Спирт по вене

Не спится. Венти ворочается, через силу зажмурив глаза, переворачивается с боку на бок, елозит головой по подушке, натягивая одеяло всё больше и больше. Кровать слишком мягкая, и отключиться не позволяет мысль о том, что Чжун Ли сейчас спит на не особо комфортном диване. Венти бы и рад был уступить, но его практически силой, бесконечно повторяя, что он гость, заставили спать в комнате. Ещё и этот поцелуй. Щёки мгновенно вспыхивают, и Барбатос страдальчески стонет в подушку, прижав её к лицу. Ну почему он вечно творит всякую хрень? Что это вообще за идиотизм с бутылочкой? Зачем полез? Не целовался что ли давно? Ну так это же полный бред, нельзя просто вот так нарушать личные границы взрослого человека, который, чёрт побери, безвозмездно приютил тебя и помог. Со сверстниками на тусовке ― пожалуйста, туда все ходят именно для этого. Но Чжун Ли, высокопоставленный, умный человек, интересы которого явно выходят куда-то чуть дальше страстных безосновательных лобзаний. Ладно Венти, двадцатилетний придурок без особого ума и тонкости душевной конструкции. Выпивка, случайные связи, сомнительные развлечения ― это ведь всё про тебя, даже смысла скрывать нет. Но зачем лезть в чужую нормальную жизнь, затаскивая с собой мешок собственной глупости? Ведь всегда получалось скрывать, когда нужно. Венти профессионально умел быть паинькой, годы жизни с отцом научили. Улыбаться и очаровывать ― вот единственный навык, которым можно было похвастаться. Хлопает большими глазками, поджимает мягкие губы и чуть приподнимает внутренние кончики бровей. Кто угодно проиграет, слишком по-детски прекрасный. Да, дешёвая манипуляция, Венти не особо гордится этим, но, к сожалению, ничем, кроме красивенькой мордашки, природа его не наградила. Но бутылку крутил не он. И это вызывает странное чувство где-то внутри. Девушки часто велись на очаровательность Венти, на этот его образ миленького парня, с которым можно нежно, но без всяких обязательств. Да, он такой, никогда больно не сделает, всегда сто раз спросит разрешение, остановится, если попросят, без всякого глупого отвращения спустится вниз, усмехнувшись, проведя губами по мягкой коже бедра и прошептав, чтобы она расслабилась и не стеснялась так сильно. Даже пьяным он понимал «нет», никогда не позволял себе слишком много. Словом, был идеальным парнем на чудесную ночь, затуманенную опьянением и стонами. Но идти дальше? Отношения? Общения? Венти смеётся, чешет затылок и навсегда пропадает из круга общения. Не потому что девушка плохая, нет, Венти считает каждую очаровательной, милой, даже привлекательной, в некоторой степени: ему нравится смотреть на них, ощущать дрожь судорожно сокращающихся мышц под пальцами, понимать, что он может дарить кому-то настолько яркие эмоции. Но отношения… Нет, это просто не для него. Уверен, стоит им посмотреть на настоящего Венти, как их самих вывернет. Но Чжун Ли видел: растрепанного, бьющегося в эпилептическом приступе, плачущего о прошлом ― того Венти, что потухшими глазами утром смотрит из зеркала, пока старательно закрашивает желтовато-серые пигментные пятна на шее. Он такой жалкий, что живот сводит от отвращения, и парень вечно спешит отвернуться. Губы горят фантомными прикосновениями, слишком робкими для такого уверенного человека, и Венти пытается унять лёгкую дрожь кистей, сцепив их в крепкий замок. Хочется густо покраснеть и запищать, словно это у него какой-то безответственный студент украл первый поцелуй глупой игрой. Да, нужно было извиниться сказать, что это просто наваждение и бред. Но Венти почему-то смущённо отскочил, прикрыл рот ладонью и на десять минут закрылся в ванной, всё это время просидев на тёплом кафеле с глупой улыбкой на лице и прижатыми к полыхающим щекам ладонями. Вот и сейчас, лицо просто горит от переполняющих чувств, и Барбатос переворачивает подушку, утыкаясь в прохладную сторону носом в жалкой попытке сбить красноту смущения. Да, он смущён. Венти Барбатос, бесстыдно улыбающийся блестящими от выделений губами, на спор целующийся с кем угодно, ласково флиртующий без всяких угрызений совести, смущён до глубины души этим целомудренным поцелуем. Эти чувства съедают изнутри, и парня разрывает от непонимания. Да, он живёт на эмоциях, принимает решения опираясь лишь на них, но он никогда не анализирует то, что теплится в груди. Есть и есть, какой смысл усложнять всё названиями. Но сейчас, сейчас всё как-то сложнее, и Венти подскакивает с кровати, поспешно, но тихо выходя в коридор. Нужно просто немного проветриться, и Барбатос аккуратно прикрывает за собой дверь. В таком домине наверняка есть балконы, сейчас просто пару минут посидит там, подумает чуть-чуть, кислородом подышит, а там уже и спать легче будет. И правда, балкон есть, даже с чем-то вроде кресла, но Венти всё равно садится на холодный пол, от чего леденящие мурашки ползут по спине и рукам, заставляя мягкие волоски встать дыбом. Что с ним только происходит? Чувства такие знакомые, известные уже, изученные, но всё ещё неназванные. И почему не может осознать? Ничего ведь сложного, хоть логика и совершенно не про Барбатоса. В его характере спонтанность и необдуманность, но эта ночь как-то располагает к размышлениям, и он двигается ближе к металлическим поручням, чтобы взглянуть на немного сияющий город. Район знакомый, и Венти радуется, что Мондштадт не такой уж и крупный, вон, даже дом, в котором находится «Доля Ангелов» видно. И снова мысли ушли от темы, так что Барбатос силой возвращает их в правильное русло, подперев голову рукой. Итак, что мы имеем? Что за чувство, от которого желудок немного сводит, и вдруг спокойствие накрывает всё тело? С Чжун Ли именно спокойно, до глубины души: он старше, опытнее, умнее, да даже чисто физически больше, и руки у него большие и крепкие, сжимают так боязливо и бережно, пока пальцы стеснённо путаются в волосах. Да, определённо приятно. Моракс такой статный и вместе с тем чертовски неловкий в этой своей грубой аналитике, и это вызывает добрую усмешку, которую Венти зачем-то вечно прячет. А вдруг расстроится? Ведь, если так думать, он один из немногих, кто действительно хорошо относится к Барбатосу и даже внимания на его сотни негативных сторон не обращает. Да, Венти совершенно не подходит Чжун Ли, кто бы вообще мог подумать, что они могут хотя бы общаться: трудолюбивый, спокойный и мудрый экономист и взбалмошный, безответственный и пьющий студент. Но почему-то с Чжун Ли хорошо. Он улыбается так сдержано и немного неуверенно, вечно перебирает длинными пальцами свой пиджак, прикладывает ладонь к подбородку, когда размышляет о чём-то, и слишком часто хмурится. Но в этом своём скепсисе, в отстранении от всего чувственного он так красив, что дух захватывает. Венти, если честно, даже завидует немного: ему, гиперэмоциональному и до боли нелогичному ребёнку всегда было сложно понять мир вокруг, он мог его почувствовать, но не осознать. Видит людей, видит, что им больно или печально, но помочь не способен, только созерцать. У Чжун Ли, кажется, наоборот: он может и, кажется даже, хочет протянуть руку, но не понимает, в какой момент это нужно делать. Поэтому его вопросы такие некорректные, а предложения помощи смущающие ― момент не тот. Но ведь никто больше не предлагает. Все смеются вместе с Венти, общаются с ним, игнорируя молчаливые крики. Нет, Барбатос даже рад такому раскладу, его самого до глубины раздражает собственная жалость и иногда вырывающиеся из груди завуалированные просьбы. Если не можешь справиться со своей глупой привычкой, то на что ты тогда вообще годен? Но дело в другом: Чжун Ли словно не видит, как Венти боязливо пятится, стоит кому-то заикнуться о помощи, игнорирует его выпады и побеги, за которыми прячется страх, и всё спрашивает своим мягким тоном, всё ли хорошо. И откуда только знает, что уже давно не хорошо? В голове назойливой мухой гудит имя горячего чувства, трепыхающегося где-то в груди, и Венти утыкается носом в колени, зарываясь пальцами в распущенные волосы. Глупость, какая же глупость. Неужели его так легко купить? Просто немного банального внимания и заботы, пара добрых жестов, и всё? Этого хватит, чтобы ты… влюбился? Шея вспыхивает, и Барбатос сжимает холодными пальцами несколько прядей, сдавливая всё больше и больше. Влюбился. Слово острыми иглами впивается в сознание, вставая перед глазами окровавленным асфальтом и едким запахом перегара. Что хорошего в этой любви? Страшно только и пусто, сидишь в одиночестве, смотришь вниз и кажется, что всё кроме глупой любви лишено всякого смысла. Любовь. Что это за чувство вообще такое? Почему оно столь изменчиво? Кого Венти вообще любил? Отца? Да, скорее да, чем нет, особенно ночью со слезами на глазах, уткнувшись носом в одеяло и мечтая о тёплых отцовских объятиях, о которых вечно трепались одноклассники в школе. А на похоронах, сидя в одиночестве у дешёвой могильной плиты, на которую он потратил накопленные за год деньги, ему казалось, что полюбить сильнее, чем он любил отца, уже не сможет. Ведь у них не было никого, совсем никого: всю жизнь провели вдвоём в небольшой квартире на окраине Мондштадта, и даже в день прощания никто кроме Венти не приехал на кладбище. Отец был жалким человеком: постоянно сменял работу, бил единственного сына, не смог устроиться в жизни, пил много. Но Венти не далеко ушёл. И, опираясь спиной на прохладный кафель и поспешно вытирая рукавом чёрного свитера со щёк блестящие слёзы, Барбатос почему-то был уверен, что его ждёт такая же судьба ― одинокая дешёвая могила и безлюдные похороны. Любовь в его жизнь приносила только слёзы и режущую душу боль, и Венти закрывает лицо руками, плечом толкая дверь балкона. Да, ему страшно до ужаса, и нет сейчас даже сил прятать страх, дрожью бегущий по коленям. Он не справляется сам. Что там сказал господин Альбедо? Спокойствие, дыхательные техники в случае тревоги и ведение психотерапевтического дневника для контроля своего состояния? Как это может помочь, если Венти даже и кислород толком набрать в грудь не может, когда спускается по пустой тёмной лестнице, глотая зарождающиеся в глотке всхлипы? Отец в могиле, Бард ― Венти точно и не знает, оказывается, у него был старший брат, он забрал тело из морга, Барбатоса даже на похороны не позвали. Осталась лишь Люмин, но это только потому что она держится чуть поодаль, не лезет куда-то слишком глубоко, не бороздит старые раны. Может, Венти проклят? Просто так вышло, так распорядились когда-то, что любовь, это странное воспетое всеми подряд чувство, не для него? Обжигает других своей привязанностью и ничего не может с этим поделать. Да, Венти совсем уже не справляется, окончательно. Что-то сознательное кричит, что он опять творит глупость, что жизнь немного наладилась в последнее время, что совершить сейчас что-то такое всё равно что крест поставить на себе. Но разве не плевать. Может, если Чжун Ли разочаруется в Венти так, как он сам разочарован в себе, то и отвернётся от него? Чувство любви затухнет, сгниёт в груди, и Барбатос добротно продезинфицирует его чем-то крепко-спиртным, чтобы заражение не поползло по венам. Вкус алкоголя едким фантомным жжением оседает на языке, больше не вызывая отвращение. Он приятный, Венти знает. В нём можно захлёбываться, тонуть, вдыхать до дрожи в коленях и тряски кистей, затем пуская раскалённой лавой по пищеводу. И млеть, когда сознание резко покачивается, кренится куда-то вбок, путается само в себе. И смех вырывается из уст. Ты ничего не понимаешь. Только утром под чужие рассказы в голове всплывёт пара отрывков, слишком коротких и ничтожных, чтобы стыдиться. Чувство дезориентации, вот что точно помнишь. Как сложно даже сидеть, как чьи-то ладони помогают держаться около унитаза, но стоит им исчезнуть, и ты безвольно заваливаешься набок, захлёбываясь в тягучей слабости. Тебя совсем нет, даже отвращения не можешь испытать, если вдруг вырвет на себя. В голове густой туман и чьи-то недовольные голоса на фоне, выливающие тебе на голову слишком холодную воду, лишь бы поскорее отмыть и уложить спать. Любовь? Какая тут любовь, если даже себя не осознаёшь? Только бормочешь под нос несвязанный бред, игнорируемый твоими трезвыми ангелами, вьющимися вокруг с полотенцем и стаканом воды. Неужели он готов променять то нежное утро, смущающее теплотой объятий до красноты на бледных щеках, на пару шотов? Стоит перед такой знакомой дверью. И всё же толкает её плечом, натягивая улыбку. Да, определённо готов. А в «Доле Ангелов» ничего, кажется, не меняется. Всё те же деревянные столы, те же мягкие кресла и те же треплющиеся пьяные языки, чьи разговоры пропитаны перегаром и дворовой философией. Не вникает, только поспешно проходит меж людьми, одёргивая край своей домашней толстовки, в которой он лёг спать. Вроде, на карте оставалось около тысячи моры, должно хватить, хоть «Доля» и относительно дорогое заведение. Ничего особенного, просто несколько стопок, и боль в груди отпустит, он точно знает. ― Чарльз, ― знакомый бармен с уставшим взглядом поднимает глаза на Венти. Кажется, он работал тут, когда ещё баром заправлял отец Дилюка, так что, видимо, много всего повидал, да и опыт имел колоссальный. А ещё он знал Барбатоса, так что на губах цветёт улыбка. Может, и со скидкой нальют. ― Тысячу лет тебя не видел, нальёшь что-то мондштадское? Как семья, кстати? ― Ты что тут забыл? ― широкая бровь приподнимается, и Венти остаётся лишь удивлённо хлопать глазами, забираясь на высоковатый для него барный стул. Мужчина обычно вежливый, даже слишком, так что такой холодный тон немного шокирует. ― В каком смысле? ― улыбается как-то глупо и сумбурно, нервно перебирая вспотевшими от стресса и неведомого желания ладонями. ― Вот зашёл выпить, это же бар. ― Пацан, тебя несколько дней назад откачали, ― Чарльз хмурится, не глядя протягивая какому-то клиенту его заказ. Сердце Венти пропускает пару ударов в волнительном ужасе и падает вниз с глухим стуком. ― Господин Дилюк мне сказал, что ты чуть коньки не отбросил, так что твоя подружка, Люмин, кажется, ревела всю ночь навзрыд у хозяина. ― Понял, ухожу, ― приподнимает руки в примирительном жесте, уже собираясь слезать со стула, как крупная жилистая рука ухватывает его рукав, заставив сидеть на месте. ― Ага, и куда пойдёшь? В другой бар? ― Чарльз небрежно усмехается, вытаскивая из кармана телефон и набирая номер. ― Господин Дилюк сейчас бумажки на служебной кухне заполняет, думаю, не сильно отвлеку его. ― Не-не-не! Только не звони, Чарльз! ― судорожно машет свободной рукой, пугаясь до глубины души. Стыд ползёт по горлу, и хочется убежать куда-то далеко, лишь бы всего этого с ним не случалось. Ну зачем? Зачем ломанулся сюда не подумав? Поддался идиотским желаниям и привычке все проблемы решать под градусом. Только ведь недавно обсуждал это с господином Альбедо, чуть ли не поклявшись себе, что больше такое не повторится. ― Прошу, я пойду домой, не звони только! ― Да, простите, что отвлекаю, выйдете в зал на секунду, тут дело одно есть, ― говорит спокойно и медленно, кидая то ли обеспокоенный, то ли победный взгляд на побелевшего парня. Венти может лишь страдальчески нахмуриться, закусив от жгучего стыда нижнюю губу, и уткнуться взглядом в свои вспотевшие от страха ладони. ― Что такое? ― огненно-рыжая голова показывается из-за двери недалеко от барной стойки, и владелец заведения, разминая затёкшую от многочасовой писанины кисть, выходит в зал, оглядывая всё вокруг. Он выглядит куда спокойнее обычного, даже немного умиротворённо, и Венти в глубине души надеется, что сейчас всё пройдёт гладко или что его, кажется, не дышащего от волнения, и не заметят вовсе. Но рыжевато-карие глаза, зловеще отражающие жёлтый свет настольных ламп, натыкаются на голубые пряди распущенных волос, и резко темнеют, угрожающе хмурясь. ― Ты что тут забыл? ― Я с ним говорить не буду, мы и не друзья даже, ― Чарльз жмёт плечами, наконец отпуская руку Венти, чтобы смешать какой-то коктейль посмеивающейся даме за ближайшим столиком. ― Но и наливать недавно чудом выжившему парню тоже не стану. Думаю, Вы сами тут разберётесь, господин Дилюк. ― Венти, это просто пиздец, ― Дилюк ругается редко, так что Барбатос словно уменьшается под натиском приближающегося мужчины, что крепко хватает его за предплечье, сжимая до лёгкой боли и недовольного писка. Глаза его горят злобой, и парень поспешно соскакивает со стула, покорно шагая за Рагнвиндером. В служебной кухне не очень много места, так что Венти остаётся только испугано пятиться, с ужасом врезаясь копчиком в край заваленного документами стола. ― Скажи мне, что ты зашёл поздороваться, или что тебя ограбили в этом районе, и ты не знал, куда идти! ― Я, ― голос у Дилюка пугающий, и Венти ёжится под строгим взглядом блестящих чем-то зловеще-красным глаз, невнятно пытаясь высказать какое-то нечёткое оправдание. Крепкая рука ударяет по столу, и парень подскакивает, пытаясь двинуться дальше. ― У тебя мозг уже совсем от спирта потёк? ― шипит сквозь зубы, и Венти готов разреветься, лишь бы не выслушивать такие нравоучения. ― Я приводил Люмин в себя целый день! Ты вообще видел её состояние? Кэйа её на руках, на руках, понимаешь, притащил. Она вообще уже не соображала, ревела только и всё повторяла, что ты чуть не умер! И ты сейчас просто приходишь и решаешь выпить?! ― горячая ладонь ухватывает Венти за подбородок, заставляя перестать отводить взмокшие от переполняющих эмоций глаза. Дилюк смотрит долго и сурово, но взгляд его, кажется, под давлением чужого страха и стыда, немного смягчается, а голос становится намного более плавным и каким-то наставническим. ― Давай, я слушаю твои причины тут оказаться. ― Что? ― Венти нервно вскидывает брови, следя за отошедшим к противоположной стене Рагнвиндером, что складывает руки на груди в недовольном жесте. ― Ну, почему ты пришёл сюда ночью? ― стучит бледными пальцами по своему предплечью, внимательно всматриваясь в блестящие от волнения изумрудные глаза. ― Если скажешь, что просто захотелось, то в реанимации окажешься и сегодня вечером. ― Я… я просто, ― запинается, а сам мечется между обжигающей правдой и какой-нибудь глупенькой ложью об усталости и одиночестве. Но взгляд Дилюка слишком внимательный, словно рентгеном насквозь просвечивает, и Венти сдаётся, окончательно садясь на стол и поджимая колено к груди. ― Чжун Ли, я пел на его корпоративе, и у него я жил после больницы, дело в нём. Просто, глупо звучит, извини, я просто думаю, что чувствую к нему что-то, но я же не очень подойду ему, да и кто будет возиться со всеми моими заморочками? ― И это твоя причина рисковать собственным здоровьем? ― Дилюк делает широкий шаг вперёд, и Венти уже готов инстинктивно прикрыть голову, но крепкие руки с закатанными до локтя рукавами рубашки сгребают его в медвежьи тиски, и Барбатос даже испуганно вздрагивает, утыкаясь носом в мускулистое плечо. Дилюк обнимает крепко, даже слишком крепко, и ещё он весь какой-то очень горячий и большой, и Венти даже на секунду кажется, что тот повсюду. ― Я не понимаю тебя, но понимаю Люмин: тоже сидел у больничной койки дорогого мне человека, и знаешь, Венти, это кошмар. Как сейчас помню, какой он был бледный и перепуганный. И вот ты сидишь, смотришь на него, и всё кажется, что это твоя вина, что ты недосмотрел, не помог вовремя. Не знаю, как бы чувствовал себя, если бы… если бы всё вышло хуже, чем вышло. ― Я понимаю, ― слабо кивает Венти, лбом утыкаясь в крепкую шею. Пахнет приятно и успокаивающе, и Барбатос постепенно приходит в себя, переставая нервно теребить край кофты. ― Ничего ты не понимаешь, идиот, ― Дилюк отпускает, и холод пробегается по коже, так что Барбатос чуть вздрагивает, пристыжено опуская глаза. ― Просто подумай о том, что станет с близкими людьми, если тебя не откачают в следующий раз, ― Венти уже хочет возразить, сказать, что, в целом, так только лучше будет, но Дилюк молча протягивает ему ладонь, несколько раз сгибая пальцы, как бы прося что-то. ― Телефон свой сюда давай, позвоню этому твоему Чжун Ли, пусть заберёт тебя. Один ты точно не поедешь. ― Не надо, ты чего? ― и почему только все хотят кому-то позвонить из-за Венти этой ночью? ― Я сам доберусь, честно. Тут минут пять пешком, я клянусь. ― Или ты сейчас же даёшь мне телефон, или я звоню Люмин, ― голос звучит жёстко и сурово, и Дилюк уже лезет в карман, чтобы исполнить угрозу, так что Венти сдаётся, протягивая парню разблокированный гаджет. ― Вот так бы сразу. Хотя, я бы Люмин не позвонил, не буду беспокоить без повода, просто бы забрал твой телефон и всё. ― Рад слышать, ― ворчит Венти, наблюдая за роющимся в его контактах Рагнвиндером. Ему стыдно и ужасно неловко от понимания, что через несколько минут за ним приедет Чжун Ли. Хотя, он же сам хотел оттолкнуть Моракса своей глупостью, так что же сейчас так нервно елозит по столу? Дилюк, кажется, находит номер, и зачем-то выходит из кухни, кивком прося Барбатоса сидеть тут и не дёргаться. А он и не собирался, слишком поглощён нервозными мыслями и ползущим по шее жаром. Лицо немного горит от стыда, и Венти прикладывает к щекам прохладные ладони, пытаясь думать о чём-то отстранённом. Не выходит. Всё обернулось слишком странно, и Барбатос пока не готов сказать, нравится ему это или нет. С одной стороны, знакомое беспамятство манило и влекло своей тишиной, с другой, разум убеждал, что ему крупно повезло, и что стоит не давать себе повода так срываться. Ну и пусть. Не важно, как оно там, верно? ― Он приедет через десять минут, ― Дилюк кидает Венти телефон, который парень неловко ловит, чуть не уронив в мусорную корзину около стола. ― Поговори с ним, мой тебе совет. И скажи, что мне сказал, ничего в этом дурного нет. ― Ага, тебе-то легко говорить, ― Венти ворчит, растирая покрасневшую шею, и слезает со стола, переминаясь с ноги на ногу. Хочется поблагодарить, но это будет как-то слишком неловко, и Барбатос только улыбается чуть шире, прокручивая телефон в пальцах. ― Я встречаюсь со сводным братом, ― Дилюк жмёт плечами, подталкивая Венти к дверям. ― Я знаю о неловкости намного больше тебя. Барбатос и не понимает, что тут можно сказать, так что только семенит через зал бара под слегка насмешливым, но довольным взглядом Чарльза, активно рассказывающего подвыпившему мужчине у стойки, почему в помещении нельзя курить. Да, наверное, так даже лучше, и Венти немного улыбается, выходя на улицу. Кажется, сегодня он чуть не провалился на самое дно. В очередной раз. В очередной раз его на самом краю схватили и силой выдернули обратно. Он словно слепой и немощный щенок, что день за днём тыкается мордочкой в одни и те же кусты колючих роз. Интересно, и как долго хозяева будут ещё с заботой вытаскивать ему иголки из влажного носа, приговаривая на жалобный скулёж, что всё хорошо? И от этих мыслей как-то скверно на душе становится. Венти смотрит на подъезжающую машину, на спешно выходящего из неё мужчину, на здоровающегося с ним за руку Дилюка и почему-то немного трясётся, опуская глаза на носки криво зашнурованных кроссовок. Не знает, что говорить. Впервые стыд накрывает с головой до такой степени, и Венти только кивает на какое-то слишком далёкое «С тобой всё нормально?». Ему до удушья неловко, и в салоне дорогой машины, кажется, совершенно нет кислорода, вот и приходится хватать ртом жалкие крохи, до боли сжав трясущиеся кулаки. Не замечает, как они трогаются, не следит за дорогой, только слушает оглушающий грохот собственного сердца, колотушкой бьющего по гонгу барабанных перепонок. Что говорить? И как начать? И почему такая тишина? Теряется в этой странной пустоте, истерично бегает взглядом по панели управления, иногда цепляя напряжённые пальцы на руле. И вот машина уже останавливается, а он не может найти в себе сил даже шелохнуться, лишь ладони крепче сцепляет, спиной вжимаясь в мягкую спинку. ― Венти, идём, тебе нужно выспаться, ты не очень хорошо выглядишь, ― голос в этой тишине какой-то слишком громкий, и Венти морщится, с ужасом осознавая, что в нём нет ни ярости, ни осуждения, только что-то мягкое и тёплое, от чего кисти трясутся лишь больше. Почему всё так странно? ― Ты не злишься на меня? ― вопрос вырывается на выдохе, и Венти подскакивает от хрипотцы в собственном голосе. Он не хотел озвучивать свои мысли, но сил уже нет, и взгляд сам поднимается на лицо замершего на секунду Чжун Ли. Тот выглядит странно: вроде и спокоен, но в глазах так и плещется лёгкое волнение, от которого как-то не по себе. ― Почему я должен злиться? ― спрашивает немного удивлённо, чуть откашливаясь в ладонь, а Венти только непонимающе вскидывает брови. ― Это всё равно что злиться на простуженного за кашель. ― Но я не болен, ― мотает головой, поджимая губы и вновь опуская глаза на свои колени. Ему неловко, и этот разговор лучше не делает, так что хочется как-то поскорее сбежать и даже не пытаться вспоминать. ― Прости меня за такие слова, но ты болеешь, ― Чжун Ли чуть хмурится, это слышно в его вкрадчивом голосе, и Венти даже порывается возразить, но не успевает. ― Знаю, что не должен был смотреть, но ты оставил на столе рекомендательное письмо от господина Альбедо. Депрессивное расстройство, тревожность, посттравматический синдром, алкоголизм ― это всё болезни, Венти. ― Я не алкоголик! ― в голосе слышен надрывный вскрик, и Барбатос рывком расстёгивает ремень безопасности, прижимая лихорадочно трясущиеся ладони к груди. ― Это хрень какая-то! Я слабохарактерный, может быть, но я точно не алкоголик! Я ведь не такой как все… эти, не похож на готового семью продать за бутылку! ― Конечно нет, ― Моракс как-то испугано смотрит на взведённого парня и даже тянет руку, чтоб коснуться его, но замирает, останавливая самого себя по какой-то неведомой причине. ― У тебя другое состояние, но это тоже алкоголизм. Это не делает тебя плохим, Венти, просто нужно лечить и… ― Да с чего ты решил, что поможешь мне?! ― выкрикивает ужасно резко, жмуря слезящиеся глаза. Его голос звучит слишком надрывно, слишком высоко, и Барбатосу самому противно от тона и слов, но сдержаться не может. ― Думаешь, я в восторге от всего этого?! Да, так ведь здорово блевать и мучиться гастритом, просто обожаю! Я не блядская принцесса в замке! И мне не нужно спасение! Я сам во всём виноват, сам разберусь, так что прошу уже перестать быть таким снисходительным к моей слабости! Хлопает дверью машины так, что слышно на всю улицу, и поспешно шагает куда-то вперёд, не разбирая дороги. Ему стыдно за себя, свои действия и свои слова. Но ведь так лучше будет, он же прав. Кому-то вроде Чжун Ли совершенно не должно быть дело до Венти, это логично. Кто он вообще такой, чтобы трепать нервы посторонних? Словно весь мир вертится вокруг его худощавой фигуры. Эгоист. Лишь бы привлекать внимание день за днём. Даже сейчас без концерта не смог уйти, как ребёнок малый, вот честно. Сворачивает в какой-то прицерковный дворик, калитка на котором, кажется, не закрывалась уже лет десять, и почти бегом проходится между заросшими кустами тёмно-зелёных растений со странными синими ягодами, что выглядят слишком уж зловеще. Немного страшно, но потребность уйти как можно дальше не дают покоя, и Венти шагает вглубь, краем глаза замечая лавочку под раскидистым клёном с крупными резными листьями. Усталость накатывает слишком внезапно, и Барбатос практически валится с ног, даже не дойдя до своей цели. Колени подкашиваются, и к глазам вдруг подступают запоздалые истерические слёзы, так гордо сдерживаемые в машине. Венти просто нужно поплакать, верно? Просто хорошенько прореветься, ведь поможет. И плевать, что плачет уже два года без всякого результата. Просто слышал где-то, или, может, читал в брошюрке школьного психолога. Тогда почему всё так же, сколько слёз не лей? Поднимает ноги на скамью, всхлипывает надрывно, и роняет блестящие в свете одиноких фонарей слезинки на песчаную дорожку. Ему просто обидно. Обидно, что свои чувства приходится с руганью выкрикивать из собственной души, что он сам виноват в собственной глупой слабости, мешающей ему жить. Складывает руки на колено и упирается в них лбом, глубоко вдыхая прохладный ночной воздух. Странные были месяца, а, Венти? Может, теперь всё вернётся на круги своя? Будет как раньше, тебя ведь всё устраивало: ты, Люмин, Кэйа, Розария и куча позорных историй, половину из которых ты и не помнишь даже. Почему тебя охватывает такой страх, когда думаешь, что вернёшься к этому… одиночеству? Ты ведь был не один, разве не так? Ни разу сам с собой не оставался, каждый день появлялся кто-то новый. Так что изменилось? Или кто изменился? ― Венти, ― голос слишком напуганный, и Барбатосу становится совестно за себя, так что слёзы бегут с новой силой, а нижняя губа начинает подрагивать. Скамейка вздрагивает от севшего рядом человека, и парень может лишь слабо передёрнуть плечами от накатившего волнения. ― Мне, наверное, не стоило спорить с тобой, это было по-детски. Прости, я совершенно не разбираюсь в эмоциях, вот уже который раз довожу тебя до слёз глупыми вопросами. Венти хочется сказать, что по-детски ― это оспаривать очевидный факт, закатывать истерику и убегать посреди ночи в какой-то заросший сквер. Но вместо слов он только всхлипывает и судорожно втягивает воздух через зубы, вцепляясь напряжёнными пальцами в своё колено. ― Я понимаю, что ты, наверное, не хочешь меня видеть сейчас, но оставить тебя тут я не могу, ― Барбатос чувствует, как возится рядом Чжун Ли, и ему хочется только попросить прощения за свою глупость. ― Давай я вызову тебе такси до господина Дилюка? ― Блять, почему всё так? ― выпаливает Венти, поднимая заплаканное лицо и с какой-то маниакально-уставшей улыбкой глядя прямо перед собой. Он просто чертовски хочет спокойствия. ― Почему я не могу просто по-человечески поговорить обо всём с тобой? Вот, срываюсь постоянно, бегаю от любой ответственности, ещё и ною при любом удобном случае. Неужели, тебе не противно? Смотрит как-то вяло на Моракса, а в глазах снова пусто. Почему? Почему ты так считаешь, Венти? Это всё, что хочет знать Чжун Ли. Ему непонятно это странное отвращение к самому себе, оно слишком нелогично, и остаётся лишь теряться в догадках, выглядывая ответ в покрывшемся румянцем лице. ― Ты невероятный, Венти, ― говорит это слишком серьёзно, и Барбатос почти сам верит в эту фразу. Но ведь это лишь обман, какая-то странная глупость. Ни один человек не может так считать, верно? ― Ты правда потрясающий, наверное, просто почему-то не замечаешь. То, как ты смотришь на мир, как поёшь, как чувствуешь его, мне это кажется волшебным. Думаю, потому что я сам так не умею: я несведущ в эмоциях, теряюсь, когда дело касается их, а ты, кажется, понимаешь всё, что вокруг происходит. ― Я вообще ничего уже не понимаю, ― качает головой, а на лице усталая вымученная улыбка. Губы высохли и слегка потрескались, и Венти всё поджимает их в попытке смочить. ― Ни себя, ни мир вокруг. Просто чувство, будто задыхаюсь, а когда выпью, то легче становится. Ты прав, это зависимость и всё тут. ― Каждый от чего-то зависим, ― Чжун Ли выглядит потерянным, и Барбатос мечется в мыслях, не зная, что сделать такого, чтобы всё исправить. Будь он кем-то вроде Люмин или Дилюка, всё было бы проще, намного проще, но голубые волосы попадают в глаза, как бы напоминая, что он только Венти, и никто больше. ― Я хочу тебе помочь, и я много думал об этом, о причине своих желаний. Просто, для меня это странно. Наверное, я опять говорю не к месту и времени, но я испытываю к тебе сильные чувства, Венти. Думаю, романтического характера. ― Ого, ― Барбатос хлопает глазами, уже начиная ругать себя за глупую реакцию на такие слова. Но мозг отказывается работать здраво, и остаётся лишь смотреть удивлённо, беспомощно открывая рот в попытке сказать что-то связное. ― Да, не стоило говорить вот так, ― Чжун Ли выглядит не столько стеснённым, сколько слегка разочарованным в себе, и Венти всё хочет сказать что-то внятное, но никак не выходит отделаться от шока. ― Ты так много переживал в последние дни, стоило повременить, наверное. ― Нет, всё нормально, ― шевелит только губами, так и замерев на месте, и у Чжун Ли даже возникает желание прощупать пульс, потому что Венти не очень-то тянет на живого. ― Просто, это так странно. ― Что мне может кто-то нравиться? ― Что я могу кому-то нравиться, ― чуть хмурится, наконец, руша своё застывшее фарфоровой маской выражения лица. Моргает несколько раз, отводит глаза, сверля ими землю у опущенной ноги, и задумывается как-то слишком уж сильно. Выглядит потерянно и отстранённо, и Чжун Ли бы хотел что-то сделать, но страх опять испортить ситуацию не даёт двинуться. ― Ты же сам сказал, что я алкоголик. Как я могу тебе нравиться? ― Прости, но я не понимаю суть вопроса, ― вообще-то Чжун Ли сейчас до жути неловко, так что рациональность сбоит слишком сильно, да и холодное лицо не выходит держать, вот голос и немного подрагивает, а кожа на шее начинает розоветь. ― Ты мне нравишься, не потому что алкоголик и не вопреки этому. Это просто два независимых факта. Ну, вроде цвета глаз или каких-то черт характера. Просто так уж вышло, что у тебя свои проблемы, с которыми я, мне кажется, готов мириться и… ― Ты мне тоже нравишься, ― просто не в силах он был слушать эту странную речь, наполненную стеснённой попыткой загладить неловкость сложившейся ситуации. И потому что сказать было нужно. Хоть и страшно до ужаса. Даже жмурится, а в голове навязчивая мысль, что сейчас всё бац, и пропадёт, и вот он уже снова один в общаге. Но нет. Всё тот же сквер, та же лавочка и та же неловкость. ― Я поэтому решил в «Долю» пойти, мне страшно было, что что-то испорчу или что не получится ничего у меня по-человечески. ― Вот оно как, ― задумчиво кивает Чжун Ли, украдкой глядя на время на засветившемся от какого-то уведомления экране телефона. ― Слушай, уже очень поздно, можем мы поехать? Перепаркуем только машину, ладно, а то она не по правилам стоит. ― Да, извини, тебе же на работу, ― Венти согласно кивает и подскакивает с места, заламывая и без того измученные пальцы. Ему немного неловко, а в животе всё крутит от накатившего волнения, которое особенно хорошо чувствуется, если выпрямиться в полный рост. Шагает по шуршащему под ногами песку, искоса глядя на Чжун Ли, и кое-как заставляет задать волнующий его вопрос. ― Мы теперь, получается, встречаемся? ― Получается так, ― Чжун Ли жмёт плечами, и Венти не уверен, но кажется он немного смущённо отводит глаза, уже в третий раз заворачивая и разворачивая обратно рукав. ― Если тебе комфортно. ― Комфортно, ― но точно не в обстановке, когда даже воздух каменными плитами давит на плечи, заставляя вяло плестись к светящейся фонарями улице. Чжун Ли вдруг замирает, смотрит недолго на свою ладонь, а затем поворачивается, и Венти даже почти хихикает этому выражению полной потерянности, но вместе с тем детской радости. ― Я могу…? ― Можешь. Венти чувствует себя героиней дурацких романтических книжек, которыми он зачитывался по ночам в свои пятнадцать. Странные, конечно, у него были увлечения, зато теперь точно знает, что делать. Шагает вперёд неуверенно, смущённо, коленки дрожат то ли от усталости, то ли от страха, и он опирается правой рукой на чужое плечо, приподнимаясь на носки, лишь чуть оторвав пятки от земли. Вроде, вполне себе романтично, и Венти тает, когда тёплая рука накрывает его пылающую щёку. Страшно немного и даже как-то стыдно до бабочек в животе, так что Барбатос прикрывает глаза, двигаясь ближе к тёплому дыханию, дрожащему на его губах. А что дальше-то делать? Всё как-то слишком по канону хэппи энда мелодрамы, и Венти теряется. Он же тут видимо выступает в роли прекрасной нецелованной дамы, а Чжун Ли что-то вроде капитана команды по баскетболу. Только наоборот. Или нет? Ничерта непонятно, и прежде чем он приходит к какому-то выбору, его губы обдаёт резким и немного кружащим голову теплом, от которого всё тело млеет, и приходится ухватиться за чужое плечо и второй рукой. Всё как-то слишком приторно и нежно, и Венти слабо прикусывает чужую мягкую кожу, затем, в слабой попытке извиниться, проводя по пострадавшему месту кончиком языка. Всё, пожалуй, хватит, у Барбатоса уже голова кругом идёт, и он опускается на всю стопу, распахивая закрытые всё это время глаза. Было так хорошо, что сердце стучит где-то в глотке, и приходится прижать к груди руку, словно это поможет удержать его на месте. Повисает слишком невыносимая для Венти тишина. ― Мне стрёмно, поэтому я сплю отдельно, ― бормочет себе под нос, поспешно садясь в припаркованную недалеко машину и автоматически пристёгиваясь. Тут же взгляд утыкается в окно, и Венти не планирует его отводить, пока они не приедут. Будь его воля, вообще бы до утра так просидел. ― Я понял. ― Но так не всегда будет, мне просто сейчас стрёмно. ― Я понял. ― Ну объясни мне, если понял, потому что лично я вообще ничего не понял! Тишина повисает примерно на секунду, затем разрываясь мягким смехом: Чжун Ли прикрывает рукой рот, едва заметно пуская несколько смешков и искоса поглядывая на хохочущего Венти, что прячет лицо в ладони, судорожно краснея и совершенно не сдерживая поток нахлынувших эмоций. И так хорошо. Этой ночью, в этой машине, после всего, что случилось, и, наверное, так будет всегда. Так, по крайней мере, кажется им обоим.