили? Такая страстная... Вот теперь цин Чу опустил глаза. — Это и мелодией назвать нельзя, всего лишь попытка выразить... прошу, давайте не будем об этом! Воцарилось молчание, только иволга щебетала и щебетала среди зелени одну и ту же песню. Мэн Чжи не выдержал первым. — Я знаю, дети недавно поссорились при вас. Это недостойно, прошу прощения. Сюли, избалованная, ни в чём не знает отказа, а Сяолун — плохой старший брат, не исполняет свой долг! И отец у них никудышный! Наверное, он слишком искренне принижал себя, потому что цин Чу разволновался и схватил его руки в свои. Правда, смутился и тут же отпустил. — Не говорите так! Сюли не похожа на других детей, это правда, но она никогда не таит злого умысла, её настойчивость — только от любви к игре! Я как никто могу это понять. — Вы... уверены? — Мэн Чжи не смел и надеяться. Неужели Цин Чу действительно может говорить с ней через вэйци? — Вы можете за игрой читать мысли, я видел. Скажите мне, о чём она думает! Цин Чу покачал головой. — Я не умею читать мыслей, я не гадатель. Но стиль игры всегда отражает то, что у нас в душе. Сюли похожа на вас: быстрый ум и горячий нрав, — он улыбнулся. — И много терпения. Но... она не так крепко стоит на земле, как вы. Её душа будто бабочка, которой любой резкий порыв ветра может навредить… Я не знаю, как объяснить лучше. Мэн Чжи нахмурился. Сюли живёт в четырёх стенах, получает всё, на что укажет... Как ещё о ней заботиться? Всё, что он может сделать — в будущем выдать её замуж за хорошего человека. Но кто её возьмёт, если она действительно... — Может быть, её печаль со временем пройдёт! Дети же вырастают! — бодро воскликнул он. — Я уверен, так и будет. Цин Чу не успел ему ответить, пришёл слуга и доложил, что прибыли монахи. Мэн Чжи и забыл о них совершенно. У него всё похолодело внутри, когда он услышал гром барабанов, а затем звериный визг Сюли. Нужно было заранее увести её, запереть... Он едва извинился и в цингун оттолкнулся от земли, перепрыгнув через внутреннюю стену сада, зная, что разбушевавшуюся Сюли няньки не удержат. Кто впустил этих демонов?! Разве домашние не знали, что начнётся?! Как бы он ни был быстр, всё равно опоздал. Монахи уже вошли во двор со своими флагами, распевая заклинания, но прежде чем кто-то успел хоть руку протянуть, Сюли бросилась на настоятеля с кулаками. На мгновение Мэн Чжи оцепенел от такого позора. Настоятель тоже замер, боясь, видно, покалечить чужого ребёнка, монахи пооткрывали рты. Сяолун попытался было помочь, но тут же оказался на земле. — Сюли! — Мэн Чжи в мгновение ока оторвал её от настоятеля, крепко прижал к себе, хоть она брыкалась и изворачивалась угрём. Душа бабочки, которой любой резкий порыв ветра может навредить... Сюли, с её искажённым от злобы личиком, была похожа на визгливого демона, а вовсе не на бабочку. Да как они с Цзыи могли породить такое! Он обхватил Сюли ещё крепче, будто заглушив её крики, спрятав её от всех, мог спрятать и свой позор. — Простите, преподобный! — воскликнул он, когда визги немного стихли, и Сюли просто повисла в его руках, как марионетка. Настоятель пытался выглядеть благочинно, но в его взгляде отчётливо читалась брезгливость. — Возможно, всё дело в том, что в этом доме плохо почитают умерших, — изрёк он наконец. — Простите недостойного, но часто ли господин командующий молится за упокой своей жены? Часто ли совершает жертвоприношения? — Постоянно! Значит, Цзыи и правда обо всём знает? Правда мстит... нет, при жизни она не была мстительной! Но при жизни он и не привёл бы в дом мужчину, которого желал. И не думал бы постоянно о том, как разделить с ним ложе... — Тогда… не сочтите речи недостойного за грубость, но, возможно, вам стоит позвать лекаря. Юная барышня очевидно безумна. Слово, которого он так боялся, прозвучало наконец. Безумная. Значит — обречённая. Почти и не человек. Он склонил голову, признавая поражение. Безумная. И ни монахи, ни лекарства тут не помогут. — Как вы… можете такое говорить?! Цин Чу, оказывается, следовал за ним, запыхавшись. Он выступил вперёд, обвиняюще указывая на настоятеля веером. — Господин Чу… — настоятель поклонился, прекрасно зная, кому тут император благоволит больше всех. — Не ожидал увидеть вас… — Как вы смеете называть Мэн Сюли безумной?! Пусть у неё пока не хватает слов, чтобы выразить, как раздражает ваш внезапный грохот, но вот увидите, через несколько лет, она превзойдёт вас всех умом! Я точно это знаю, потому что её успехи в вэйци уже превосходят ваши, однажды она войдёт в число лучших игроков Великой Лян! Безумец не может так играть в вэйци! По лицу настоятеля видно было, что в последнем он сомневается, но в ответ он лишь отвесил поклон. — Мне жаль, что своими словами я расстроил цина Чу… — Меня? Вы оскорбили семью командующего своими… своими лживыми обвинениями! Убирайтесь немедленно! Настоятель покосился на Мэн Чжи. — Командующий Мэн… — Вон! Сейчас же! — Цин Чу указал веером в сторону ворот, будто генерал, командующий войсками, и не опускал веер до тех пор, пока последний монах не скрылся из виду. — Возмутительно! — подытожил он, раскрыл веер и принялся обмахиваться. Мэн Чжи понял, что всё это время даже не дышал. — Вы сейчас… выставили настоятеля монастыря Западного пика из моего дома? — переспросил он. — Конечно! Неужели я должен был стоять и выслушивать… о… Он тут же поклонился. — Это было очень грубо с моей стороны! Не знаю, как я смогу загладить свою вину! Мэн Чжи перехватил Сюли поудобнее. Он не знал, что тут можно сказать, кроме «Я люблю тебя». Поэтому просто промолчал.