Полукровка

Я немного волновалась, не приревнуют ли они, но, похоже, здесь такое просто невозможно. После завтрака наложницы, как обычно, расселись по креслам с рукоделием, и я не стала отставать. Наверное, ещё и потому, что родители Грегори пока не уехали, хотелось показать себя деятельной и заинтересованной в обучении традиционному рукоделию, если вдруг Маргарита решит зайти. Гриса попросила посмотреть небольшой кусочек вязаного полотна, которое я мучила уже третий день, похвалила меня, потому что стало более воздушно, пропала сильная стянутость некоторых петель. И от этого одобрения мне захотелось практиковаться ещё больше, у нее это так непосредственно и искренне получилось! Вскоре Грета переоделась, попрощалась с нами и сообщила, что вернётся к пяти часам. Видимо, у нее занятия в колледже. На самом деле, это так здорово было — и интересные лекции, и посиделки с группой, и всякие активности, которые устраивали преподаватели помимо учебы. Я бы хотела вернуться в колледж, если все пройдет гладко с восстановлением статуса, пусть даже начать все заново, с первого курса, но... Вообще, довольно страшно. Ведь сплетни не остановит доказательство клеветы, а ещё я стала наложницей орка — только этого будет достаточно для насмешек, а если уж узнают, кем я работала... Нет. Наверное, не пойду учиться. И не стоит говорить Грегори, что это частично из-за него, не хочется его обижать, ведь он столько для меня делает и так терпеливо относится, будто бы действительно с любовью. Мне до сих пор трудно представить, каково любить человека, которого совсем не знаешь, но, раз уж такова его природа, кто я такая, чтобы возражать. В конце концов, для меня в этой его влюбленности настоящее спасение, без преувеличения. Я едва не подпрыгнула, когда коммуникатор вдруг завибрировал. Оказалось, это звонил Грегори, я поспешно ответила. — Привет, малышка, — как-то не очень весело поприветствовал он, — тут такое дело... Твой отец сейчас ломился ко мне в офис. — Прости, пожалуйста, — пробормотала я, от безысходности прикрывая лицо ладонью. Зачем ему это нужно? Вспомнил, что у него есть дочь? Решил, что орк будет обращаться со мной хуже, чем клиенты борделя? А если это вызовет скандал и негативные новости? Очень надеюсь, что никаких проблем для имиджа и финансов такая ситуация не повлечет. — Ну что ты, — кажется, он все же улыбнулся, ну или мне показалось, — я попытался его убедить, что не удерживаю тебя, но он не стал меня слушать, поэтому, пожалуйста, не выходи сегодня никуда, ладно? Я волнуюсь, что он может ждать тебя у дома. Вот как, я просто сказала, что не хочу видеть родителей, и он уже готов защищать меня даже от родного отца. Не представляю, насколько далеко готова зайти эта его любовь. — Я и не собиралась, — вздохнув, я потерла переносицу, не зная, что можно ещё сказать. — Знаешь, я хотел ещё кое-что сказать, подумал, пока говорил с ним, — Грегори где-то там тоже вздохнул, — я боюсь, что... Хм, нет, это будет звучать так, будто я тебя уговариваю, — о чем он? На что уговаривает, не выходить сегодня из безопасного дома? — ну, я боюсь, что тебя некому будет защитить, если мы разойдемся, — ах, вот он о чем... — от родителей, от журналистов, даже от того человека. Потому что ему будет нечего терять, кроме собственной жизни, когда суд кончится, это я могу гарантировать, — его голос стал каким-то вкрадчивым, будто бы даже зловещим. Похоже, он испытывает настоящее удовольствие от возможности отомстить за меня, — но ничего не бойся, Мария, слушай только свое сердце, обещаешь мне? Пришлось пообещать — потому что как я могла отказаться после таких слов? И как я могу уйти от того, кто готов полностью обезопасить мою жизнь? Ещё и так беспокоится, чтобы мне было хорошо, его наложницы, к тому же, полностью приняли меня и радуются, что мы с ним сближаемся. Как можно уйти и отказаться от этого всего? Один только меркантильный и эгоистичный интерес мог бы заставить остаться, чтобы наслаждаться обеспеченной жизнью. Девушки позвали меня в столовую, и по пути я пересказала им новость о моем отце, внезапно решившем проявить какие-то поползновения к примирению. — Послушай, Мария, это, конечно, только твое дело, — достаточно жёстко сказала Грация, даже хмурилась. Я что, грубо выразилась о родителях, так нельзя? Или не стоило портить им настроение перед обедом? — но я бы ни за что не стала их прощать! — Вот-вот! — поддакнула Гриса, тоже недовольная. — Бросили тебя совсем одну, а теперь, когда жизнь начала налаживаться!.. Не находя, видимо, цензурных слов, она потрясла кулаком, огромным таким кулачищем. Да уж, похоже, в этом доме все будут на моей стороне. Мне оставалось только поблагодарить за участие. Хотела было пообещать, что не буду идти с ними на примирение, но не стала. Не знаю. С одной стороны, да, я ужасно обижена, но вдруг это совпадение? Вдруг мама и папа и так хотели меня увидеть, просто так получилось? Но я не могу придумать ни одного оправдания тому, что они бросили меня, действительно бросили, это ведь иначе и не назовешь. За обеденным столом я первый раз за день столкнулась с родителями Грегори. И в столовой снова витала немного напряжённая тишина, Грация и Гриса даже головы не поднимали, ну и я старалась вести себя так же, чтобы точно ничего не нарушить. Пусть Грегори сказал, что строгих формальностей немного, я ведь вижу, что они часто ведут себя совсем не так, как повела бы я, а я, вроде бы, обычный воспитанный человек. Со временем я обязательно изучу и запомню все нюансы, чтобы точно не отплатить за их заботу какой-нибудь глупостью. По крайней мере, обед был очень вкусным. Снова подали множество маленьких порций закусок, видимо, это часть традиционного стола. А основным блюдом было тушёное мясо с овощами. Все было порезано довольно крупными кусками, но мне очень понравилось. Говядина была очень мягкой, без сухости, а вместе с картофелем, сладким перцем и цукини получалась такая смесь разных вкусов, больше сладковатых, чем острых, и текстур, что даже захотелось добавки. Хотя я не стала просить, потому что, конечно, ещё одна такая же порция в меня бы точно не влезла. А ещё я не знала, насколько это вежливо, может быть, не положено. Кажется странным так думать, но кто их знает, этих орков. Нам уже подавали чай с пирожными на десерт, когда откуда-то со стороны холла донёсся шум, будто бы голоса на повышенных тонах. Но я уж точно не ожидала, что в столовую войдут, помимо уже знакомого мне управляющего, двое полицейских и... И папа. — Я прошу вас подождать в холле, — явно не в первый раз повторил управляющий, но ведь это полиция! Ужас какой, дошло до полиции! А если для Грегори это плохо обернется? Его же не привлекут к ответственности? И... И меня же не заберут силой, правда? Грация без единого слова, буквально одним слитным движением достала коммуникатор и позвонила мужу. Хорошо, пусть он будет в курсе. Я стиснула ладони, чтобы скрыть от самой себя, как сильно дрожат руки. И не решалась посмотреть на папу, просто не могла. Не после стольких лет мучений и унижений, по сути, по его вине. А он явно искал моего взгляда и не бросился ко мне только благодаря руке полицейской на плече. — Мисс Мария Грин? — осведомился полицейский, сверяясь с планшетом, видимо, смотрел на мое фото. — Миссис Мария Градирс, — звучно и низко поправил господин Градирс, неторопливо вставая. Он надвинулся на всю эту делегацию, огромный, как скала, с долей снисходительности наклонил голову, — сенатор Грид Градирс, — се... Се... Сенатор?! Отец Грегори сенатор? — в отсутствие моего сына, хозяина дома, можете говорить со мной. И вернитесь ко входу в дом, если нет ордера. Даже если есть — все равно вернитесь, все члены моей семьи имеют дипломатический иммунитет. — Нам поступило сообщение, что возможен принудительный брак, — бедный полицейский явно не сдержался и немного отступил, запрокидывая голову, чтобы смотреть орку в лицо, что не так-то просто с обычным человеческим ростом, — поэтому мы... — Ордер, — прервал господин Градирс. Принудительный брак? Они серьезно? Они правда думают, что с моим стажем в борделе меня ещё к чему-то можно принудить? Но как же страшно звучит обвинение! Это же почти как похищение, разве нет? — Но мы бы хотели... — Ордер, — непреклонно повторил орк. — Мы не выдвигаем... — Ордер, — не меняя интонации, он шагнул вперёд, оттесняя собой всех вторженцев обратно в коридор. Как хорошо, что он здесь! Я испугалась одного вида полиции и точно делала бы все, что они скажут, даже если бы меня собрались арестовать. Причем и до понижения статуса тоже. А потом я заметила насмешливый взгляд Маргариты и поспешно потупилась. Какой позор, ну почему это должно было произойти? — Простите, — закрыв лицо руками, я съежилась, пытаясь стать меньше, — простите, простите меня, это такой стыд... — Ну что ты, не стоит, — Грета ласково погладила меня по плечу, — Грег будет здесь через двадцать минут, он всё решит. Так неловко всех беспокоить, так ещё и эти люди! Если до их прихода я ещё сомневалась, то теперь, увидев папу в лицо, больше не буду колебаться. Он выглядит почти так же, как тогда. А я похудела почти на десять килограмм, потому что мне было практически нечего есть целый месяц! Потом, конечно, немного выправилась, когда устроилась к мисс Лайвли, но щеки, которые меня так возмущали в подростковый период, так и не вернулись. Последние годы я жила в постоянном страхе, что мне не хватит денег до конца месяца, иногда эти мысли не давали мне спать — а они с мамой жили вдвоем на те же суммы, на которые мы раньше жили втроём. Я разучилась хотеть новые вещи, разучилась смотреть на одежду как на украшение себя. А теперь они решили заявиться и сказать, что боятся принудительного брака? А что, боятся, что меня будет насиловать один мужчина вместо десятка разных в неделю? Нервно хихикнув, я постаралась пригладить волосы. Ужасно. Теперь, подумав обо всем этом снова, я согласна с орчанками. Ни за что, ни при каких обстоятельствах не прощу. Видеть их не хочу! Грация предложила подождать здесь, на всякий случай, допить чай, поесть сладкого, чтобы отвлечься. От мысли, что сладкое и мягкое кремовое пирожное окажется у меня во рту, подкатила тошнота. Кажется, я не смогу есть ещё целую неделю. Но, чтобы хоть как-то занять руки, я глотнула чаю. Было очень горячо, я обожгла язык, но эта боль немного отрезвила меня. Ведь нечего бояться, правда? Я скажу, что добровольно тут нахожусь, и на этом претензии иссякнут, да? Только бы Грегори эта ситуация не навредила, я никогда не смогу искупить такую вину! — Ты такая бледная и испуганная, — Гриса со вздохом протянула руку через стол и погладила меня по запястью. Да уж, наверное, опять на лице все написано. Как же стыдно, я просто не представляю, как в глаза им смотреть после такого представления. — Не бойся, Грег со всем обязательно разберётся, — Грация улыбнулась явно только чтобы поддержать меня, так что пришлось и мне пытаться выдавить улыбку. Мне показалось, что прошла то ли вечность, то ли пара секунд — но один из слуг попросил меня спуститься в холл для дачи показаний. Поднимаясь на ватных ногах, я не могла понять, то ли отсидела их на этой дурацкой подушке, то ли просто боюсь до дрожи в коленках. И не знаю, почему боюсь даже. А вдруг узнают, что я фиктивно работаю секретарем у своего же мужа? Меня ведь не вышвырнут на улицу? И ему не сделают ничего? Почему, почему это должно было произойти? Я вышла на второй этаж холла как раз когда полукровка практически бегом, через три ступеньки поднимался наверх, игнорируя голоса за спиной. Мы встретились у верха лестницы, и он первым делом, опустившись на колено, обнял меня, прижимая к себе так крепко, что на секунду показалось — задохнусь. Уткнувшись ему в плечо, я зажмурилась, чтобы ничего и никого не видеть. — Ты в порядке, малышка? — немного отстранившись, он с тревогой заглянул мне в лицо, касаясь щеки кончиками пальцев. Странно было смотреть на него немного сверху вниз, и больше ни о чем я думать не могла. — Тебя кто-то оскорбил? Никто не трогал? — помотав головой, я постаралась сглотнуть, но во рту было сухо. — Не бойся так сильно, ничего страшного не случилось, дурацкая формальность. Выдавив кивок, я с ним вместе спустилась вниз, придерживаясь за огромную теплую ладонь. Это та же рука, которой утром он немного небрежно обнимал меня. Спал рядом со мной и даже не попытался ничего сделать, я ведь чутко сплю. А я даже не подумала, что он может мне навредить. Значит, я ему доверяю и заслуженно, поэтому надо сделать то, что от меня хотят, чтобы точно не вышла эта история боком. Если нужно дать показания, я сяду и дам их, пусть меня тошнит от того, что напротив сидят родители. Я столько вечеров провела без сна, пытаясь оправдать их для себя — ведь взаимодействие с человеком с пониженным социальным статусом отразилось бы на их собственном статусе, их бы понизили в должности или сократили зарплату. Но никакие уговоры себя самой не помогли мне понять, как можно было оставить меня на произвол судьбы без средств к существованию. И я не хочу слушать их оправдания, потому что знаю, что они будут жалкими и убогими в сравнении с тем, что я пережила. Грегори сам разговаривал с полицейским, причем довольно жёстко и резко. И даже не думаю, что дело в дипломатическом иммунитете, похоже, он так со всеми общается, кроме своего гарема. Подозрение в принудительном браке он сразу же отмел, потому что я лично заполнила нужные документы, а если это не доказательство добровольности, то все до единого браки в мире нужно отменить. И вместо меня сказал, что я не хотела видеть родителей, поэтому он им сразу отказал во встрече. Я же сидела и просто молча смотрела на его руку, лежащую у меня на колене. То ли для поддержки, то ли чтобы показать им, что я его наложница. Без разницы. Я чувствовала его тепло и хотя бы поэтому могла держать себя в руках. От унижения, стыда и накативших воспоминаний так сильно хотелось разреветься, что я едва не прокусила себе губу, подавляя это. Не хочу ещё и плакать перед ними. — Мы бы хотели посмотреть на условия жизни, раз уж Мари остаётся здесь, — устало вздохнул папа. Ах, его это волнует, да? Беспокоится обо мне? Решил все проверить? А почему же только сейчас? И я что, по его мнению, ребенок? Не могу сама ничего для себя устроить? Он хотя бы представляет себе, в каких условиях я выживала? Или решил, что Грегори мне хозяин, а он меня ему передает? Как снисходительно! — Вообще-то, я не обязан с вами согласовывать... — начал было орк, но я не смогла, просто не смогла сдержаться. — А вы бы не хотели посмотреть на комнату, в которой я в борделе обслуживала клиентов? — поинтересовалась я, все же поднимая голову. Почти не помню их лиц, надо же. Или не припомню такого выражения удивления и отвращения. — Или на клетушку, которую я снимала за половину своей зарплаты? Может, хотели бы посмотреть на мой счёт? Я работала по десять часов в день практически без выходных и получала в неделю столько, сколько ты, папа, получаешь за день! — понимая, что уже почти кричу, я сглотнула и в поисках поддержки схватилась за руку Грегори. Он чуть крепче сжал мое колено, и я решила, что это позволение продолжать. — Меня покупали отвратительные старики и самые разные извращенцы, а администратор била меня по лицу за каждый промах, не хотела бы ты, мама, на это взглянуть? — мама вздрогнула, когда я обратилась прямо к ней. — Вы можете себе хотя бы представить, как меня сейчас злит ваше притворное беспокойство? — Но я не знала... — почти шепотом пролепетала мама. Меня вывела из себя ее бледность. Да что она вообще знала тогда? Это открытые данные, они оба легко могли бы узнать о моем месте работы по идентификатору, я ведь была официально трудоустроена! Или они думали, что я не буду работать, чтобы сократить свой срок? Отвратительное, худшее из худших оправдание! — Конечно, ведь вы оба оборвали со мной все связи, как только приговор вступил в силу! — мне так хотелось встать и уйти, убежать, не видеть их, но я хочу знать, зачем они пришли. — А теперь что, резко стала снова нужна? Чего вы от меня хотите? — Но, понимаешь... — начал было папа, но это слово стало последней каплей. Никакого понимания они от меня не получат! Ни за что и никогда! — Не понимаю, не понимаю и никогда не пойму! — вскочив, я хотела было все же уйти, но решила, что надо ясно дать им понять, что мне нужно. — Прошу, оставьте меня в покое, я уже поняла три года назад, что у меня нет родителей, нет семьи, поэтому вы, чужие люди, можете больше не искать меня. Подкатывали слезы, поэтому я развернулась и просто сбежала. Поднялась на второй этаж, почти бегом промчалась по коридору и закрылась в своей комнате. Тяжело дыша, как будто действительно бежала, я сползла по стене и уткнулась лбом в колени. Вот и все. Надеюсь, они больше не будут лезть ко мне. Не думала, что увидеть их будет так тяжело. И нет никаких шансов, что это просто совпадение, они правда явились только после моего спасения. Хватило же наглости! Я ещё немного посидела в темноте. Без окна было ничего не видно, хотя ведь день. И ничего, так даже лучше. Ощупью добравшись до кровати, я нащупала рядом с подушкой ламу и прижала ее к груди. Мягонькая. Грегори ее мне подарил, потому что пытался без подсказок выбрать подарок, который мне понравится. Чудесный, добрый, заботливый и ласковый Грегори. Который за неделю сделал для меня больше, чем родные мама и папа за последние годы. В дверь тихо постучали, почти поскреблись. Я подумала было, что это мой муж, с этого дня я буду называть его только так, но он обычно только предупреждает стуком, сразу заходит. Не родители же это, правда? Может, Грация или Гриса? — Войдите, — позвала я, сжимая игрушку покрепче. Оказалось, это действительно Грегори. Он остановился на пороге, что для него странно. Может, правда теперь проблемы, ему не хочется заходить? — Ты не против поговорить, Мария? — мягко уточнил он. Я кивнула, потому что, конечно, он хочет поговорить. Хотя бы потому, что я раньше не позволяла себе такой тон при нем. Надеюсь, он не будет мной недоволен после случившегося. — Я их выпроводил, сказал, что добьюсь судебного запрета, если ещё раз сунутся, — полукровка закрыл за собой дверь и в темноте сел рядом со мной, положил ладонь мне на плечо, — и охрану нахрен уволю всю, они не должны были впускать даже полицию, ведь в этом доме мое самое главное сокровище. Нервно усмехнувшись от его почти привычного оммажа о любви к гарему, я не удержалась. Мне хотелось, чтобы меня обняли и пожалели, так что я просто прислонилась к его боку. И этот добрейший орк обнял меня без единого слова. Но я всё равно должна извиниться. — Прости, я вспылила, — пробормотала я, закрывая глаза. Казалось, что я немного привыкла к темноте, но, пока дверь была открыта, снова почти ослепла. И к лучшему. Не хочу ничего видеть, ни о чем думать. Может быть, лягу спать, а потом будет легче. — Ну, я с удовольствием наблюдал, как ты, наконец-то, проявляешь характер, — хмыкнул Грегори, потирая мое плечо, — хотя ситуацию для этого предпочел бы другую. Да уж. Я бы тоже предпочла другую ситуацию — для чего угодно. Любую другую, совершенно любую. Мне было так спокойно. Я сидела в его объятиях, в темноте и тишине. Чувствовала, как он размеренно дышит, какой он теплый и здоровенный. Так хорошо. — Можно тебя поцеловать? — прошептал вдруг мой муж, прижался щекой к моей макушке. Но ведь в последнее время он не особо спрашивал, только предупреждал прикосновениями, что собирается поцеловать. — Ты ведь уже не спрашиваешь, — пробормотала я, поднимая голову, потому что и в мыслях не было ему запрещать, причем даже не только из благодарности. — Ну, когда ты в хорошем настроении — да, — коснувшись моей щеки, он сперва поцеловал меня в лоб, — я мужчина опытный, знаешь ли, меня уже научили, что за неуместные ласки в плохом настроении можно здорово получить. Я не могла не улыбнуться от этой шутки с очень малой долей шутки. Похоже, девушки неплохо поработали в свое время, чтобы мне сейчас тут так замечательно жилось. Он целовал меня, целовал и целовал, буквально осыпал поцелуями мое лицо и шею, а мне все равно становилось тяжело дышать. Возможно, от ласковых поцелуев. А возможно — от того, как бережно его руки придерживали меня за плечи. — Что ты делаешь... — с трудом выдохнула я, невольно подставляя шею приятным касаниям. — Проверяю, поможет ли тебе справиться с плохим настроением тысяча поцелуев, — усмехнулся Грегори. И, приподняв голову, наконец, поцеловал меня в губы, немного жадно, но так горячо. Правда, он довольно быстро отстранился, отодвинулся немного, я даже удивилась собственному разочарованию, — ох, я не могу, давай немного поболтаем, что ли. Вот как, он возбудился? Хотя конечно, мы ведь обнимаемся и целуемся в интимной темноте, я едва могу различить его силуэт. Но я бы хотела ещё объятий... — Прости, — пробормотала я, потому что моя мнительность мешает нам обоим. — Не нужно, — с улыбкой попросил Г... Мой муж, снова погладил меня по плечу, — скажем так, я часто не могу получить любимую женщину со своим сиюминутным порывом, так что выдержка в порядке, — ну да, если у него разные либидо с гаремом, наверняка, приучился терпеть. Но не думаю, что наложницы его серьезно мучают долгими перерывами, — по сути, это наша расовая черта. — Удивительно, почему вашу расу считают радикально патриархальной, — буркнула я, и только потом дошло, кому я это сказала. Но ведь правда, если все орки так обращаются со своими гаремами, разве это не замечательно? Люди, в большинстве случаев, далеко не так трепетны и заботливы со своими парами, но при этом относятся к оркам как к дикарям. Ведь я и сама была под влиянием этих стереотипов, да и, может быть, ещё не до конца от них избавилась. — Ну, ты просто ещё не встречалась с орком, я полагаю, — тихо засмеялся Грегори. Как хорошо, что он не обиделся, — если бы не гормонально обусловленная влюбленность... Ну, думаю, женщинам было бы тяжело жить в таком мире, — точно, кажется, Грация мне говорила, что орки такие лапочки только со своим гаремом, я и забыла. Легко забыть рядом с ним, — именно поэтому у нас есть многовековое непреложное правило не жениться без двустороннего гормонального ответа. К слову, я однажды дискутировал с приятелем человеком об этом, — надо же, это довольно откровенная тема для разговора. Но, пожалуй, и очень спорная, всё-таки, наши расы сильно отличаются в культуре, — он считал такую абсолютную любовь на всю жизнь унизительной для мужчины, а я не мог понять, почему, что в этом плохого, — пока я мысленно соглашалась, что со своей стороны точно плохого не вижу, он внезапно сочно чмокнул меня в щеку, — я буду любить тебя всегда, Мария. Смутившись от неожиданного признания, я потерла место поцелуя. Даже неловко, что он так часто об этом говорит, а я не могу сказать того же в ответ. Но ведь лгать о таком... Да и он сразу поймет, должен же понимать, что у меня нет этих гормонов, я не могу влюбиться за день или неделю. Но ещё есть тонкий момент — ведь Грегори предложил нам сделать пробный период, если можно так выразиться, но ведь он уже в меня влюбился, как же тогда быть? — А... Ну... — как-то по-свински даже затрагивать эту тему после его заботы, но лучше ведь спросить сейчас, да? — Если мы расстанемся? Тоже будешь? — Во-первых, принимая это решение, ты должна будешь думать только о себе и ни в коем случае не жалеть меня, — а ведь вздохнул так тяжко, что я уже сейчас начала жалеть, хитрец, — во-вторых, подобный опыт у меня есть, так что... — верно, у него ведь были женщины, которые не стали наложницами. Зря спросила, ответ был на поверхности, но я как-то не догадалась сопоставить. — Да, это непросто, по сути, было довольно серьезное депрессивное состояние несколько месяцев, хотя меньше полугода, — неужели все так грустно? Жуткая штука эти их гормоны и привязанности, — сложно было думать о другом, снова начать чему-то радоваться, но девочки мне помогли, буквально за уши вытащили из этой ямы. К тому же, все осложнялось тем, что я участвовал в поминальных обрядах, — он невесело усмехнулся, и я с ужасом поняла, что он говорит о той девушке, которая погибла незадолго до свадьбы. Вот черт, напомнила ему о таком! — они довольно длинные, постоянно сталкивался с напоминаниями. — Прости меня, — я сама прижалась к нему, обнимая, чтобы немного поддержать. Даже если бедный орк на меня набросится, я все приму, хотя бы в качестве извинений за свою глупость и недогадливость. Ну надо же было нечаянно попасть по такой больной теме! Ведь, можно сказать, он практически овдовел. Мужчина поцеловал меня, и это уже был совсем другой поцелуй. Глубже, развязнее, совершенно не те невинные поцелуйчики. Но так мне тоже было приятно, поэтому я обняла его за шею. И почувствовала, как его каменные плечи мелко трясутся, почти вибрируют от напряжения. — Ты... Ты дрожишь? — пробормотала я, пока он целовал меня в уголок губ. — Да, прости, — шепнул он, касаясь губами моего подбородка. Он извинился. Дрожащий от страсти, полный бурлящих гормонов полукровка извинился передо мной. Есть ли предел его заботе? Это просто невыносимо, я чувствую себя такой ужасной и неблагодарной! — нет, Мария, не плачь, я не обижу тебя, ты же знаешь, — торопливо зашептал он, поглаживая меня по спине. Я совсем не боялась. Я не могла поверить, не могла понять его, ну и, наверное, весь страх и стресс решил отпустить меня именно в этот момент. — Я... — немного отодвинувшись, я попыталась утереть глупые непрошенные слезы. — Просто ты так сдерживаешься... Ради меня... — Ну конечно, ради тебя, — с заметным облегчением усмехнулся он, — вся моя жизнь нужна, чтобы любить моих женщин, и любить так, чтобы им нравилось, понимаешь? — мне пришлось кивнуть, хотя я даже не могла представить себе любовь такой силы. — Даже если ты когда-нибудь захочешь меня, тебе придется подойти ко мне и сказать "Грег, я тебя хочу", иначе я и пальцем тебя не трону, обещаю, — не ожидав такой откровенной шутки, я фыркнула, хотя слезы все не прекращались, — ну все, зато я успокоился, — я подняла голову, не понимая, о чем он, и мы, совершенно точно, столкнулись носами в темноте, за что меня чмокнули в губы, — меня, знаешь ли, ни капли не заводят плачущие женщины, даже если они плачут от радости. Урвав ещё один поцелуй, Грегори оставил меня тоже успокаиваться и попросил поскорее выходить, чтобы девочки тоже могли меня пожалеть. Поэтому я взяла себя в руки, умылась в ванной, щурясь от света, вытерла лицо мягким пушистым полотенцем. Нет причин плакать, кроме, действительно, радости. У меня все хорошо, и, кажется, дальше тоже будет хорошо. Надо стараться, чтобы соответствовать всему, что я получаю. Первым делом, покинув свою комнату, я поблагодарила наложниц за заботу, поддержку и беспокойство. Они охали, что все это ужасно, жалели меня, как и сказал наш муж. Меня почти принудительно накормили пирожным с горячим сладким чаем, и мне от их заботы было особенно тепло. Грегори написал нам, попросил спуститься, чтобы проводить его родителей. Я поспешно поправила прическу перед зеркалом, но красные от слез глаза я уже никуда не дену, придется смириться. Вместе с девушками я в холле остановилась за спиной у полукровки, что-то обсуждающего с отцом. По обрывку разговора я поняла, что это что-то про законопроект, но не стала вникать, это не мое дело. Совсем недавно на вот этом диванчике справа решилась моя многолетняя семейная дилемма. И мне от этого и легко, и хорошо, и гадко на душе. Но ведь сенатор Градирс тоже немного посодействовал в этом деле, поэтому, даже если я нарушу какую-то традицию, все равно надо поблагодарить. — Большое спасибо за вашу помощь, господин Градирс, — сказала я, когда у них в разговоре наступила продолжительная пауза. Он посмотрел на меня, довольно холодно и цепко, да и Маргарита тоже удостоила взглядом. Что, я все же сказала что-то не то? — У тебя всегда были странные вкусы, — вздохнул он, обращаясь явно к сыну, но смотрел ведь на меня, — ладно хоть симпатичная, но проститутку я бы и пальцем не тронул. — Отец! — немедленно рыкнул Грегори. Я же только улыбнулась и вежливо наклонила голову. Это просто подтверждение слов о том, что я для него чужачка. Все равно ведь заступился, даже если сделал это не ради меня. К трем часам вернулась Грета, у которой отменили последнее занятие, и колесо жалости крутнулось ещё раз. К счастью, Грегори был рядом и непринужденно пресек это, сменив тему. И хорошо, я бы не хотела снова думать об этом и расстраиваться, мне стало так спокойно, будто я освободилась, хотя суда ещё не было. — Дорогой, помоги с пяльцами, — попросила Гриса. Эти деревянные пяльцы были просто огромными, кстати, наверное, около полуметра в диаметре, и она на них вышивала мелкими стежками и бисером сложный узор. Видимо, пришло время передвинуть ткань. — Принесите мне пива, тут по-другому никак, — вздохнул орк, сползая на пол и отодвигая столик. На самом деле, система выглядела очень сложной. Было несколько винтов, причем явно тугих, раз уж даже невероятно сильный полукровка напрягался, чтобы их открутить, ну и расположить все так, чтобы не повредить готовую часть вышивки, было непросто. Но мне до странного нравилось наблюдать, как политик, бизнесмен пыхтит, пытаясь подтянуть ткань и завернуть винты. Что-то было в этом домашнее и уютное, наверное. — А как же твоя встреча? — напомнила Грация, когда он закончил с работой и разлёгся на полу у дивана с заслуженной наградой в виде бутылки темного пива. — Никуда я сегодня не пойду, — вздохнул Грегори, даже поморщился, — буду лежать у ног моих любимых женщин и пить пиво, как счастливый мужчина. Он ухватил ногу Греты, приподнял голову и расцеловал ее щиколотку. Она попыталась отобрать ногу, смеясь, но в ответ он только с притворным рычанием явно шутливо укусил ее за икру, добившись веселого взвизга. — Кстати, дорогой, как насчет подарка для Марии? — поинтересовалась Гриса, устраивая обновленные пяльцы у себя на коленях и с улыбкой наблюдая за их возней. Подарок? Ещё один? Может быть, не надо? Он и так уже купил мне так много всего, ещё и столько денег перевел, так неловко. — О, да, — оживился орк, оставил в покое ногу Греты и начал поглаживать стопу Грации, — я иногда вяжу для девочек шарфы, ты хочешь? — ну, если уж такой подарок... Я неуверенно кивнула. Может быть, тогда я свяжу ему шарф в ответ? Хотя мне не сравниться, конечно, с той сложной красотой, которую уже вяжет Грация. — Бирюзовый? — уточнил он, и я смутилась от его внимания к деталям. Не могу сказать, что бирюзовый — мой любимый цвет. Просто я купила пижаму в цвет подаренной им игрушки, вот и все. Но он вполне может стать моим любимым такими темпами.