Да восстанет Империя.

      Опадаю на колени, не в состоянии закрыть очи, будто сам страх холодными бледными пальцами держит веки, не позволяя тем опуститься. Руки трясутся, чувствую это даже в таком состоянии, когда взор прикован лишь к одной точке, а тела своего видеть не могу. Ощущаю коленями что-то липкое. Угораздило же свалиться именно в лужу чьей-то крови. Та все растет, расширяется, расползаясь все ближе к стенам длиннющего коридора. Новых, недавно сотканных бардовых ковров уже не видать, на их мести лишь многочисленные ошметки чьих-то ног, рук, волос, утопающих безвозвратно под поднимающимся уровнем кроваво-красной реки.       Мои уши не слышат ничего, в них стоит дикий гул, звон, перекрывающий отдаленные истошные вопли, пронизывающие раскаленный воздух, разрывающие легкие на части только лишь своей вибрацией. Не могу кричать, рот не открыть, я словно статуя, застывшая на месте. Понимаю, что это все – иллюзия, обман, кошмар, из пут которого мне не дано выпутаться, да ничего с этом поделать не могу, даже пальцем шевельнуть. Делаю глубокий вдох, как только ощущаю уровень ледяного кровавого месива уже на уровне своих бедер, вновь пытаюсь сделать рывок. Бесполезно. Меня будто пытаются потопить здесь и сейчас, как свидетеля того, чего не должна была узреть, чего не должно было произойти.       Голоса усиливаются, множатся. Бесконечные и бесчисленные вопли смешиваются в адский хор, будто демоны пляшут над телами убитых Кровавой ночью. Слышу свой собственный крик, но мои уста закрыты. Звон в ушах набирает силу, перед глазами мутнеет, а уровень кровавой реки уже достигает моей груди, заставляет «каменную» кожу покрыться мурашками от ощущения разницы температур горячего воздуха и ледяной «воды» в реке.       В дальнем конце коридора замечаю темную фигуру. Я не уверена даже сейчас, что это правильно называть концом, поскольку ни до одного из концов этого коридора моему взору пока не удалось добраться, те будто утопали во тьме, а где-то там, вдалеке, кто-то кричал от боли и отчаяния. И их было очень много толпы молили о пощаде и так же толпы заходились в своем последнем вопле, прежде чем затихнуть навеки и оказаться по ту сторону Границы. А еще была темная фигура. Высокая, худощавая, с чем-то длинным на плечах. Так много раз мне уже приходилось ее разглядывать, что сознание дало возможность предположить однажды, что то была имперская накидка, даже если и покойным Императором фигура являться не могла, в этом я была уверена. Пронзающий взор побуждает вздрогнуть, стоит только незнакомцу обернуть свое лико ко мне. Не вижу, не могу разглядеть, слишком темно, только лишь очи зияют кровавыми огнями средь тьмы ночной. Очи, подобные тем, коими смотри Граница на того, кой посмел ее оставить. Он – Граница. Или он служит напрямую Границе. Подобно Первому. Только вот, у Первого очи не кровью налиты, а светом. Полная противоположность, будто совершенно другая полярность того, что земные называют двумя сторонами медали. Иногда мне кажется, что я могу наконец что-то в этом понять. Иногда – нет. «Он смотрит на меня так, как смотрят порой древние Боги на свои творения: с надменной усмешкой и горделивым сочувствием». Именно так сказал бы Фронс Гаронтьен, если бы оказался бы на моем месте.       Чувствую, как что-то или кто-то безжалостно хватает меня за лодыжки. Ледяные пальцы впиваются в кожу, чувствую, как больно становится, но пошевелиться не могу. Ухожу на дно за считанные секунды, стоит только дернуть. Пол уходит из-под ног, будто того там и не было. Перед глазами кровавые виды сменяются непроглядной тьмой.       Не хватает воздуха, открываю резко веки, вскакивая на ноги. Тут же открываю окно. Не могу дышать. Печет в груди, легкие будто забыли, зачем их мне дали. Страх. Каждый раз, всего на пару секунд. Я никогда ничего не боялась, даже собственной смерти. Мне позволили наблюдать. С самого рождения. Теперь я боюсь его. Того, кто должен был являться во снах к ней каждую ночь, а за место этого навещает меня, ставит на колени и взором пугает казнью, не произнеся ни слова. Но дитя спит спокойно. И когда я стала настолько жертвенной?       Если бы не мое врожденное равнодушие к происходящему вокруг, пожалуй, я бы уже очень давно сошла с ума, засыпая и просыпаясь под голоса в голове. Мне однозначно не стоило помогать ей, не было необходимости лишать ее памяти о прошлой жизни, но тогда... Тогда она кричала бы каждую ночь, а мне было бы труднее уснуть. Да, наверняка, мне не стоило помогать ей, ведь, отчасти это делалось и для моего личного комфорта. Избавление девчушки от кошмаров и голосов в голове означало бы для меня спокойный сон и более-менее упрощенный процесс воспитания. Правда, воспитывать никого я не намеревалась. Это не моя цель, не моя обязанность. Я – не родитель, и сомневаюсь, что когда-либо могла бы им стать. Шаманом – возможно. Родителем – никогда. Тем не менее, практически вся жизнь ребенка стала в первые пятнадцать лет жизни на Земле зависеть от меня, да и этой отчего-то вздумалось звать меня матерью. Какой же вздор. Придется еще не раз убеждать ее в обратном.