Узник дьявольской кисти

С каждой секундой становилось все жарче. Языки пламени вились вокруг накалившихся стен и облизывали мебель. Задымились занавески и через считаные секунды превратились в золу. За ними на очереди стояли шкаф и одежда. — Дракон! — кричал кто-то за дверью комнаты, увидев причину катастрофы. В самом деле, это был дракон, тайком пробравшийся внутрь замка посреди ночи. Всего несколько минут назад я проснулся от дыма, чуть не задохнувшись, и обнаружил в спальне маленького дракона. Следом оказалось, что дракончик проник через окно, разбив его вдребезги. Когда существо подбежало к только пробудившемуся телу, оно ткнуло мордочкой мне в грудь и взмахнуло крыльями, словно указав на бесшумно посапывающего в подушку брата. Этой ночью мы спали в одной кровати. Пусть отец запретил нам ночевать друг у друга, я не удержался и с оленьими глазками побежал уговаривать Аэрона, своего брата, нарушить запрет. Дело было в его коронации. Уже сегодня Аэрона коронуют, он начнет править Дельверосом, начнет делить постель с женой, а также начнет больше времени проводить за бумажной волокитой. Все это значит лишь одно: мы станем меньше времени проводить вместе. Дракончик вновь ткнул мордочкой в грудь и в этот раз дыхнул так, что на ночных одеждах остались липкие следы. Только после такого неприятного жеста мысли пришли в порядок и сон как рукой сняло. По комнате распространялся пожар. Вокруг густо клубился дым, мгновенно заполняя закрытое пространство. Только маленькая дырочка в окне пропускала сквозь себя малое количество чада, но не успевала запустить свежего воздуха, чтобы совсем скоро не задохнуться. В опасных ситуациях я действовал трезво. Схватив Аэрона за плечи и крича, я надеялся пробудить его ото сна, но тело оставалось по прежнему неподвижным. Когда я перевернул его к себе лицом, ударил по щеке и мою руку тут же обожгло холодом. Только тогда я заметил, что он не дышит, и застыл в растерянности. — Ты чего, братец? Хватит придуриваться, вставай! Эй, это уже не смешно! Мы сейчас сгорим, дурень! Аэрон..? Он погиб. Еще секунду назад я готов был кричать и тащить брата в безопасное место, но тут горло онемело, тело свело судорогой, а из глаз покатились слезы. Почти задохнувшись от плача и дыма, я заметил каплю крови на овечьей шкуре и сбросил одеяло на край кровати. Под ним тело Аэрона было полностью в крови. В животе как будто проделали колотый удар большой острой палкой, почти расчленив тело надвое. В увиденное было тяжко поверить. К двери сбежались слуги. Пока они отпирали дверь, я прогнал дракона и он на удивление меня послушал, сильным взмахом крыльев затушив догорающее пламя. Рука громко ударила по стене, когда я судорожно склонился над Аэроном. Тук-тук-тук. Биение моего сердца отдавало пульсацией в висках. Перед глазами клубился дым, когда огонь отступил, оставив за собой горсти пепла в тех местах, где раньше стояла мебель. Я прикрыл лицо тканью ночной рубахи Аэрона, глубоко дыша в нее, и подумал: оставаться в королевстве мне больше смысла нет. Вдруг за дверью прозвучал знакомый отцовский голос: — Быть того не может, — встревожился сир Гвилсон. — Они в самом деле ослушались приказа. Более того, именно в этот день кто-то призвал дракона и устроил пожар! Из-за двери слышались их голоса? Они живы? — Последние вопросы отец произнес с прикрытым волнением. — Живы, сир. Слуги слышали их голоса, — отвечал Хон с легким намеком на облегчение. — Но когда дракон покинул покои вашего сына, дым из окна начал рассеиваться, пожар отступил. Все думали, дракон улетел, однако его тут же засекли у ворот замка. Тварь уже схватили, но с его пламенем еще разбираются. Дракон поджег врата и внутреннюю часть входа. — Воротники справятся. Огонь потушат, а твари отсекут крылья, лапы и голову. Готовься к пиру, Хон. — Сир Гвилсон обожал планировать, почесывая свою короткую, но густую бороду. — Однако откуда в замке взяться дракону? Может ли быть, что Леит сбежал из темницы? — С утра стража доложила, что он на месте. Может, снова кто-то из простолюдинов? — Хон был настолько велик, плечист и бородат, что мог позволить себе выражаться о других людях, словно о мелких паразитах. Дракон на самом деле не мог проникнуть мимо стражи в одиночку. Он способен преодолеть все ловушки и засады замка лишь с помощью простолюдина, поэтому меня все сильнее волновали их верные догадки, которые в итоге все равно укажут на меня. — Нет, — продолжал сир Гвилсон привычным для себя несдержанным тоном. — Это исключено, Хон. С того случая мы удвоили охрану. — Быть может, у твоего сына Киерона наконец... — Мой сын не из простолюдинов, Хон, — строго отвечал сир Гвилсон. За свои пятьдесят лет он успел нахвататься слухов о жене-простолюдинке. Даже тот, кого он называл другом — Хон — не был во всем уведомлен о его спутнице, которая по сей день скрывалась в королевских покоях мужа. — Я этого не говорил. Однако как ты пояснишь магию простолюдинов в замке? Народ не пропустит инцидент мимо ушей. — Магией простолюдинов считалась темная магия, иными словами магия демонов. Своими способностями они могут призывать и контролировать магических существ. Однако демонами таких людей больше никто не зовет, это название уже давно предалось забвению и о нем мало кто вспоминает. Теперь простолюдины работают на грядках, сооружают дома, охотятся на хищников в лесах и в целом работают на благо короля и всех его подчиненных. — Еще вчера Киерон не владел ни одним из даров, а сегодня вон в замок проникает дракон и сжигает комнату его брата. — Жена моя была изгнанницей Дельвероса много лет назад. До того была она обычной жительницей, владела даром феникса . Простолюдинов в те часы было не повстречать, — так сир Гвилсон отвечал всем интересующимся о его жене Алудре, моей матери, женщине со светлой кожей, вьющимися рыже-каштановыми волосами и темно-голубыми глазами. Мы с ней немногим были похожи; во многом я пошел в отца: оливкового цвета кожа, рассыпанные по щекам, плечам и груди пятнышки, светло-коричневые волосы и зеленые, как бархат мха глаза; они, как часто приходилось слышать, придавали взгляду таинственности. — Некоторые считают: это байка. Сир Гвилсон на это смолчал. По тому, как уверенно опустились его брови, можно было понять, что он готов вынести приказ. Король дал страже команду и от мощного удара алебарды части дверей как не бывало. В ней образовалась дыра в том месте, откуда ранее торчала ручка. Громкий сигнал заставил адреналин закипеть в крови и я понял, что время действовать настало. Был я непрестанно орошаем слезами и увлажненным ими при виде мертвого тела брата. Я попрощался с ним крепко вцепившись в неживую руку, легонько коснувшись холодного, как иней лба и с нежеланием двинулся в путь по закоулкам замка. Их все я изучал с детства. За свои четырнадцать лет я не попался ни в одну ловушку (и неважно, что я сам их устанавливал). Свой путь я начал из комнаты брата. Под его кроватью пылился люк, открыть который удалось с трудом. Выпирающие углы кровати впились в подушечки моих пальцев, пока я висел над дырой и нащупывал ее глубину. Плюх. Я приземлился на влажный и склизкий, словно смоченный муцином улитки камень. Вещество обволокло мои пальцы, когда я прижался к стене, услыхав голоса сверху. Увидев мертвое тело принца кто-то закричал от ярости, кто-то пребывал в полнейшем замешательстве, а у кого-то сдали нервы и он заплакал. Однако как бы там ни было, ни из одних губ не слышались нотки сожаления ко мне. А напрасно. Пока никто не заметил движения под землей, я принялся бежать прочь. Сначала по ровной тропе, потом направо и вверх по горке из камней. Карабкаться было нелегко, будто по скале члены скользили — мешали каменистые щели и влага меж ними, — однако, поднимаясь, я не произвел ни звука. За моей спиной негромко хлюпали капельки воды, квакали затаившиеся в тени лягушки, разом жужжали стайки мошек, замызганные подземной пылью. В полутьме я присел отдышатся, изо рта выходили клубы пара. Тихо позвякивала кольчугой стража, когда прыгнула в подземный тоннель, однако я успел заметить движение. Ощущая, как тело начинают парализовать липкие щупальца страха, я разодрал колени об острые углы камней, но двинулся дальше, вскользь пошутив, что с толстыми одеждами страже сюда не протиснуться. Кто-то из стражников вынюхал верный след, прислушавшись к недалекому шороху уходящих шагов. На миг я испугался, когда стало подозрительно тихо, подумал, что стражник выскочит из-за угла и вынет острый меч из ножен. Громкий топот заполнил пещеру, когда тот отдал стражникам приказ шевелится. Сухими комками земля посыпалась с потолка, попадая в мои глаза. Я уже близился к цели — высокий подъем по камням и земле, — которая была единственным выходом к конюшне. Свой шанс я не упускал и как только вцепился в первую глыбу, оттолкнулся ногой от земли и пристроил ее на выпуклом участке. Карабкаться я умел быстро, но постепенно меня догоняли. Вместе с тем возрастали шансы на поражение. — Выход ведет к конюшне. Немедленно отправьте туда людей! — Теперь я знал, что наверху меня ждут. Последний рывок ногами и перед глазами взвился золотистый песок от удара лошадиных копыт. Кони явно переполошились, увидев меня вылезшего из тайного хода. Среди кобыл и жеребцов заржал Римо, мой конь. Облегчение окутало душу бархатным одеянием при виде любимого скакуна. По тому, как резво Римо рвался ко мне, я понял, что он скучал. Стоило ему увидеть меня и он возбужденно топал копытами, ржал, как в последний раз, а его светло-золотистый хвост бушевал, как метель. Ступив шаг, я упал от чужой хватки. Сердце екнуло и я почувствовал, как сжались на голени крепкие руки. Грубыми движениями меня потянули к низу, обратно в пещеру. В тот миг я не смог найти за что ухватится. Я пытался удержаться за песок, но он был сухим и рассыпчатым. Гранатовым ливнем песчинки полетели в глаза стражника, когда я ловко бросил в дыру горсть персти. Но от этого проку не было. Вне себя Римо заржал и, топнув копытом, попытался дотянутся до меня. Если не чудом, то кто знает как я ухватился за его копыто и сильные лошадиные ноги потянули меня за собой. По грохоту за спиной я догадался, что тянувший меня к низу стражник упал обратно в пещеру, а меня в тот миг отбросило вперед. Пока я седлал Римо, выход окружили стражники с длинными мечами. Их было не обойти. Кому знать, на чей вдруг меч наткнется Римо? — Твой отец, Киерон, мудрый человек. Как думаешь, он станет казнить собственного сына? — Вышел из-за угла Хон, обнажив свой здоровенный меч. Им он казнил всех преступников. — Если закон писан каждому, значит, и меня не обойдет. — Он король, Киерон. Будет так, как скажет король. Твой отец не желает избавляться от тебя. Он вложил слишком много сил и терпения для того, чтобы вырастить тебя... — Вы хотите потягаться умами, Хон? В таком случае не стоит выставлять себя в плохом свете и позорится перед всем королевством. Я ведь не поверю ни единому вашему слову. Правила мне известны. — Проход обступила стража на лошадях, что взяла боевых коней еще с утра. Стройные жеребцы несли стражников в тяжких одеждах на себе и цокали копытами за спинами первого ряда обороны. Острый и небольшой, выкованный из стали меч я крепко сжал руками. — Брось оружие, — скомандовал Хон. Я надеялся увидеть отца возле Хона, но его нигде не оказалось. — Бросить оружие? Ну что вы, это же ваш подарок. Я хорошо его берег и беречь буду. — Лицо Хона стало краснеть от злости. — Киерон, слезь с лошади, — эти слова произнес отец. Взгляд его напоминал голодного бурого медведя. — Решение казнить тебя будет принято к закату, после небольшого допроса. Я наблюдал, как позади второго ряда обороны из стражников добавлялся и третий. В тот миг за спиной звякнул метал о камень, обратив на себя внимание. Я обернулся и увидел вскарабкивающегося стражника — совсем скоро меня окружат с двух сторон. Выход был лишь один: я дернул поводьями и Римо зашевелил копытами, быстро набрав скорость. Он приготовился к прыжку, когда я дал ему команду. Мимо стражников мы не проскочили, а его живот полоснули мечом, что быстро окровавился. Римо ощутил землю под ногами и заржал от боли. Он был преданным конем и на этом не остановился. Из-под копыт поднялись фонтаны грязи, когда Римо стал отбиваться, спасая меня. Стоило Римо стать на два задних копыта и я не удержался в седле, больно ударившись о землю. Может, упал я вовсе и не наземь, а в руки отца или стражника. Кто знает, но людей было слишком много и после удара мое сознание медленно накрывала тень забвения. Очнулся я только к вечеру. Там, где я находился было сухо и ветрено. Пахло огнем и кровью, и множественными смертями. Дышать было тяжко. Словно в легкие поступал один пепел, унесенный со всех костров Дельвероса сильными потоками ветров. Казалось, в воздухе витал не только пепел от сожженных дров. Глотнув порцию отрезвляющего кислорода я ощутил холод и дрожь в теле. — Холодно, — невольно выдал я, не ожидая, что кто-то услышит. — Скоро станет жарко, — чей-то спокойный голос сопроводился звоном стали о сталь. В тот миг я открыл глаза и увидел, как крепко скованны мои запястья; ощутил, как поцелованные ветром губы оставили леденящий озноб на нагой груди. И, наконец, предвидел, как прольется густая моя кровь на колышущуюся, как осенний лист на ветру, набедренную повязку. В дали, чарующей и безоблачной, алое око медленно заплывало за горизонт. Последние лучи солнца тянулись к высокому каменистому утесу и на прощанье ласкали незагоревшую мою кожу. Может, мне показалось, но прошла вечность, пока я решился взглянуть вниз, где в черной, как сажа, тени неясно просматривались силуэты людей. На тетивах лука натягивались стрелы. Лук напоминал мне арфу. Будучи мальчишкой на ее струны, будто на тетиву, я натягивал стрелы. Стрелять мне с инструмента запрещали (впрочем, меня это все равно не останавливало), и это как минимум из-за того, что инструмент часто таки расстраивался, как максимум же никто не был в восторге от следов головок стрел на стенах. Я играл на любимом инструменте лет с пяти. А теперь он станет смертоносным: как только моя отрубленная голова окажется на земле, в нее запустят сотни пылающих стрел и сгорит она вся дотла. Но перед тем меня ждал ряд других мук. Грудь моя высоко вздымалась и опускалась. По ней побежали мурашки, когда чья-то ледяная рука обожгла мою спину. Легкие, совсем безболезненные касания заставляли мышцы спины ныть, а сердце трепетать. Я желал увидеть того, кто стоял позади и в то же время боялся вот-вот получить нож в спину. — Ты поздно очнулся, потому допрос отложили на последние минуты. — Отец не показывался на глаза. Я молчал. — Приступим. На теле Аэрона... — Разве справедливо проводить допрос, когда все уже предрешено? — безразлично спросил я. — Допрос все равно бы ничего не решил. Все доказательства без исключений против тебя. — Тогда к чему все это? — Хотел бы я указать руками хоть куда-то, но мне этого было не дано. — Запечатлеть сказанные тобою слова. Мы храним историю и ты, как один из наследников престола, важен для нее. — В словах отца я не слышал и доли грусти. — Вон оно что, — потухло отвечал я. Хоть на моем лице нельзя было прочитать неприязни или любви к отцу, смешанные чувства все равно трогали мысли. — Именно. — Моя смерть для тебя ничего не значит? — Лица я его не видел, но уж очень надеялся, что какая-то мышца не нем да дернулась. Я глядел за горизонт и тут его загородило большое отцовское тело. — Мне жаль, что этот разговор происходит на людях. «Неприлично проявлять слабости на людях, особенно королю во время громких мероприятий» — сир Гвилсон страстно следовал этому правилу. Весь народ считал, что чувства стоит держать в узде, вот он и поддавался. — Надеюсь, только это. — «Надеюсь, тебе не жаль, что я родился» — хотелось добавить мне. Может, еще с рождения отец проявлял особую жестокость ко мне, а может, это были его личные методы воспитания. Кто знает, но если сравнивать наши с отцом и его с Аэроном, моим братом, отношения, то у них все было лучше, чем превосходно. — Вернемся к допросу. — Ноги сира Гвилсона были тяжелы. Кажется, пока он отступал от края утеса, медленно оглаживая и отстраняясь от моего подбородка, кусочек камня успел отломится и упасть вниз. — Тело Аэрона, вне сомнений, было повреждено от острого предмета. Я считаю, лишь когти дракона могли оставить за собой такие последствия. Он сделал проколы в области сердца, легких и печенки и, разумеется, сломал некоторые из дужек ребер. Некоторые органы после смерти были сожжены. — Дальше сир Гвилсон разъяснил о совпадениях колотых ударов с моим внезапно появившимся даром и только мгновение спустя сказал: — Проще говоря, после того, как ты принялся сбегать прочь из королевства, ни у кого не оставалось сомнений, что это сделал ты. И осталось только выяснить, почему. Признаться, многие уже начали догадываться. Они говорят, ты желал занять престол вместо брата. Теория похожа на правду, но только ты сможешь подтвердить ее, пока не поздно. — Солнце и в правду уже садилось, а луна почти достигла своего апогея. Мне нечего было сказать отцу и я промолчал. В один миг багровые лучи солнца наполнились тьмой, мне показалось, словно в гигантский огненный шар вселился демон и солнце стало черным и страшным. Я знал, где-то далеко-далеко в этот миг рождаются маленькие крылатые твари — драконы. В Дельверосе их никто не любил. При рождении драконов солнце становилось смертельно опасным, его лучи обжигали кожу в считанные минуты, а если направить скопление света в одну точку, в скором времени от кожи не останется и следа. Такую пытку использовали для плохо выполняющих работу простолюдинов. Предо мной стояло огромное деревянное устройство с маленькой щелью посредине. Как только сквозь нее проникли темные лучи солнца, тело онемело и заныло, и почувствовало, как жизнь утекает вместе с потом и выступившими на глазах слезами. Меня никогда не пугала смерть, однако больше всего я боялся умереть в мучениях. В точности, как сейчас. Всего лишь луч, но по ощущениям тело полосовал раскаленный нож. Ручьем вода стекала с плеч, омывала спину и живот, и струилась меж кончиков пальцев, хлюпая на землю. Жарче быть уже не может, подумал я, но ошибся. По телу жар прошелся будто клеем, оставив послевкусие от неприятных болей и зудов. Как только луч переместили в иную точку, на лицо, боль усилилась раз в триста и теперь она жгла и поглощала мою плоть. Отец мой наблюдал, как из горла моего вырвался истошный вой, что эхом пронесся по долине, распугав разлетевшихся птиц и залаявших собак. На губах своих я вкусил теплую кровь. Она стекала с моего лба, пока луч спускался все ниже и ниже. За спиной я услышал шаги — тяжелые и знакомые — они направлялись в мою сторону, неся за собой неприятности. Меч, что был в руках моего отца, всегда творил добро, никогда ранее им никого не убивали и даже капли крови не видало его лезвие. Холодное оружие на миг притронулось к моему затылку и в тот миг я перестал замечать боль от луча, зная, что, может быть, именно этот вдох будет последним. Я закрыл глаза, горло изнутри словно завязали в узел. Отец замахнулся без предупреждений. В ушах зазвенело от удара. Он не был глухим, как соприкосновение стали о плоть. Больше походило на удар стали о сталь... Вдохнув жизнь, я понял, что жив. Оглянувшись я не поверил в увиденное: внезапно выросший за спиной мужчина, полностью скрытый одеяниями, отразил удар мечом. Я хорошо знал молодого защитника, но по сей день не мог понять, почему тот оберегает меня. Каждый раз мужчина появлялся в опасных ситуациях и выручал, образуясь буквально из серебряного порошка, что я всегда носил в мешочке на поясе. На поясе человек носит все самые ценные для него вещи, поэтому сжигали его вместе с хозяином. Отец мой упал от внезапно возникшего препятствия и на миг застыл, когда понял, кем являлся молодой... Мой защитник взмахнул мечом, освободив запястья от оков. Я вновь принялся бежать, когда защитник оказался в виде серебряного порошка в мешочке. На этот раз ко мне боялись подходить, с опаской догоняя на лошадях. Римо в этот раз легко скакал и, запутав стражников, скрылся во тьме густого леса. Римо долго бежал без оглядки, но сбавив темп, он услышал пение ночных птиц и вой волков. Во тьме ночной можно было услышать каждое насекомое, каждое дуновение ветра и то, как после него падает с дерева лист. Римо замешкался и, перестав слушать команды, напрочь отказался ступать дальше. На том же месте я стал обустраиваться, разводить костер и добывать пищу. Когда я накормил Римо едой из запасов, что всегда были в мешочке на его седле, он радостно заржал, хоть и был уже весь без сил. Я обработал его рану на животе, свою тоже, и лег спать на дерево, одним глазом сторожа Римо. В эту ночь я не ожидал увидеть звезд, но они рассыпались по небу так же неожиданно, как можно было описать этот день. В полусне я наблюдал, как на поле искристых звезд одна из них засияла ярче других, она быстро пересекла небо и я еле улыбнулся, подумав о том, что когда-то сидя у водопада, мы с Аэроном загадывали желания под падающие звезды. В этот раз я тоже загадал желание. Я попросил звезду, чтоб всего добивался сам. Наверное, этим желанием я осквернил сущность звезды, но за это я успел мысленно извинится перед ней и в то же время уйти в мир сновидений.