Да восстанет Империя.

[Определения в конце части.]       - Что-то не так? - отрываю взор от книги, которая, в общем-то, оказалась не очень то и интересной для меня. Люди на Земле пишут порой такую ересь, что со временем мне стало казаться, что в их умы и души обеспокоены лишь деньгами, совокуплением и славой.       - А? - рыжевласый молодой человек вздрагивает от неожиданности поступившего в его сторону вопроса, обращает внимание на меня, однако, смотрит взглядом таким, будто до сих пор не замечал чужого присутствия.       - Ты снова рассматриваешь свой шрам, - возвращаюсь к книге, пытаясь тут же отыскать строку, на которой остановилась доселе. – Прошло уже четыре года. До сих пор не можешь смириться с произошедшим? – не сказать было, что я особо была обеспокоена этим. Ему нужно жить дальше. Ничего уже не исправишь, как бы сильно того не хотелось.       - Нет, я просто... - восемнадцатилетний молодой человек упирается ладонями в подлокотники кресла, поднимается на ноги, отталкиваясь от них, делает шаг навстречу. – Я просто задумался о том, что бы сказал он, если был бы рядом сейчас. Как отреагировала бы мать, узнав о моем поступлении в колледж... - паренек делает небольшую паузу, а я просто молча даю ему закончить мысль. Уж кто, а он этого заслуживает. – Что же, этого мы уже никогда не узнаем. К сожалению.       - Тем не менее, ты знаешь, что я за тебя рада, - тут же вставляю, напоминая, что все еще здесь, как и на протяжении всех прошедших четырех последних лет.       - Да ладно тебе, не строй из себя любящую мамочку! Я знаю, что тебе все равно, что с нами станет, - рыжеволосый усмехается, встречается с моим взглядом, но не получает улыбки в ответ.       - Балбес ты, Сервай. Все тебе шуточки, - вздыхаю, поднимаюсь на ноги. Говорю так, а сама, ведь, осознаю, что это лишь защитная реакция от всего того, что навалилось на него, от всех тех мыслей, что каждую ночь терзают его. Откуда знаю об этом? Они терзают каждого из нас. С того самого момента, как мы появились на земле. Кошмары, сны, что воспроизводят кровавые события, свидетелями которых стали дети, теперь лишенные семей и родины вовек. Больше всего страдает Эйнар. – Когда ты уезжаешь?       - Завтра на рассвете. Вещи собрать осталось? – как бы между прочим замечает он, разворачивается к двери, но не уходит, замирает на месте. Знаю, что его что-то волнует, что-то, о чем не так просто спросить.       - Да, я задумалась об этом. Это облегчило бы ей жизнь, - мне известен вопрос заранее, мы не раз обсуждали это наедине, поздним вечером, сидя на кухне, покуда Эйнар отправлялась читать земные сказки вместе с хозяйкой квартиры, или же ранним утром, когда все собирались по делам, а рыжеволосый паренек задерживался на несколько секунд на пороге квартиры, как бы намереваясь о чем-то спросить, однако, каждый раз дожидаясь поступления ответа без озвучивания вопроса.       - Ты знаешь, что я все еще против. Никто не знает, что произойдет в ее голове, если, вдруг, возникнет необходимость вернуться, - говорит, так и не обернувшись. Скрывает эмоции, будто я не знаю, что у каждого есть слабости. – Ты... Ты лишишь ее единственных воспоминаний о ее родителях! – резко оборачивается, но не смотрит в глаза, мечет взор из стороны в сторону, поняв наконец, что слишком сильно повысил голос.       - Пора спать, - не желаю спорить, объяснять в очередной раз. Упрямство Дарая передалось и его сыну. Не удивительно. Порой мне кажется, что этот паренек – идеальная копия покойного отца. Кажется. Да уж, Сервай прав. Мы никогда не узнаем наверняка. Даже сейчас, по прошествии четырех лет, я все еще не уверена, что мы сумеем возвратиться. Не сейчас. Не представляю и не хочу представлять, что творится на Границе. – Я не сотру ее воспоминания, ты знаешь. Я лишь... Как там говорят здешние? «Блокирую» их? Да, пожалуй, именно так. А что будет по возвращению... Будем решать по возвращению.       Короткий кивок в ответ. Завтра на рассвете рыжеволосый паренек соберет вещи, взвалит на спину рюкзак и покинет нас практически на десять лет. Двумя вечерами позже я подмешаю ей в чай порошок из лепестков кадупула. Того самого. Я успела сделать его за пару часов до того, как мы покинули Империю. Кошмары покинули ее. Дитя спит спокойно отныне.       Зачастую меня посещает ощущение, что на Земле абсолютно все происходит совершенно иначе, нежели на Границе. Впрочем, меня это мало заботит. Если мне и уготовлена смерть в этой темной квартирке посреди шумного квартала, то так тому и бывать. Я не привыкла противиться судьбе, какие бы подарки, аль оскорбления она мне не преподносила. Стоит заметить, что ни тех, ни других мне получать не доводилось. Я наблюдатель, не более. И всегда им была. Без права вмешиваться в перипетии событий и путаницу имен и заголовком в ежедневной газете, которую зачем-то решила недавно выписывать эта девка. Да, именно «девка». За последние года она превратилась просто в ураган эмоций, чувств, захватывающих, по ее мнению, историй и щепотки конфет с клубничным вкусом. Вкусы на Земле тоже совершенно другие. И время.       Кажется, время движется здесь настолько быстро, что порой мне начинает казаться, что, как и большинство местных, до сотни лет я не доживу. Что не сказать о ней. Принцесса цветет и пахнет. Ярко улыбается, краснеет, стесняется и прячется за огромным цветком, покуда я жую уже потерявшую вкус жвачку и с полным равнодушия взором наблюдаю за игрой в догонялки тринадцатилетней ребятни, решившей, что холл торгового центра – подходящее для того место.       Мне плевать, что с ней будет. Плевать, что будет со мной. Я наблюдаю, запоминаю, записываю. А еще вижу сны. Снова. Небольшой перерыв в пять лет дал было в моем разуме зародиться надежде, что последствий не будет и цены за «игрища» с памятью девчушки мне платить не придется. Похоже, надежда – лучшее, что могло зародиться в моем разуме до нынешнего момента, ибо с нескольких последних ночей в него закралось мерзопакостное чувство страха и ощущение собственной загнанности в угол. Ну здравствуйте. Время пришло. Сны, с коими распрощалась девчушка в голубом платьице, измазанном кровью покойных родителей, теперь решили нагрянуть обратно спустя некоторое время. Только теперь ко мне, как плата за проявленную милостыню, за чужое исцеление.       Граница такова. Каждый платит по счетам, даже здесь, на земле. От нее не скрыться даже в других мирах. Меня могут назвать сумасшедшей, но я ощущаю ее, Границу, не как нечто само собой разумеющееся, а словно абстрактную сущность, слышу тихие шаги, чувствую спиной принизывающий до самых костей взор ее мрачных бездонных очей. Пожалуй, по людским меркам она могла бы быть сравнима с Бездной. Кажется, кто-то из известнейших бардов аль писателей Империи писал об этом, упоминая возможность того, что и та, и другая могут на самом деле оказаться одним и тем же, поскольку обеим свойственна замкнутая безграничность. Я не особо уверена относительно логичность последнего определения, однако, другой писатель и ученый, кажется, это был Фронс Гаронтьен, описывал реалии Границы немного проще, в частности, для не самого образованного большинства населения Империи: «Да обогнул тогда Землю шар, похожий на солнца формою, но не яркостью своей, да защитил он ее от темной напасти, да породил он сущности Хранителей, что стерегут Границу от любознательности земных созданий, а тех стерегут от ужасов мертвых миров[1]. И в мире, кой породил шар тот границами своими, зародилась Империя на клоке земли живой, да стал народ Империи той отныне и во веки веков именовать мир тот Границей, да служить ей, да цену и дань за деяния свои платить ей...» Только Гаронтьен не был со мной знаком, да и для этого ему пришлось бы, подобно Первому, прожить несколько тысяч лет подряд, дабы мы смогли подружиться, хотя я и не склонны заводить с людьми продолжительных знакомств. Они скучны. Я лишь наблюдатель в этой пучине событий и истории. Гаронтьен тоже, возможно, им был, только вот, в его понимании, как и у большинства осведомленных, Граница – барьер для Земли, а то, поди, и для других миров живых. Для меня она – дикий, необузданный зверь, а стоит взять в руки кнут – она покажет клыки.       - Пойдем, я хочу есть, - смотрит на меня карими, сияющими детской беззаботностью, очами, заставляя оторваться от размышлений. Клыки тут же исчезают, как и испепеляющий взор в спину. Зверь пропадает, будто без следа погружается обратно в глубины сознания, тихо поскуливая, да поджимая облезлый искусанный Хранителями хвост. Боится... Да, пожалуй, ее боится. [Определения:] Фронс Гаронтьен. В культуре Империи – один из наиболее выдающихся писателей и ученых умов, сумевших дать наиболее простейшие и конкретные наименования и определения ряду явлений и исторических событий в пространстве взаимодействия Граница – Земля. В пределах формирования системы существования населенного континента на Границе существуют еще два физических тела – солнца, кои по определенной заведомо замкнутой орбите движутся в одном направлении вокруг сформированного вокруг континента шарового барьера. Местными жителями воспринимаются, как солнца, но не изучены лучше, чем на уровне «сияющих шаров, каждые сутки, появляющихся на небе». [1]Здесь имеются в виду все существующие, согласно мировой культуре, миры, населяемые мертвыми сущностями и душами уже умерших тех, кто жил когда-то в мирах живых. (прим.: Ад, Чистилище, Рай.)