"The Shadow of the Prominences"

      За окном золотилось яркое янтарное солнце июля, а в нашем доме с самого раннего утра было непривычно шумно. За неделю до этого дня моя мама сообщила мне, что встретила замечательного мужчину, и уже долгое время они встречались, постепенно решая… некоторые вопросы. Накануне за вечерним ужином мама попросила меня собрать в чемоданы необходимые вещи: книги, игрушку и одежду. Всё остальное мы должны были упаковать утром, чтобы продать наш дом новой семье, а сами — переехать.       Информация о переезде вскружила мне голову, и я полночи беспокойно проёрзала в постели, ворочаясь под одеялом и выдумывая себе диковинные страны, которые я смогу увидеть. Мой незнакомый отчим представлялся мне каким-то капитаном корабля — не то большого парящего дирижабля, рассекающего грозовые океаны небес, и в лунную ночь, парящего над пеленами серебристых облаков, не то морского огромного фрегата. Чтобы всё как в книгах: непременно с пушками, деревянного, и сотней белых парусов. И я фантазировала, как в особо-сильный шторм, когда огромный корабль бросало по морским бурунам из стороны в сторону как маленькую щепку, отчим стойко и непоколебимо стоял на капитанском мостике, решительно и бесстрашно ведя своё судно сквозь бушующий океан. Дождь и солёные брызги стекали по его жёлтому дождевику, ветер пытался хлестать его по лицу, но каждый раз сдавался, видя его суровый взгляд…       Разумеется, когда пришло утро, я была не выспавшейся и взволнованной. Я с трудом проглотила нехитрый завтрак, приготовленный мамой, и послушно взялась за ручку чемодана.       Я была тогда ещё десятилетним, пусть любознательным, но несмышлёным ребёнком, и мало что понимала во "взрослой любви". Единственное, что было мне понятно: мама выглядела по-настоящему счастливой и взволнованной. Как в предвкушении праздника. И невольно её чувства передались и мне.       Сборы происходили в тщательно контролируемой спешке. Пока наконец у калитки дома не раздался громкий гудок автомобиля.       Мама тут же небрежно бросила сложенную блузу в раскрытое нутро последнего нашего чемодана, и с улыбкой обернулась в сторону окон, приглаживая пальцами выбившиеся прядки. Опрятная, изящная, лучившаяся нежностью и радостью, мама взяла меня за руку и повела навстречу к моим новым отчиму и сводному брату. Всё, что я на тот момент знала о нём — он был старше меня на три года.       Выйдя в залитый солнцем дворик, мы остановились на крыльце. Сердце у меня от волнения забилось быстро-быстро, ладони чуть вспотели, и тревога, что я могу им не понравится появилась сама собой. В тот миг я распахнув глаза, смотрела как мужчина среднего роста в рубашке и чёрных брюках вылезал с водительского сидения красивого серебристого автомобиля, и что-то совсем тихо говорил худощавому круглолицему мальчишке, следующему за ним по пятам. Они вдвоём приблизились к нам, неспешно поднявшись на несколько ступеней. Я вскинула голову, робко заглядывая в лицо своего будущего отчима.       Узкие чёрные раскосые глаза, небольшими бусинками блестевшие на гладком бледном лице с парой морщин, внимательно оглядели меня. Нечто спокойное, глубокая нежность и мягкость, теплота, с которой он посмотрел на мой удивлённый взгляд, заставили меня неловко улыбнуться. Он тут же улыбнулся мне в ответ.       — Йерин, дорогая, это Чхве Дэхён. Мы скоро станем семьёй, так что ты можешь звать его… отцом. — моя мама проговорила это ненастойчиво, но всё равно споткнулась.       Их с Дэхёном взгляды пересеклись, и в них читались волнение и — это было мне пока не очень ясно — но какое-то глубокое чувство. Они смотрели друг на друга с привязанностью. В этом было что-то от того, как мама смотрела на меня, но было и ещё что-то. Трепет, желание защитить, верность. До сих пор именно эти чувства обозначают для меня настоящую любовь: быть может это и было наивно с моей стороны, однако я верила, что именно испытывая этот "коктейль" ощущений ты можешь с точностью утверждать, что любишь человека.       Дэхён протянул моей матери букет белых хризантем в красивой обёртке, и она с лучезарной улыбкой их приняла. Взгляд странных узких глаз вновь упал на меня.       — Это очень приятно, — с сильным акцентом проговорил мужчина приятным низким голосом. — Познакомиться с такой красивой и очаровательной юной леди. — Дэхён бархатисто поусмехнулся, вежливо попросив. — Не бойся, Йерин, я вас не обижу.       Я быстро кивнула в ответ на его доверительный тон, когда темноволосый парень смело шагнул вперёд. Его карие сверкавшие как два кусочка тёмной карамели глаза, будто впитали себя искры вечернего костра и горели любопытством и воодушевлением.       — Привет, Йерин. — он ослепительно улыбнулся, махнув мне рукой. — Меня зовут Чонхо. Я — твой старший брат. С этого дня я буду оберегать тебя, и надеюсь мы подружимся.       Чонхо шагнул ко мне, всё ещё опасливо его разглядывавшей, и протянул свои руки к моим ладошкам, мягко сжимая, будто замочком скреплял своё обещание.       — В любом случае ты можешь доверять мне любые свои страхи и проблемы, ведь для этого и нужны братья.       Я мало что помнила из того дня — я была маленькой и переезд в новую страну с незнакомыми мне пока что людьми, говорящими в основном на другом языке, взволновал меня не на шутку, вызвав практически панику.       Но одну вещь из того судьбоносного дня я помнила и сейчас, почти двенадцать лет спустя.       Руки Чонхо, державшие мои, были тёплыми и аккуратными.

***

      Возвращаясь в настоящее, я вопросительно посмотрела на букет белых хризантем, протягиваемый мне Сонхва.       — Это… — я сглотнула ком в горле.       По счастью, Сонхва видимо понял суть моего вопроса.       — До работы ещё есть время. Я еду к Чонхо. Если хочешь — можешь поехать со мной.       Золотистые глаза мигнули сплетающимися петлями золотых колец, отражая блёклый свет восходящего солнца: Сонхва отвернулся, глядя куда-то вперёд автомобиля, сквозь лобовое стекло, словно давал мне время на раздумья. Я запрокинула голову, глядя в синюю-синюю аквамариновую высоту над городом.       Сегодня в Сеуле было на удивление чистое небо. И морозный воздух. Казалось, что даже солнечные лучи индевели на полотне небес. Я зябко поёжилась, ощущая, как окоченели пальцы без тёплых перчаток, пока я стояла перед машиной Сонхва.       — Я еду, — без колебаний согласилась я выдыхая.       Сонхва коротко кивнул, пока я убирала ключи от своей машины в карман. Протянув руку за букетом, я случайно — вскользь — коснулась пальцев и тыльной стороны ладони Сонхва. И вздрогнула: он сегодня был без перчаток.       Неотъемлемая часть его гардероба сейчас покоилась на торпедо.       Я опустила голову, внутренне сожалея, что не могу спрятаться за распущенными волосами, и уложила полученный букет на свои колени, взявшись за пристёгивание ремня безопасности.       Мы в молчании выехали с парковки, стремительно рассекая серые однотипные улицы моего района. Сонхва вёл уверенно, явно зная куда нужно ехать. И когда мы выехали за пределы города и понеслись по трассе на большой скорости, в моей голове невольно возникла короткая тут же стремительно пропавшая мысль.       "Тёплые".       Руки у Пака Сонхва были очень тёплые.

***

      В отдалении от города, у склона большого холма, меж стволов деревьев притаилась крохотная церквушка, покосившаяся от времени, неказистая и предпочитающая скрываться от людского мира в лесной чаще. Сонхва же нарушил её одиночество, свернув на просёлочную дорогу и шурша колёсами по гравию, направил нас к ней. Проехав немного дальше, Сонхва остановил машину и знаком показал мне выходить.       Здесь вдали от живого огромного города, в девственном лоне природы казалось было ещё холоднее. Ступая по промёрзшей земле мы настойчиво продвигались вперёд, меж деревьев, где не было даже узких тропок.       Вскоре раздалось тихое пение журчащей воды: Сонхва остановился у небольшого ручья и повёл меня вверх по течению. Я невольно залюбовалась тем, как поток бегущей воды ломал хрупкие осколки застывшего за ночь льда и уносил хрустальные обломки вниз, куда-то очень далеко. Поднявшись к возвышению, мы обогнули старое, поваленное не то ураганом, не то землетрясением дерево, и свернули влево, преодолевая зелёную изгородь из молодых хвойных деревцев. За ней скрывалась небольшая поляна, покрытая по краям жухлой травой, а в центре — рыхлым чернозёмом.       Здесь Сонхва остановился, молча обернулся ко мне, и шагнул в сторону, не переставая буравить меня взглядом золотых непроницаемых глаз.       Я с забившимся сердцем ответила ему вопросительным взглядом, а когда получила в ответ решительный спокойный кивок, судорожно закусила дрожащие губы и нерешительно-медленно шагнула прямиком к прямоугольному пласту потревоженной земли. Ноги едва удержали меня, однако я всё равно неуклюже упала на колени перед чернозёмом.       — Не испачкай джинсы, — раздался равнодушный голос справа от меня. — Ни одна живая душа не должна знать об этом месте, и о том, что мы были здесь.       Я не думала о джинсах — я думала только о том, что под этой холодной грязной землёй лежит Чонхо.       Мой милый добрый Чонхо, который получил пулю в лоб, и теперь его тело будет гнить здесь много-много дней. В одиночестве. В предательстве.       В боли.       И никто — никто в целом мире — кроме меня не будет знать о нём.       Слёзы текли и текли у меня из-под закрытых век, когда я запрокинула голову к небу, и меня продрал душераздирающий крик. Моё тело словно прикаменело к тому месту, где я находилась, и я не смогла даже двинуть рукой, чтобы положить белые хризантемы на тёмную землю, ставшую последней постелью моего брата…       — Йерин.       Глубокий бархатистый голос, никогда не выдававший эмоций своего владельца, окутал меня в морозной тишине этого утра.       — Ты должна пообещать мне, что несмотря на то, что знаешь где находится это место, ты никогда больше не приедешь сюда.       Я в шоке распахнула глаза, оборачиваясь к Сонхва: он шагнул ближе ко мне и положил сильную руку, уже облачённую в чёрную перчатку мне на плечо.       — Я не могу, — сиплым голосом прохрипела.       Потрескавшиеся губы шевелились с таким трудом, будто я была мраморной статуей, впервые начавшей говорить.       Сонхва нахмурился, сильнее стиснув пальцы, и чуть встряхнул меня, предупреждающе глядя золочёными радужками своих опасно-сверкнувших глаз.       — Йерин. Ты должна. — твёрдо повторил он.       Я умоляюще посмотрела на Сонхва, и слёзы замерли в моих глазах.       — Я не могу, Сонхва, пожалуйста, я не могу… — забывшись зашептала я. —Ты должен меня понять… Ты ведь знаешь…       Что-то неуловимо дрогнуло в лице Сонхва: то, как он сухо поджал губы, и как ещё сильнее разгорелись солнечно-янтарным пламенем его глаза, напугало меня.       — Ты должна пообещать, Йерин. Никогда. Не. Приходить. Сюда. Ты знала, зачем я привёз тебя сюда. Мы здесь, чтобы попрощаться. — поняв, что он не убедит меня более щадящими способами, Сонхва применил тот единственный — верный — способ, который знал: Сонхва обратился к жестокости, отринув всякую осторожность и выбирая вспарывавшую нутро болью правду. — Мы оба будем жить с этой тайной бок о бок все оставшиеся дни наших судеб, но мы никогда и никому не расскажем о ней.       Я сглотнула, силясь найти в себе силы — я знала, что он прав, и эта правда жгла меня изнутри похуже раскалённого железа, однако я должна была оспорить его решение.       Раз в год. Только раз в год. Это же не..?       — Ты должна пообещать это ради своей жизни, — безжалостно добил меня Сонхва. — Чонхо сделал бы тоже самое и ты это знаешь.       Я задрожала, крепко стискивая руки в кулаки.       Я посмотрела на Сонхва с яростью, без капли страха во взгляде. Его, это, впрочем, никак похоже не впечатлило.       — Кто бы ни сделал это с Чонхо, я никогда его не прощу. — хрипло прошептала я, но шёпот мой показался мне оглушительно громким в рассветном звенящим тишиной лесу. — Я найду его, и он разделит участь своих жертв.       Сонхва долго не отвечал мне, глядя куда-то на дно глаз, препарируя душу своими необыкновенными сияющими глазами, — и я могла поклясться, — на дне его глаз бурлили воспоминания о чём-то столь далёком, но всё ещё много значившем для него. Однако затем, он прикрыл свои веки, скрывая от меня вихри золочёных потревоженных нитей, а когда открыл их — они уже переливались привычным непроницаемым жидким янтарём. Сонхва кивнул мне, признавая моё право на месть, а после поднялся, протягивая мне руку и помогая встать с колен.       — Мы должны найти палку. — тут же попросила я.       Сонхва нахмурился, посмотрев на помятый букет хризантем в моих руках и отрицательно покачал головой.       — Это место нельзя никак отмечать, Йерин.       — Я сплету венок, — упрямо повторила я. — Пусть думают, что здесь похоронен какой-нибудь домашний питомец.       Сонхва ненадолго задумался, смотря куда-то перед собой, затем вскинул руку, убирая рукав пальто и мельком глянул на свои наручные часы.       — Хорошо, — кратко качнул он головой, соглашаясь.       Я удивилась, но виду не подала, шустро разматывая простенькую обёрточную бумагу. Белые цветы хризантемы на чёрной мёрзлой земле смотрелись столь… беззащитно.       В голове моей всплыло воспоминание о матери, которая учила меня сплетать венки из полевых цветов. В груди шевельнулась застарелая печаль и светлое чувство.       Оплакать маму и папу я уже успела, и теперь не чувствовала той боли и пустоты, что возникли во мне из-за потери Чонхо. Ещё бы — тогда мой брат был рядом, чтобы разделить горе на двоих и не захлебнуться отчаянием от одиночества и страха.       Возможно, если бы я могла без утайки рассказать всё Ёсану — я бы чувствовала себя сейчас чуть лучше. Однако, поговорить с ним я сейчас не могла…       — Ты закончила?       Сонхва вернулся на поляну с небольшой, но достаточно крепкой веткой.       Он обошёл чернеющую землю по краю и с силой вогнал ветвистую ветвь в землю, пробивая рыхлые поледенелые комья.       Я медленно поднялась вместе с красивым белым кольцом, пышным от количества крупных цветков хризантем. Пригладив нежные холодные лепестки, я шагнула за место отступившего Сонхва и аккуратно повесила получившийся венок на ветку.       Было похоже на небольшое деревце с белым ожерельем. Я моргнула, прогоняя снова появившуюся в глазах влагу: в носу опасно защипало, когда я подумала, что никому и в голову не придёт, насколько много печали скрывает этот небольшой шесток. Я опустилась на одно колено, положила руку на край чёрной земли и запела слова детской колыбельной, которую когда-то очень давно в глубоком детстве пел мне мой собственный отец, лица которого я уже не могла вспомнить…       — The sun is sleeping quietly Once upon a century Wistful oceans calm and red Ardent caresses laid to rest…       На особо эмоциональных, тревожащих душу моментах, мой голос срывался, я захлёбывалась словами и чувствами, но вместе с этой продолжавшейся песней, я ощущала, что жизнь продолжает идти. Во мне начинала расти уверенность, и моя печаль и боль выплёскивались с каждым словом. — I wish for this night-time To last for a lifetime The darkness around me Shores of a solar sea Oh how I wish to go down with the sun Sleeping Weeping With you…       Я поднялась, когда закончила петь, и мои последние слова подхватил у унёс прохладный пахнущий хвоёй ветерок.       Мы стояли так некоторое время, глядя на братскую могилу тех, кто не был связан кровными узами, но погибал за одну организацию. За одну идею. За тех, кого они считали своей семьёй.       Внутри меня ничего не дёрнулось, не потянуло на сентиментальность, и никого из погибших, кроме моего брата, я не пожалела. Но поразмыслив о том, где я нахожусь и с кем, я на миг ощутила короткий укольчик при мысли о том, что сказал мне Минги.       Всё-таки теперь, мне кажется, я начала понимать их чуть лучше.       — Йерин, — бархатный голос окликнул меня. — Нам пора.       Я кивнула, с вновь спокойным сердцем оборачиваясь к Сонхва: мужчина уже направился вниз по склону. Я сделала два шага, ощущая неимоверное желание обернуться. Всего на секунду... На одно лишь мгновение...       Но я стиснула зубы и не обернулась, спускаясь следом за Сонхва.       Меня ждал мой первый рабочий день в организации, и мне нужно было "прижиться" на новом месте и попытаться выяснить хоть какую-то информацию. Пора было браться за полученный мною шанс всерьёз.       И единственное, что ещё мне хотелось сделать в тот миг, когда мы выходили из леса, прочь от самого печального и одинокого из виденных мной мест, это…       — Сонхва, — громко произнесла я, глядя в спину вышагивающего впереди меня мужчины, чей чёрный плащ слегка развевался на ледяном ветру.       Он обернулся ко мне: на солнечном свету блеснули золочёные глаза, бледные скулы, стали ещё белее, а лицо словно бы обратилось каменной ничего не выражающей маской, но я всё равно чуть улыбнулась, вкладывая в свои слова всю ту благодарность, которую я испытывала к нему.       — Спасибо. И за то, что привёл сюда. И за то, что понял меня.       Тот, кого я уже записала в категорию самых опасных убийц в мире, людей без души, неожиданно очень по-человечески, печально, улыбнулся, посмотрев куда-то за горизонт.       — Пожалуйста, Йерин… — едва слышно ответил он. — Мне казалось, тебе… было нужно, чтобы тебя поняли.       Я застыла, раскрыв рот и даже не зная, как реагировать.       Улыбка Сонхва не была ни тёплой, ни обаятельной — она вообще почти не была.       Ни дерзкие весёлые улыбки старшего брата, ни дружеские мягкие улыбки лучшего друга, ни ехидные задиристые улыбки приятелей... Такую даже улыбкой было не назвать.       Однако в тот миг, в то морозное необычайно светлое утро, я подумала где-то глубоко внутри себя, что хочу ещё хоть раз перед днём своей смерти увидеть, как Сонхва вспоминает каково это — быть человеком.