"The Shadow of the Prominences"

      Едва дверь за нами закрылась на поясницу мне легла широкая ладонь, аккуратно направляя к знакомому уже стулу у рабочего стола капо.       Я распахнула было рот, едва ли не захлёбываясь слезами, но господин Хёну вскинул упреждающе ладонь.       — Нет. — и сурово отрезал: — Сначала проплачься — тебе будет чуть легче.       Я послушно уселась, вначале честно силясь подавить собственные рыдания, пока мужчина, подойдя к шкафу рядом со стойкой с аквариумом, наливал из горячего чайника воды в две кружки.       — Простите… — едва замедлив дыхание сумела быстро-свистяще выдохнуть я. — Я просто не знала к кому ещё пойти…       — Йерин, сначала чай и слёзы. Ты не в том месте и в то время решила расклеиться. — господин Хёну бросил два чайных пакетика в большую кружку и поставил её прямо передо мной.       Голос его был металлическим, резал слух не хуже бритвы Чона Уёна, однако сквозь пелену слёз я сумела разглядеть бледное лицо мужчины с отпечатком беспокойства, и это помогло мне немного расслабиться. От горячей кружки шёл пар, пахло ромашкой: я терпеливо взяла кружку ладонями, прижимая пальцы к её бокам, греясь, и отчаянно надеясь, что от внутреннего холода и страха меня спасёт этот маленький кусочек тепла в этом ужасном дне…       Я ощущала, что всё, что копилось во мне последнюю неделю, вырвалось наружу вместе с этими слезами, льющимися по щекам, с трясущимися плечами, обожжённым о чай в спешке языком, сведёнными до спазма мышцами лица…       — Я совершила непростительную ошибку. — глубоко вдохнув, я произнесла это на выдохе, и когда воздух закончился тут же закашлялась: — Я…       — Йерин. — господин Хёну терпеливо сел на второй стул, рядом со мной, игнорируя собственное кресло, и убедительно посмотрел исподлобья над чёрной тонкой оправой очков. — Нужно, чтобы ты была последовательной. Давай… спокойно порассуждаем. — как можно осторожнее проговорил он. — Прикрой глаза. — я послушно последовала инструкциям капо. — Вдохни глубоко. И выдохни. — мой вдох сбился, и я едва снова не закашлялась, но тяжёлая сильная ладонь легла на моё плечо чуть сжимая, а голос стал ещё мягче направляя. — Медленнее. Ещё разок. Отлично. И ещё раз. Замечательно. Теперь плавно открой глаза. — я открыла глаза, встречаясь с внимательным анализирующим взором сквозь сверкающие линзы очков. — Держи платок. И расскажи мне всё. С самого начала.       Я вздохнула, и начала свой долгий рассказ.       Я рассказала господину Хёну всё без утайки, начиная с разговора, состоявшегося после собрания у Дона, заканчивая моим последним откровением с капо Соном Тэмином. Разумеется, единственное, о чём я решилась благоразумно умолчать, был найденный мною тайник с фото и срыв в тире с Паком Сонхва.       Господин Хёну выслушал меня не перебивая: под его спокойным и рассудительным взглядом, изучающим меня, мне сделалось неловко.       Будто этот капо знал даже то, о чём я умолчала.       После долгого молчания и двух опустошённых нами чашек ромашкового чая, господин Хёну сначала поднялся, наливая нам дополнительную порцию чая, и лишь только после этого, степенно заговорил.       — Ты поступила необдуманно, пойдя на поводу у собственного желания, Йерин. — веско, но не пугающе сказал он, сверкая стёклами очков. — И, хотя я не могу винить тебя, — на твоём месте любой поступил бы ровно также, учитывая все обстоятельства, — однако я вынужден озвучить то, что тебе и так известно. Любой камень, брошенный в воду, оставляет круги. Совершая поступок — готовься к последствиям.       Я покачала головой, отнимая чашку от губ и горько улыбаясь.       — Боюсь, что я даже не представляю каких последствий теперь ожидать. Я бросила вызов капо — тут лучше сразу попросить Сонхва облегчить мою участь.       Господин Хёну отпил чаю, задумчиво прищуриваясь и глядя на свет своей настольной лампы.       — Это одновременно и верно, и не совсем так. — наконец, изрёк он. — Если бы ты бросила вызов капо, вернее, если бы Сон Тэмин посчитал бы это настоящим вызовом — ты уже была бы мертва, и этого разговора меж нами не было. — слова господина Хёну единовременно вызвали во мне облегчение и тревогу, когда я немо воззрилась на мужчину ожидая продолжения его речи.       И оно последовало.       — Однако… возможно, что ты сделала вещь хуже, Йерин. — заключил господин Хёну. — Ты обозначила своё присутствие.       — Показала, что я — не жертва. — кивнула я, практически полностью успокоившись и приведя мысли в порядок.       — Хуже, Йерин. — покачал головой господин Хёну. — Ты показала, что ты умна и преданна. А те, кому есть что скрывать, всегда таких людей опасаются и заранее стараются дистанцироваться. Или же признают чужой интеллект и начинают считаться с ним. Господин Тэмин недооценил тебя, и если раньше он мог закрывать на это глаза, то сегодня ты насильно заставила его посмотреть на себя. — господин Хёну развёл руками, вновь поблёскивая стёклами очков.       — И ему это не понравилось. — закончила я и напрягла плечи, внезапно ощутив тяжесть своей головы; я очень устала.       Я устала думать, устала бежать вперёд, постоянно озираться и бояться. А господин Хёну только что сказал, что мне придётся делать тоже самое, но это будет в два раза тяжелее.       — Впредь мне нужно будет быть вдвое более внимательной и придумывать отходные пути, верно? — задала я логичный вопрос, пытаясь хотя бы отдалённо предположить опасность врага, которого я себе завела.       Господин Хёну пожал плечами, но жест этот обозначал скорее попытку расслабиться, нежели незнание.       — Осторожнее, Йерин. — через долгую паузу молвил он всё же, оставляя с негромким стуком чашку на свой стол и рассматривая теперь подвижных рыбок в своём аквариуме за моим плечом. — Когда пешка становится королевой, она получает себе значительно больше возможностей походить в игре, однако также она принимает все риски, связанные с новым положением. — он посмотрел мне прямо в глаза, мягко дёрнув уголками губ, и его тёплый не пытающийся раздавить меня взгляд, неожиданно подарил мне толику уверенности и частичку чего-то, греющего изнутри озябшее измученное тело.       Я поставила свою чашку рядом с его, закрыла глаза, делая глубокий вдох и выдох, а затем распахнула их, изучающе посмотрев на профиль капо.       — Действуй, когда готов. — проговорила я для себя.       — Но будь готов всегда. — отозвался господин Хёну, чуть повернув голову в мою сторону. — Думаю, после посещения Дома Роз, ты уже поняла, что многие капо имеют связи куда как дальше границ территории Семьи.       — Да, это так, господин Хёну. Но, в стенах Дома я слышала имя не только господина Сона Тэмина… — медленно, но весомо проговорила я. — Почему госпожа Ынхё упоминала вас? Вы... — мне показалось, что я могу спросить и господин Хёну не разозлится на такое. — … приезжали в Дом Роз раньше?       С языка едва не сорвалось другое.       Вы были знакомы.       Однако я сдержалась.       Господин Ха Хёну действительно не разозлился.       Он долго молчал — так долго, что я решила, что он мне уже не ответит. Стёкла его очков загадочно блестели, он рассматривал рыбок в аквариуме и оставался неподвижным, явно пребывая где-то глубоко в своих мыслях. Однако в конце концов он заговорил:       — Ынхё показала тебе то фото?       — Да. — едва слышно прошептала я, втайне надеясь, что господин Хёну имеет ввиду тоже самое фото, что я нашла в старом архиве.       Капо внезапно развернулся ко мне, внимательно посмотрев в глаза.       — Я могу рассказать тебе историю, которая никогда не происходила?       Я не позволила себе усомниться ни на миг, как можно аккуратнее формулируя абсолютно искренний порыв:       — Я забуду её, словно вы мне её никогда не рассказывали.       Ха Хёну печально улыбнулся, покачав головой; словно иного он от меня и не ожидал.       — Хорошо. — кивнул наконец мужчина, прикрыл на миг веки погружаясь в воспоминания, а после открыто посмотрел мне в лицо своими сияющими за оправой очков глазами. — Это случилось очень давно, Йерин. Целых двадцать семь лет назад. Мне тогда было двадцать два или двадцать три года — совсем молодой ещё: зелёный, даже университет ещё не закончил... — я едва не ахнула, постаравшись скрыть своё удивление: в свои пятьдесят господин Хёну всё ещё выглядел на тридцать пять, сорок лет — максимум.       — Мне было столько же сколько и тебе, когда ко мне, также как к тебе приходил Сон Тэмин, пришёл тогдашний капо. — я слушала тщательно, чтобы не упустить ни словечка. — И просьба у него была очень схожа с тем, что попросил тебя сделать господин Тэмин. Разница была в том, что обе стороны захотели избавиться от нежелательного плода. Я, также, как и ты, собрался и поехал в уже знакомое тебе место. В доме терпимости я впервые и встретил Ынхё... — я попыталась представить себе молодую хозяйку борделя, но далось мне это с трудом, а следующие слова и вовсе заставили позабыть о нелепых попытках. — … и тут же был оглушён и ошарашен тем фактом, что она была на восьмом месяце беременности! Аборт без хирургического вмешательства был решительно невозможен.       Я сглотнула, стискивая джинсы на коленях и перехватывая полный шока — спустя столько лет — взгляд господина Хёну.       — Это была кошмарная во всех смыслах встреча, Йерин. — признался капо. — Ынхё рассказала мне, что пробовала падать с лестницы, пыталась сама сделать аборт вешалкой, пила медикаменты, несовместимые с алкоголем, курила и продолжала употреблять наркотики... — уже на этом моменте волосы у меня на голове зашевелились, вставая дыбом. — Словом, она сделала всё чтобы избавиться от нежелательного плода.       Господин Хёну тяжело выдохнул, моргая, снял очки, потирая переносицу.       — Я был очень молод, Йерин, и я был поражён, — не столько жестокостью и безжалостной методичности женщины: я её не судил, я — врач, а не судья, — сколько фактом того, что... — моё сердце застучало быстрее в неверии, я даже прикрыла губы, готовые растянуться в улыбке. — … ребёнок выжил.       Господин Хёну сделал паузу, взглядом смотря куда-то в пространство перед собой; видимо снова переживая те эмоции. Однако я, в порыве, чуть придвинулась к нему, вынуждая перевести взгляд на меня, и с затаённым дыханием спросила:       — Что вы сделали дальше?       — А что я мог? — горько усмехнулся господин Хёну, сев прямее на стуле. — Она сказала мне... вырезать "это" из неё — так словно я должен был просто убрать какой-то мешающий ей предмет. — мы оба одновременно поморщились, ужасаясь, а потом господин Хёну продолжил: — Я осмотрел её, мы расчистили с другими девушками место, подготовились. Я ввёл её в наркоз и, наплевав на всё, сделал ей кесарево. — я ахнула, вцепившись в улыбнувшегося слабо капо взглядом. — Ещё одна наиболее трезвая от наркотиков девушка ассистировала мне. Когда раздался тихий писк ребёнка я помню я стоял в той полутёмной, грязной комнате в самом неблагополучном из мест — и я был абсолютно счастлив…       Я невольно улыбнулась, представляя себе эту картину: юный Ха Хёну, тяжело-дышащий, взмыленный и страшно уставший, стоит и впервые — не будучи сам отцом — держит на руках ребёнка…       — Я передал ребёнка на попечительство проститутки, дав ей строгие указания, а сам приступил к зашиванию.       Господин Хёну нахмурился и ко мне тоже вернулась серьёзность; я поняла, что это — не конец истории, и сердце у меня вновь зачастило ударами.       — Никогда в жизни, Йерин, я больше не делал настолько тонкой и кропотливой работы: я был неопытен, напуган, волны адреналина отпускали меня неохотно, да и пальцы у меня тогда дрожали так, словно я и сам был под чем-то. Позже, я объяснил Ынхё, что извлечь плод было невозможно без надреза — отчасти так оно и было, ты и сама знаешь.       Меня передёрнуло, потому что я отчётливо помнила лекцию по извлечению мёртвого полностью развитого плода из матки коровы: телёнок запутался в родовых путях и сам себя удушил пуповиной.       Нам показывали скребки и пилы — а потом… мы с ними работали.       Помотав головой, я заставила себя выплыть из жутких неприятных воспоминаний, от которых до сих пор мутило, и дослушать историю.       — Я выходил оттуда шесть часов спустя, мокрый от пота, от меня несло кровью, женщиной и табаком за пару ли так точно... — проговорил господин Хёну, усмехаясь. — Но у меня на руках был маленький тёплый свёрток.       Вздохнув, мужчина вернул очки на переносицу, похлопав себя по коленям: словно пытался сбросить напряжение. Я не мешала, теперь уже терпеливо ожидая.       — Он родился недоношенным, позже могли появиться отклонения. — глухо произнёс Ха Хёну. — Я отвёз ребёнка в больницу, где тогда стажировался мой друг. Один из врачей осмотрел его, и я выдохнул от облегчения — ребёнок был полностью здоров, если не считать преждевременного рождения и лёгкой формы авитаминоза. Я оставил ребёнка в больнице, попросив позаботиться о нём. Я сказал, что нашёл его в мусорке: разумеется, ни мой друг, ни врач не поверили мне, однако они оба решили промолчать. Нелегальный аборт — страшное преступление, а у меня была хорошая репутация. Да и вдобавок: доказательств и свидетелей они бы всё равно не нашли… — господин Хёну, кажется, собирался на этом и закончить свою исповедь.       Голос его по мере рассказа становился всё тише и тише, и на этой ноте совсем смолк, а задумчивый отстранённый взгляд и едва заметная болезненно-печальная — как от светлой ностальгии — улыбка явно показывали, что мыслями мужчина был не здесь.       — А потом мальчик вырос… — спокойно, но твёрдо произнесла я, заканчивая за капо историю. — … и стал адвокатом.       Господин Хёну вновь снял очки, на миг протирая глаза, но после дрогнувшие веки открылись, и он посмотрел на меня единовременно с восхищением и удивлением.       — Так ты уже знаешь конец истории? — спросил он.       Шестерёнки в моей голове крутились так быстро, что нить связи едва поспевала вспышками мыслей: лучший адвокат в Корее, старое потёртое фото дома терпимости, на обороте которого единственное слово "Крысёныш", хмурый мальчик с выразительной чертой, мокрая от крови погибшая крыса...       Отдельные фрагменты сложились в цельную картину, моментально сплавившись в моей голове в чёткое осознание.       Я подняла взгляд на всё ещё ждущего господина Хёну, и с дрожью в голосе, сдержав снова проступившие на глазах слёзы, спросила то, единственное, что осталось неизвестным:       — "Чон Уён"... это ведь даже не его имя?       — Почему же? — удивлённо отозвался господин Хёну. — Его... Я дал ему это имя надеясь, что его жизнь возможно станет хоть чуть-чуть лучше.       Я вспомнила, как примерно можно было перевести иероглифы его имени.

Храбрый и верный.

      В моей голове также пронеслись невольно слова, брошенные мне в момент нашей второй встречи.       Такими благодетелями как вы с Хёну вся земля устлана, как осенью листьями.       Некоторым животным лучше умереть.       Что ж... Чон Уён не ведал, что такое страх, и был верен своему делу и семье. Об остальных качествах речи не шло.       Однако я не могла сдержаться, вскинув решительно голову и поджав губы.       — Вы своими руками вытащили монстра на свет. — медленно, вбивая каждое слово как гвоздь, постановила я.       Господин Хёну неосознанно покивал, едва заметно качая головой: в его опустошённых глазах снова мелькало нечто из прошлого, нечто, дорогое ему бескрайне…       — Стало быть так... — горько усмехнувшись подтвердил он. — Я всё ещё не судья, хоть и получил теперь уж право решать чужую судьбу.       Внезапно он поднял голову, глядя мне прямо и решительно в глаза.       — Но знаешь, Йерин, — признался он. — В тот далёкий, злосчастный, ноябрьский день, я спасал ребёнка. Я врач и делал то, что врачу положено — спасать жизнь. — я кивнула, признавая его правоту, но всё равно испытывая ноющую боль где-то внутри. — Жалел ли я о последствиях? Я каждый день задаю себе этот вопрос и каждый день ответ разнится. Поступил бы я иначе, если бы мог вернуться в тот день? Нет.       — Почему? — я не смогла удержаться от вопроса.       Левое ухо у меня пекло — мне даже пришлось накрыть его ладонью.       — Потому что возможно именно это оставило меня человеком.       Грохотом прозвучали следующие слова господина Хёну, и клянусь — каждое показалось мне тяжелее стофунтовых гирь, и каждое словно легло мне на шею, чтобы утащить на дно метафорического бездонного озера.       — Отказ поступиться со своими принципами, отказ подкупить совесть... — перечислил этот благородный и сильный, но тоже переживший страшные трагедии мужчина. — Возможно, поступи я иначе в тот день, то в день нашей первой встречи тебя бы ждал совсем другой человек. И кто знает, насколько чудовищнее я мог бы быть...       Я содрогнулась, невольно представив себе Чона Уёна, осведомлённого о всех болевых точках человека через медицинский справочник, а не ежемесячную практику…       Из страшных мыслей меня вновь вырвал тёплый голос господина Хёну.       — Когда я впервые услышал о молодом и невероятно талантливом адвокате Чоне Уёне и увидел запись из зала суда… — мы встретились глазами и я заметила, какой мечтательной была улыбка капо. — Йерин, ты бы знала, в какую радость я впал. Я гордился им так, словно он был моим сыном! А потом… — лицо господина Хёну омрачилось, брови сдвинулись к переносице и уголки губ опустились вниз, тут же обретая крохотные морщинки. — … увидев его на пороге здания в обществе Дона и консильери, моё сердце… оказалось разбито.       После обмена этими исповедями, мы просидели в тишине ещё полчаса, попивая снова заваренный господином Хёну ромашковый чай. И лишь когда мужчина убедился, что я окончательно успокоилась, он решился проводить меня до лифта.       Мы вместе зашли в кабину, и капо нажал на этаж лазарета, куда мне нужно было спуститься, чтобы забрать впопыхах брошенные вещи. И именно, когда мы ехали вниз я кое-что вспомнила.       — Господин Хёну. — позвала я, сохраняя непроницаемое выражение.       Ха Хёну скосил взгляд, внимательно осматривая моё лицо.       — Я могу ещё кое-что спросить. — полуутвердильно произнесла я, заглядывая на дно сияющих карих глаз, спрятанных за линзами очков.       — Я слушаю. — только и сказал он.       На мгновение я замялась, но после — решилась: другой возможности узнать правду могло не представиться.       — Я слышала разговор нескольких реджиме в столовой недавно. — я прочистила горло, надеясь, что не заплачу за любопытство слишком дорого. — Возлюбленная Сонхва… — лифт плавно заскрежетал, останавливаясь. — Как она погибла?       Двери открылись, но мы оба остались неподвижны.       — Йерин. — господин Хёну как-то очень странно посмотрел на меня, вскидывая брови, а затем едва заметно хмурясь. — Возлюбленная Пака Сонхва жива.       Я нелепо захлопала ресницами, тут же постаравшись напрячь голову на активную мыслительную деятельность. Вывод напрашивался только один.       — Они… расстались?       Господин Хёну не сводя с моего лица пристального взгляда кивнул.       — А… — я запнулась, всё же уточняя: — … давно это случилось?       Капореджиме вздохнул, на миг вздымая глаза к потолку, но после короткого раздумья всё же ответил:       — Четыре года назад.       — Ясно. — я всё ещё обескураженная новой информацией, учтиво поклонилась, покидая лифтовую кабину. — Спасибо вам и хорошего вечера, господин Хёну.       Мягкая полуулыбка была мне ответом.       — Доброго вечера, Йерин.