Рахат-лукум

      Школа, где Степан появился как учитель истории только в этом учебном году, была немного своеобразной. И это даже не было связано с тем, что подавляющим большинством учителей тут были взрослые и крайне неприятные по характеру женщины, а главенствовал всё равно довольно заносчивый мужчина, с которым лишний раз даже не хотелось встречаться. Странность тут была в другом: везде, где ему когда-то удалось учиться или преподавать, никогда не было ажиотажа такого размера только из-за Масленицы. За неделю до даты, когда было обозначено празднование, вся школа буквально кишела самодельными украшениями, что не всегда приходились ему по вкусу. Вернее будет сказать никогда. А сегодня — в тот самый день икс, когда можно было бы поесть блинов совершенно без усилий на их приготовление, а потом, удовлетворив голод, потому что с утра уж очень не хотелось завтракать, снова сбежать в класс, чтобы проверять работы какого-нибудь восьмого класса, — внутренний двор школы готов был взорваться от количества учеников разного возраста и учителей, всё организовавших.       Он в парке нараспашку бежал из здания, еле-еле не поскользнувшись на ступеньках в летних кроссовках, которые давно бы уже не помешало сменить на что-нибудь потеплее, да вот только стиль и наличие машины не позволяли. Не без обжигания холодным февральским воздухом, он обогнул школу и лёд на заснеженном асфальте, подобравшись к целой толпе школьников, что галдели обо всём и ни о чём, радуясь раннему завершению положенных семи уроков. Во всей этой шумной массе можно было легко потерять кого-то. Найтись же можно было либо только в конце всего праздника, либо позвонив, чтобы узнать, где это человек вообще ходит.       И Василевский потерял. Только вот спросить у него номер телефона (фи, разве кто-то в двадцать первом веке ещё на самом деле кому-то звонит?) он забыл, поэтому ему оставалось надеяться на то, что его новый друг был благоразумным, а значит услышал его ориентиры.       Этот самый «новый друг» и коллега по совместительству был крайне неопытным как в педагогике, так и в жизни в целом. Он был ещё совсем молодым одуванчиком, которого принесло в эту школу сразу после местного государственного университета, и мудрости у него особо не имелось. Звали его Германом, что выделяло его из общего потока Наталий, Надежд, Елен и Николаев с внушительным опытом в преподавании ещё сильнее. Но среди большого количества уже взрослых дам и мужчин даже он был ярким пятном на фоне серой мазни. Так ещё и кто мог догадаться, что он окажется таким очаровательным, как будто сам ещё был не старше всех тех, кого он учил? До этого в стенах школы Степан мог общаться лишь с ОБЖшником, который совсем недавно уволился, и ещё одним физруком, что хотя бы не оставил его гнить в таком одношерстном коллективе с новенькими проблесками. Но в то же время тут появился этот кадр и его жизнь с восьми утра до шести вечера стала значительно интереснее. И это было не только потому, что теперь появлялось больше поводов слинять на перемене в спортзал, чтобы покидать мячи в баскетбольную корзину, но и из-за слегка наивного личика учителя физкультуры.       Он шнырял от одной кучки людей, очевидно, оказавшейся очень высокими старшеклассниками, а не нужным ему Ковалёвым, — видимо, он решил проигнорировать его рекомендации к встрече у дорожки с весёлыми стартами, — к другой, чтобы взять парочку довольно вкусных и холодных блинов, но всё-таки не мог найти русоволосого друга. Наверное, выглядел он уже чересчур странно: щёки поморозил февральский минус, сделав их ужасно красными, волосы растрепались от ледяного ветра, а в руке беспомощно был зажат прозрачный пакет, по середину наполненный леденцами в ярких упаковках. Признаться честно, он уже успел раздать парочку из них совсем уж надоедливым ученикам, но большую часть припас для себя и, главное, для Германа, что сейчас, наверняка, был жутко серьёзным, как и всегда. Но серьёзность эта была, как он уже успел понять за несколько месяцев общения, напускная. На деле же он был обычным парнем, что терялся при чересчур серьёзных поручениях. Чего только стоил тот день, когда его поставили смотрящим на экзамене по английскому языку из-за нехватки свободных учителей, а он снова и снова стирал всё, что писал на доске по поручению непосредственно «англичанок», а потом и вовсе побежал за завучем, потому что «Что там вообще надо писать?».       Но вот перед Василевским, всё-таки решившем послушать свою чуйку и вернуться на место, что было назначено для встречи, появилась знакомая макушка. Герман нетерпеливо мялся с ноги на ногу, так же, как и он сам, оглядывая края толпы. Но тут, на радость им двоим, они наконец-то встретились, улыбаясь, наверное, как полные дураки.       Смотря на Ковалёва, Степану самому становилось холодно. И не важно, что одет он был не теплее его самого: какая-то куртка, которая плавно перекочевала из осени в зиму, из-под неё выглядывали спортивные штаны, свойственные, впрочем, не только ему, а всем физрукам, а на ногах красовались белоснежные кроссовки, очень похожие на его от «адидаса», но всё-таки другие. Он бы хотел заставить того надеть шапку, потому что чего это он мёрзнул, но у самого ситуация была ни капельки не лучше.       — Гера, будешь чупа-чупс? — наконец-то счастливо спросил Василевский, подобравшись к нему ещё поближе, чтобы никакие мелкие детишки не услышали их… ммм… разговор.       Физрук, всего секунду назад стоявший с едва ли не хмурым лицом, кивнул и довольно, как самый настоящий кот, улыбнулся. Он взял из протянутого другом пакета один леденец, откуда историк следом схватил ещё один.       Они одновременно, как по команде, сунули в рот карамель и начали катать её по языкам, наблюдая за тем, что же происходило во всём этом столпотворении, где все толкались и общались с невероятным энтузиазмом. Где-то на сцене из колонок громко звучала современная и не очень музыка, под которую кто-то оживлённо дрыгался, вокруг накрытых столов стояло множество детей и даже их родителей, что пришли посмотреть на единственное развлечение, коих в их районе не особо и много. Все они уплетали понравившиеся блины, а кто-то даже выступал аниматором всего этого действа, развлекая всех приходящих.       Но в голове у Василевского стояло даже не это: все мысли заняло то, что происходило сейчас в метре от него. А, если точнее, что делал его друг, входящий в элитный и редкий набор молодых учителей этой школы вместе с ним самим.       — Это тебе, чтобы тренировался, — тихо и внезапно озвучил свои мысли Степан, облизнув в очередной раз сторону розовой конфеты. После этого он залился смехом от жутко серьёзного Германа, который аж подавился от этой вкинутой фразы.       Бедный.