Театр Золотых Кукол

После первого зимнего спектакля Мэн Яо объявляет, что новых постановок не будет до середины весны. Впервые с начала работы Театра Золотых Кукол он решает дать себе отдохнуть и наблюдать за тем, как безупречно работает дело всей его жизни. Винтики, которые он закручивал так упорно и отчаянно, наконец находятся там, где нужно. Можно дать себе побыть человеком. Мэн Яо встречается с Лань Сичэнем почти каждый день, наблюдает за жизнью вокруг и чувствует себя чуть более свободным. Театр все так же раз в пару недель открывает двери для публики, но Мэн Яо редко появляется на постановках. Он сделал достаточно, и сейчас это — его вершина. Должно быть что-то еще, но он пока не понимает, что нужно. В кабинете в квартире своего часа дожидается «Баллада о мечте». Мэн Яо учит себя чаще обращать внимание на глупости. Он помогает маленькому А-Юаню с сочинениями для учителя, пока никто не видит, чаще заезжает к Не Хуайсану и каждую неделю видится с Сюэ Яном, чтобы быть уверенным в его благополучии. Когда начинается весна, холод внутри становится почти незаметным. Сюэ Ян работает в мастерской: старые куклы стали приходить в негодность чаще. Мэн Яо уже несколько раз предлагал просто заменить их на новых, но у Сюэ Яна какая-то особая связь с ними. Возможно, ему нечем заняться. Мэн Яо наблюдает, как он вытаскивает неисправный записывающий механизм из металлической груди, и вздрагивает. Это маленькое устройство хранит слишком много его слов. Каждый раз, окончательно убедившись в безупречности нового сценария, Мэн Яо читает реплики перед куклами, чтобы они их записали. Все их интонации — на самом деле его. Это похоже на «Балладу о мечте», если задуматься. Мэн Яо оставляет им часть себя, чтобы они работали правильно. Ему должно быть все равно. Это просто металл, главное, что он вообще есть. Всего лишь бронза, покрашенная в золото. Мэн Яо допивает чай и откидывается на спинку кресла, думая о чем-то отдаленном. Вечером он встретится с Лань Сичэнем и, возможно, сделает что-то не самое умное, но это слишком сложно объяснить даже для себя. Есть вещи, которые не имеют никакого смысла. Оказалось, нормальная человеческая жизнь состоит в основном из них. Будь у Мэн Яо выбор, он бы заменил их на что-то более продуктивное. Но он пообещал себе научиться ценить хоть что-то кроме успеха. — Мелкая стала ходить на курсы госпожи Цзян, — говорит Сюэ Ян и стучит гаечным ключом по голове куклы. — Передай своему Лань Сичэню мои искренние благодарности и все такое. Ну короче, ты понял. — Давно ходит? — спрашивает Мэн Яо, приоткрывая один глаз. — Вообще-то уже два месяца, и ты мог бы спросить раньше, — Сюэ Ян смотрит на него. — Ты все еще можешь спрашивать, как я поживаю. — Ты на что-то злишься? — Мэн Яо выпрямляется в кресле. — Ты перестал со мной разговаривать, — Сюэ Ян пожимает плечами. — Твой треп всегда меня бесил, можешь оставить, как есть. — Просто скажи, что тебе от меня нужно, — Мэн Яо берет чашку, но она оказывается пустой. — Я ничего не знаю о твоей жизни, — как-то не очень уверенно произносит Сюэ Ян. Мэн Яо ставит чашку на стол, замирая. Зачем Сюэ Яну его жизнь? Пусть разбирается со своей, а не пытается узнать бесполезную для себя информацию. Мэн Яо наблюдает, как он медленно откладывает инструменты и поворачивается, пытаясь установить зрительный контакт. В голове становится пусто. Мэн Яо напрягается и складывает руки на коленях. Левое плечо начинает дергать. — Что ты хочешь узнать? — осторожно спрашивает он, мысленно выстраивая три стены вокруг себя. — Я никогда не спрашивал, сколько тебе лет, — Сюэ Ян усмехается, глядя на него. — Какая разница? — Мэн Яо пристально смотрит на него. — Это тебе ничего не даст. — Мне интересно, — Сюэ Ян пожимает плечами. Мэн Яо задумывается. Это действительно бесполезно, только забивает голову. Ни к чему такое спрашивать — совершенное отсутствие фантазии. С другой стороны, если бы Сюэ Ян спросил о чем-то другом, Мэн Яо бы точно не ответил. Ему казалось, он ясно выстроил их линию взаимоотношений: если Сюэ Яну что-то надо, он может говорить об этом. В одностороннем порядке и только. — В феврале исполнилось двадцать восемь, — наконец говорит Мэн Яо. — Это тебе помогло? — Ты довольно молод для человека, который добился всего, — Сюэ Ян снова усмехается. — Спасибо за честность. — Да не за что, — Мэн Яо хмурится, — всего лишь цифры. — Поэтому ты постоянно ищешь у себя седые волосы? — Нет, — он поджимает губы, — это от нервов. Мэн Яо встает со своего места. Он забирает пальто с вешалки и старается как можно изящнее обвязать шарф вокруг шеи. Его подарил Лань Сичэнь, и Мэн Яо не мог не принять этот подарок. Иногда ему кажется, что шарф пахнет Лань Сичэнем, и это довольно глупо, потому что тот никогда не носил его. Но это все равно дает ощущение безопасности и комфорта. — Стоит мне хоть немного узнать тебя, и ты уходишь, — слышит Мэн Яо. Он уже почти закрывает дверь, надеясь забыть об этом разговоре и больше никогда не возвращаться ни к своему возрасту, ни к подобным сценам Сюэ Яна. Но приходится все равно остановиться и нацепить на лицо учтивую улыбку. Едва заметно выдохнув, Мэн Яо поворачивается обратно. — Когда ты выстрелил себе в руку, я думал, что ты решил покончить с собой, — Сюэ Ян прислоняется к стене. — Не переживай из-за моей смерти, — Мэн Яо дергает плечом. — Я вписал тебя в завещание, так что тебе правда не стоит беспокоиться. — Ты… — лицо Сюэ Яна искажает какая-то сложная гримаса. — Нет, не говори так никогда. Это звучит отвратительно. Мэн Яо хлопает его по плечу и наконец выходит, стараясь не думать о том, с каким выражением Сюэ Ян смотрел на него. Ему хочется стереть этот диалог с себя. Им не о чем разговаривать. По крайней мере, не о Мэн Яо. Это, черт возьми, его дело, что он с собой делает и в какие части тела стреляет. Если бы так поступил Сюэ Ян, это было бы совсем по-другому. Мэн Яо старается, чтобы такого никогда не произошло. Разве он не делает достаточно, чтобы Сюэ Ян просто жил и не беспокоился из-за таких мелочей? Ему должно быть все равно. Так будет проще им обоим. Пусть просто не лезет в душу и занимается своими делами. Чем он обычно занят, когда не в театре? Мэн Яо замирает посреди коридора. Он перестал следить за этим. Ему и правда стоит почаще уделять внимание тому, что происходит с Сюэ Яном, чтобы не давать ему никаких поводов усомниться. Что бы ни случилось, Мэн Яо всегда может ему помочь. Он выходит, стараясь не обращать внимание на подозрительное чувство внутри. В конце концов, Сюэ Яну всегда нужна была свобода. Может быть, Мэн Яо стоит перестать приходить. Тогда у них обоих будет меньше времени и возможности искать несовершенства друг в друге. Это будет тяжело и придется выбирать часы, чтобы посещать собственный театр. Но вполне реализуемо, конечно. Мэн Яо обещает себе подумать, как лучше поступить. Ветер дует с набережной. Шарф разматывается, едва не падая в весеннюю грязь, и Мэн Яо разворачивается, подхватывая его край. Там, на море — корабли, которые идут в те города и страны, где Мэн Яо вряд ли побывает. Раньше он хотел уехать, когда станет достаточно тесно, но время шло, и у него появились некоторые обязательства перед некоторыми людьми. Сможет ли он узнать, чем красива Сицилия и прекрасен Париж? В последнее время ему пишут знакомые из-за границы, рассказывая о вещах, на которые повлиял его образ. Мэн Яо не может поверить, что из него сделали героя-любовника, способного на все, чтобы отстоять честь возлюбленного. Это глупо. На эту роль больше подходит Лань Сичэнь, но в Европе очень странный народ. Американцы страннее даже этих. Но они все пытаются помочь, как умеют. Мэн Яо иногда ловит себя на мысли, что скучает по людям, которых никогда не видел. Итальянский дизайнер, присылающий ему одежду и уговаривающий посетить Милан. Французская активистка, пересказывающая последние новости. Немецкий писатель, которого призрак войны пугает больше, чем Мэн Яо боится собственного краха. Он и эти люди сделаны из одного материала. Лучше всего на свете у них получается мечтать и воплощать свои мечты в жизнь. Сегодняшний день такой же, как и все остальные, но почему-то это больше не имеет ничего общего с театром и работой. Мэн Яо идет пешком в свою квартиру, наблюдая за городом, с которым они так долго избегали друг друга. Весна показывает едва заметные краски. Мода на шляпки у дам прошла, и теперь видно их красивые прически. Медленно все меняется. Может быть, когда-нибудь получится перестать замечать эти изменения. Недалеко от квартиры Мэн Яо начали строить парк. Он иногда слышит грохот и даже крики оттуда, если открывает окна. Теперь все равно, какую сторону его жизни могут увидеть за распахнутыми шторами. Люди быстро забывают о сплетнях, если они не касаются их лично. Мэн Яо сам в этом убедился. Цена его ошибки — беспричинные и беспорядочные боли в плече. Вот и, собственно, все. На первом этаже все так же сидит старуха Фан, мерзко улыбающаяся всем, кто имеет наглость входить в этот дом. Мэн Яо изображает странную гримасу ей в ответ, и она удивленно смотрит на него. Она недолго роется в своих ящиках и наконец достает оттуда запечатанный конверт. Штамп и печать на нем Мэн Яо знает достаточно хорошо, несмотря на то, что никогда не имел к ним никакого отношения. — Один господин приходил и попросил передать вам это лично, — с той же улыбкой говорит старуха Фан. — Сожги это, — Мэн Яо кривится. — И больше ничего не принимай из рук этого человека. — Он был крайне настойчив, — возражает старуха Фан. — Он так и сказал, что вы не захотите читать. Господин придет сегодня, и у меня нет причин его не пускать. — Ты хочешь денег? — Мэн Яо сжимает губы в тонкую линию и тянется за кошельком. — Боюсь, той суммы, которую оставил господин, вам ни за что не перекрыть. По крайней мере, не сейчас. Мэн Яо чувствует, как ненависть к этой женщине и к Цзинь Гуаншаню заполняет его с головой. Холодная ярость и бессилие переплетаются в новую улыбку. Все будет в порядке. Этому человеку не за чем приходить и целенаправленно портить Мэн Яо жизнь. Он знает, что его ждет за это. Мэн Яо заходит в лифт и смотрит на свои руки, сжавшиеся в кулаки. Хочется, чтобы Лань Сичэнь защитил его от Цзинь Гуаншаня, но вряд ли кто-то может изменить хоть что-то. Стоит просто узнать, что ему нужно. В квартире Мэн Яо наливает себе кофе и пытается разобраться в кривых петлях, которые Сюэ Ян называет иероглифами. Ему нужны деньги на запчасти и несколько заводных механизмов для новых кукол. Еще заказ в литейной. Все это ужасно раздражает. Мэн Яо сопоставляет цены, написанные Сюэ Яном, и закупки в прошлом месяце. Учитывая инфляцию, выходит до странного верно. Мэн Яо не может поверить, что Сюэ Ян не пытается забрать часть денег себе. Либо он делает это уже несколько лет. Пусть занимается, чем хочет. Мэн Яо ждет Лань Сичэня, гадая, что может сказать Цзинь Гуаншань, раз ему пришлось платить старухе Фан и искать этот адрес. Не то, что это сложно, но требует некоторых усилий. За окном день медленно перетекает в вечер. Когда световой день станет длиннее? Мэн Яо кажется, что отсутствие солнечного света сводит его с ума. Сегодня ему хотелось просто отдохнуть и заняться сексом, чувствуя себя невероятно важным и нужным. Теперь первое не получится ни в каком виде, а второе — только после утомительного разговора с Цзинь Гуаншанем. Мэн Яо упорно смотрит в кружку, не замечая, как идет время. Ему хочется сломать что-нибудь. Или придушить кого-нибудь. Или чтобы его многоуважаемый отец уже обанкротился и умер от сифилиса. Раздается звонок. Мэн Яо отставляет кружку и идет к лифту, чтобы встретить Лань Сичэня. Ему становится легче, едва двери раздвигаются. Это будет долгий вечер. Лань Сичэнь обнимает его и приподнимает над полом, целуя. Мэн Яо обожает, когда он так делает. Это похоже на чувство абсолютной защищенности. К сожалению, даже этого не хватит, чтобы Цзинь Гуаншань изволил не приходить. — Ты в порядке? — спрашивает Лань Сичэнь, отстраняясь. — Можно мы не будем об этом говорить? — Мэн Яо кривится. — Ты сам все увидишь. — Я могу как-то помочь тебе? — Просто будь собой, — Мэн Яо едва улыбается. — Мне будет достаточно. Они проходят в гостиную, держась за руки. Мэн Яо не так давно заметил и осознал эту необходимость контактов для них обоих: тактильный голод и отстраненность большую часть жизни делают странные вещи. Мэн Яо рассеянно гладит кожу Лань Сичэня, думая о том, как сделать встречу с Цзинь Гуаншанем не настолько ужасной. За порог он его точно не пустит. Тогда нет смысла подавать чай. — Как думаешь, насколько рискованно ставить «Балладу о мечте»? — осторожно спрашивает Мэн Яо. Он кладет голову на колени Лань Сичэня и закрывает глаза. — Я боюсь, это может повлиять на тебя, — подумав, отвечает тот. — У меня нет другого материала, — Мэн Яо берет его за руку. — Я не знаю, о чем мне писать. Это единственная вещь, о которой мне хочется сказать сейчас. — Ты уже все решил, не так ли? — в голосе Лань Сичэня звучит тепло. — Тогда, конечно, тебе стоит ее поставить. — Я не хотел бы… говорить столько, — Мэн Яо хмурится, и Лань Сичэнь наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб. — Ты же знаешь, что публика редко понимает хотя бы половину того, что ты пытаешься сказать. Возможно, это нужно тебе. Мэн Яо кивает. Он садится обратно, не отпуская руки Лань Сичэня. Они успевают обсудить Гусу, серию учебных книг, выпущенных издательским домом Цзян, и успехи А-Юаня в математике. Оказалось, ребенку нужно было больше мотивации и похвалы. Мэн Яо хочет рассказать о странном поведении Сюэ Яна, но это действительно сложно. Возможно, странный здесь только он сам. Звучит новый звонок в дверь. Мэн Яо скорее встает, чтобы разобраться с этим и не вспоминать еще очень долгое время. Он целует Лань Сичэня и просит его выйти, если начнутся крики. Мэн Яо почти не общался с Цзинь Гуаншанем, и совсем неясно, что от него ждать. В коридоре жужжит поднимающийся лифт. Двери открываются, и Мэн Яо видит великолепие дорогой строгой одежды с неизменной золотой вышивкой. Это проклятие фамилии. Цзинь Цзысюань улыбается, стоя на его пороге, и изумленный Мэн Яо пропускает его в коридор. Значит, не Цзинь Гуаншань. Мэн Яо подозрительно смотрит на Цзинь Цзысюаня, но тот едва заметно качает головой и отчего-то выглядит очень дружелюбно. — Я ненадолго, — говорит Цзинь Цзысюань, ослабляя простой бордовый шарф на своей шее. — У меня к тебе дело. — Еще бы, — Мэн Яо усмехается, — я не думаю, что ты мог бы прийти ко мне просто так. — Тебе бы это не понравилось, — замечает Цзинь Цзысюань. — Хотя я всегда рад встретиться с тобой. — Ты… — Мэн Яо мотает головой. Конечно, его брат не думает о том, насколько пугающей может быть печать семьи Цзинь на конвертах. — Неважно. Какое дело? Цзинь Цзысюань никогда не заботится о своих словах. Мэн Яо наблюдал за ним, пока работал в банке, и видел только взрослого с привычками ребенка перебивать и требовать своего. Но теперь они разговаривают на равных, а Цзинь Цзысюань медлит с ответом. Видимо, его это действительно волнует. — Я хочу, чтобы ты опубликовал то письмо, — твердо говорит он. Мэн Яо кажется, что он ослышался. Цзинь Цзысюань все так же стоит перед ним, и только покрасневшие щеки выдают его волнение. Это неожиданно — впрочем, как и его приход. Мэн Яо хочется вытолкать его на улицу или закричать на него, но ему приходится участливо улыбнуться. Сводный брат, к сожалению, сошел с ума. Ничего страшного. Главное, чтобы это не было наследственной болезнью, передающейся в семье Цзинь. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — мягко произносит Мэн Яо, чувствуя, как внутри все холодеет. — Это уничтожит всю карьеру твоего отца. — Да, — Цзинь Цзысюань вздыхает, — послушай, я знаю, что я должен быть хорошим сыном, но это неправильно. Из-за письма он отойдет от дел, и мы с тобой все исправим. — Так ты серьезно, — лицо Мэн Яо каменеет. — Я не буду этого делать. Ты осознаешь, что будет с моим театром? — Я помогу тебе, — твердо говорит Цзинь Цзысюань, — это несправедливо! То, что случилось с фабрикой Вэней… это переходит все границы. — Тише, — просит Мэн Яо. — Я все еще не понимаю, в чем проблема. Займись этим сам, если хочешь захватить весь банк и избавиться от отца. — Ты не один? — Цзинь Цзысюань заглядывает за его плечо. — Я не могу это сделать. Во-первых, те бумаги уничтожили. Во-вторых, это все еще твое расследование, и оно и правда может повлиять на твой театр. Но я хочу, чтобы банк действительно помогал людям. — Я не буду этим заниматься, — Мэн Яо борется с желанием вытолкать его обратно в лифт. — Я хочу жить нормально и не думать о твоих альтруистических порывах. Мне плевать, что случилось с Вэнями или кем-то еще. Это не мое дело. — Ты же понимаешь, что это не закончится? — расстроенно спрашивает Цзинь Цзысюань. — Отрави отца, если хочется от него избавиться, — Мэн Яо пожимает плечами. — Я хочу сделать это честно. Мне нужно, чтобы он отошел от дел и уехал в Ланьлин. Пожалуйста, А-Яо, ты сможешь жить в нашей семье и не заботиться о деньгах. Если тебе хочется, мы можем управлять банком вместе. Я всего лишь прошу тебя сказать правду. — Не называй меня так, — Мэн Яо прикрывает глаза. — Я хочу заниматься своим театром. Мне не нужны твои деньги. Больше нет. Пожалуйста, уходи. Желаю тебе удачи избавиться от Цзинь Гуаншаня, но я не буду в это вмешиваться. Он разворачивается, чтобы уйти. Когда-то Мэн Яо хотел справедливости. Тогда, несколько лет назад. И позже, когда госпожа Цзян помогала ему. Но она сказала абсолютную истину: в конечном счете от справедливости пострадает Мэн Яо. Все, что ему нужно, это объятия Лань Сичэня, кружка чая и отсутствие сводного брата. — Я не хотел это говорить, потому что это похоже на шантаж, — начинает Цзинь Цзысюань, — но ты должен знать. Долг Лань Цижэня перешел отметку, и ты знаешь, какие проценты ему назначил отец. Я говорил об этом. Он собирается строить несколько парков, и ему нужны деньги. Театр Гусу стоит действительно дорого. Мэн Яо застывает, и реальность предстает перед ним. В ушах начинает шуметь. Плечо прошивает вспышка боли. Несколько месяцев назад Лань Сичэнь говорил о финансовых трудностях, и Мэн Яо должен был понять раньше, что это значило. Механизм запустился уже тогда. Все просто. Все слишком просто. Эти чертовы аристократы никогда не читают договоры, как нужно. Это не похоже на шантаж, Цзинь Цзысюань ошибся. Это отсутствие альтернатив. Он надеялся на абстрактную доброту Мэн Яо, но, конечно, ее не хватит даже на одного человека. Это глупо. Цзинь Цзысюаню надо было начинать с того, что Цзинь Гуаншань хочет забрать деньги семьи Лань, и закончить тем, что у Мэн Яо единственного есть возможность замарать руки об это. — Никакого Ланьлина, — он медленно походит к Цзинь Цзысюаню, — отца посадят, потому что ты не посмеешь сыпать на правительство горы его золота и заступаться за него. — Извини, — Цзинь Цзысюань выглядит действительно расстроенным. — Я не думал, что для тебя это так важно. — Замолчи, — Мэн Яо хватает его за плечи. — Ты возьмешь семью и сам уедешь в Ланьлин, пока все не закончится. Потом постарайся держать свое слово насчет добродетели или чего ты там хочешь. — А что будешь делать ты? — Цзинь Цзысюань мягко убирает его руки. — Это серьезно. — Я разберусь. Со мной все будет нормально. Мэн Яо придется уехать. Публикация письма сделает существование Театра Золотых Кукол невозможным. К тому же, вряд ли Лань Сичэнь захочет видеть его после этого. Мэн Яо ставит слишком много. Это долг, который никто не может отплатить. Никаких чувств не хватит, чтобы смириться с ним. Лучше исчезнуть. В таком случае у него почти не осталось времени. Плохое ощущение. Хочется побиться головой об стену или расплакаться. Мэн Яо не делает ни того, ни другого. Он нажимает на кнопку лифта и смотрит на Цзинь Цзысюаня внутри. Лучше бы пришел отец. И тогда бы Мэн Яо не узнал о Гусу, пока не стало бы слишком поздно. Двери лифта закрываются. Мэн Яо уходит назад. Сколько времени у него осталось? Он улыбается, когда Лань Сичэнь оборачивается к нему. — Приходил мой брат, — говорит Мэн Яо, садясь рядом. — Отец решил перейти мне дорогу, и Цзысюань предупредил об этом. Я пока думаю, что могу сделать. — Я всегда могу помочь тебе, — Лань Сичэнь берет его за руку. — Тебе не нужно проходить через это одному. Мэн Яо целует его, и ощущение безопасности ненадолго возвращается. Теперь оно еще ценнее. Так… сколько времени осталось?