Искалеченные

      Перед приходом мсье Вьена и Полиньи Уильям усердно подул в трубочку, выпил лишней воды с лимоном. Не находил себе места — просматривал раз за разом ноты, теребил пальцы, и надеялся, надеялся, надеялся.       Что не придётся посылать никуда записку и полагаться на того, кто заведомо на стороне Эрика.       Он убедился, что их будет ждать чай с любимым пирожным мсье Полиньи, всё расставил и поправил.       Поздоровавшись, обменявшись рукопожатиями, он посмотрел мсье Полиньи в глаза.       — Мы всё обсудили? Ничего не забыли?       — Именно так, мсье Густавссон, — невозмутимо отвечал директор, — ничего не забыли.       Сердце Уильяма упало.       Чтоб вам провалиться, мсье Полиньи. Чтоб ваша жена, которую вы так любите, к которой вы бежите после каждого рабочего дня, умерла у вас на руках, а вы были бессильны что-то изменить. Знаю, это жестоко, ужасно жестоко — но вам плевать, переживу я это лето или нет, так что.       Он улыбнулся:       — Спасибо. Итак, мсье Вьен, вы готовы?       — Тут вопрос в том, готовы ли вы, — мсье Вьен устроился за фортепиано, — я буду действительно огорчён, если вы потеряли голос навсегда, так что вы уж постарайтесь.       — А уж я как буду огорчён, вы себе даже не представляете.       Огорчаться не пришлось. Со скрипом, с напряжением, начав задыхаться — но Уильям распелся. Скоро его голос зазвучал звонче, он начал вспоминать старые привычки: заново учился не тратить весь воздух, чтобы потом не вдыхать посреди мелодии; вспоминал, как правильно стоять, возвращался к привычным жестам.       Перед каждым занятием он усердно напевал в трубку, наигрывая одной рукой на фортепиано, и старательно пытался не думать, что это помогает. Граф де Даммартен мог вернуться со дня на день, в чёрт весть каком настроении — ему ещё не хватало лишних душевных метаний об Эрике.       Он едва собрался с силами послать на улицу Риволи письмо, еле вспомнил, в какой нужно посылать дом. В письме написал только:       Теперь вы — моя единственная надежда.       Эрик оставлял ему записки — иногда запечатанные сургучом, иногда просто клочки бумаги.       Я почти закончил либретто. Делаю последние пометки.       Сегодня я устал — не смог написать ни ноты. Простите меня.       Я проходил сегодня по рынку, и увидел на краю дороги одуванчик.       В нашем доме пусто без вас.       Меня очень раздражает тот друг, о котором я вам говорил. Мы ни в чём не согласны. Я бы очень хотел вас познакомить, но он не понимает нашей любви.       Простите, что не приходил почти две ночи подряд. Я люблю вас.       Я невероятно рад слышать, что вы снова поёте.       Последнюю записку Уильям едва не разорвал. Ему хватает ума скрываться от охраны, перерыть сад и никого не обеспокоить, написать чудовищную музыку, а сложить два и два это чудовище не может. Складывает — и получает пять.       Граф де Даммартен вернулся в дождливый июньский вторник. Одетый полностью в чёрное, вороном ворвался в дом. Ни с кем не поздоровавшись, дошёл до своей спальни и захлопнул дверь.       Уильям провёл его взглядом и посмотрел на Жака, с трудом вносящего в дом громоздкие чемоданы.       — Что произошло? — спросил он холодно.       — Её Превосходительство умерла, — кряхтя, ответил Жак, — её только похоронили. Он хотел остаться в их поместье, но нужно было вернуться к оперному театру…       Грохот брошенной мебели. Уильям непроизвольно сжался.       — Ничего, десять лет назад, когда старый граф умер, было то же самое, — успокоил Жак, — переживём.       — Вы переживёте, — резко поправил Уильям, — мне с ним возиться и вылизывать его зад. На вас он будет просто срывать злость — в первую очередь всё терпеть мне.       — Вы у нас, конечно, всегда самый несчастный.       Уильям оскалил зубы:       — Шлюхин ты сын, Жак, — и ушёл прочь, к спальне.       Постучался в дверь.       — Арман? Арман, я узнал, что случилось. Я здесь.       — Убирайся прочь. Не мелькай перед глазами.       Голос Армана был хриплым, надтреснутым. Научил бы меня так хорошо прятать слёзы, как это делаешь ты, был бы от тебя толк. Уильям повиновался и перешёл в гостевую спальню, где остался до ужина, делая вокальные упражнения.       На ужин Даммартен пришёл поздно. Набросился на еду, как изголодавшийся пёс. Изругал её, повариху, разбил тарелку. Уильям исполнял его указание не попадаться на глаза и ел едва слышно, маленькими кусками, пока Даммартен не заметил его — что ты растягиваешь, как будто ешь перед казнью, смотреть отвратно, — и не приказал унести всю еду и отдать нищим.       После этого граф ушёл, поднялся обратно в спальню. Предчувствуя бурный вечер, Уильям позволил себе посидеть лишние несколько минут — потёр лоб, послушал стук дождя об окна.       Ничего, справлюсь. С бушующим Эриком справился — и с этим справлюсь. Прогремел гром.       Поднявшись в спальню, он обнаружил её разгромленной. Арман не переоделся, не распаковал саквояж. Кресло было перевёрнуто, окно распахнуто. У него Арман и стоял — позволяя дождю и ветру бить себя по лицу, врываться в комнату.       Сдержав вздох, Уильям принялся убирать. Поставил кресло, отряхнул, принялся разбирать даммартеновы вещи.       — Тебе не нужно делать всё это, — чуть повысил он голос, чтобы перекричать ветер, — ты ведь знаешь, что я рядом. Что бы ни случилось. Ты хочешь поговорить о похоронах?       — Прекрати ужимки, Уильям, — огрызнулся Даммартен, — я ведь не дурак. Я знаю — ты не чувствуешь ко мне ничего, кроме ненависти, и не чувствовал ни разу за эти годы. Что уж говорить о моей семье. Ты встречал только моего отца, только раз, чтоб этому разу провалиться. Они бы всё равно никогда не поняли, почему я тебя держу.       Уильям раньше думал, что момент разоблачения будет концом света. Что он не сможет сделать ничего, кроме упасть на колени и закрыться руками.       Сейчас он только вздохнул и расправил плечи, положив рубашки Даммартена обратно в саквояж.       Маски упали. Может, это не так и плохо.       — Ты, по крайней мере, не можешь упрекнуть меня в том, что я не пытался. Я сделал всё, чтобы ты никак этого не ощущал.       — Так это правда? — Арман обернулся, поражённый, — Это действительно так?       Уильям оцепенел от ужаса, медленно поворачиваясь к нему.       Арман оглядел его и восхищённо, потерянно усмехнулся:       — Тогда прости, что никогда не советовал ставить тебя на главные роли. Правда, Уильям, прости. Невероятный талант пропадёт зря, — он положил руку на сердце, — Боже, а я развесил уши, жду, пока эта подворотная шлюха примется успокаивать меня… Уверять, что любовь не ушла из мира с моей матерью, что я всё же не один… Нет, снова прости. Ты не подворотняя шлюха. У тебя был практически дом, в том месте, откуда я тебя забрал. Ведь ты всё же не забыл, что я тебя забрал?       Чётко, как лезвие, Уильям ощутил разрушение мира и безопасности, что он построил за четырнадцать лет. Глядя на человека напротив, в его исступлённые, неверящие глаза, он понимал: я понятия не имею, что он сейчас вздумает сделать. Отослать меня, как обещал? На каторгу, или обратно в театр мёртвых?       Не отводя глаз от Даммартена, он тряс воспоминания, жадно ища в прошлых угрозах подсказки. Их скопилось много — граф сыпал ими с их встречи.       Выбросит на улицу? Пустит по миру? Бросит гнить в подвале? Закопает заживо? Или… взгляд Уильяма метнулся к рукам Даммартена, Или убьёт меня сам?       Уильям знал, что определит его судьбу.       Всякий раз, когда граф собирался ударить — прислугу, Уильяма, охрану (животных Даммартен никогда не бил), — его пальцы дёргались. Так, будто он пытался что-то с них стряхнуть — какую-то мерзкую, вонючую жидкость.       Они смерили друг друга сосредоченными, пристальными взглядами, как столкнувшиеся хищники.       Граф коротко, зло выдохнул, чуть прищурился, и почти сознательно, почти напоказ дёрнул пальцами.       Уильям понял, что происходит, на секунду позже него, и метнулся к двери.       Даммартен ринулся вслед за ним. Схватил за плечо, рванул назад, со всей силы зажал его уши меж пальцев и выкрутил.       — Ты, наверное, забыл, как это больно, — сказал он спокойно.       Уильям не выдержал — закричал, от бессилия царапая воздух, продолжая тянуться к двери.       Даммартен чуть его повернул за плечо, будто насмехаясь, будто подталкивая бежать, точным, выверенным движением ударил его в грудь и расжал пальцы. Уильям повалился на землю, мучительно пытаясь вдохнуть, свернувшись в клубок, чтобы закрыть живот и лицо.       — Я ведь доверял тебе, — Арман обошёл его, медленно, спокойно ступая, — я считал тебя человеком, достойным того, чтобы я провёл с ним жизнь. Я даже подумывал над тем, чтобы оставить тебе наследство. Ты получил почти всё, — он опустился на корточки у головы Уильяма, — скажи, больно ведь быть так близко и ни черта не выиграть?       Встань. Встань-встань-встань.       Боль начала отступать. Уильям притворился, что ещё мучается — скривился, тихо застонал, чтобы выиграть хоть секунду.       Прислуга, охрана не поможет. Я умру. Проклятье, я действительно здесь умру.       Осознание прошило его, как лезвие. Нет, не умру.       — Эрик, — задохнулся он, а затем вскрикнул со всей силы, — Эрик!       Арман непонимающе нахмурился, оглядываясь.       — Кого ты зовёшь? — спросил он холодно, — Эрик — это так зовут твоего Призрака оперы?       Уильям сжался. Ублюдок, сволочь — шпионил за мной, как тебе вздумается, так почему не мог это сделать сейчас?!       — Ты думаешь, моя охрана его пропустит? Нет, Уильям, — он поднял Уильяма за подбородок, — ты думаешь, кто-то на самом деле захочет тебя спасти? Ты ведь обольстил, обманул его так же, как меня. Уверен, за бокалом вина нам с ним будет о чём поговорить.       Нужно воспользоваться моментом… Метить в глаза. Любыми мерами, любой ценой. Любыми…       Уильям закрыл глаза.       Зачем. Ничего из этого не выйдет. Никогда не выходило. Ни с ним, ни с Эриком.       — Ты хочешь ещё что-то сказать?       Могу извиниться. Могу снова ползать перед тобой по полу — за надежду, что пощадишь, пожалеешь, полюбишь. Могу, умею — делал сотни раз.       — Делай, что хочешь, — пробормотал Уильям, — я устал. Ты даже не преставляешь, насколько. Хотя бы… — от подобной честности в присутствии Армана его покоробило, но он вынудил себя договорить, — Хотя бы умру на своих условиях.       — Правду говорят — люди держатся за свои иллюзии до смерти, — граф усмехнулся и положил руку Уильяму на затылок, опуская его на пол, — ничто здесь не на твоих условиях. Уж точно не после того, как ты признался, что ненавидишь меня.       В груди бился страх. Животные порывы не дадут телу умереть… Уильям зажмурился. Неважно. Зато узнаю, что — по другую сторону. Ничего страшного. Всё в порядке.       По едва ощутимому движению воздуха Уильям понял, что Даммартен готовится ударить.       Всё в порядке. Всё в порядке. Всё в порядке.       Удара не последовало. Вместо этого руки Даммартена были сорваны с Уильяма и раздался грохот упавшего тела.       Неверяще, поражённо, Уильям распахнул глаза.       Впервые в жизни он увидел графа поверженным. Распластанным по полу, с чьим-то сапогом, упирающимся ему в плечо. Барахтающимся, брыкающимся.       А возвышался над ним Эрик. Затягивал лассо на шее.       Он действительно его убьёт.       Уильям подскочил, метнулся вперёд:       — Не надо, — выдохнул он, хватая Эрика за руку, — подождите. Если вы его убьёте сейчас, мы света белого не взвидим. Его охрана нас выпотрошит, мы одни их не одолеем, он важный человек, полиция всё так не оставит. Отпустите.       Руки Эрика сжались на верёвке. Уильям осторожно коснулся его костяшек:       — Ну же, Эрик. Вы можете просто заставить его потерять сознание, как тогда меня. Пожалуйста.       Граф захрипел. Его рвущая петлю рука обмякла.       — Эрик, — прошептал Уильям.       Рывком Эрик наклонился и снял петлю с шеи Даммартена.       Уильям пошатнулся, едва не теряя сознание от облегчения. Эрик подхватил его:       — Вы в порядке? Что он сделал? Что произошло?       Эрик судорожно схватил его лицо, осмотрел его шею. Заправил волосы за ухо, провёл пальцами по виску.       — Он вас ударил, — процедил он.       Уильям покосился на него.       Слова выплеснулись прежде, чем он смог их остановить:       — Ударил. Он… Он понял, что я ненавижу его, и решил избавиться от меня, — Уильям зажмурился и замотал головой, — я устал. Я так устал от него, дьявол, — он ощупал свою шею, — мне иногда кажется, что я больше не могу. Казалось бы, так далеко зашёл, столько уже сделано, постыдным было бы сдаться сейчас…       — Позвольте мне убить его, и мы исчезнем, — взмолился Эрик, — пожалуйста. К чёрту оперу, мне всё равно. Мы можем уйти туда, где никто нас не найдёт.       — Не глупите, — вздохнул Уильям, склоняясь и утыкаясь Эрику в плечо, — вы думаете, так просто убить знатного человека?       — В нём та же кровь, что и в нищих, — Эрик прижал его к себе, — то же сердце. Удар по шее — и всё. Вы знаете, что руками свернуть человеку шею совсем непросто? В театре, в книгах этот способ убийства используют, как наиболее эффектный… Куда проще наступить, или стукнуть его головой о землю. Он именно это собирался сделать с вами. Ударить в горло.       — Как вы вообще здесь оказались?       — Я собирался уходить, — Эрик сжал его крепче, — слава дьяволу, что не ушёл. Я был у чёрного входа и услышал ваш крик. Разумеется, я бросился назад.       — Вас никто не заметил?       — Нет. Я ведь знаю вашу охрану, как свои пять пальцев…       Они замолчали. Уильям не отстранялся, Эрик не отпускал его.       Тебя убить за это всё мало, думал Уильям обессиленно, сколько можно лезть ко мне в душу. Наш режиссёр однажды сказал, что трагедия — это когда герой обретает всё желаемое, но не так, как ждал…       — Вам нужно идти, — пробормотал Уильям, — охрана может заявиться в любой момент, проверить, почему мы притихли.       Эрик прижался лицом к плечу Уильяма:       — Угрожайте ему, — прорычал он, — если вздумает сделать что угодно, угрожайте, что я сделаю с ним это и хуже. Он что-то мало боится меня — вы обещали напугать его больше. Вы поняли, Уильям?       — Я всё понял. Хорошо. Идите же, помните — я не переживу, если вас поймают.       Прижавшись сильнее на пару мгновений, Эрик отпустил его. Погладил рукой по щеке и скрылся за окном.       Уильям потёр глаза и взглянул на Даммартена. Тот всё ещё лежал без сознания. С усталым вздохом Уильям закрыл окно, вышел из комнаты и выглянул в дверной проём.       На другом конце коридора неловко стояли охранники. Уильям посмотрел Жаку в глаза и усмехнулся:       — Готовились выносить тело?       — Всё ещё готовы. Вопрос только в том, чьё, — настороженно ответил Жак.       — Ничьё. Я просто его вырубил.       — Ты?       — Жить захочется — и не такое проделаешь. Принесите вина, пожалуйста.       — Мы не берём приказов от тебя.       — А, так вы просто бросите своего графа лежать без сознания на полу? Не лезьте с вашей недоделанной помощью. Лучше меня его никто не знает. Я разберусь. А, и не забудьте бокалы — граф не любит пить с горла, он ведь не уличный пьянчуга.       Вскоре Даммартен очнулся. Прокашлялся, лихорадочно осмотрелся и замер, почувствовав ботинок на своём плече.       Подняв глаза, он дёрнулся, встретившись с Уильямом взглядом. Тот смотрел на него сверху вниз, кружа вино в бокале.       — Помнишь? Ты научил меня так делать. Твоё здоровье, — он сделал глоток.       — Уильям, что это было? — тихо молвил Арман.       — Это? Это был Эрик. Тебе более известный как Призрак оперы. Как тебе знакомство с ним? Не утрясло, не укачало?       — Уильям, прекрати.       — Тише, тише.       Уильям сошёл с его плеча, мягко толкнул ладонью под спину, протянул бокал:       — Выпей. Помнишь? Вино согревает.       — Не отравил?       — Не бойся. Пей.       Арман взял бокал и залпом выпил всё вино. Выпив, он посмотрел Уильяму в глаза:       — Итак, я жду объяснений.       Уильям оцепенел, чувствуя, как его власть утекает песком сквозь пальцы. Прежде чем ответить, он представил, каково это — быть ублюдком. Жить в мире, где не имеют значения никакие желания и страдания, кроме собственных; где всё позволено и наказания не последует ни за что.       Он склонился, приблизился вплотную к Арману, глядя прямо в глаза:       — Объяснение очень простое. Ты знал, что в оперном театре водится убийца. Знал, что он любит меня, что следит за нашим домом. И решил меня ударить. Всему объяснение, мой милый граф — твоя собственная глупость.       Прежде чем тот смог ответить, Уильям плеснул вино ему в лицо, схватил за ворот и продолжил:       — Вся твоя конница и рать не смогли найти его, когда он следил за нами. Он пришёл похитить меня — вы были бессильны. Мсье Дебьенн и Полиньи, рискуя твоим гневом, платили ему огромные деньги, чтобы сохранить мир. И знаешь, почему ты жив сейчас?       Он встал и поставил ногу Даммартену на грудь.       — Я попросил его. Не одолел, не приказал, не угрожал — попросил его сохранить тебе жизнь, и он тебя не задушил, а так, забрал сознание. Снова позаботился о тебе я.       — Уильям…       Наконец-то я понимаю, о чём ты твердил все эти годы — вино согревает, истина в вине. Согревает ужас в твоих глазах, истина в том, что ты наконец-то боишься меня.       — Уильям, чего ты хочешь?..       Главное — не перестараться, не передержать. Уильям невозмутимо подал графу руку и помог подняться:       — Совершенно ничего. Лишь чтобы всё было, как раньше. Арман, — он положил руку ему на щеку, — мы ведь придумали отличный план. Давай придерживаться его. Вместе.       — Ты же признался, что ненавидишь меня, — к облегчению Уильяма в голосе графа не было гнева — только растерянность.       — Я был огорчён. Ты напугал меня. Прости, — Уильям погладил Армана пальцем по щеке, — это ведь больше не повторится.       Граф устало поморщился и отступил:       — Поступай, как знаешь. Моя мать умерла у меня на руках, Уильям. А теперь ты едва не убил меня. Будь что будет, я разберусь. Но позже. Прошу, не натвори ничего, пока я пытаюсь восстановиться. И сам следи за голосом. Праздник музыки скоро. К нему ещё надо готовиться…       В ту ночь Уильяму впервые дышалось легко — Даммартен не обнял его. Он повернулся спиной к нему и отодвинулся чуть ли не на край кровати.

***

      — Я выйду пройтись, — проверил почву Уильям.       — Как хочешь, — отозвался Даммартен, — под фиакр не попади.       — Может, я нужен тебе здесь?       — Я не знаю, кто мне нужен, — граф потёр лицо, — может, врач. Но точно не ты.       Неспешно спускаясь по улице, — в уединении! — Уильям заставил себя обдумать своё положение.       По сути, это ничего не меняет. Я никогда раньше не видел его в таком упадке, даже после смерти его отца… Он поморщился, вспоминая, как полон был особняк криков и угроз в те месяцы. И всё же. Сбежать сейчас я не могу, даже если Арман меня отпустит. Чувствую — если недооценю Эрика один раз, буду расплачиваться весь остаток жизни.       — Простите. Вы — мсье Густавссон?       Уильям обернулся, встретившись взглядом с почтальоном.       — Кто спрашивает?       — Посылка с улицы Риволи. Сказано отдать в руки.       Уильям скрыл своё изумление и радость.       — Я что-то вам должен?       — Всё оплачено.       Почтальон передал ему увеститую коробку и ушёл прочь.       Открыть её удалось не сразу — пришлось проносить в дом тайком, прятать то в шкафу, то под кроватью. Но поздней ночью, когда Даммартен уснул, Уильям проскользнул в одну из гостевых спален и зажёг светильник.       К пистолету было приложено письмо.       Не спрашивайте, какие деньги я потратил и какие законы нарушил, чтобы доставить это вам.       Это — шестизарядный револьвер. Он не предназначен для выстрелов с дальнего расстояния, и шесть шансов — не так много, как вам может показаться.       Дальше следовала подробная инструкция стрельбы. Настолько подробная и кропотливо написанная, что на глаза Уильяма навернулись слёзы.       Никогда не поворачивайте револьвер дулом в лицо.       На револьвере я белой краской отметил переднюю и задние мушки: желобок и такое себе «лезвие» спереди. Цель (это слово было написано дрожащим, кривым почерком) должна быть у вас по передней мушке. Я приложил два набора патронов, всего двенадцать. Попробуйте выстрелить хотя бы раз перед тем, как браться за живую цель.       Никогда не наставляйте револьвер, если не собираетесь стрелять.       Я не надеюсь на ваш успех. Это несправедливо и жестоко, но я не собираюсь лгать. От всей души желаю, чтобы у вас ничего не вышло. Но, раз собрались стрелять — стреляйте метко. Лучше убейте, чем оставьте его калекой.       Уильям перечитал письмо несколько раз. Потренировался вкладывать патроны в барабан и вытаскивать их. Стоять правильно, пытаясь вспоминать ту единственную охоту из своей юности, и проклиная то, что некому его поправить.       Направляя незаряженный револьвер в окно, он пытался представить на мушке Эрика. Его обеспокоенные вопросы, цепкие, нежные пальцы. Залитое слезами лицо и покрасневшие, напухшие глаза.       Палец его напрягся на спусковом крючке.       Нажимать он не стал.       Меры безопасности, заверил он себя, надёжно пряча револьвер вместе с коробкой и письмом. Только они.