Театр Золотых Кукол

День начинается, когда становится нечем дышать. Мэн Яо распахивает глаза и смотрит в потолок, гадая, что теперь пошло не так. Ему редко снятся сны, еще реже — те, от которых хочется убежать. Видения ускользают от него, оставляя горечь внутри, но что-то не дает покоя. Темная спальня кажется чужой. Он ожидал увидеть другую комнату. Должно быть, угол в Театре Золотых Кукол. Кровать занимает большую часть пространства. Когда Мэн Яо выбирал мебель, он старался оставить место для того, чтобы ходить кругами и думать. Так что здесь, кроме кровати, стоит только туалетный столик с зеркалом. Больше ничего не нужно. Расстояние до витражного окна слишком большое. Должно быть, это для разбега в экстренной ситуации. Нужно быть готовым ко всему. Мэн Яо встает у окна, чувствуя, как сильно его трясет. Внутри все переворачивается, будто конец настигнет его совсем скоро. Что же снилось? Впрочем, неважно. Нельзя было вспоминать о том письме. Нельзя вообще ни о чем думать, пока мир вокруг вот-вот грозится разрушиться. Что-то происходит, и Мэн Яо не может уловить суть. Все слишком далеко от него, но пороховая бочка не просто так стоит посреди города, обещая рвануть. Можно понять, что ничего хорошего дальше не будет, по экономике. Ценные бумаги падают в стоимости, коллеги за границей опасаются чего-то. Мэн Яо включает свет и достает одно из старых писем из-под матраца. В нем нет ничего, кроме вырезок из французских газет. Мэн Яо внимательно перечитывает их, не находя ничего нового — только подтверждение своим мыслям. Все это не закончится ничем хорошим. Еще одна газета — уже китайская, датированная двумя годами раннее. У Мэн Яо уже тогда были некоторые опасения о том, что смена правителя в соседней стране — не лучшая идея на рубеже веков. Не лучшая идея для императора умирать, пока западный континент полыхает. Еще статья. Все плохо. Мир катится к чертям. И можно сказать, что это только где-то в Европе, в которой сильнейшие государства образовывают военные союзы, а восток ничей. Но все это до того переплелось, что где-то в Южном Китае один человек боится за сохранность и своего бизнеса, и своего душевного состояния. Возможно, Мэн Яо просто параноик. Возможно, у него есть чутье. Не стоит строить иллюзий — в его положении все может обвалиться за неделю. Мэн Яо наливает себе стакан воды в столовой и смотрит, как малочисленные машины все рассекают улицу. Ночные огни города через несколько часов сменятся рассветом. Это должно быть в порядке вещей. Все пойдет тем путем, которым нужно. Если думать о том, что скоро мир сломается, можно сойти с ума. Сейчас все нормально. За окном кто-то громко сигналит. Сейчас все хорошо. Он снова ложится спать, уже утомленный этим днем. Что толку думать о будущем, если можно пропустить жизнь здесь и сейчас? Это неправильно. Мэн Яо засыпает, чувствуя себя вором. У кого-то он украл мысли, у кого-то — желание не сдаваться. Но ночь все скроет, и все смоет дождь. Во второй раз Мэн Яо просыпается, когда день уже в самом разгаре. Он приводит себя в порядок, долго вглядывается в зеркало и не может взять в толк, откуда на душе такая легкость. Будто прошелся пожар, стер все мысли, оставив лишь самое приятное. Мэн Яо улыбается своему отражению, заваривает кофе и наблюдает, как за широкими окнами люди неизменно куда-то спешат. Умение наблюдать — стратегическое преимущество. Несмотря на неприятную сцену, устроенную Сюэ Яном и Сяо Цин, Мэн Яо все-таки смог показать Лань Сичэню зал с куклами и познакомить с девушками, работающими над костюмами. Возможно, лишь возможно, Мэн Яо поделился некоторыми наработками и сюжетами. Если он и рисковал, то не особо сильно — вряд ли Лань Цижэнь захочет повторить что-то в Гусу. Да и… Лань Сичэню хочется верить. Мэн Яо улыбается, пряча улыбку от самого себя за кружкой кофе и изящными движениями. Ни к чему портить себе настроение, задаваясь вопросами, кто и кому в душевной привязанности в итоге должен. На самом деле, если бы Мэн Яо дал себе возможность рассуждать над этим, было бы очень плохо. Хотя бы потому, что нельзя так отдаваться чувствам и подставляться. Иногда стоит притвориться идиотом перед самим собой. Поэтому Мэн Яо игнорирует сон, который заставил его проверять старые письма. Это ни к чему не приведет. Он может только подлить масла в огонь, а не исправить все на свете. Может быть, от войны на западе здесь кое-что прояснится. Остается только надеяться, что никто не втянет в это империю. Тогда, возможно… Мэн Яо просчитывает варианты. Предметы роскоши будут не в ходу. Фарфор, чай, ткани… вот черт. Война невыгодна, она может приостановить торговлю на долгие годы, если не разыграть карты правильно. Но если рис станет дешевле зерна, его можно будет пустить на поток. Или… если задуматься, то империя должна повести себя благоразумно. Увеличить производство? Открыть новые фабрики? Кто знает. Это тяжело рассчитать, потому что Мэн Яо понятия не имеет, что происходит с экономикой на национальном уровне. Он знает только, как она влияет на простых людей. Больше рабочих мест. Возможно, зарплаты… нет. Неважно. Не ему решать. За окном начинается дождь. Мэн Яо встает и задвигает шторы, чтобы не видеть его. Ему надоел дождь. Он любит солнце, потому что провел слишком много времени на последнем этаже борделя, где крыша протекала туда, где лежала его подушка. Позже, шатаясь по улицам от отчаяния, он постоянно был мокрым, потому что был ноябрь. И сейчас, в сентябре, ему хочется не знать о том, что дальше придут холода. Мэн Яо проверяет письма. Всего лишь одна записка с адресом поместья Лань с предложением приехать. Он подписывает ответ быстро, почти не задумываясь. В этой квартире не бывает гостей, даже прислуга приходит не каждый день. Но Мэн Яо хочет побыть наедине с Лань Сичэнем без чужих драм и глаз. Добавив просьбу не забыть зонт и не строить никаких планов на вечер, Мэн Яо отправляет записку вниз. Ему нужно приготовиться. Или сделать вид, что он не готовился. Домашняя одежда настроит на нужный лад, но среди нее нет рубашек, выгодно подчеркивающих стройность и расшитых маленькими рыбками-кои. Тяжелый выбор. В гардеробной Мэн Яо смотрит на внушительное количество своей одежды. Он догадывается, откуда и почему ее так много, но старается не думать об этом лишний раз. Такие вещи плохо влияют на настроение. Сегодня не стоит расстраиваться специально. Останавливаясь на черной рубашке, расшитой золотым и красным, Мэн Яо думает, что домашняя одежда может показаться слишком вульгарной. Он почти успевает придумать, что делать с волосами, когда раздается звонок. Поразительная скорость для человека, который живет в отдаленном районе. Мэн Яо собирается с духом, проверяет, как на нем сидят брюки, и идет в коридор, чтобы встретить лифт. Он чувствует себя возмутительно неготовым к тому, чтобы соответствовать совершенству Лань Сичэня, но лучше отмести это подальше и просто ждать. Громыхание. Жужжание. Эти звуки преследуют Мэн Яо с того момента, как он открыл Театр Золотых Кукол. Нет, раньше, с того момента, когда он предложил Сюэ Яну идею устройства кукол, и тот посмотрел на него так выразительно, что захотелось ухмыльнуться. Никто не думал о том, что внутрь можно вставить записывающий механизм. Двери лифта распахиваются, являя Лань Сичэня. С его зонта капает, и Мэн Яо скорее берет его за руку, чтобы он не стоял в лифте, а стоял рядом с ним, но что-то… он останавливается. Лань Сичэнь выглядит очень усталым. — Я отвлек тебя от репетиций? — тихо спрашивает Мэн Яо. Лань Сичэнь улыбается и обнимает его так быстро, что к этому невозможно подготовиться. Зонт с глухим звуком падает на пол. Его нужно будет высушить, но пока Мэн Яо лишь кладет руки на спину Лань Сичэня и закрывает глаза, позволяя себе наслаждаться. Аккуратно, тихо. В объятиях можно спрятать лицо. Оглушенный этой мыслью, Мэн Яо отстраняется. — Хуань-гэ… — осторожно начинает он. — Я очень рад видеть А-Яо, — что-то внутри Мэн Яо поднимает голову, и оно слепое и немного уродливое, и это, должно быть, то, что хотело любви и заботы, хотело иметь место для себя, но никогда не находило. — Прости, у дяди сейчас некоторые трудности. — Ты уверен, что тебе стоит здесь быть в таком случае? — Мэн Яо с недоверием смотрит, как Лань Сичэнь снимает ботинки. — Я бы не хотел… — Я не могу ничего с этим сделать. И я сам захотел приехать к тебе. Не думаю, что в финансовых вопросах от меня есть хоть какая-то польза. Лань Сичэнь выглядит очень озадаченным и усталым, но ничего непоправимого пока не случилось. Мэн Яо ведет его в гостиную, садится на диван рядом с ним и разливает чай. На улице холодно, и Лань Сичэню стоит согреться. — Я кое-что понимаю в финансах, — говорит Мэн Яо через какое-то время. — Работал на Цзинь Гуаншаня пару лет. Если твой дядя согласится, я мог бы помочь. — Не согласится, — Лань Сичэнь не задумывается над ответом. Он кладет руку на колено Мэн Яо и чуть сжимает. — Я не понимаю, в чем дело, но это не стоит твоих переживаний. Думаю, если бы все было действительно плохо, дядя бы сказал об этом. — Ты выглядишь очень уставшим, — Мэн Яо поворачивается к нему. — Неужели и правда не стоит? — Мы действительно репетировали все утро, — Лань Сичэнь усмехается. — Дядя становится более требователен, когда раздражен. — И ты решил сбежать от него ко мне, — почти шепчет Мэн Яо. — Я хотел увидеть тебя. И, если бы у Мэн Яо не было принципов, здесь нужно было бы поцеловать Лань Сичэня и плавно переместиться в спальню. Но ему кажется, что это нечестно. Возможно, поэтому он так долго тянул. Возможно, поэтому сам не приглашал Лань Сичэня. Если бы все произошло вчера — спонтанно, немного грязно и не очень правильно — это было бы тяжелее. Заметив остекленевший взгляд Мэн Яо, Лань Сичэнь касается его щеки костяшками пальцев. — Я хочу быть честным перед тобой, — говорит Мэн Яо, опустив взгляд. — Я бы не хотел решать этот вопрос потом. — А-Яо? — пальцы касаются виска, и это становится почти мучительно. — Если тебе действительно хочется лечь со мной в постель, то нужно это прояснить, — сквозь зубы произносит Мэн Яо. — Моя мать была проституткой, которую обрюхатил один очень знатный господин. Она была так влюблена в него, что не избавилась от ребенка. Возможно, она хотела, чтобы тот человек признал меня, открыл ей двери в счастливую жизнь, и она ни в чем не нуждалась. Я понятия не имею, почему… — Лань Сичэнь переплетает их пальцы, и Мэн Яо заставляет себя закончить почти равнодушно. — Это все, что я хотел сказать. Если для тебя это слишком, я пойму. Не каждому человеку захочется… Он не заканчивает, потому что Лань Сичэнь наклоняется и целует его в висок, рядом с тем местом, где едва касается пальцами. Он спускается ниже, к скуле, руки ложатся на плечи, а Мэн Яо чувствует себя безвольной куклой. Почти как его механические актрисы. Он смотрит в пустоту перед собой, не понимая, что происходит, и не осознавая, почему. Что. — Спасибо, что сказал мне, — хрипло шепчет Лань Сичэнь, и у Мэн Яо внутри все холодеет. — Но для меня это не имеет значение. Тебя не определяет происхождение. Все, что я знаю о твоей матери, она воспитала достойного человека. То, что было слепым и немного уродливым, становится вдруг таким большим и всеобъятным, что у Мэн Яо начинает кружиться голова. Он не знает, за что ему достался Лань Сичэнь. Он явно не так много сделал в этой жизни, чтобы его так наградили. Может быть, в прошлой жизни он выиграл какую-то войну или был человеком добрейшей души? А, может быть, хватит вести себя так, словно судьба существует? Мэн Яо поднимает взгляд, и ему в грудь, туда же, где вся его нерастраченная потребность в любви, глухо ударяется восхищение в глазах Лань Сичэня. Будто Мэн Яо — это то, что ему нужно сейчас больше всего на свете. И это оглушает и сбивает с толку, но так приятно. Руки Лань Сичэня медленно перемещаются на его шею. Тело вздрагивает само по себе. Мэн Яо подтягивает ноги на диван, чтобы было удобнее. Он знает, слова, произнесенные Лань Сичэнем, разбили и собрали его заново. Очень тяжело говорить. Мэн Яо целует его, обнимая, прижимаясь ближе, чтобы показать хотя бы часть той благодарности, которую он испытывает. Этот человек нужен ему, чтобы дышать здесь и сейчас. Стоит сплести себя с ним и никогда не отпускать, потому что он умеет делать Мэн Яо целым. Лань Сичэнь гладит его спину, пока он целует и прижимается, стараясь быть. Не нужно ни о чем задумываться. Можно отпустить себя и делать, как хочется, а не как нужно. Мэн Яо не просчитывает варианты, почти не боится ошибиться. Он целует шею Лань Сичэня, ведет ладонями по его ребрам и отдается этому так, как отдавался лишь Театру Золотых Кукол. Диван, никогда до этого не скрипевший, предательски скрипит, когда Мэн Яо удается повалить Лань Сичэня вниз. Он чувствует, как руки перемещаются со спины на бедра, чуть сжимая их. Ему кажется, все это почти на грани сна, но еще не до конца. Достаточно реально, чтобы не пытаться удержать насильно. Мэн Яо опускает голову на плечо Лань Сичэня, и тот, отведя его волосы, снова целует в висок. — Ванная справа по коридору. Первая дверь, — приходится сказать Мэн Яо. — А-Яо не хочет присоединиться ко мне? — шепчет Лань Сичэнь таким тоном, что внутри все сжимается в тугой узел. — У А-Яо были некоторые планы, — он позволяет улыбке проскользнуть в слова. — И совместное купание стоит в них немного позже. — Если А-Яо сейчас не встанет, боюсь, его планы будут нарушены. Он отстраняется с виноватой улыбкой, и Лань Сичэнь притягивает его обратно, запутав руку в волосах, чтобы поцеловать снова. Жарко. Такие поцелуи пробуждают внутри голод. Мэн Яо кусает Лань Сичэня, но тот только притягивает его ближе, будто хочет вплавить в себя, проводит языком по его нижней губе. Мэн Яо чувствует, насколько возбуждены они оба. Еще чуть-чуть, и это станет неловким казусом. Он заставляет себя не распускать руки слишком сильно, потому что ему еще нужно это. У него действительно есть планы, поэтому он отстраняется во второй раз и встает. Вид Лань Сичэня в измятой одежде, с зацелованными губами и желанием во взгляде кажется почти невыносимым. Вряд ли он сам выглядит лучше. — Не задерживайся сильно, — говорит Мэн Яо, пытаясь отдышаться. — Я действительно… готовился. — А-Яо показывает чудеса дальновидности, — замечает Лань Сичэнь, вставая. Он оставляет поцелуй в уголке глаза. Мэн Яо довольно улыбается, радуясь похвале. Он провожает Лань Сичэня взглядом и медленно выдыхает. Сердце бухает так, будто пытается выработать энергию для всего центрального района. Мэн Яо убирает волосы за ухо, смотрит на диван и отворачивается. Его переполняет очень сложное чувство, у которого пока нет названия. Но оно, кажется, решилось поселиться надолго где-то между легкими и позвоночником. Стоять здесь почти невыносимо. Можно было бы отправиться в спальню, но Лань Сичэнь не знает, где она находится, и заставлять его чувствовать себя неловко не хочется. Мэн Яо зачарованно касается горящих губ кончиками пальцев и решает, что лучше всего начать в коридоре. Становится прохладно, и он обнимает себя, стараясь удержать внутри и чувства, и ощущения. Решившись, Мэн Яо выходит в коридор, отгоняя мысль, что он выглядит глупо. Ему стоит проще относиться к себе сейчас. К тому же, он и правда попросил Лань Сичэня не задерживаться, а тот отличается невероятной пунктуальностью. Когда Мэн Яо только думает о том, чтобы скатиться вниз по стене из-за боли в спине, Лань Сичэнь выходит. Очень мудро с его стороны надеть халат, оставленный специально для него. Мэн Яо не успевает ничего сказать, потому что его прижимают к стене и снова целуют, и ему хочется отдать всего себя, лишь бы Лань Сичэнь целовал его так всегда. Похоть в чистом виде. Это много, это действительно много, и еще больше становится, когда Мэн Яо тянет Лань Сичэня дальше. Может быть, он становится рассеянным, потому что дверь, которую он толкает, ведет в столовую. Мэн Яо застывает в дверном проеме, медленно осознавая свое положение. Его расстегнутая рубашка падает вниз, к ногам, и Лань Сичэнь ненадолго отстраняется, чтобы осмотреться. Задумчивость, с которой он смотрит на несуразное произведение ушедшей эпохи в виде стола, преисполняет Мэн Яо таким вдохновением, что он берет его за руку и со всей уверенностью ведет к этому чертовому столу. Лань Сичэнь подхватывает его, сжав пальцы на бедрах, и усаживает перед собой. Мэн Яо хотел попросить разрешения сделать кое-что другое, но так даже лучше. Он запрокидывает голову, подставляя шею под поцелуи, пока руки Лань Сичэня изучают его живот и расстегивают брюки. Это хорошо. Это так хорошо… Лань Сичэнь опускается на колени, стягивает с Мэн Яо оставшуюся одежду и целует шрам под коленом. Он проводит пальцами по внутренней стороне бедра, вызывая сдавленный вздох. Чувствуя себя побежденным, Мэн Яо ложится на спину, остекленевшим взглядом смотря в потолок, пока Лань Сичэнь целует его выше, там, где только что вел пальцами. — Такой красивый, — сообщает Лань Сичэнь с улыбкой в голосе. — Какой же ты… У Мэн Яо пальцы на ногах поджимаются от таких слов. Он хотел бы вплести пальцы в волосы Лань Сичэня, но его тело отказывается двигаться, когда тот целует головку члена. Мэн Яо вцепляется в столешницу, раскинув руки. Лань Сичэнь позволяет… он… он… мысли похожи на оголенный электропровод. Мэн Яо не может пошевелиться, потому что Лань Сичэнь берет его в рот. Он чувствует так много сразу — как головка упирается в щеку, как изящные руки, созданные для музыки, удерживают его на месте. Бедра непроизвольно поддаются вверх. Мэн Яо видит только белый потолок, пока язык Лань Сичэня скользит по его члену, спускается ниже, почти дразнит, но Лань Сичэнь не способен дразнить даже во время секса, поэтому он дает все, что может, и Мэн Яо всхлипывает от всего и сразу. Лань Сичэнь отстраняется, чтобы в следующее мгновение продолжить. Мэн Яо чувствует, какой у него теплый и влажный рот, и это правда слишком, он извивается на этом жестком столе, бедра потряхивает так, словно они занимались любовью всю ночь. Что будет, когда это станет правдой? — Я сейчас… Лань Сичэнь встает, нависает над ним без халата, абсолютно совершенный, как статуя в музее. Мэн Яо зачарованно вытягивает руку, проводит по его груди и вздыхает, прикрывая глаза. Он невероятно возбужден, но ему действительно нельзя прерываться сейчас. Он позволяет Лань Сичэню поднять себя на руки, позволяет себе звук, похожий на скулеж, когда разгоряченная кожа трется о член. — Самая дальняя комната слева, — голос Мэн Яо тоже подрагивает. Он не замечает, как оказывается на кровати. Лань Сичэнь ложится сверху, и он так прекрасен, что Мэн Яо все еще не может поверить. Он кладет ладони на его щеки, смотрит в глаза и улыбается, чувствуя, что вот-вот расплачется от того, что этот совершенный человек существует. Лань Сичэнь улыбается ему и отводит его руки от своего лица, чтобы переплести пальцы. — Лань Хуань, — шепчет Мэн Яо, — ты делаешь меня таким голодным. Этого оказывается достаточно, чтобы Лань Сичэнь снова целовал его, и Мэн Яо вскидывает бедра, чтобы чувствовать его как можно острее, чтобы быть в нем и быть им самим, потому что ему невыносимо знать, что они существуют по-отдельности. Все в нем, что просило ласки и заботы, требует Лань Сичэня. Мэн Яо не хотел лишать его удовольствия прелюдий. Он расслабляется, когда входит первый палец, и почти не чувствует дискомфорта. Лань Сичэня хочет все его тело, и Мэн Яо поддается этому желанию, целуя его лицо, хватаясь за плечи и оглаживая спину. Он горит, и этот огонь не имеет ничего общего с агонией. Пахнет лавандовым маслом. Мэн Яо сам насаживается на пальцы Лань Сичэня, думая о том, как тот играет на фортепиано, как они создают такую прекрасную музыку, и сейчас, будто из инструмента, из его тела они тоже извлекают звуки. Мэн Яо прикрывает глаза, тяжело дыша. Ему приходится заставить себя убрать руки от спины Лань Сичэня, чтобы не оставить на его коже следов. Простыни под ладонями мнутся. Мэн Яо распахивает глаза, встречаясь взглядом с Лань Сичэнем. Этого так много. Мэн Яо льнет к руке Лань Сичэня, когда тот гладит его по лицу. Пальцы внутри замирают. Когда Лань Сичэнь вытаскивает их и облизывает, Мэн Яо всхлипывает от накатившей волны таких разных чувств. Он хочет, чтобы Лань Сичэнь взял его. Он хочет обладать Лань Сичэнем. Он хочет… — А-Яо, — Лань Сичэнь входит одним слитым движением. — Тебе хорошо? — Очень, — шепчет Мэн Яо, — только подожди немного, пожалуйста. — Восхитительный, — Лань Сичэнь целует его в щеку, — невероятный. Ты так прекрасен. Такой чувствительный А-Яо. — Твой, — добавляет он. — Называй меня своим, Лань Хуань. — Хорошо, — поцелуй в нос, — мой А-Яо очень хороший. Мне нравится быть с тобой. — Ты… — Мэн Яо давится воздухом, — ты можешь двигаться. И… мне тоже нравится быть с тобой. Заполненный до краев, он дрожит от ощущений и срывается на крик, когда Лань Сичэнь попадает в нужное место. Мэн Яо поддается бедрами навстречу и слушает, как плоть ударяется о плоть, как Лань Сичэнь тяжело дышит, как его дыхание сбивается, когда Мэн Яо снова кричит. Это совершенно, почти так же идеально, как гармония скрипки и фортепиано. — Ты можешь кончить в меня, — горячо шепчет Мэн Яо. — Я не хочу, чтобы ты выходил. Он почти не чувствует руку на своем члене, но тихий стон, похожий на его имя, заставляет разбиться и ждать, пока Лань Сичэнь снова соберет. Мэн Яо кончает, пачкая их животы, и оплетает Лань Сичэня всем своим телом. Он чувствует, как внутри разливается липкое тепло. Лань Сичэнь и правда не выходит. Хорошо, думает Мэн Яо. Ему так хорошо. Он закрывает глаза, ощущая себя так правильно, будто наконец-то получил на сцене Театра Золотых Кукол долгожданный триумф. Если Лань Сичэня можно сравнить со своей главной страстью, то Мэн Яо постарается сохранить его в своей жизни. Он закрывает глаза, слушая, как Лань Сичэнь тихо повторяет его имя.