Цвет камелии

Когда в обеденный перерыв леди Люденберг склонилась над его ухом и многозначительно, с придыханием шепнула ему о пополнении в их змеином клубке, Нагито даже не представлял себе, что его ждёт. — У меня хорошее предчувствие, — ярко-красные, тонкие губы её изобразили сладкую улыбку, стоило ему спросить, почему эта новость так её взволновала. — Как будто нас ждёт нечто особенное. Комаеда задумчиво провёл по тонкому краю червонного туза. Здравый смысл советовал прислушаться к чутью дорогой соперницы, которая не имела тенденции к ошибкам; вплоть до того, что была единственной, у кого выходило поддерживать с ним ничью после множества ожесточённых игр. Нагито глубоко уважал леди Люденберг. — Иногда мне кажется, что нас уже давно ничего не ждёт в этой жизни, дорогая, — протянул он. Девушка пожала плечиками и выложила перед ним флеш. — Ты пессимист, сенпай, — мурлыкнула она, старательно глотая окончания, каждым перепадом своего сладкого голоса показывая, как противны ей условности языка, как презирает она мысль, что Нагито может возвышаться над ней в чём-то по праву рождения на год раньше. Её улыбка надломилась в оскал, когда в руках у противника оказался фулл-хаус. — И в чьем он классе? — лениво спросил Комаеда, собирая карты. Красно-бело-чёрное замелькало в его пальцах. Существует около ста пятидесяти миллионов комбинаций из колоды на пятьдесят две карты. В теории, жизнь его каждый день зависит от воли самого что ни на есть неуловимого, жестокого случая. На практике же ему скучно. До боли, невыносимо скучно. — Третий год, первый, — Селес с загадочным видом припала к фарфоровой чашечке в нежных глазурных незабудках. В моём, значит. — Будь с ним нежным, сенпай. Он хорошенький. В моём вкусе. — Тогда забирай его себе, — надменно фыркнул Нагито, но уголки его губ дернулись. Вот как, хорошенький. Селес щёлкнула пальчиками, кольца на её пальцах звонко ударились одно о другое. Мальчишка с её параллели поспешил подлить в её чашку ароматного, красно-коричневого чая. Вид у него был страшно серьёзным, огромные вишнёвые глаза, не моргая, смотрели в пол. Подперев лицо кулаком, Нагито бессмысленным взглядом проводил бирку на его шее, что закачалась на длинной цепочке, стоило мальчику наклониться. Отпечаток кровавой помады Селес и игривое «le chaton» её резким почерком. — Ещё одну партию, прошу, — Люденберг поправила и без того идеальную челку стальным коготком. — А потом меня ждёт Тогами. Не присоединишься к нам вместо уроков?.. — Ну что ты, — Нагито сцепил руки в замок. — Меня ведь ждет мой сегодняшний ужин. — Хорошего вам знакомства, — Селес спрятала усмешку за картами. *** Багряные клёны за высокими окнами размеренно покачивались, в листве их гудел ветер. Листья срывались с ветвей огненными бабочками, кружились, как обезумевшие, неслись далеко, прочь от стен академии. Нагито провожал их полёт безучастным взглядом. В самом деле, стоило присоединиться к Селес. Этот котёнок, видно, страшно набивал себе цену, раз заставлял его ждать так беспардонно. Или, может, что еще хуже, был совершенно безответственным — как следствие, бесполезным даже в качестве слуги. «Я должен был представить вам вашего нового товарища, — улыбался за учительским столом человек, низкого роста, среднего возраста, невзрачной внешности, ещё двадцать минут назад. — Но он, кажется, задерживается…» Его словам придали мало значения те редкие ученики, что соизволили прийти. Только Нагито, к собственному недовольству воспринявший слова Люденберг слишком серьезно, ждал. Он откинулся на спинку стула. Его скучающий взгляд скользнул по классу, по светлым окнам, по двору академии. По пустынному подступу к школе брела одинокая темная фигурка, которая с высоты третьего этажа казалась крошечной и незначительной. От нечего делать Комаеда попытался узнать в человеке кого-нибудь. Он был знаком лично почти с каждым учеником, но эти темные локоны, широкие плечи и твердую походку Нагито прежде не видел; если бы видел, запомнил. Вдруг — Нагито мог поклясться — юноша запрокинул голову и посмотрел прямо ему в глаза. Завороженный, Комаеда взгляда не смог отвести. Не мог же он разглядеть его снаружи, так? Не успел Нагито опомниться, как незнакомец исчез из поля зрения. Ошеломленный, Комаеда глазами захлопал и почувствовал, как дышать стало труднее. Прошло еще несколько минут, прежде чем раздался голос учителя. — Минуту внимания, — тишину прервал нерешительный стук указки о стол. — Позвольте представить вам нового одноклассника. Вздрогнув, Комаеда поднял взгляд. В него вновь впились эти самые глаза. Теперь он мог разглядеть, какие они неестественно, пронзительно-красные. *** Уроки кончились. По классу прокатилась волна возбужденного шепота. Молодой человек, которого чужое болезненное внимание будто и не волновало вовсе, медленно поднял голову, когда Нагито возник перед его партой — на вид спокойный, как озёрная гладь в тихий день, уверенный в себе, с непроницаемой улыбкой наготове. — Значит, Камукура-кун, — заговорил Нагито сахарно. Его руки были сложены за спиной, а взгляд лучился дружелюбием. — Добро пожаловать в Пик Надежды! Искренне надеюсь, тебе понравится здесь. Новенький прищурился и склонил голову к плечу. Ничего не сказал. Комаеда хмыкнул, чувствуя странную, странную слабость в ногах; волнение, ему совсем не присуще. Он ощутил жаркие, липкие, внимательные взгляды сверстников на себе. Нет, всё-таки этот мальчишка ему нужен. Просто для того, чтобы все присутствующие не забывали, кого в этой школе удача избрала своим любимцем. Что он может заполучить кого угодно, если захочет. — …Я должен тебя предупредить, ты попал в неоычную школу, — перешел к делу Нагито. Его рука, обжигаемая десятком взглядов, опустила новую, еще затянутую в блестящую плёнку колоду карт — в аккурат посередине парты. — Здесь есть определенные обычаи, и я сочту за честь познакомить тебя с ними. Алые глаза смерили карты бесстрастным взглядом. Ох, ну и самомнение. Скоро эта шавка ему туфли лизать будет. — Ты знаком с правилами покера, Камукура-кун? — Вполне, — впервые, раздался его голос. Флегматичный, глубокий, красивый особой, холодной красотой. Нагито улыбнулся только шире. — Тогда сыграй со мной. *** Комаеду трясло. Смятение затопило его разум туманом. Его будто выбросило из тела. Издалека, с задержкой, он отмечал, как дрожат его колени, как потеют ладони, как кровь отливает от лица. Как обезумевшее сердце стучит в ушах, как в горле сохнет и как дыхание перехватывает. Мысли опустели. Зрение сузилось до столешницы, на котором распяли весь его статус, всю его жизнь в одно мгновение. Глянец карт жег глаза. — Флэш рояль, — произнес сидящий напротив камукура. — Ты проиграл, Комаеда. — Х-ха… Ощущения вдруг обрушились с новой силой. Уши заполнило сплетение шепотов вокруг — ужас, злорадство, зависть, разочарование, восторг. Тени сцепились вокруг них двоих, тени тех, кто еще сегодня утром ходили вокруг него на цыпочках; теперь они смаковали его поражение. На глазах подданных, Нагито Комаеда, непобедимый, избранный, пал от рук кого-то, кто едва ли объявился. Впервые за годы он сокрушен. Уничтожен. — Ха-а, — вздохнул он снова, растягивая губы во что-то, отдаленно напоминающее его привычную ухмылку. — Браво, Камукура-кун. Камукура, что за претенциозная фамилия. Трон божества. Мальчишка с пустым лицом и красными, красными глазами, которые умеют смотреть страшнее чего-либо на свете. С его правильным, изящным лицом, хищной грацией, демонической красотой он стал бы бриллиантом коллекции любого изощренного коллекционера в этой школе. А оказалось, что руки его способны затянуть удавку на шее у Комаеды. Он и глазом не успел моргнуть. — Это было великолепно, Камукура-кун… — протянул Нагито, опершись на стол дрожащими, влажными руками. — Или мне звать тебя теперь Камукура-сама? Комаеда не рассматривал опцию проигрыша. Он пришёл за победой, за доказательством, что его судьба предсказуемо безупречна; его может ненавидеть самая жизнь, но удача обожает его, он её единственный и незаменимый возлюбленный. Он, несмотря на странную тревогу, не увидел в Камукуре настоящей угрозы. Сейчас он видел, насколько опасен этот человек; но уже поздно. «Сыграем на деньги? — тасуя карты, проворковал Нагито какие-то несколько минут назад. — Или хочешь поставить кое-что серьёзнее?..» Теперь его жизнь в руках Камукуры. Он безоговорочно принадлежит ему. Принадлежит ему. Принадлежитпринадлежитпринадлежит- Вскочив с места, Комаеда смахнул со стола в сторону фишки и карты. Поставил на стол колено и поднялся, нависая над Камукурой. Его серые глаза горели, его лицо горело, все его внутренности горели от чувств, которые он не испытывал так, так давно. Публичное унижение. Привкус разрушенной жизни на языке. Сладкая, сладкая нега. — Ты меня уничтожил, — Нагито приблизил своё лицо к чужому. — Ты сломал меня. Как ты это сделал? Ты такой же как я? Твоя удача… — Возьми себя в руки, — внезапно прервал его Камукура, подаваясь вперед, оказываясь так близко, что Нагито обдало волна горячего жара. — Я не хочу слушать этот бред. Пока затуманенный близостью разум Комаеды осмыслял услышанное, Камукура протянул руку крупье, и тот вложил в его ладонь черно-белую бирку на цепи. Холодный металл опустился на шею Нагито. Медленно, медленно Камукура намотал цепь на кулак. Теперь он собственность. Его ручное животное. — А теперь расскажи мне, о каких обычаях этой школы я ещё не знаю.