Enchanté

Простреленное плечо целители залечили ему в мгновение ока, но Тесей по привычке берег правую руку, и оттого каждое движение — оказывается, уже без боли — было чудесным, как в первый раз. Свобода и жизнь работали не хуже эйфорийного эликсира, и солнце было новорожденно светлым, а Париж — лучшим городом на земле. Брусчатка магического квартала звенела под ногами, и он сейчас смог бы пустить десяток патронусов в форме всего живого на земле, только дайте палочку. Когда полковник зачитал их взводу сообщение о перемирии, Тесей чувствовал себя иначе. Сначала, кажется, не поверил и он, и остальные, солдаты сгрудились вокруг стола с аппаратурой, и связист поймал сигнал из Парижа, с Эйфелевой башни шло повторяемое по кругу сообщение: одиннадцатого числа, в одиннадцать часов, перемирие. Все кончилось. Наступление отменено, латать подорванный окоп уже не надо, все кончилось, в одиннадцать часов. Может, где-то там и была радость, но до неё не дошёл черёд, Тесей вернулся в землянку и просто заснул, проспал тогда чуть не целые сутки. В последний раз он мог так спать четыре года назад, пока «Пророк» перепечатывал магловские новости, а министерство гудело от споров. А потом были сообщения о тысячах погибших в Европе, новыми заклятиями звучали слова: Монс, Арден, Марна, и двери в кабинет министра чуть не рвали с петель возмущённые его нейтралитетом. — … не отдаёте себе отчета в том, чем чревато прямое вмешательство! — Голос Эвермонда дрогнул, но оставался властным. — Я не могу запретить ни одному гражданину этой страны встать на ее защиту, но как министр магии я запрещаю это делать с палочкой в руках. Ему ответила тишина, собравшиеся пытались взвесить услышанное. Потом Тесей выступил вперед и молча протянул министру свою волшебную палочку. Трэверс сверлил его яростным взглядом, всем своим видом приказывал проваливать отсюда немедленно, но Тесей остался стоять. Начальник взял его палочку и махнул своей: на запястье Тесея щёлкнул адмонитор. — Скажешь маглам, это сувенир от семьи. Никакой магии, пока не вернёшься. Было бы лицемерием думать, что Тесей не пожалел: пожалел буквально за дверями министерства, когда понял, что на улице ливень, а он не может ни трансгрессировать, ни наколдовать себе зонт. А потом был пункт приема добровольцев, и тренировочный лагерь, где он чуть не провалил все в первый же день, не имея представления о Шерлоке Холмсе, Мэри Ллойд и том, как включается радио. Он смеялся над собой вместе с остальными, и в конце концов этот смех и спас дело. Его полюбили за юмор и все его неведение об очевидных вещах принимали легко, как ещё один повод для любимой шутки: ну как же, наш таинственный друг рос то ли на луне, то ли в фэйрилэнде! Трэверс навестил его накануне отъезда в Европу. В шинели поверх бального костюма он смотрелся даже не слишком нелепо среди вперемешку одетых в форму и штатское добровольцев с деревяшками вместо настоящих винтовок на плацу. Они поговорили, сухо, о неважном. Трэверс напомнил, что помощи со стороны министерства не будет никому из сдавших палочки добровольцев, но пообещал поддерживать связь и с каждым своим словом сердился все больше. Тесей знал его достаточно долго, чтобы правильно понять эту злость. — Не беспокойтесь за меня. После мракоборческого теста на выносливость маглам не найдётся, чем меня удивить, — лёгким тоном сказал он. Трэверс шумно втянул носом воздух. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, юноша. — Мне не пятнадцать. — Юноша значит «Юродствует, но шустрый»! Ты до старости будешь юношей. Если доживешь. — Начальник посмотрел на него ещё свирепее и буркнул: — Береги себя. Сберёг. После объявления перемирия полк направили в Руан, ожидать переправы в Британию, и краткое письмо от Трэверса напомнило, что палочка будет возвращена ему только по прибытии в границы отечества. Своё обещание помочь начальник сдержал: Тесею в тридцать второй демобилизационной группе полагалось бы ожидать возвращения невесть сколько, но через пару дней по прибытии в Руан полковник вызвал его и сказал, что в ответ на запрос некоей фабрики «Аврора» ценнейший работник Т. Скамандер будет отправлен домой еще в декабре. Было ли это тоже результатом вмешательства Трэверса или благосклонного отношения к нему нынешнего начальства, но Тесей вдобавок к этим новостям получил недельное увольнение и отправился посмотреть на Париж. Всего через пару недель он сможет вернуться домой, но сегодня тоже было возвращение: к магии, и просто смотреть, как ожившая статуя приглашает его в Place Cachée, на волшебные витрины и на поварские чары кулинаров в первом попавшемся ему ресторанчике уже было здорово, и он не ел ничего вкуснее и нигде не видел женщин красивее. Взгляд то и дело возвращался к одной. Она сидела за столиком напротив и читала, закинув одна на другую стройные ноги, вся — белокожая свежесть и округлые изгибы в острой оправе угловатой шляпы и каблуков. Будь у него палочка, Тесей бы левитировал на стол перед девушкой букет цветов из соседней лавки или трансфигурировал салфетку во что-нибудь эдакое, но все это было невозможно. Оглядевшись, он незаметно выдернул из зачарованной клумбы неподалеку несколько незабудок, завернул их в газетный листок и метко бросил эту цветочную гранату на стол перед прекрасной незнакомкой. Вздрогнув, она оторвалась от книги, приоткрыла пальцами бумажный комок и, подняв глаза от цветов, поискала взглядом бросившего. Когда их глаза встретились, Тесей улыбнулся. Девушка отделила от комка цветов один и осторожно заправила его в прическу, вскинув к волосам обе руки, знающая обо всех обращённых на неё взглядах и лучезарно очарованная собственной красотой. Сочтя этот жест за приглашение, Тесей подошел к ее столу. Его французского хватало на то, чтобы быть понятым, но над его акцентом смеялся весь госпиталь («надо как мурлычаший кот, с удовольствием, ты как будто харкнуть пытаешься!»). А ее хотелось впечатлять, и со всей возможной кошачестью Тесей сказал: — Мадемуазель, позволите составить вам компанию? Незнакомка пододвинула к нему свободный стул кончиком туфли. — Вы меткий стрелок, — сказала она, указав взглядом на незабудки. Да. — Годы тренировок не прошли даром. Я в школе играл в квиддич, — ответил он и представился: — Тесей Скамандер, охотник. Мерлин, он ведь увидит следующий чемпионат!.. Девушка наклонилась к нему, оперлась подбородком на сплетённые пальцы. — И какой же вы охотник, хороший? — Не слишком. Иначе был бы спортивной звездой и вы узнали бы меня в лицо. Она окинула его приятно долгим взглядом. — Кое-что я все же узнала. Вы англичанин, помогали les non-magiques и никогда прежде не были в Париже. — Как вы догадались? — Иначе вы знали бы, что здесь самый невкусный кофе в городе. — А где самый вкусный? — Le Kaléidoscope, — громким шепотом ответила незнакомка, и что же еще ему оставалось? — Самый вкусный кофе в обществе самой красивой девушки в лучшем городе мира — прошу, не отказывайте! Она улыбнулась и с кокетливой гримаской допила свой невкусный кофе, поднялась из-за стола. — Я свободна завтра в четыре. — Постойте, как ваше имя? — Винда. Это правда звучало как ветер, шелест жизни вокруг, когда нет больше выстрелов, и все дышит, и ты тоже, дышишь несмотря ни на что. Тесей хотел сказать, что рад знакомству, но в этом Винда вряд ли сомневалась и трансгрессировала, не прощаясь. Тесей ещё немного посидел, любуясь улыбающимся полумесяцем ее помады на пустой чашке, потом вернулся в неволшебный Париж и направился к своей гостинице, пешком. Это было приятно: идти. Не бежать от или к, не рваться успеть к назначенному сроку, просто идти. — Скамандер! Тесей обернулся на оклик и обнаружил Риччи Блэка, капрала из его полка. — Старина! — Риччи обнял Тесея, радуясь так, словно не видел его годы. Они обменялись в мирные времена просто вежливыми, а теперь главными вопросами («Здоров? Что слышно из дома?»), а потом Риччи спросил: — Ты свободен сегодня? Так идём, я познакомлю тебя с моей Дафной! Зван к обеду, никого ты не стеснишь, ее старушка только рада будет с живыми людьми поговорить после этих ее привидений. Они свернули с бульвара на улицу поуже, обходя ямы на развороченной взрывами мостовой. Дома по сторонам были изрыты выбоинами после обстрела, как оспинами. — Они чудом выжили, — рассказывал Риччи. — Чертова фрицева пушка стреляла чуть не с другого конца света, народ думал, диверсанты или вообще какая-то дьявольщина. Ну ты знаешь мадам Певерелл с ее суевериями! А Дафна говорила, взрывом убило троих соседей, а на ней ни царапины не осталось. Бог сберёг нас обоих. Или она правда колдунья! — Он прижал руку к груди, где под рубашкой, как знал чуть не весь взвод, был подаренный прекрасной Дафной талисман. — Останешься на свадьбу? Шафером будет Дик, а ты приходи гостем! — Если не отправят домой до того, буду рад. Они подошли к узкому и высокому домику в два этажа, Риччи отстучал по линялой голубой створке весело нетерпеливую дробь и крикнул: — Это я! Открывать не торопились. — Дафна убежала в лавку, а старушка не слышит… Мадам Певерелл! Впустите своего внучатого зятя! — Не ври, ты же офицер! — с комичной серьезностью напомнил ему Тесей, и Риччи засмеялся и, снова задрав голову к окнам, поправился: — Почти внучатого зятя! В ответ из соседского дома их сварливо призвали не драть глотку в порядочном районе. Улыбаясь, Тесей поднял голову к окнам. Неяркое осеннее солнце пригасило набежавшее облако, и стало видно, что в комнатах на втором этаже горит свет. Хозяева дома, значит — почему тогда не открывают пришедшему в назначенное время гостю? Риччи застучал по двери уже неприлично громко. — Дафна! Мадам Певерелл! Снова нет отклика. Тесей не знал, картина какого именно ужаса встала сейчас перед глазами у Риччи, но тот бешено ударил в дверь плечом, и ещё раз, хлипкий замок не выдержал, створка распахнулась, и он бросился внутрь под негодующий вопль кого-то из соседского окна. Тесей — за ним, стискивая пустой карман по не выбитой за годы войны привычке, пусть палочки там и не было. Дверь, он заметил, была заперта на сорванный их вторжением засов, изнутри. — Дафна! Сумрачные комнаты по сторонам лестницы, бегом наверх, на свет… Она лежала на полу, раскинув руки, мигающее пламя газовой лампы под потолком отражалось в ее неподвижных глазах, длинные светлые волосы — озеро золота вокруг головы. Безмятежная, красивая, как на том фотоснимке, что Риччи пронёс с собой через войну. Тесей думал, что не увидит больше ничего, что могло бы тронуть его за живое, не после тонущих в грязи тел и воздуха, обратившегося ядом, но эта полудетская, умоляющая растерянность на лице Риччи, не способного поверить в то, что он видит сейчас — это было мучительно. Он не сразу заметил в глубине комнаты второе тело — должно быть, мадам Певерелл. Пышная чёрная юбка задралось, непристойно оголяя ногу, голова свесилась на грудь, и на вышитом блестками платье — пятна рвоты. Нигде ни крови, ни следов борьбы. — Не трогай ничего, не трогай! — Тесей силой оттащил Риччи в сторону. — Нужно врача, полицию, быстро! На улице он поймал первого встретившегося мальчишку, сунул ему все нашедшиеся в карманах деньги и велел бежать в полицейский участок, а сам вернулся в дом и втолкнул Риччи в тесную кухню. Пахло какими-то благовониями и пылью, но в каждом вдохе Тесей боялся ощутить другой, знакомый запах, и разум протестующе щетинился единицами: одиннадцатого, в одиннадцать, все кончилось, смерти больше не может быть, не должно! В граненом графине с треснувшее пробкой было что-то нужного цвета и запаха, и Тесей протянул Риччи стакан. — Выпей. Это было немагическое Обливиэйт, необходимое, но Риччи отталкивал его руку, как капризный ребёнок. И это тоже было знакомо: когда мир становится настолько чудовищным, что даже глотком виски не хочешь пускать его внутрь. Тесей вспомнил сегодняшнее счастливое утро разом со стыдом и завистью к себе прежнему и на секунду почти пожалел, что встретил Риччи и потерял эту чудесную эйфорию жить. Наконец явившаяся полиция и медик осмотрели погибших и отказались сообщить о сделанных выводах: требуется вскрытие, следственные изыскания, много работы... — Вам сообщат, — сказал офицер, записав их имена. Тесей отвел Риччи домой, где благословенный виски наконец подействовал и тот провалился в сон с готовностью, как будто сознание его только и ждало повода угаснуть. Тесей остался сидеть у окна. Спать не мог, думал о случившемся, память как будто заполняла министерский пергамент с отчётом. Окна и дверь закрыты изнутри. Если нет черного хода, значит погибшие были дома одни. Почти догоревшие свечи и лампы, зажженные, должно быть, ещё накануне, на полках — гадальные карты, какие-то фигурки и другая атрибутика медиума. Пустой стол. В комнате — никакой еды или напитков, да и в кухне Тесей не заметил приготовлений к обеду с заранее приглашенным Риччи. Пена на губах мадам Певерелл и безмятежное лицо Дафны. Ни крови, ни видимых ран. Они погибли вместе, но от разных причин. Тесей не был медиком и до сего дня видел только смерти очевидно насильственные. Остановка сердца и прочие болезни, магические и нет, к этому не относились, но мертвых, похожих на Дафну, он видел, именно будучи мракоборцем. Тела, неживые по неведомой причине, потому что в них здоров каждый дюйм. Для магла это звучало бы загадкой. Для Тесея, да для любого хогвартского пятикурсника, уже знавшего о непростительных заклятиях, это звучало как ответ. И если он прав, то почему неволшебница оказалась убита Авадой Кедаврой? Он понимал, что просто прячется в своей логике от сочувствия, от воспоминаний о рассказах про счастливое будущее с домиком в Бретани и любимой девушкой рядом, которыми Риччи делился со всеми, кто слушал, и которые теперь ушли навсегда. Как погибшие солдаты, умершие давно, но ушедшие безвозвратно только одиннадцатого, одиннадцатого, в одиннадцать, когда под цифрами потерь подвели черту. Некого искать, некому мстить, утешения не будет. Но не в этот раз. В этот раз он может искать. И найти. И отомстить. Через эту мрачную Триумфальную арку сознание ускользнуло в сон, но напоследок Тесей подумал о другой цифре: «Я свободна завтра в четыре».