Спирт по вене

Совершенно не спалось. Чжун Ли в сотый раз глянул на экран телефона, перевернувшись на бок. Пять утра. Ровно через час ему вставать на работу, а он не поспал и пяти минут. Только ворочался, журился и думал. А что ещё было делать? После случившегося вечером, он, если честно, немного растерялся, проводил взглядом выбегающего парня, да так и остался в баре на пару часов. Выпил там бокал вина и просто сидел за дальним столиком, глядя в пустоту. Думал. Не помнит только, о чём. Будто и не о чём вовсе. Но так ведь быть не может, правда? Точно не с ним. Моракс размышлял всегда и обо всём, рефлексировал и осмысливал каждое действие, сколько помнит себя. А тут просто пустота. Будто и не было тех пары часов за круглым столиком с ярко-жёлтой лампой. А теперь ещё и это. Конечно, Чжун Ли часто недосыпал, но если имел возможность, то никогда проблем с засыпанием не имел. А тут, на тебе. И не то чтобы мысли были настолько важными, чтобы из-за них так варварски жертвовать собственным здоровьем. Но что поделать, если прямо в мозгу так навязчиво жужжит: «Что я сделал не так?». А действительно, что? Моракс отчаянно не понимал. Вопрос ведь был обычным, даже, можно сказать, логичным. Да и, если не хочешь говорить, то можно просто сказать об этом. Но Венти убежал. Задрожал всем телом, вырвал руки и убежал из бара, даже не попрощавшись толком. Всё сложнее и сложнее, Чжун Ли уже сам путается во всём этом. Снова поворачивается на спину, бесцельно глядя янтарными глазами в светлый потолок. И что, чёрт возьми, происходит? Поведение Венти не поддавалось логике, а что ещё страшнее, поведение Чжун Ли тоже. Сорвался до конца рабочего дня в этот чёртов бар, чуть ли не скорость превышал, лишь бы добраться поскорее, а всё ради одного совершенно бессмысленного вопроса, никак не влияющего на жизнь. Вот даже если бы он узнал, то что? Жить стало бы проще? Интересней? Да нет. Просто был бы очередной факт из чужой биографии. Но из биографии Венти. И почему его только это волнует? Ведь правда волнует, по-другому и не скажешь. От одной мысли, что он узнает что-то такое про Барбатоса в груди радостно колет. Может, так парня будет проще понять? Слишком уж сложный вопрос. И Венти тоже сложный, хоть и кажется элементарным. Прям как кубик Рубика. Его когда видишь первый раз, то думаешь: «ну что за детский сад, всего же шесть цветов, чего сложного-то?», а потом сутки напролёт крутишь и крутишь. Ну, кубик Рубика Чжун Ли самостоятельно ещё ребёнком собрал где-то за неделю упорных размышлений. А над Венти уже с месяц голову ломает. Ну вот, снова о нём. Хотя, нельзя сказать, что Мораксу не нравилось думать о Барбатосе. Особенно у себя дома, где ещё так свежи были воспоминания о стесняющемся парне с книжкой в одной руке и чаем в другой. Красивый. Мило так дёргает носом над своей кружкой, принюхиваясь к струящемуся ароматному пару, качает ногой под столом, иногда задевая ступнёй икру Чжун Ли, за что тут же извиняется и перестаёт вообще хоть как-то двигаться, всего на пару минут правда, а затем всё повторяется. А ещё он глазами так смущённо хлопал, когда Чжун Ли потянулся закрыть дверь, даже, дышать тогда, кажется, перестал. Хотелось сделать так ещё раз. Может быть случайно, совершенно незаметно, но оказаться чуть ближе, посмотреть чуть дольше. Снова почувствовать. Чжун Ли ещё не понял, что именно, но что-то очень вязкое и тёплое, словно смола в летнюю жару, растекающееся откуда-то из груди вниз по телу, застывающее покалыванием на кончиках пальцев и оседающее где-то внутри. И чем ближе был Венти, тем сильнее всё это ощущалось. Такой низкий, даже хрупкий на вид, кожа бледная, явно не загорает, ладони маленькие, с трудом руку жмёт Мораксу. И всё это так заметно, если близко подойти. Пока держишь дистанцию, даже внимания не обращаешь, но если её сократить, то придётся подбородок опускать. А если встать вплотную? Насколько он ниже? Насколько меньше тело, скрытое под безразмерными вещами? Жар влажным напряжением ползёт по венам. Его дурманящие ладони медленно спускаются от груди вниз, вызывая краткие судороги в мышцах. Этот омут пленит сознание, путает его, выкидывая из головы каждую чёртову мысль. Кроме образа парня с большими изумрудными глазами, обрамлёнными чёрными, по-женски длинными ресницами, так отчаянно хлопающими в своём робком смущении, вторя нежному румянцу на щеках. А если коснуться? Чжун Ли тяжело выдыхает, прикрывая раскрасневшееся лицо ладонью. Жарковато что-то в комнате. Мысли сбиваются, путаются, теряются где-то на задворках сознания, сталкиваясь друг с другом и окончательно смешиваясь. Ногой скидывает с себя одеяло, не отрывая руки от лица. Лишь бы хоть чуть-чуть жар унять. Венти. Венти. Венти. Только он? Да, будто всё остальное из головы словно веником вымели. И вокруг тишина. Разве что телефон звонит. Что? Только сейчас обращает на это внимание, медленно отрывая ладонь от глаз и поворачивая голову к тумбочке. И как раньше не заметил? Совсем в себя ушёл, в детстве такое часто случалось, стоило Чжун Ли задуматься о чём-то мало-мальски важном для его юного ума. Перерос ведь вроде. Протягивает руку, на автомате смахивая для ответа, даже не глядя на номер. Его личный телефон пара человек знает, и они уж точно без повода звонить не будут. ― Слушаю, ― голос немного хриплый, но не по-сонному, а словно ему дыхание пару минут назад перекрыли. Слегка откашливается, ловя лёгкий всхлип на том конце. ― Господин Чжун Ли! ― на всхлипе произносит женский голос, смутно знакомый Мораксу. Присаживается на кровати, чуть хмуря брови. Что-то случилось. На секунду отрывает телефон от уха, с ужасом глядя на медленно едущие буквы: «Венти (музыкант из Гильдии)». Что за чёрт? ― Э-то Люмин. ― Да, я слушаю, ― хрипотца сама собой пропадает, уступая место почти надрывному, на пару тонов выше, голосу. ― Можете приехать в больницу? ― вопрос, почти мольба, обрываемый нескрываемым всхлипом и сдавленным вздохом. Голос у Люмин дрожит, срывается на каждом слоге. ― Венти под… под аппаратом чистки крови. А я тут одна. Я просто… мне страшно. ― Конечно, я скоро буду, ― тихо, уверенно, почти каменно. Поднимается с незаправленной кровати, как в тумане ища взглядом вещи. Голова кругом идёт. Люмин шепчет в трубку что-то невнятное, всхлипывает ещё раз и сбрасывает, оставляя после себя череду бьющих по мозгу гудков. Всё как в тумане. Такое странное, болезненно непривычное чувство пустоты в голове, с которым Чжун Ли натягивает через голову кофту, застёгивает уже отваливающуюся на джинсах пуговицу и выходит из комнаты, кажется, забыв выключить лампу на прикроватной тумбочке. Венти в больнице. Эта мысль оседает в голове, занимая всё свободное место. Это потому что они встретились? Это потому что Чжун Ли спросил? Почему милому ангелочку из утренних фантазий Моракса прочищают кровь, пропуская её через жуткий аппарат с кучей трубочек? Он уже и позабыл о той притягательной пустоте в глазах Венти. Это ведь она раньше манила своей глубиной. До сих пор манит. Но, видимо, преследует она Барбатоса лишь в моменты жгучей боли и усталости, пахнущей спиртом и больничным коридором. Так стоит ли это того? Сложно сказать. Мораксу хочется разгадать эту тайну, хочется объяснить её природу и сущность. С другой же стороны, подобно древним людям, хочется обожествить, сделать культом и поклоняться, забыв о законах науки и логики. Паркует машину, как-то меланхолично, спокойно; выходит, оглядываясь по сторонам. В голове всё так же пустовато. Разве что какое-то жгучее чувство злости теплится где-то глубоко внутри. На кого только злость? Он пока не готов об этом думать. Мозгу хватает сил лишь на прокладывание кратчайшего маршрута через парковку с немногочисленными машинами к прозрачным дверям главного входа в больницу. Люмин. Блондинка в поношенной домашней кофте и явно пижамных штанах перекатывается с пятки на носок, нервно заламывая пальцы. Крутит головой, а когда натыкается на Чжун Ли, словно по струнке вытягивается, неотрывно глядя на мужчину. Наверное, будь в ней сил чуть побольше, она бы кинулась к нему на встречу. Но слишком устала. Даже не плачет уже, только всхлипывает и шумно вдыхает носом. Встаёт рядом. Моракс и не знает, что сказать, что сделать. Так и стоит напротив, тупо глядя на девушку каким-то задумчивым взглядом. Но сам не думает. Просто смотрит. Люмин тоже. Глаза у неё заплаканные, блестящие и немного покрасневшие, на нижних ресницах ещё блестит влага, всё никак не исчезающая от моргания. ― Что случилось? ― Люмин не отвечает. Всхлипывает громче, не скрывая дрожащего подбородка и заходится рыданием, пряча лицо в ладони. Бормочет что-то через слёзы, но сбивается на вздохи. Покатые плечи подрагивают особенно явно, и Чжун Ли не находит ничего лучше, чем положить на них ладони. Замирает. На секунду поднимает напряжённое от плача лицо и шагает вперёд, утыкаясь носом в чужую грудь. Не прижимается, даже не обнимает, просто стоит максимально близко, словно прячась от всех вокруг. И всхлипывает сильнее. Наверное, Чжун Ли нужно обнять её и сказать, что всё нормально. Но он этого не делает. Только пальцы на её плече чуть крепче сжимает и смотрит вперёд. ― Придурок, ― только и шепчет Люмин между всхлипами, до белезны костяшек сжимая дрожащие кулаки. Чжун Ли не знает, кому она это. На кого злится? Зато знает, на кого злится он. Так нерационально, так глупо. Но почему-то прохладное чувство шепчет, что во всём виноват он сам. Примерно через тридцать минут Люмин приходит в себя. Отходит, вытирая рукавом слёзы, и с благодарностью смотрит на Чжун Ли, кивая ему на дверь. Молча заходят, здороваясь с охранником, что пропускает их через турникет, указывая на сидения у стены, где они могут подождать врача. ― За мной скоро приедет Кэйа, наш друг, ― голос у девушки сорванный, вялый, но она старается говорить бодро и чётко. ― Вам рассказать, что случилось? ― Если не трудно, ― чувство стыда липкое и вязкое. Чжун Ли не понимает, что он сделал не так, но всё равно отчего-то злится и нервничает, расправляя складки на своей кофте. Люмин бежит по улице, с трудом вспоминая дорогу. Помнит, что храм недалеко, помнит, что это во дворе. Но где? Лишь один раз она была на той крыше, и вот уже два года как пытается забыть. Кровавые разводы на асфальте где-то внизу и лежащий без сознания Венти с рыжевато-алым отпечатком ладони на щеке. Почти спит. Только белый, как смерть. А в голове строки, присланные парой минут раньше: «Мне стоит пойти с ним». Ей стоило обратить внимание, стоило задуматься чуть раньше. Все три недели Венти ходил как пришибленный: молчал, тупо пялился на своё отражение, думал о чём-то, нахмурив брови. И совершенно игнорировал любые вопросы. Даже не пытался состроить что-то. Просто поднимал пустые глаза, смотрел пару секунд и отвечал, что всё с ним нормально. Даже оправданий не выдумывал. Она просто лезть не хотела. И вот как вышло. Какая из тебя теперь подруга, Люмин, если так не уследила? Заворачивает за угол, крепко зажмурившись. Перед глазами стоит картина прошлого, когда её вывернуло наизнанку от вида крови, ручейками разбегающейся по трещинам. Но сейчас там чисто. Только пара разводов бензина и разбитая вдребезги бутылка. Задирает голову, смотря наверх. Одна только кисть свисает. И всё же он там. Подлетает к тяжёлой двери, с силой дёргая её на себя. Поддаётся. Ступеней много, даже как-то слишком много. В эти секунды вообще кажется, что она вечность по ним поднимается. Но они всё же заканчиваются. Внезапно, девушка от такого чуть в стену не влетает, но вовремя тормозит. Люмин сама по себе не особо сильна, но сейчас с лёгкостью подтягивается, вылезая на крышу дома и пробегая по ней. Венти без сознания. Рядом, опрокинутая на бок и слегка разлитая, лежит наполовину пустая бутылка какой-то не особо дорогой водки. Разбитая внизу была явно пустой. Значит, выпил примерно полторы. Блять. ― Я, если честно, в ту секунду подумала, что он умер. Всего на секунду, но была уверена в том, что он не жив уже. Что вот он тут, ― голос дрожит от нервов, а глаза мечутся по стене больничного коридора, ― а душа его уже ушла. Но Венти дышит. Вяло, слабо, но дышит. Судя по ещё не высохшей на губах слюне был приступ. Поэтому и без сознания. Люмин падает рядом, чуть оттаскивая Венти от края и переворачивая на бок, едва приоткрывая рот: если вдруг будет рвать. На пальцы скатывается пара капель алой крови: прикусил, наверное, чудо, что не захлебнулся ей. ― Знаете, я смотрела на него и не знала, как благодарить бога, ― ртом набирает побольше воздуха. ― Он написал мне, что хочет пойти за ним. Вы, наверное, не знаете, но Бард, друг Венти, он спрыгнул с той самой крыши. Чжун Ли просто смотрит на девушку, не мигая. И чувство вины ползёт выше, сжимая пищевод и заставляя сглотнуть. Вот, что он сделал не так. Хочется прикрыть лицо руками и вскрикнуть от прожигающей злости. Но он продолжает сидеть ровно, внимательно глядя на девушку. Почему-то не может, точно не при ней. ― Люмин! ― высокий парень с яркими волосами пролетает по коридору, резко сгребая всё ещё дрожащую подругу в объятия. Видно, что он сам взволнован, один глаз, отливающий холодным голубым, немного влажно блестит, второй же, с широким дрожащим зрачком, подёрнутый пеленой и расфокусированный, дергается в нервном тике. Тот самый Кэйа, если Чжун Ли правильно понял, целует Люмин в макушку раз пять, гладя её спутанные волосы немного трясущимися руками. ― Солнце, ты как? ― Нормально, ― не нормально. Слышно по тону, совсем уж сбитому и невнятному. Но Люмин расслабляется в знакомых руках, в ответ обнимая парня. ― Господин Чжун Ли вот приехал. ― Спасибо вам, ― почти шепчет Кэйа, ласково проводя от затылка до щеки, отрывая голову девушки от своего плеча. ― Солнце, ты устала, поехали к Дилюку, хорошо? Отоспимся у нас там, ладно? Дилюк чай заварил, он вкусно заваривает, ты помнишь, ― Люмин смотрит на него с секунду, моргая пустыми глазами, а затем снова всхлипывает, пряча лицо в изгибе шеи парня. ― Всё хорошо, всё нормально, господин Чжун Ли останется здесь, а мы приедем попозже. Купим Венти его любимых яблок потом, ― от имени девушка вздрагивает, срываясь из всхлипа на приглушённый крик. ― Донесу тебя, ладно? Там такси на улице, за пять минут доедем. Помнишь, как на втором курсе я, ты и Дилюк ночевали в той квартире? Хочешь, снова так втроём ляжем спать? Кэйа медленно, словно ребёнка, поднимает Люмин на руки. Та, наверное, и протестовала бы, но уже слишком вымоталась эмоционально, так что тупо утыкается лицом в мягкую толстовку, сжимая пальцами её ткань, и лишь иногда подрагивает, шумно шмыгая носом. Альберих кивает Чжун Ли, то ли прощаясь, то ли благодаря, и продолжает шептать Люмин что-то про ночёвки и сон, удаляясь к выходу. Чжун Ли лишь смотрит ему в спину, совершенно теряясь в собственных чувствах. Коридор пуст, только охранник переключает каналы на небольшом телевизоре над регистрационной стойкой. Что-то про погоду и пробки на дорогах этим утром. Всё пролетает мимо ушей. Моракс смотрит и не видит, слушает, но не слышит. Не думает, не осознаёт, не анализирует. Только чувствует, чувствует, чувствует. Что-то едкое, болезненное, жгучее. Полыхает в груди, бьёт по рёбрам и давит на солнечное сплетение. Горячее, но не как тот утренний жар. Тот грел, будоражил, разгонял. А сейчас чувство, словно кровь по венам разносит по клеткам не кислород, а битое стекло. Как приглушить? Как облегчить? Дрожащие руки, упирающиеся локтями в колени, прикрывают лицо, позволяя лбу опуститься в ладони. Хочется кричать. Но кричать получается только внутри. Словно нет сил открыть рот. Но внутри тоже громко ― заглушает даже ворчащий телевизор. Закусывает плотно сжатые губы. Треснули, капля крови металлическим привкусом упала на кончик языка. Это же чувствовал Венти, случайно до крови закусывая себе щёку во время приступа? Кусает ещё. Мерзко. Не хочется быть собой. Может, кем-то другим, но точно не Чжун Ли. Хотя бы на пару минут, хотя бы на мгновенье. Просто без этих чувств, без этого беззвучного крика в голове. Чтобы снова думать, мыслить, размышлять, существуя лишь в своей крохотной вселенной без всякого контакта с внешним миром. Квартира с просторной гостиной, спальной комнатой и пахнущей освежителем воздуха ванной; рабочий кабинет, заваленный бумагами и ручками, кажется, впитавшими аромат кофе и недосыпа; тихий, но исполнительный Сяо, племянник директора «Рекс Ляпис», не очень умело, но очень старательно делающий всё и даже немного больше. Его мир таков: там контракты, строки финотчётов, рукопожатия и отточенная вежливость. Но что-то во всём этом ломается и хрустит, рассыпаясь на мелкие кусочки. Картина, которую Сяо поставил в кабинете прямо на пол у бокового столика, пока стесняясь увозить к себе в отель; подарочный пакетик мондштадского чая, так и оставленный на столе рядом с чайником; книга, лежащая на тумбочке у кровати, всё ещё не открытая, но рассматриваемая вечерами. И его образ. Венти так гармонично-негармоничен в этом мирке. Он не лез туда, Чжун Ли сам пригласил, впустил и закрыл за его спиной дверь. Вот только Барбатосу тесно. Он оглядывает это крохотное пространство, фыркает и расправляет крылья, снося все стены. Он не хочет ломать, он хочет показать что-то новое. Это чистое, невинное и даже детское желание: «Эй, смотри, вот что ещё есть!» И правда. Сначала оно впечатляет. Что-то новое, непонятное, манящее. Но Чжун Ли не привык, что он не в своём гнезде, где изучать можно бесконечно долго и неспешно. Он в огромной реальности, на бешеной скорости несущейся вперёд и вырывающей из рук пособие по выживанию. Сам учись, прямо на ходу. И вроде ведь получалось. Да, летят по дороге, прижав газ к полу, но что тут сложного, если дорога прямая? Просто разговаривай, просто спрашивай, просто играй на фортепиано. Что, привык? А ведь дальше виражи. И всем плевать, что скорость не сбросить. Вот и всё. Летишь в кювет, зажмурившись и смакуя кровь на уголках губ. А перед глазами парень с двумя косичками, отпивающий из кружки. Чёрт, почему ты навечно не можешь остаться на этой кухне? Просто сидеть там, болтать про всё подряд и заставлять чувствовать что-то приятное. Но нет. Венти другой. Будь всё так просто, не было бы никакого интереса. Моракс прячется в своём мирке, Барбатос ― в огромной реальности. И как только можно быть вместе? ― Мистер? ― поднимает глаза на подоспевшую медсестру в белом халате. Красивая молодая девушка с такими взрослыми уставшими глазами. От неё пахнет кофе и физраствором, но смотреть на неё всё равно приятно. Мягкая какая-то будто. ― Вы кем приходитесь парнишке? ― Я, — на секунду теряется, не зная, что ответить. А кем? Вопрос-то хороший, жаль, нет сил размышлять, ― друг. ― Ясно, ― кивает медсестра, глядя в бумаги в руках. ― Ладно, семьи у него нет, так что друг вполне подойдёт. У мистера Барбатоса интоксикация, очень сильная. Чудо, что он вообще живой доехал, если бы не девушка, вызвавшая скорую… а, впрочем, не важно, ― больно бьёт. В словах ведь нет ни злого умысла, ни желания обидеть, только сухие факты. Но нервы всё равно натягиваются до треска. ― Сейчас он спит, после эпилептического приступа это нормально, да и после такой интоксикации. Мы его положили под капельницу, думаю, к вечеру уже придёт в себя, ― замолкает обводя Чжун Ли взглядом, как бы оценивая его способность здраво мыслить в данный момент. ― В чём, в общем-то, вопрос: будем ли мы переводить мистера Барбатоса в наркодиспансер. ― Я не могу за него решать, ― и правда так считает. Венти умный, он сам решит, и явно не примет помощи вот так просто, тем более, насильно ему оказанной. ― Это понятно, нужна будет его подпись всяко, ― кивает девушка, мягко улыбаясь. Такая уставшая на вид, будто лет на десять старше, чем есть на самом деле. ― Но Вы могли бы с ним поговорить об этом, если считаете нужным. ― Не думаю, ― уже поговорил. Спросил эту глупость, и вот оно что. А в прошлый раз Венти вообще сбежал. Так может Чжун Ли стоит поменьше говорить? Достаточно мыслей. ― Я могу сейчас к нему зайти? ― Да, но только он спит, ― кивает девушка, тем не менее, тут же поворачиваясь, начиная показывать дорогу к нужной палате. Чжун Ли благодарен ей. Потому что сам не смог бы ответить на вопрос, зачем ему сейчас видеть Венти. Тот ведь даже посмотреть на него не сможет. Так почему? Но мозг отказывается думать. Просто иди и всё тут. Слишком непривычно. ― Он здесь, только не долго, а то мне влетит, что пускаю не в часы посещения. Чжун Ли не отвечает. Заходит внутрь, тихо прикрыв за собой дверь. Тут темно, едва только фонарь за окном освещает палату, зловеще поблёскивая металлом на крючках капельницы. Та возвышается над кроватью, словно смотря на спящего. По трубочке, капля за каплей, стекает лекарство. Может, выводят токсины, может, восстанавливают солевой баланс. Чжун Ли вообще не интересно, лишь бы работало. Проходит к койке, напрягая зрение. Настолько бледный, что почти сливается с одеялом, и только яркие волосы, влажные, а от того немного блестящие, очерчивают тонкое лицо, подёрнутое беспокойным сном: радужки под веками мечутся, губы что-то вяло шепчут, нос немного дёргается от резких вдохов. И даже в таком состоянии, когда кожа рябит сероватым, когда царапины на щеке залеплены пластырем, а здоровье поддерживается капающим прямо в кровь раствором ― он всё равно дышит жизнью. Тяжёлой, болезненной, ранящей до криков, но настоящей. И всё так же красив. Нет, красота тут не при чём. Венти притягателен. Именно так. На него хочется смотреть, его хочется вдыхать, слушать, касаться. И думать о нём. Так много, как только получится. Чтобы его, возможно, романтизировано-невинный облик стоял перед глазами, чтобы чарующий голос звенел в ушах. Чтобы Венти просто был. И даже сейчас, просто находясь в своём дурном сне, просто лёжа на койке с закрытыми глазами, он уже вызывает успокоение, гася бушующий внутри пожар жгучей вины. Не говорит, не смотрит даже, но одним своим видом умиротворяет. Чжун Ли трепещет. Словно ребёнок, собирающийся стянуть конфету со стола до обеда. Наклоняется, медленно, осмотрительно. В чём дело, никого ведь тут нет? Но побороть себя не может. Лишь стыдливо прячет глаза, сверля ими подушку. Что он делает? Но мозг вновь не думает. Вакуум и пустота. Не сказать, что неприятно, если честно, просто незнакомо. Упирается лбом в чужое плечо, втягивая воздух. Пахнет медикаментами и мылом. Голубые волосы щекочут лицо, но Чжун Ли не отстраняется, только чуть поднимая подбородок, ведя нос по тонкой шее. И снова жар, но сейчас он куда мягче, нежнее. И не такой вязкий и тягучий. Он греет, лечит, обволакивает. Хочется так и стоять, уткнувшись носом в изгиб чужого тела. Но ведь нельзя. Нужно поехать домой, переодеться, а потом снова в свой офис, обратно в крохотный мирок, держащийся лишь на надежде, что болезненно-бледный парень останется в нём навсегда.