"The Shadow of the Prominences"

      Однажды мой брат не вернулся домой. Это и стало началом моей новой жизни.       — Жизнь или смерть. — щёлкнул курок, словно подтверждая скоротечность мгновения для меня. — Что выберешь?       Я подняла размытый из-за слёз взгляд, остекленело гладя не на дуло, пуля из которого через пару секунд должна была пожужжать в моей черепушке или грудине, а на человека, который стал моим палачом.       Пак Сонхва в своём вечно-расстёгнутом пальто восседал на стуле в нашей с братом кухне так, словно она была его собственной.       И в этот миг единственным моим желанием было... умереть.

***

      Мне кажется, я знаю, как живут девушки, чьи мужья и парни отправились на фронт.       Это вечное чувство страха и словно бы "потери заранее", будто ты уже готовишь себя к тому, что он не вернётся.       Вот только к этому нельзя приготовиться, и в тебе бушует море страха и щемящей душу надежды, которые слившись воедино разрывают сознание пылающим мечом.       Каждый вечер напряжение, дьявольская тревога и паника во мне растут. И чем ближе стрелки приближаются к десяти вечера — тем острее становится ощущение безысходности: от чувства бессилия горчит во рту, а пальцы начинают неконтролируемо дрожать.       Это жарче чем в жерле вулкана, жарче чем во чреве ада, чем в сердце самой горячей из далёких ослепительно-голубых звёзд.       Страх — это не просто липкая змея, ползущая по твоему позвоночнику. Страх — это клубок змей, которые медленно опутывают тебя с ног до головы, обездвиживают и только потом — растворяют в себе без остатка.       Поверьте мне — потому что я знаю, что такое страх, знаю как никто другой.       Когда моя мама вышла замуж второй раз, я получила не только заботливого понимающего отчима, но и не менее замечательного старшего брата.       Чонхо был старше меня на три года, и являл собой самого улыбчивого и симпатичного парня из всех, что я когда-либо знала. Мы быстро сдружились, затем родители приняли решение переехать из Канады в Корею — на родину отчима. Я к тому времени уже подтянула базовый корейский благодаря стараниям Чонхо, и могла пойти в старшую школу без всяких проблем.       Не сказать, что сверстники любили меня, но у меня всегда были любящие родители и брат.       Всегда.       Когда произносишь это слово, кажется, что "всегда" это что-то, что будет длиться очень долго… Тем отвратительнее знать, что "всегда" — не существует.       Когда я поступила на первый курс медицинского университета, в котором уже три года обучался Чонхо, наши родители разбились в автокатастрофе. Банально? Да, обыденнее и не придумаешь. Но менее больно от этого не становилось.       Я плакала тогда всю ночь, и выплакала все слёзы, что у меня были; последующие два года я не плакала.       Я с Чонхо похоронила родителей, и потом мы вернулись к учёбе: мы оба учились на хирургов и это должно было обеспечить нам блестящее будущее. Было плохо и тяжело первое время свыкнуться с потерей: если бы меня спросили, бывало ли хуже, я бы, к несчастью, ответила, что хуже не бывало. Потому что в тот момент я ещё не догадывалась — в голове из-за смерти близких людей, суетливой подготовке к похоронам и сотни других мелочей, как-то не отложилось, — что мы с Чонхо, теперь одни, без поддержки родителей, просто нищие студенты, никому под этим серым вечно-затянутым тучами небом не нужные.       Но вот Чонхо, мой любимый старший брат, всегда был умнее. И поэтому он бросил университет и нашёл работу.       Я переживала, волновалась, однако как могла давила в себе беспокойство и поддерживала его тем, чем могла: ужином, оставленным на столе, завтраком в контейнере, который он мог бы взять с собой.       Тогда мне казалось, что несмотря на чудовищный поворот неразборчивой равнодушной старухи Судьбы, всё могло наладиться. Мне казалось, что всё начинает приходить в норму. Я не буду говорить, как я ошибалась.       Потому что потом всё стало хуже. Намного хуже.       Впервые я поняла, что с "работой" Чонхо что-то не то, когда открыла дверь одним холодным октябрьским вечером через два месяца после смерти наших родителей и увидела на пороге моего взволнованного брата и ещё одного человека.       Чонхо немного нервно представил позднего гостя своим другом, и уже в этот миг мне стало дурно, потому что мой брат — самый добрый, искренний и отзывчивый человек на свете, натягивал на лицо дрожащую фальшивую улыбку и прятал от меня взгляд.       Человек в чёрном расстёгнутом пальто шагнул в нашу прихожую, по-хозяйски закрывая за собой дверь и в тусклом свете единственной лампочки я могла рассмотреть его лицо.       Первое, что отпечаталось в моей памяти об этом человеке — золото.       Прекрасное, жидкое, движущееся… растекающееся, текущее вокруг чёрной дыры зрачка. У Пака Сонхва были золотые глаза.       Их радужки приплавляли чужие взгляды, в то время, как чернота округлых провалов-бездн внутри стремилась выжечь сущность собеседника.       Пак Сонхва был высоким стройным мужчиной с точёными чертами лица и жемчужно-бледной кожей. Уверена, многие девушки без сомнения сочли бы его прекраснейшим творением хитроумной природы, но мне его безжизненное не освещаемое никакими эмоциями лицо — а видела я его впоследствии довольно часто — показалось жутким.       В тот вечер мы выпили в тишине по чашке чая, и Чонхо, всегда любивший мои ужины, не прикоснулся к еде даже после ухода полуночного гостя.       Он взял мои пальцы в свои ладони и присев передо мной на корточки крепко сжал.       — Чон… — у меня защипало в глазах, но я не заплакала.       — Йерин, пожалуйста, послушай... — Чонхо слабо улыбнулся, мягко поцеловав костяшки моих пальцев.       — Чон, кто он? — перебила я его, только больше встревожившись.       — Он… — моё сердце застучало в горле, вызывая боль. — … из мафии. Моё сердце замерло и рухнуло куда-то вниз.       Я с надеждой посмотрела в лицо Чонхо, смутно представляя себе, как мой брат сейчас улыбается и говорит, что всё сказанное — просто розыгрыш.       Однако Чонхо не улыбался, с осторожностью разглядывая моё лицо, и его грустные глаза вызывали во мне ещё больший страх.       — Нет… — прошептала я, зажимая рот ладонью.       — Йери-Йери! — он подскочил обнимая меня за плечи и целуя в макушку тут же отчаянно затараторил: — Я никого не убивал! Я их врач! Врач одной группировки, они держат под собой район… Нам ничего не угрожает, мы под их защитой!.. — он качал меня в колыбели своих объятий, убаюкивая, пытаясь успокоить, но во мне, вопреки всему, уже нашли почву для своих корневищ зёрна страха. — Пожалуйста, Йери-Йери, верь мне!       Чонхо снова присел на корточки глядя в мои мокрые от слёз глаза и с нежностью коснулся моей щеки.       — Пожалуйста, не бросай учёбу. Продолжай учиться, а я буду приносить деньги… и мы будем жить как обычные люди. Всё будет хорошо.       Я всхлипнула, стёрла слёзы и через силу улыбнулась, чтобы не тревожить его своими переживаниями. Чонхо тоже улыбнулся с явным облегчением.       Однако я с того самого вечера где-то на подсознательном уровне знала.       Всё не будет хорошо.       Я подсознательно готовила себя, но каждый раз встречая брата на пороге ровно в десять часов вечера, я не могла сдержать радостных объятий. И мне было абсолютно безразлично, что заходящий следом за Чонхо Пак Сонхва в своём всегда распахнутом чёрном пальто видел нас…       За множество однообразных вечеров я успела привыкнуть к рутине, стараясь не бередить сознание кадрами прошлой счастливой жизни с родителями, и даже иногда осмеливалась строить планы на несколько дней вперёд, прикидывая когда можно сходить в кино, когда в библиотеку, а когда просто прогуляться по городу.       В тот день с утра по всему городу носились то пожарные машины, то полицейские, и когда мои однокурсники наперебой спорили о причине пожара на каком-то отдалённом складе, я чертила таблицу по анатомии, начисто игнорируя их возгласы: я привыкла не обращать внимания на полицейские сирены и громкие заголовки новостей, потому что уже слишком хорошо понимала, что для меня первостепенно.       Однако вечером неясная тревога сдавила моё горло железным ошейником, и я ёрзала сидя за столом, не находя себе места. И когда стрелки часов переползли за десятый час я уже готова была броситься в комнату за телефоном сломя голову и набирать спасительный родной номер, но тут в квартиру позвонили.       Я в миг оказалась в прихожей, щёлкая замками и распахнула дверь.       На пороге стоял Пак Сонхва в своём вечном чёрном пальто, которое он никогда не застёгивал.       Моё сердце сжалось, потому что моего брата рядом с ним не было.