Театр Золотых Кукол

Незнакомый белый потолок без трещин и лепнины. Самый обычный, ничего лишнего, почти такой же как и везде, но что-то в нем странное. В нем угадывается что-то чужое. Мэн Яо смотрит на него, не моргая, и ощущений никаких нет. Всего лишь потолок, больше ничего. Глаза начинают болеть от белизны и чистоты. Медленно взгляд выхватывает светлые стены. Они ничего не дают и становятся неважными. В голове пустота, нет мыслей и переживаний. Мэн Яо всего лишь смотрит в потолок, и ничего не существует, кроме этого потолка. Абсолютно белый. От рези в глазах стоят слезы, и надо поднять руку, чтобы вытереть их. Мэн Яо почти это делает, только останавливается на полпути. Он чувствует, как все в нем холодеет и переворачивается, и осознание наконец приходит полностью. Мэн Яо пытается подняться, но плечо отзывается очередной вспышкой боли, переходящей на грудь и шею. Выдохнув, он одним движением прислоняется к спинке кровати и прикрывает глаза. День явно должен был начинаться не так. Все равно, что происходит и где он, эта боль выводит из себя и не дает концентрироваться ни на чем другом. Мэн Яо медленно открывает глаза. Голова кружится. Комната, как и потолок, незнакомая. Скромность обстановки чем-то напоминает лазарет, ощущение портит только большой письменный стол. За окном, закрытым белыми шторами, должно быть, позднее утро. Пахнет мылом и, кажется, травами. Мэн Яо чувствует себя оглушенным и опустошенным. Значит, вот так выглядят гостевые комнаты поместья Лань. Он поджимает губы, и приходит жажда. Видимо, Мэн Яо издает достаточно много звуков, пока пытается дотянуться до стакана воды на прикроватном столике, потому что в коридоре раздаются шаги. Дверь открывается, являя Лань Сичэня. Мэн Яо едва улыбается ему и снова закрывает глаза. Этот день уже кажется слишком. И дальше будет хуже, потому что необходимо объясниться. Мэн Яо нужна минута, чтобы прийти в себя. Или несколько минут. — Доброе утро, — говорит Лань Сичэнь и садится рядом. Он зачем-то кладет ладонь на лоб Мэн Яо, будто у того не пулевое ранение, а простуда, но от такого простого прикосновения пружина внутри немного расслабляется. Лань Сичэнь выглядит уставшим. Должно быть, вчерашний инцидент не располагает к спокойствию. Мэн Яо прикасается к его колену здоровой рукой и рассеянно гладит, не открывая глаз. — Насколько плохо я выгляжу? — тихо спрашивает Мэн Яо. Лань Сичэнь смеется. — Для меня А-Яо всегда безупречен, — его рука перемещается на щеку. У него прохладные пальцы. — А не для тебя? — Мэн Яо наконец открывает глаза, и Лань Сичэнь отводит взгляд. — Выглядишь, как человек с огнестрельным ранением, — он внимательно смотрит на перевязанное плечо Мэн Яо. — Что произошло? — Я пытался минимизировать потери, — он кривится. — Кажется, я немного перегнул палку. Лань Сичэнь кивает. Он не задает вопросов, и это почти прекрасно, если бы не его скорбное выражение лица. Он поправляет подушки, чтобы Мэн Яо было удобнее, и складывает руки на своих коленях. Это странно. Мэн Яо вспоминает, что Не Хуайсан вчера отправил две записки, и до него наконец доходит. — Тебе написал Не Хуайсан? — Он попросил меня приехать в Буетянь к полуночи, — Лань Сичэнь смотрит на него, — по его словам произошло некоторое недоразумение между тобой и Не Минцзюэ. — Дуэль, — Мэн Яо кивает, — я не хотел в это ввязываться. — Я понимаю, — лицо Лань Сичэня становится еще печальнее. — Иногда Не-Сюн довольно категоричен в своих выводах. — Я ему не нравлюсь, — Мэн Яо обреченно вздыхает. — Людям свойственно избавляться от того, что им не нравится. — Произошло некоторое недопонимание, — осторожно говорит Лань Сичэнь. — Утром он прислал некоторую… скажем так, компенсацию. — Даже думать не хочу, что там, — у Мэн Яо вырывается нервный смешок. — Всего лишь вино, — Лань Сичэнь пожимает плечами. Он ложится рядом, порождая слишком большой соблазн подвинуться ближе и уткнуться ему в плечо. Мэн Яо знает, что это будет скорее чертовски больно, чем приятно, и заставляет себя лежать рядом. Лань Сичэнь удивительным образом обнимает его, не причиняя никаких неудобств. Мэн Яо сползает ниже, игнорируя боль. — Дядя хочет поговорить с тобой, — через некоторое время произносит Лань Сичэнь. — Он зайдет, если ты можешь его принять. — Я не буду разговаривать с Лань Цижэнем, лежа в постели, — Мэн Яо вздрагивает от одной этой мысли. Ему вообще не хочется разговаривать с Лань Цижэнем, но это безвыходная ситуация. События медленно выходят из-под контроля, Мэн Яо старается подстроиться под них по мере возможностей, но сейчас расклад такой, что вчера пришлось стрелять в себя. Еще месяц назад все происходящее показалось бы сущим абсурдом. — Я могу сказать ему, что тебе нужен отдых, — задумчиво говорит Лань Сичэнь. — Просто помоги мне встать, — просит Мэн Яо. Он старается не думать, насколько это унизительно. Одежда на нем явно с чужого плеча, и он сам себе напоминает ребенка, закутанного в вещи взрослого. Левая сторона тела взрывается болью, и Мэн Яо правда не имел ни малейшего понятия о том, как много вещей в нем связаны с рукой. Он чувствует себя слабым и беспомощным, и с высоты его роста это становится еще невыносимее. В виски будто впиваются тупые гвозди. Мэн Яо делает несколько шагов к зеркалу и внимательно вглядывается в свое отражение. Он выглядит так, будто несколько суток пролежал в могиле. Потеря крови, принятие наркотика и рана в плече читаются на лице с поразительной легкостью. Это неприятно. Мэн Яо знает, чего стоит внешний вид, но у него нет ничего, чтобы исправить черные круги под глазами и посеревшую кожу. — Это твоя пижама? — спрашивает он, отворачиваясь от зеркала. — Я не нашел ничего более подходящего, — Лань Сичэнь виновато улыбается. — Тебе не нравится? — Нет, просто, — Мэн Яо подхватывает рукав пальцами, — это все очень странно для меня. Должно быть, я очень смущен. — О, — Лань Сичэнь выглядит удивленным, — но это ведь не слишком плохо? — Ты очаровательно заботишься обо мне, но я бы предпочел не оказываться в этой ситуации вообще. Все слишком… — Мэн Яо задумывается, — вынуждено, я бы сказал. И у меня ужасно болит рука. — Я бы хотел, чтобы ты оказался в моем доме при других обстоятельствах, — Лань Сичэнь берет его за руку. — И в моей спальне тоже. Мэн Яо изумленно смотрит на него, потому что этот человек совершенно невозможен. Лань Сичэнь целует костяшки его пальцев, будто ничего не случилось, но простое признание того факта, что это не гостевые покои, а личная — его — спальня, обескураживает. Мэн Яо хочется расплакаться от того, насколько Лань Сичэнь идеален. Он держит себя в руках, потому что может окончательно разболеться голова. К тому же, Лань Цижэнь все еще ждет его ответов. Они стоят так некоторое время, и нежность, которой Мэн Яо никогда не давал повода проявлять себя, болезненно собирается у него в груди и тянет почти так же, как рука при лишнем движении. У каждого доброго поступка есть цена, но Мэн Яо всегда казалось, что она весьма конкретна и однозначна. У доброты Лань Сичэня простые и возвышенные мотивы. Хочется платить ему тем же. Момент прерывает стук в дверь и голос ребенка. Лань Сичэнь отпускает руку Мэн Яо и просит ребенка входить. Им оказывается мальчик на вид восьми-десяти лет, который стремительно опускает взгляд, стоит ему увидеть Мэн Яо. Он выглядит чем-то озадаченным и явно не хотел прерывать Момент, но поделать с этим уже ничего нельзя. — Дедушка беспокоится о самочувствии господина Мэн, — мальчик коротко кланяется. — Что мне ему передать? — Мы скоро спустимся, — с улыбкой говорит Лань Сичэнь. — А-Юань, пожалуйста, выдохни. Все в порядке. — Я просто… — он краснеет, — я слышал, там была… нет, неважно. Прошу меня простить. А-Юань быстро удаляется с глухим стуком, будто по дороге он обо что-то ударяется. Мэн Яо задумчиво смотрит на место, где он стоял, и пытается сложить целую картину. Он слышал, что у младшего брата Лань Сичэня есть сын, но ребенок выглядит очень взрослым. Должно быть, неродной. Это не меняет сути дела, но за такими деталями занятно наблюдать. — Он похож на госпожу Цзян, — Мэн Яо переводит взгляд на Лань Сичэня. — Они родственники? — А-Юань ее племянник, — он переплетает их пальцы. — Думаю, нам действительно пора к дяде. Поместье Лань внутри весьма простое, несмотря на статус и богатство семьи. Мэн Яо не видит вычурных деталей и лишнего пафоса, но здесь они и не нужны. Качество дерева, из которого сделаны лестница и перилла, тонкая ваза в углублении стены, вид на реку из окна и тихий гул, присущий большому количеству прислуги, медленно просачиваются в сознание. Этому дому нет смысла заявлять о своей важности. В гостиной мебель выполнена в темных цветах. Она смотрится еще богаче на фоне светлых обоев и ковра с длинным ворсом. Лань Цижэнь читает газету, сидя в кресле. Он вписывается в обстановку так, что становится понятно, в какой именно степени тут все расставляли и делали под него. Лань Сичэнь разливает чай, и Мэн Яо не может пошевелиться, чувствуя себя лишним. Странное ощущение, учитывая, насколько оно неоправданно. Лань Цижэнь откладывает газету и внимательно смотрит на Мэн Яо, будто хочет уличить его во всех грехах. Очень неприятный взгляд. Приходится усерднее смотреть в пол и концентрироваться на вялой боли в плече, чтобы не чувствовать себя хуже. Мэн Яо вспоминает ту статью, ставшую началом перемен, и знает: этот человек имеет власть над ним. Власть причинить боль в очередной раз. — Я бы хотел поговорить с вами лично при других обстоятельствах, — наконец произносит Лань Цижэнь. — И не на эту тему. — Этот недостойный не хотел причинять неудобств учредителю Лань, — Мэн Яо порывается поклониться, но дергается от боли. — Я уеду сегодня же. Это необходимо, что бы ни случилось с раной. Мэн Яо не может оставаться здесь и злоупотреблять добротой Лань Сичэня, который, очевидно, точно так же влюблен, как и он сам. Проблема в том, что Мэн Яо живет один, и в подобной ситуации не нужно было бы решать неудобные вопросы с родственниками. Еще и такими. Хотя, живые родственники Мэн Яо гораздо хуже. — Исключено, — спокойно говорит Лань Цижэнь, и Мэн Яо давится чаем. — Вам нужно восстановиться, и будет опрометчиво отпускать вас одного без возможности позаботиться о себе. — Я в состоянии… — Не спорьте со мной, Мэн Яо, — жестко отрезает Лань Цижэнь. — Будет гораздо хуже, если я позволю вам уехать. К тому же, у меня достаточно много вопросов о вашей будущей постановке. — Дядя, прошу, не сейчас, — Лань Сичэнь обеспокоенно смотрит на Мэн Яо. — Мне кажется, это не самый подходящий момент. — Ты прав, — признает Лань Цижэнь. — Раз уж Мэн Яо пришел в себя, может быть, ему что-то нужно? — Я уведомлю своего человека о том, что нужно забрать из моей квартиры, — подумав, говорит он. — Я надеюсь, он справится с этим. — Что-то еще? — учтиво спрашивает Лань Цижэнь, — распорядиться подготовить гостевую комнату? В этом вопросе столько скрытого смысла, а Мэн Яо все еще обижен на ту статью, и ему совершенно не хочется в одиночестве смотреть на еще один белый потолок и привыкать к нему, что это становится слишком. — Не афишируйте никаких подробностей вчерашнего инцидента, — вместо этого просит он. — О том, в каком я сейчас состоянии, должен знать очень ограниченный круг лиц. Видимо, Лань Цижэнь не совсем понимает, что это значит, но он не повторяет вопрос о комнате, и этого достаточно. Через некоторое время напряженного чаепития Мэн Яо тихо просит Лань Сичэня отвести его наверх. Уже в спальне они обмениваются усталыми улыбками, и Мэн Яо все-таки получает свой заслуженный поцелуй. — Почему никто не должен знать, что с тобой? — с интересом спрашивает Лань Сичэнь, рассеянно рисуя узоры на животе Мэн Яо. — Пусть все думают, что я трагически убит, — он довольно улыбается. — Это подогреет интерес к «Морю Стикс» и, может быть, даст мне время взять себя в руки. — Я не могу сказать, что одобряю это, но, если тебе хочется… — Я здесь раненый и очень-очень оскорбленный, — Мэн Яо приподнимается, игнорируя боль, и целует Лань Сичэня в уголок губ. — Хуань-гэ же не будет спорить с его А-Яо? — Нет, конечно нет, — он обнимает Мэн Яо за талию. — Ты решил, что делать с премьерой? — Все готово, просто вам с Сяо Цин надо немного порепетировать. Думаю, вы справитесь без меня. Мне действительно не стоит появляться в городе. — Твоей команде тоже не говорить, что ты жив? — с улыбкой спрашивает Лань Сичэнь. — Обязательно сказать, они же подписывали договор, — Мэн Яо закатывает глаза. — Коммерческая тайна остается коммерческой тайной. Думаю, кто-нибудь расстроится, если я умру. Он говорит это так серьезно, как только может, и Лань Сичэнь смеется. Мэн Яо чувствует себя почти довольным, боль в руке уходит на периферию сознания. Он привыкает к этому, как к любой другой неприятности. С каким-то запоздалым разочарованием он отмечает, что это не лучшая привычка. Она довольно… трагичная. Мэн Яо закрывает глаза и позволяет себе немного отдохнуть. Неделя тянется и тянется, но и ей приходится закончиться. Мэн Яо успевает коротко познакомиться с Лань Ванцзи. Они начинают кивать друг другу, случайно столкнувшись в коридоре. Вэй Усянь заходит почти каждый день, и у Мэн Яо закрадываются некоторые подозрения. А-Юань проявляет все признаки замечательного ученика, но ему сложно делать монотонную работу. Это все складывается в занятное полотно жизни поместья. На восьмой день, когда Мэн Яо снова хочет попросить Лань Сичэня помочь ему дописать сценарий, приходит госпожа Цзян. При дневном свете она не кажется такой жесткой, скорее просто уставшей. Ее одежда всегда скрывает столько, сколько это возможно. Мэн Яо наблюдает за ней: как она общается с Вэй Усянем, как рассказывает А-Юаню о делах издательского дома, как обращается к прислуге. Она почтительна и холодна, как лед. Но пришла госпожа Цзян не за этим. В спальне Лань Сичэня, откуда Мэн Яо категорически отказывается ретироваться, она снимает швы. В этот раз без наркотика. Она просила называть ее Вэнь Цин, и Мэн Яо не знает, насколько это обращение уместно сейчас. Но это лучше формальностей. Вэнь Цин спасла ему жизнь. — Вы собираетесь выходить в свет? — спрашивает она, мельком посмотрев на Лань Сичэня. — Дайте мне еще неделю, — Мэн Яо морщится, чувствуя, как нить выходит из кожи. — Мне нечего вам давать, кроме услуг лекаря, — Вэнь Цин коротко пожимает плечами. — Почему господин Не вызвал вас на дуэль? Мэн Яо не хочет об этом говорить, но он обязан Вэнь Цин. Он замечает, как напрягается Лань Сичэнь, и ему кажется, что мир почти сошел с ума. Неделю назад он пытался простить Не Минзцюэ и забыть о нем, как о чем-то, что было в прошлом. Обо всем, с чем нельзя разобраться, стоит забыть. А потом идти дальше. — Дело не только в… ситуации, в которой оказались я и господин Лань, — осторожно начинает Мэн Яо. — Я работал на господина Не какое-то время и ошибся, когда рассказал то, что идет вразрез с его убеждениями. После этого мы не виделись. — Значит, Хуайсан не соврал, — задумчиво говорит Вэнь Цин, заканчивая работу. — Я хочу рассказать одну историю. Вы тоже послушайте, господин Лань. Я знаю о вашей дружбе с господином Не, но о некоторых вещах стоит знать. Мэн Яо наблюдает, как Вэнь Цин с привычным равнодушием стирает кровь с его кожи и заново перевязывает рану. Он позволяет себе встать с кресла и сесть рядом с Лань Сичэнем. Эта история не понравится никому, это очевидно. — Это было примерно через четыре месяца после инцидента, произошедшего с вами, — начинает Вэнь Цин, и Мэн Яо понимает, о чем будет ее история. Откуда она?.. — Вы разошлись с господином Не перед самой войной, если я правильно понимаю. Дальше началась военная кампания. Здесь я должна пояснить. Представьте девушку, которая должна всем. У нее нет своих денег, она вышла замуж, чтобы выжить, и единственный человек из прошлой жизни, оставшийся рядом, точно так же беспокоится, что живет за чужой счет, — Вэнь Цин усмехается. — После свадьбы я на некоторое время ограничила общение с братом, мне казалось стыдным мое положение, и я не хотела, чтобы он беспокоился. В момент, когда я не знала, куда деться от самой себя, началась война, и участие в ней показалось мне единственным выходом. Впрочем, не только мне, — она кивает самой себе. — Но госпожа Цзян не могла поехать на фронт. Я взяла чужое имя, несколько недель повторяла основы, которые учила в достаточно юном возрасте. И, конечно же, я не была готова стать военным доктором, — равнодушие в голосе Вэнь Цин ломается. — Мой близкий друг, с которым мы решили собственноручно выиграть войну, был принудительно возвращен домой, а я… я испугалась. Я направилась лично к господину Не, потому что он был на свадьбе, он знал меня и близкая связь наших семей должна была играть какую-то роль. Но у господина Не свои представления о достоинстве и чести. Он обвинил меня в попытке дезертировать и поставил ультиматум: либо я делаю, что должна, либо о том, кто я такая, узнают все. Сейчас я понимаю, что это было бы намного проще. Но мне казалось, что меня могут отправить под трибунал за измену империи. Я застряла в Корее на год, пока не получила два пулевых ранения. Меня вернули домой, а война пришла в Китай. Вэнь Цин возвращает маску невозмутимости, и от этого становится только хуже. Мэн Яо чувствует, что не должен был слышать об этом. Он осторожно берет Лань Сичэня за руку, ощущая, как неспокоен его пульс. Вэнь Цин не писательница, она говорит просто и понятно, но за ее рассказом проскальзывают жуткие детали. И все это… вполне в духе Не Минцзюэ. — Зачем вы это рассказали? — тихо спрашивает Мэн Яо, наблюдая за ней. — У каждого человека есть обратная сторона, — Вэнь Цин пожимает плечами. — Произошедшее выставляет меня незрелой и трусливой, а господина Не — безжалостным и честолюбивым. Но это не значит, что эти вещи нас определяют. А, если честно, — она едва улыбается, — я устала хранить это в себе. Вэнь Цин встает и коротко кланяется. Она не просит проводить ее, и Мэн Яо знает, что ни он, ни Лань Сичэнь не могут это сделать. Уже в дверях Вэнь Цин останавливается, будто что-то забыла, и оборачивается, пристально глядя на Мэн Яо. — Почему вы не опубликовали то письмо? — спрашивает она так просто, будто это не имеет никакого значения. — Вы видели его полностью? — Мэн Яо уже ничему не удивляется. Ему просто снова становится страшно. — Да, — спокойно говорит она, — но сначала, конечно, я услышала версию Вэй Усяня. Мне жаль, что вам пришлось через это пройти. — Вы хотите, чтобы люди об этом знали? — Нет, — Вэнь Цин удивленно смотрит на него. — Ни о первой части, ни о второй. У моей семьи сейчас все хорошо, а в сухом остатке вы навредите себе. Скажите, почему. Я не собираюсь вас судить. — Это было шантажом, — произносит Мэн Яо, чувствуя, как усиливается хватка Лань Сичэня на его запястье. — И он сработал. Мне нужны были деньги, а Цзинь Гуаншань побрезговал избавиться от меня. Может быть, у него были другие причины. Я не знаю. — В конечном счете, вы нашли этим деньгам самое лучшее применение, — серьезно говорит Вэнь Цин. — Поверьте, это самый благоприятный исход. Она уходит, плотно закрыв дверь, и Мэн Яо чувствует себя выжатым. Он ложится на спину и начинает мысленно перечислять все свои грехи. Правильно ли он поступил? Госпожа Цзян может говорить только от своего имени, но есть другие люди. Цинь Су и ее мать. Мэн Яо зажмуривается. — Слишком много информации, — констатирует Лань Сичэнь и ложится рядом. — Я должен был догадаться раньше. — О чем? — Мэн Яо кажется, от него сейчас не останется совершенно ничего. — Вы с Цзинь Цзысюанем чем-то похожи, — Лань Сичэнь обнимает его, создавая чувство защищенности и безопасности. — Хотел бы я, чтобы это было не так, — тихо говорит Мэн Яо. — Ты — это ты, а не твой отец. Мэн Яо кивает. Он всегда пытался убедить себя в этом и всегда проигрывал, но Лань Сичэню хочется верить. Конечно, эта вера сотрется со временем, и останется только радоваться тому, как сильно Мэн Яо похож на мать. Но это не имеет никакого значения сейчас. Должно быть, все и правда произошло лучшим образом. В воскресенье на сцене дебютирует «Море Стикс», и Мэн Яо наблюдает за постановкой из-за кулис, как и всегда. Он был так поглощен самим собой, что почти забыл про Театр Золотых Кукол. Но теперь все по-другому. Теперь Мэн Яо стоит не в темноте. Рядом суетится Сяо Цин, а Лань Сичэнь повторяет свои несколько реплик и каждый раз улыбается, стоит ему поймать взгляд Мэн Яо. В конечном счете появление Лань Сичэня на сцене Театра Золотых Кукол оказывает какое-то невероятное влияние на публику. Когда перед поклоном Сюэ Ян выталкивает Мэн Яо на сцену, это похоже на настоящий триумф. Возможно, дальше все будет еще лучше. Возможно, Мэн Яо впервые приблизился к совершенству.