Becoming Whole

      Звенит будильник. Ворочаясь, выключает его, плотнее кутается в тонкое одеяло. Комнату наполняет серый утренний свет. Смотрит в сторону кровати — Джуёна уже нет. Ёнджэ зарывается лицом в подушку, сопит. Обещает себе, что поднимется через пять минуточек. Успевает снова задремать, прежде чем дверь в комнату открывается, слегка скрипнув.              — Поднимайся, иначе сам пойдёшь, — Чеён. Ёнджэ узнает её голос, даже если она будет звать его из преисподней.              С тем, как много страшилок она ему рассказала, именно оттуда, ему думается, однажды она его и позовёт. Он усаживается на лежащем на полу матрасе нехотя, трёт глаза. Чеён бросает в него вешалкой со школьной формой, подшитой специально для него, и выходит.       Пол под босыми ногами холодный, и потому Ёнджэ на цыпочках шагает к шкафу, чтоб вытянуть носки тёплые. Он немного надеялся, что будет солнечно — закат был ярко-красным, подсвечивал лес, бросал тени на дома, что стоят через дорогу. В городке уютно, Ёнджэ думается. Завязывая галстук перед зеркалом, всё ещё сонный, он ловит себя на мысли о том, что понимает, почему тётушка, сестра его отчима, предпочла остаться здесь: тихий, красивый, с интересной историей. Ёнджэ, пожалуй, тоже хотелось бы здесь родиться. Умывшись, он спускается в кухню, где его встречает быстрый онигири с яйцом и чашка кофе. Дахе курит в окошко над раковиной, Чеён сидит на тумбе кухонной, болтает ногами. За неделю он к этому уже привык. Ему начинает казаться, что он уже много лет здесь; Ёнджэ чувствует себя комфортно, усаживаясь на холодный стул и делая первый глоток горячего, бодрящего напитка. В кофе немного сахара — кажется, Чеён запомнила, что он любит.              — Поедешь завтра с нами? — спрашивает его Дахе. — Нам по делам нужно. В соседний город.              Она стряхивает пепел в пепельницу, которую ей смастерила Чеён. Ёнджэ чувствует благодарность. Кивает согласно, жуя.       У него нет друзей, хотя тот шумный одноклассник, к которому вечно кто-то приходит, пытается с ним заговорить постоянно. Ёнджэ не переживает по этому поводу. Он здесь не для того, чтоб друзей заводить, в конце-то концов. Джуён же, как он заметил, успел с кем-то подружиться. Те девушки выглядят надёжными и весёлыми. Ёнджэ надеется, что Джуён чувствует себя получше, общаясь с ними.       В машине он неизменно сидит на заднем сиденье; Дахе довозит его до поворота к школе, напоминает, чтобы не ввязывался в неприятности, а Чеён желает ему удачного дня и, высунувшись ещё из окна, протягивает, в этот раз, орешки. Ёнджэ смотрит им вслед недолго, после чего начинает свой путь в школу. Он идёт неспеша. Знает, что Джуён, скорее всего, уже в своём классе, но всё равно не торопится. Его обгоняют весёлые, смеющиеся подростки. Обсуждают, чем займутся на выходных, или как не хотят в школу, или какие-то тв-шоу. Ёнджэ смотрит по сторонам, вбирая в себя дорогу. Он всё ещё не привык к ней. Лес, из-за которого кратер становится всё более заметным по мере подъёма в гору, находящиеся там, неподалёку от него, улицы, огромный, заброшенный завод; Ёнджэ всегда побаивался таких, но этот почему-то вызывает в нём интерес. Этот могучий, пустующий центр промышленности предоставлял несколько десятков лет назад работу всему городу. Ёнджэ спрашивал, как так получилось, что школа стоит на холме, как этот холм появился вообще; Чеён сказала, что школа раньше была тюрьмой, а возвышение это было здесь ещё до того, как они все появились на свет. Если подняться, обойти вдоль забора, то можно заметить, что прилегающий лес, линия горизонта испещрены подобными, более низкими холмистостями. Что это город, скорее, сравнял природный ландшафт до чего-то линейно-ровного.       Ёнджэ замечает своего шумного одноклассника, когда проходит через главные двери школы. Ему хочется опустить голову и срезать путь к лестницам, чтобы тот его не заметил, но он не успевает — тот, словно у него нюх какой-то, оборачивается и устанавливает с ним зрительный контакт. Расплывается в улыбке. Ёнджэ улыбается в ответ, скорее, машинально, чем специально. Сердце падает, когда понимает, что тот, оставив своих друзей, идёт к нему.              — Ёнджэ-я, — руки в стороны расставляет, словно обнять собирается, и Ёнджэ шаг невольно в сторону делает, когда тот подходит ближе.              — Минхо-шши, доброе утро, — отвечает, стараясь не сильно голову в плечи втягивать, когда тот руку через плечи его перебрасывает и немного тормошит.              — Как спалось?              — Нормально. А тебе?              — Не спал. Знаешь ли, есть дела куда важнее, чем сон.              Минхо начинает говорить. Ёнджэ, который идёт с его рукой на плече своём по-прежнему, делает вид, что слушает. Он рассматривает всех, мимо кого они проходят, одновременно надеясь и боясь встретить одного, конкретного человека.              — А ты что думаешь?              Фраза сопровождается лёгким сжиманием его плеча. Ёнджэ резко поворачивает голову к однокласснику, смотрит на его улыбающееся лицо. Тот повторяет:              — По поводу Наён.              — Она кажется неплохой, — отвечает медленно, уверенно. Ёнджэ без понятия, кто такая Наён.              — Вот и я говорю! А Мингю отказывается её брать с собой. Не наша да не наша, заладил, чтоб его, — качает головой, словно порицает. Ёнджэ интересно, когда ему надоест.              Дома он учился хорошо. Он прикладывал достаточно усилий, чтобы всегда оставаться среди лучших учеников класса, но никогда не перетруждался — отчим научил его ставить своё здоровье превыше всего. Поэтому и теперь учёба даётся ему без особого труда. Позволяет оставаться на плаву, избегать попадания в центр внимания. Ему повезло: в классе, в который он попал, им никто не интересуется. Он слышал, как кто-то разговаривал о Джуёне: загадочный, красивый старшеклассник-выпускник из большого города. Что привело его сюда за несколько месяцев до выпуска из школы? Слыша это, Ёнджэ всегда отворачивается от говорящих в противоположную сторону. Знакомые, болезненные образы мелькают перед глазами, грубые слова и действия отпечатаны в его сознании, пока остатки хорошего крепятся на скотч.       На большом перерыве Минхо хлопает ладонью по столу Ёнджэ, наклоняется к нему. Улыбается.              — Пойдём перекусим? — спрашивает.              Ёнджэ смотрит в сторону двери. Несколько ребят уже ждут Минхо. Ёнджэ видит их каждый день в одно и то же время. Один, очень высокий, буравит его взглядом. Ёнджэ пытается рассмотреть все варианты. Реакцию на разные его ответы. При худшем исходе помощи ему ждать неоткуда. Ёнджэ говорит:              — Да, давай.              Весёлые голоса незнакомых людей окружают его, словно разбивающаяся о камни вода; обтекают его так же. И он чувствует себя сродни тому же камню: никто не приезжает, чтоб на него смотреть, но он есть всё равно. Минхо смеётся с чего-то незначительно-ворчливого, что говорит высокий юноша. Двое других обсуждают какую-то компьютерную игру, о которой Ёнджэ никогда не слышал.       В столовой гул голосов ещё больше напоминает ему водопад. Шум стоит неимоверный. Он осторожно вытягивает шею, высматривает с опаской знакомое лицо, не найдя которое заметно расслабляется.              — Я вас не знакомил ещё, вроде, — Минхо обращается одновременно и к Ёнджэ, и к своим друзьям. Они выстраиваются с подносами в медленно продвигающуюся очередь; у Ёнджэ нет ни денег, ни желания поесть. В кармане по-прежнему лежат орешки. — Это Ёнджэ, мой одноклассник.              Двое из компании в ответ едва ли агакают, обсуждают свой голод, и Минхо к ним присоединяется. Ёнджэ неловко топчется рядом, не зная, что делать, когда ему в руки впихивают пустой поднос — поднимая голову, смотрит в глаза всё тому же высокому парню, что буравил его взглядом, что шёл рядом, что продолжал посматривать на него всю дорогу.              — Ёнджун, — он представляется, после этого следуя за своими друзьями.              Ну, ладно. Может, Ёнджэ чем-нибудь и перекусит.       Они усаживаются за стол, пустующий словно бы под них. Ёнджэ обращает внимание на то, что все взяли себе еды мало. Минхо залпом опустошает бутылку воды, Ёнджун без особого энтузиазма ест рис с овощами. Перед Ёнджэ такой же рис с овощами, вода и всё те же орешки. Расслабляясь немного, Ёнджэ позволяет себе присмотреться к столовой получше. Она находится на первом этаже. Из-за окон видна высокая решётка забора, за которой, вдалеке — лесистая холмистость. Цвета ещё по-летнему яркие. На небе видны сквозь прорехи клочки синего. Ёнджэ думает, что, возможно, к вечеру распогодится. Сама по себе столовая не выглядит уютной или привлекательной: длинные столы, лавки знавали лучшие времена. Выкрашенные однотонной светлой краской стены, потемневшая от времени плитка на полу. Совершенно ничего от школы, в которой Ёнджэ учился дома.              — Какие люди, — вдруг подаёт Минхо голос, смотрит куда-то за спину сидящего напротив него Ёнджэ.              — Да-да, давай, — Ёнджэ задирает голову, смотрит на блондина, который бесцеремонно хватает его воду, перекидывая ногу через лавку, чтоб сесть. Он выглядит помятым. — Я весь внимание.              — Ты зря так рано свалил. Потом началось самое интересное, — Минхо ухмыляется, незнакомый парень хлещет воду Ёнджэ.              — Какая жалость, — наконец-таки заметив его, спрашивает: — А это кто?              Когда он усаживается рядом, Ёнджэ думает о том, что уже видел его где-то. Усталый блондин с красивым прямым носом смотрит то на него, то на Минхо. Минхо, с лёгким раздражением, прерванный, поясняет:              — Ёнджэ. Мой одноклассник. Так вот-              — Устал быть самым мелким в компании? — снова прерывает.              Ёнджун вдруг фыркает, Минхо начинает возмущаться. Ёнджэ открывает рот — он не в их компании, не планирует присоединяться, это всё не для него. У него не поворачивается язык. Ёнджэ сглатывает. Незнакомый парень ему воду возвращает, плечом своим его толкает:              — Без обид. Он просто часто об этом ноет. Я Хёнджэ, кстати.              — Ёнджэ.              Он улыбается. Он выглядит добрым, и весёлым, и харизматичным; он говорит:              — Отлично, мелкий. Надеюсь, подружимся.              Хёнджэ и Ёнджун приходят к Минхо на каждой переменке в этот день. Они вытаскивают его в коридор, тянут на улицу. Иногда к ним присоединяется девушка, Рюджин, как Ёнджэ слышит, но она не обращает на него особого внимания. Ёнджэ знает, что она дружит с Джуёном. Ёнджэ старается сделать так, чтобы она его не замечала, потому что это лучшее, что он может сделать — Минхо ведёт за собой Ёнджэ, словно их приковали друг к другу. Облака и правда рассеиваются со временем, и уже перед последним уроком на улице солнечно. Волосы Минхо отливают бронзой, и он закидывает Ёнджэ на плечо руку, когда спрашивает его о планах на вечер пятницы. Ёнджэ собирается посидеть с Дахе и Чеён, как и каждый вечер до этого. Дахе будет декламировать стихи, размахивая руками, а между её указательным и средним пальцами неизменно зажатая сигарета будет пропитывать помещение запахом горящего табака. Чеён будет рассказывать ему про Византию, или Египет, или Древнюю Грецию, указывать на косяки в фильмах, которые всегда идут на фоне. Ёнджэ уже загодя может представить запах сырной пиццы, острой курочки, лапши быстрого приготовления; Дахе будет пить пиво из красивых стеклянных бутылок с яркими этикетками, а Чеён — газировку.       Ёнджэ с ними привычно. Они напоминают ему о хаосе в доме до этого всего. Но это было давно. То, что есть теперь — ближайшее, лучшее подобие.       Ёнджэ говорит, что у него уже есть планы. Минхо на это отвечает:              — Жалость какая. Ну, если что, не стесняйся приходить к нам. Мы чаще всего на стадионе заброшенном, — пальцем тыкая за свою спину, в сторону школы. Заброшенный стадион — прямо позади неё. Нужно идти по старой, побитой дорожке из бетонных плит вниз, чтобы там оказаться.       Ёнджэ смотрит на Минхо. Уроки уже закончились. Они спускаются вдоль дороги вниз вместе, солнце греет, Ёнджэ уверен, что Минхо мог пойти бы прямо сейчас куда-то со своими друзьями.              — Почему? — спрашивает для самого себя неожиданно. Чувствует, как Минхо крепче сжимает его плечо.              — Разве не очевидно? Всем надо к чему-то принадлежать, — смеётся.              Он щурится, и не смотрит на Ёнджэ, вместо этого морща нос небу. Он рассказывает про свою компанию дальше. Что Ёнджун очень весёлый, и они точно подружатся, что Наён ему понравится, что Хёнджэ — вообще легенда. Они расстаются у подножия холма, потому что Минхо идти куда-то к кратеру, и с собой он Ёнджэ не зовёт.       В парке парочка протестующих с плакатами. Стоя на пешеходном переходе, Ёнджэ рассматривает чёрно-белую фотографию красивого хина по имени Конфетка. Объявление, приклеенное к столбу скотчем, выглядит старым и потрёпанным. Ёнджэ надеется, что Конфетка нашлась.       Он срезает дорогу к своему новому дому, идя через однотипные улочки по знакомым ориентирам: по прямой, свернуть возле забора с глиняным горшком у калитки направо, чтобы потом, пройдя по узкой, напоминающей кишку улице, свернуть налево и идти по прямой дальше. Когда оказывается у нужного здания, толкает от себя калитку — та открыта. Гаражная дверь наполовину поднята, машина стоит на месте. Наверное, у Дахе и Чеён рабочий день закончился пораньше. Перед глазами Ёнджэ стоит лицо улыбающегося Минхо, и курящая Дахе, и Джуён, что трясся от злости, оседая на пол. Бронза волос, следы красной помады, осколки стекла на полу.       

      ***

      Позавтракав и запив лекарства, Джуён закрывается в комнате. Когда он проснулся, ни Эрика, ни Дахе уже не было. На письменном столе он обнаружил оставленную записку — они отправились в соседний город, тот, что на востоке. Эрик зачем-то написал, что он портовый, и что они пойдут смотреть на чаек, и что он привезёт Джуёну ракушку. Джуён закрывает глаза. Он слышит: покачивается дерево на соседнем участке, царапает веткой окно. По небу плывут пушистые облака, время от времени закрывающие солнце.       Джуён надевает любимую футболку. Подумав, набрасывает на плечи джинсовую куртку. Он проверял прогноз погоды, но мама говорила ему, что верить прогнозам наверняка нельзя.              Иногда дождь может начаться внезапно. Налетает ветер, сгущаются облака, почти чёрные, и откуда-то начинает внезапно греметь. Тогда приходится быстрее искать укрытие, потому что иначе — промокнешь до нитки. А если промокнешь — заболеешь. А если заболеешь — нужны лекарства. Лечиться дорого. Болеть дорого. Это тратит время, заставляет пропускать смены, отнимает ресурсы. Джуён знает. Поэтому он осмотрителен.       Они договорились встретиться возле парка. Всю дорогу к нему Джуён думает о сообщении, которое прошлым вечером получил от Хёнджина.              «Наверное, не всем из нас суждено стать счастливыми.»              Джуён смотрел на свой телефон, на время отправки, пока с волос капало на висящее на шее полотенце, а снизу доносились звуки: телевизор, смех Эрика, голос Чеён. Подумать только: написанные рядами, строками буквы, цифры, символы позволяют Хёнджину писать ему в одиннадцать вечера с другого конца страны. Позволяют Джуёну читать в одиннадцать часов вечера сообщение от Хёнджина с другого конца страны. Джуён ответил ему тогда просто — «да, наверное».       Солнце припекает ему в затылок, нагревает кожу под курткой, позволяет ленивой мухе сидеть на подоконнике, тереть свои лапки. Джуён не знает, должен ли был спросить о том, что произошло. Джуён думает, что и так догадывается.       Джису выглядит такой… мягкой. Это первое, что появляется в голове Джуёна, когда он видит её. Белоснежная рубашка, которая явно ей велика; белоснежная плиссированная юбка чуть ниже колен, белоснежные носки с рюшами, розовенькие кеды, розовенькая жилетка. Лёгкий ветерок касается её волос, её чуть подкрашенных губ, и она убирает прядь, заправляет её за ухо. Она внимательно слушает стоящую рядом Рюджин, которая перечисляет что-то, загибая пальцы. На Рюджин джинсы такие рваные, что, кажется, слово «джинсы» к ним само по себе не применимо. На ней сетчатый чёрный топ с длинными рукавами, а под ним, похоже, спортивный лифчик. Её присутствие здесь, в этом парке, полном поющих в унисон что-то божественное людей, кажется вызовом, брошенным их мирному распорядку жизни. Потом Рюджин замечает его, стоящего на светофоре и ждущего зелёный свет. Её лицо тут же проясняется, она улыбается и машет ему, привстав на носочки. Джису тоже находит его взглядом, слегка щурится, словно не уверена, он это или нет.              — Ты почти не опоздал, — вовсю улыбается ему Рюджин, когда Джуён приближается к ним. Потом добавляет: — Джэхён встретит нас на месте, так что можем выдвигаться.              Они обещали показать ему восточную часть города. Она более старая и, со слов Джису, уютная. Всю неделю они расставались возле потрёпанного книжного, который Джуён заприметил ещё в самом начале. Джису и Рюджин шли к ней домой, Джуён медленно плёлся по улицам с однотипными зданиями, чтобы снова пройти по лестнице мимо Эрика на второй этаж и закрыться в комнате до самого вечера.              — Эти улицы были построены в самом начале, — рассказывает Джису, когда они проходят миленький маленький храм, окружённый сакурами. — К счастью, их особо не трогали, когда пришли сюда.              — Пришли?              — Да, — небольшая пауза. — В пятидесятых. Тогда мы… Наша семья, — чуть взмахивает рукой и улыбается. — Тогда отошли от дел. Прадедушка настоял.              Джису заинтересованно смотрит на кофейню с маленькими окнами, словно вырубленными в бетоне низенького домика.       Она права, и улицы здесь куда более узкие, Рюджин идёт впереди них, не умещаясь больше рядом. Из двориков более старых построек выглядывают кривые деревья, кое-где нависая над улочкой, по которой они идут. Они сворачивают, оказываясь на однополосной дороге, и особняк, торчащий на склоне, на который Джуён то и дело поглядывал до этого, остаётся у них за спиной. Солнце смягчает серые тона, делает их более тёплыми. Джису рассказывает про ремесленников, которые прежде жили здесь. Про слуг её семьи, с которыми её предки когда-то сюда переехали.              — Они хотели жить в спокойствии здесь, потому что моей пра-прабабушке Хэвон нужно было оправиться от потери любимого, — её взгляд касается его лица.              — Вот как, — медленно отвечает Джуён.              — У них офигенски трагичная и запутанная история, — Рюджин, разворачиваясь, идя спиной вперёд, улыбается. — Если послушаешь, то покажется, что читаешь детектив.              — Вот и не правда, — протестует Джису. — Всё просто и понятно.              Рюджин изгибает бровь и улыбается задорно, почти заговорчески. Джису выражает своё недовольство коротким и громким выдохом. Но она не злится на самом деле — улыбается уже секунду спустя. Говоря «проехали» переключается на историю о том, как какой-то потомок ремесленника, что был ещё слугой их семьи, нарисовал их генеалогическое древо, и как то теперь висит в одном из кабинетов у них дома. Она рассказывает, что это впервые помогло осознать ей, насколько же их семья большая. Что в ней хранится информация обо всех её предках, и она никогда не видела этих людей, половины не сохранилось даже фотографий, портретов; но она чувствует себя ближе к ним, когда проводит пальцами по извилистым веткам с именами и датами.              — Она у нас романтик, — Рюджин вносит свою лепту. — Я вот своих помню хорошо, и таких чувств не испытываю, — головой качает, лицо приобретает абсолютно равнодушное выражение.              Джуён вспоминает отца. Его лицо на фотографиях, расставленных повсюду. Его улыбку, и Лиён рядом, и Эрика. Джуён вспоминает, что до этого не знал, как он выглядит.              — Да. Я тоже.              Он не замечает, как Рюджин и Джису быстро переглядываются. В следующий момент Джису произносит:              — Мы пришли.              Место, куда она так хотела, не так далеко, как Джуён полагал: они шли не дольше сорока минут, довольно спокойным шагом. Оглядываясь, всё ещё видит угол нависающего над городом особняка. Задаётся вопросом, есть ли хоть где-то место, в котором окна, отражающие сейчас небо, не будут наблюдать за ним. И эта мысль, — о том, что за ним наблюдают, — неприятная. Он переключает внимание на домашний ресторанчик, в который они заходят. В нём горит свет, потому что того, что попадает в помещение с улицы, не хватает — маленькие окошки наполовину закрыты высокими кустами. Внутри полупусто. Пахнет древесиной и чем-то сладким; Рюджин уверенным шагом направляется к столику в углу. Джису слегка тараторит, обращаясь к нему:              — Здесь ужасно вкусные пудинги. Я не знаю, любишь ли ты пудинги, но здешние нужно обязательно попробовать, они просто лучшие. Мы с Рюджини ходим сюда за ними каждые выходные. Хоть она и говорит, что это вредно для фигуры, я считаю, что один пудинг в неделю не навредит.              Рассеянно кивая:              — Ага. А этот парень, которого вы звали с собой?              — Джэхён? Он, наверное, опаздывает, — смотрит на время в телефоне. Выдыхает с улыбкой. — Ну, знаешь… Он много где помогает, если так можно сказать. У него вечная нехватка времени.              — Хм, — всё, на что Джуёна хватает.              Они усаживаются за столик и успевают сделать заказ прежде, чем входная дверь открывается снова. Джуён не особо думает о том, что заказал — девушки вовсю советовали ему самые разные блюда, и в итоге он просто попросил их взять для него что-нибудь на их выбор. Они также назвали заказ и для того, другого парня, когда подошёл официант.       Когда дверь открывается, девушки смотрят за спину Джуёна, начинают улыбаться, он невольно оборачивается следом. Блондин в простой белой футболке и светлых джинсах, словно и не старался вовсе, но Джуён думает, что он всё равно выглядит хорошо. Рюджин вскакивает первая. Она обнимает его. Джису делает то же самое следом. Парень смеётся.              — Мы не виделись буквально ночь!              Потом он смотрит на Джуёна, и делает шаг к нему, всё ещё сидящему, и словно бы чего-то хочет, но Джуён не знает, чего, регистрируя только то, что его жестикуляция в этот момент становится слегка странной.              — Привет, — произносит он. — Ли Джуён.              Секундная неловкость атмосферы, которую никто кроме них двоих и не почувствовал, растворяется в галдеже зашедшей следом маленькой компании девушек, шелесте рубашки пробегающего мимо официанта, стукнувшегося о столешницу высокого стеклянного стакана, покрытого конденсатом из-за слабоалкогольного коктейля внутри — ближе к окнам сидит какая-то пара.              — Ну, это-то я знаю, Ли Джуён, — улыбается. Может ли он не улыбаться? — Джису о тебе постоянно болтает.              — Джэхён! — ужас сжимает её голосовые связки, заставляя тихо пискнуть имя, проталкивая следом к одному из стульев.              Его весёлый смех разливается по помещению, заглушая все остальные звуки на несколько мгновений. До Джуёна вдруг доходит: он хотел и его обнять. Как своего друга. Его омывает волной парализующего стыда, и он может только смотреть молча, как одноклассник светловолосый садится по левую от него сторону за квадратный тёмный столик, выхватывает салфетку из металлического держателя и принимается играться с ней.       Теперь, когда Рюджин и Джэхён сидят рядом, Джуён уверен в том, что краска на их волосах одна и та же: цвета выглядят идентично.              — Я много пропустил?              — Нет, не очень. Джису только рассказывала, почему мы любим ходить сюда.              — Потому что здесь бесплатный лёд?              — Потому что здесь вкусно, — Рюджин смотрит на Джэхёна широко раскрытыми глазами.              — Не ври себе, — хохотнув, вальяжно откидывается на спинку стула. Его глаза аж искрятся весельем.              Рюджин смотрит на Джису выразительно.              — Чьей идеей было позвать его, напомни мне? — но Джису не отвечает, и Рюджин театрально прикрывает глаза ладонью: — Ах, да… Моей. Какая жалость.              — Ну не надо, — в его голосе появляются нотки, которых Джуён не слышал прежде. Он часто слышит его смех в школе. Беззлобную насмешку, или фырканье, или громкое возмущение — но эти нотки, появляющиеся теперь, пока он смотрит на Рюджин, напоминают ему об узкой аллее позади бургерной, о запахе мусора и мокром асфальте. С этими нотками в голосе по телефону говорил студент, работавший официантом на полставки. — Я же тебе нравлюсь.              — И это мой самый большой недостаток, — парирует.              Это что-то вроде двойного свидания — Джуён понимает вдруг. Смотрит на Джису, которой подносят её холодный чай, и которая слегка опускает голову, обхватывая бумажную трубочку губами. Нет, не что-то вроде. Это двойное свидание.              — Расскажи мне что-нибудь, — Джуён не сразу понимает, что это произнёс он. Рюджин и Джэхён шутливо ворчат, препираются, Джису поднимает на него взгляд.              — Что именно? — немного потерянно, словно Джуён вырвал её из своих мыслей. Он пожимает плечами. Сейчас ему хотелось бы послушать что угодно — будь то история из её детства, или её вчерашний сон, или её планы на воскресенье. Джису смотрит на сидящих с ними за столиком. Рюджин пихает слабо Джэхёна в плечо и фыркает. — Рюджин покрасила Джэхёна, потому что не рассчитала слегка краску. Ей было жалко оставлять её пропадать, — чтобы её услышать, приходится прислушаться. Джуён помнит, что Хёнджин иногда говорил с ним так же.              — В городе часто можно встретить такое, — Джуён вспоминает улыбчивого баристу, на которого Хёнджин всегда тянул его поглазеть. Наверное, не всем из нас суждено стать счастливыми.              — Да, но мы не в городе, — она качает головой медленно. — Здесь всё по-другому. Ты уже понял, наверное.              — Город мало чем отличается, если честно, — Джуён улыбается — просто растягивая в слабой улыбке губы. Джису не верит ему на этот счёт, и это отражается милой гримасой на её лице.              Из-за малой загруженности заведения им приносят еду довольно быстро. Перед Рюджин и Джэхёном ставят одно и то же: какая-то местная вариация рамёна, как Джуён успевает понять по внешнему виду блюда. Джису приносят овощной суп с лапшой, а перед Джуёном ставят фирменный бибимпаб, и потому Джису ударяется в рассказ о том, чем ферментация мяса и подготовка овощей здесь отличается от того, как это делают в других местах. Какое-то время они обсуждают еду. Участие Джуёна в диалоге ограничивается путешествующим от говорящего к говорящему взгляда. Но тема иссякает себя довольно быстро, и на несколько минут над их столиком повисает тишина. Рюджин прокашливается и, распрямив плечи, смотрит на Джуёна. Он уже знает, что она сейчас спросит.              — Так, Джуён, — начинает она, и смотрит прямо ему в глаза, — не расскажешь нам о себе подробнее?              Джису перестаёт жевать. Джэхён смотрит на Рюджин, на Джуёна следом. Джуён молчит. Он рассматривает лицо светловолосой девушки: открытое, честное. Он чувствует исходящую от неё внутреннюю силу. Она напоминает ему о таком далёком, что уже даже тяжело вспомнить. Джуён пожимает плечами.              — Ну, когда я сюда приехал, мне пришлось несколько часов сидеть на остановке. Возле меня остановился какой-то парень. На такой низкой, чёрной машине. Предлагал подвезти. Но он был не пристёгнут, так что я отказался.              Джуён не упоминает, как странно тот на него посмотрел. Как нутром почувствовал, что с ним лучше не связываться. Как тот напомнил ему тех, из его прошлой школы. Улыбающийся Хёнджин, смущающийся Хёнджин, слегка покрасневший Хёнджин. Каждое мгновение — заляпано такими, как он. Этот парень из чёрной машины.              — Мингю, — произносит Джэхён. Его брови чуть опускаются, словно он хочет нахмуриться, но останавливает себя в последний момент. — Угораздило ж тебя.              — Он нормальный, — влезает Рюджин. — Своеобразный, — добавляет с нажимом, прежде чем откинуться на спинку стула и нарочито спокойно повторить: — но нормальный.              Джэхён фыркает, но ничего не говорит. Между ними возникает напряжение, которое рассеивает Джису в следующую же секунду:              — Ты не замёрз?.. Ну, сидеть там. Дахе тогда почти весь день в лесу провела, насколько я знаю.              Джуён даже не удивлён. Выдержав паузу, сделав несколько вдохов, он спокойно спрашивает:              — Она всегда такая?              Неопределённо промычав, отпившая свой напиток Рюджин отвечает вместо своей подруги:              — Насчёт неё не знаю, но могу кое-что сказать о Чеён, — её интонация, реакция в этот раз жёсткая. Неуловимые эмоции скользят по её лицу, словно шелковый платок, за который Джуён не успевает уцепиться. — Она вернулась из-за скандала, связанного с издевательствами, — отодвигая от себя полупустую тарелку, Рюджин выглядит враждебно. Вся её враждебность выражается и в словах: — Вроде, кто-то даже чуть не умер.              — Ну ты чего, — влезает Джэхён. Джуён не упускает, как тот прикасается к её спине, проводит раскрытой ладонью до самой талии. — Не веришь же ты в эти сказки.              Рюджин хочет сказать что-то ещё, Джуён видит это. Но она натянуто улыбается, а потом говорит, что ей нужно отлучиться в уборную, громко отодвигает стул, поднимаясь.       Джэхён смотрит ей вслед, Джуён видит это. Его нечитаемое выражение лица сменяется лёгкой улыбкой, когда он смотрит на оставшихся за столиком снова. Это что-то личное. Джуён умеет отличать такое. Мама говорила, что в приличном обществе принято избегать разговоров на личные темы. На личные темы, по её словам, также не стоит говорить, если рядом есть кто-то, кому не доверяешь. Джуён не знает, почему именно Рюджин ушла. Он понимает, чётко и ясно, что это его не интересует: проблемы Рюджин это проблемы Рюджин. Что его интересует, однако, так это безмолвная спутница, вечная посетительница, непрошенная гостья в кухне. И женщина, которая ей это позволяет. Он выше. И он сильнее. И он может за себя постоять. Но ему нужно знать, может ли он и дальше пить выписанные таблетки перед сном. Может ли он быть спокоен. Джису рассматривает его лицо. Когда она понимает, что Джуён заметил — слегка розовеет. Заполняя тишину, спрашивает:              — Расскажешь о своих друзьях из города? Они, наверное, расстроились, когда узнали, что ты уезжаешь.              Ответ на этот вопрос напрямую зависит от обстоятельств. От того, кто спрашивает. Джуён думает, что, будь это Рюджин, он бы пожал плечами и сказал, что не так уж сильно, потому что у него и нет никого, хотя бы издалека напоминающего друга. Если бы спрашивал Джэхён, он бы рассказал про Хёнджина. Но спрашивает Джису, потому Джуён слабо ей улыбается:              — У меня не было времени на отношения.              По шире распахивающимся глазам, переполненным испугом и пониманием, Джуён догадывается, что попал в точку. Его расслабленное сознание вынуждает его засмеяться. Девушка рядом с ним прикладывает ладошки к щекам, шумно выдыхает через рот, сдаваясь, принимая свою очевидность, зажмуриваясь. Джэхён смотрит на смеющегося Джуёна, не отрывая взгляда. На его губах начинает играть мягкая, добрая улыбка, которую он успевает подавить раньше, чем Джуён замечает её.              Девушки серьёзно подошли к своему желанию провести ему экскурсию — Джуён понимает это, когда они останавливаются возле очередной таблички на очередном здании. Дождя не намечается, небо безоблачное. Джуён то и дело опускает куртку со своих плеч.       Джису могла бы зарабатывать на этом деньги. Она знает каждый уголок, каждую крошечную трещинку на старых стенах. Она степенно водит его и двух своих друзей по улицам, пропитанным историей: под высокими деревьями, пока ещё не теряющими свои листья, по добротной кладке, которой лет больше, чем Джуёну и Джису вместе взятым. Рюджин держится за локоть Джэхёна и слушает рассказы Джису молча. Её грудь иногда слегка прижимается к его коже, но Джэхён этого словно не замечает. Они выглядят, как пара, не похожие на пару одновременно. Джуён не знает, что именно не так. Может, всё так, и его насильно выпрямленное сознание играется с ним, заставляет выдумывать несуществующие проблемы. Тогда Джуён задаётся вопросом о том, должен ли взять Джису за руку.       Её ладошка в его будет крошечной. Его руки больше среднестатистических, но он уже не комплексует по этому поводу — нашёл этому хорошее применение.       Джуёну кажется, что его спокойствие положительно влияет на нервничавшую в начале Джису.              — Мой брат раньше часто водил меня сюда, — её лицо озаряет счастливая улыбка, когда они проходят мимо небольшого парка, из которого видны и свисающий со скалы особняк, и, далеко-далеко, старшая школа. — Когда у нас был пёс, мы играли с ним здесь. Бросали ему игрушку, которую он нам приносил обратно.              Из-за малого количества детей, младшая и средняя школы уже несколько лет совмещены в одном здании. Оно, некрасивое, квадратное, с окнами в деревянных рамах и усыхающими клумбами, смотрит на них с другой стороны этого маленького парка.       Джуён находит город уютным и относительно живым несмотря на это: скучные новые районы и редкие уродливые здания не могут испортить его впечатления, избавить его от расцветающего внутри очарования, на появление которого повлияла Джису, с такой горячей, но тихой страстью рассказывающая ему про лучших ткачих, кузнецов и торговцев, что останавливались тут в золотые года города. Она зачитывает ему стихи, которые писали поэты, вдохновлявшиеся красотой сетки озёр, которые ранним утром купались в проскальзывающих сквозь лёгкий туман лучах солнца, и говорит, что сводит его в библиотеку, когда ту откроют, и покажет картину, которую в подарок оставил знаменитый художник, гостивший у её предков когда-то. В старом городе, как его называет Джису, есть даже небольшой сувенирный магазинчик. Джэхён, поднимая с полок каждую глиняную статуэтку, бормочет что-то смешное — Джуён судит об этом по весёлому смеху Рюджин и самой интонации его слов, которые не слышит толком из-за говорящей рядом с ним Джису. Они в этот момент находятся по разные стороны от большого крутящегося стенда с магнитами ручной работы.              — Когда-нибудь я обязательно приглашу тебя посмотреть на город из нашего дома, — Джису, увлечённая, осмелевшая, вся вздрагивает будто от нетерпения, когда произносит это. — Конечно же вид уже не тот, что прежде, но тебе всё равно должно понравиться.              Джуён справедливо полагает, что особняк ещё выше, чем школа. Ему интересно, как кратер будет смотреться оттуда. Его интересует и ещё кое-что, но в этот момент сама мысль кажется ему столь безумной, что он отмахивается от неё, как только понимает, что та заставляет по спокойной глади воды внутри него пойти рябь.       Джису кусает губу и вздыхает. Джуён не заметил перемену в её настроении.              — Я бы и сегодня могла показать. С братом бы познакомила. Но я не вынесу насмешек Рюджин, — она улыбается так, словно извиняется, потому что доставляет ему неудобство.              — Вы идёте к тебе после этого?              — Да, она всегда у меня до ночи сидит, — коротко, легко смеётся, а потом цепляется за его футболку пальцами, но так аккуратно и слабо, что он мог бы просто остаться стоять на месте, если бы был против. Это — вопрос. Это — предложение. Джуён идёт за ней следом, туда, куда она ведёт, и теперь они рассматривают глиняные тарелки.       

      ***

      Они незаметно для него возвращаются в центральный парк у мэрии несколько часов спустя. Рюджин усаживается прямиком в траву, вытягивает свои ноги и кричит время от времени: «да, давай!», «громче!», «уверена, это сработает!», обращаясь к мычащим протестующим. Никто не обращает на неё внимания. Протестующие словно в трансе. Джэхён прохаживается позади занятой ими лавки, быстро стуча по экрану пальцами — переписывается с кем-то. Джуён сел от Джису на приличном расстоянии.       Многие лавки заняты; кое-где на траве расстелены цветастые пледы, занятые компаниями самых разных возрастов. Словно никого не волнует, что их окружает в унисон напевающая толпа с поднятыми вверх руками, сжимающими плакаты.              — Будет интересно на них посмотреть, как похолодает, — Рюджин хмыкает.              — А они вообще отсюда уходят? — в Джуёне это зрелище продолжает разжигать огонёк интереса.              — О, у них целая система. Они посменно стоят, — Рюджин кивает, выражение её лица становится сочувствующим. Джису почему-то прерывает её:              — Прекращай издеваться. Они делают это ради благой цели, — поглядывая на Джуёна.              — Да не бойся ты, не решит он, что твой дядя с сектантами связан, — Рюджин, хохотнув, шлёпает подругу по коленке и поднимается. Игнорируя очередное «Рюджин!», блондинка вместо этого отвечает на непонимающий взгляд Джуёна: — Тут с большего верующие, если что. Производит слегка впечатление секты, а? — она ухмыляется, Джису возмущается. Джуён вдруг понимает: Рюджин нравится её дразнить. И они, кажется, куда ближе, чем ему изначально думалось. Джуён может себе представить, что они прошли через огонь и воду вместе. Сформированная ими маленькая компания, зародившаяся уже очень давно. Всё их совместное прошлое — секреты и скелеты в шкафу. Джуён думает, что, скорее всего, не успеет узнать ничего об этом.              Они сидят в парке до подступающего заката. Джэхён уходит самым первым, объяснив это тем, что его ещё ждут какие-то дела. Обнимается с Джису и Рюджин на прощание, но к Джуёну не подходит, одаривая вместо этого улыбкой, стоя от него на определённом расстоянии.       После трое оставшихся прогулочным шагом доходят до старенького книжного, где привычно расстаются.              Солнце выглядывает из-за затянувших к вечеру небо облаков. Золотом окрашивает однотипные скучные коробочки зданий, высокие заборы; подсвечивает тёмную листву на спрятавшихся во дворах деревьях. Джуён двигается вперёд медленно. Он слышит, как где-то заливается лаем собака. Он подставляет солнцу своё лицо.       Когда он чувствовал себя так в последний раз? День, который можно считать удовлетворительным. В полученные впечатления, увиденные эмоции его успокоенное внешними факторами сознание впивается, словно изголодавшееся животное в брошенную кость — к его возвращению в дом детства отца от них не останется и крупицы. Они, поглощённые, станут топливом следующего дня.       Машина Дахе уже стоит в открытом гараже. Ворота тоже открыты — кажется, они только-только вернулись. Джуён заходит в коридор беззвучно. Он слышит музыку, доносящуюся из кухни. Характерный стук ножа о дерево сообщает ему о том, что кто-то занят готовкой. Дахе, воздушная, быстро спускается по лестнице, мельком на него смотрит:              — Отлично. Посмотри за Эриком, чтоб он не спалил кухню. Мы с Чеён ненадолго уедем.              Джуён молча снимает обувь и отправляется на второй этаж, чтобы помыть руки и переодеться. Ванная комната становится всё более загромождённой: на окошке откуда-то взялся папоротник, а на бортике ванной, в самом углу, стоят разномастные свечи в виде жабок и кроликов. Его любимая ванная была практически пустой. Холодная, с несколькими используемыми им дешёвыми средствами из круглосуточника на одной полочке, и кучей ярких баночек с истёкшим сроком годности на другой. И, тем не менее, эта ванная Джуёну не противна. Она не пахнет дорогими кремами и бальзамами, как пахла его ванная в огромном пентхаусе отца, выглядит захламлённой, но и это словно бы специально. Словно Дахе верит, что, чем больше ерунды она всюду понапихает, тем уютней и обжитей будет выглядеть помещение. Возможно, она права.       Джуён слышит, как уезжает её машина. В маленькое окошко над ванной видит клочок её, проезжающей соседний дом.       Чеён, естественно, с ней. Чеён останется допоздна, как и в каждый день до этого. Джуёну придётся терпеть их совместный ужин. Слушать, как прошла поездка. Но их трое; они развлекут себя сами. Это — терпимо. Глядя на своё спокойное лицо, вытирая насухо вымытые руки, Джуён вдруг думает совершенно иначе: их трое. Они приняли Эрика.       Не переодеваясь, Джуён спускается вниз довольно быстро. Радио продолжает работать, Эрик подмахивает в такт музыке головой, подпевает, продолжая нарезать овощи кубиками. В раковине стоит железная тарелка со свежим куском мяса. Замечая его, Эрик говорит:              — Я привёз тебе сувенир. Он на столе.              Джуён достаёт доску, на которой выцарапано ножом «рыба». Рисоварка пищит, оповещая, что содержимое её уже готово. Трек на радио сменяется голосом ведущего, который передаёт несколько приветствий, после чего сообщает о следующей песне. Эрик продолжает резать овощи: тук, тук, тук.              — Что мы готовим?              Несмотря на то, что голос Джуёна куда тише заполняющих кухню звуков, Эрик реагирует мгновенно. Он кажется чуть более весёлым, чем обычно. Словно произошло что-то хорошее. Кивая на рыбу, говорит:              — Ну, вообще надо рыбой заняться. Дахе сказала, что сама, — Эрик не заканчивает предложения, вместо этого немного замедляясь, потому что Джуён приступает к работе, умело отделяет филейную часть купленной скумбрии от головы и позвоночника, предварительно вырвав внутренние органы и бросив их в мусорное ведро. Джуён даже не задумывается о том, что делает руками. Он знает наверняка, что в любом случае с заданием этим справится лучше Дахе в силу опыта.              Эрик затихает — с его стороны слышно только продолжающееся ровное постукивание ножа о дерево. Его молчание одновременно и кажется неожиданным, и является ожидаемым. Джуён вынужден задать вопрос:              — Как прошла поездка?              Он спиной своей чувствует чужой взгляд. Он может запросто представить себе бесхитростное выражение лица. Он знает, о чём Эрик думает. Он знает, как Эрик устроен. Ему не нужно делать многого. И, тем не менее, он должен быть осторожен. Эрика приняли. Эрик — их третий.              — Да… Неплохо. Море правда уже холодное.              Когда Эрик замолкает, создаётся обманчивое впечатление, что говорить ничего он больше не собирается. Тук, тук, тук. Джуён терпеливо ждёт, приступает ко второй рыбине. Не проходит и одной песни, как Эрик снова подаёт голос:              — Мы же рано уехали. Хотя город вообще недалеко, тут ехать часа полтора максимум, и это Дахе ещё не спешила. Тут, кстати, на полпути гостиница какая-то есть, оказывается. Она какая-то прям старинная, в лесу там стоит, я только издалека крышу увидел. Дахе сказала, что она сейчас не работает. Не знаю, почему. Она ещё сказала, что владельцы у нас здесь живут, вроде как. Или жили?.. Не уверен.              Джуён продолжает молчать. Он видит краем глаза, что Эрик смотрит на него осторожно и быстро, словно проверяя что-то. Продолжает:              — Мы там уже завтракали, в рамённой какой-то. Кофе конечно там, — Эрик языком цокает, головой качает. Говорит всё свободнее, позволяя разным оттенкам просачиваться в речь. — Наверное, это единственное, по чему я реально скучаю здесь.              Джуёну приходится подавить желание ответить ему. Сжимая покрепче зубы, он неторопливо подготавливает скумбрию, слушая каждое слово, чтобы подловить правильный момент.              — Я так и не понял, если честно, для чего мы поехали туда. Дахе сначала с нами была, мы в какие-то скучные офисы заходили, ну и в полицейский участок ещё, а потом-              — В полицейский участок?              — Да, — Эрик кивает беспечно. — Дахе там с каким-то молодым парнем в форме говорила, а потом мы с Чеён на пляж пошли, а Дахе куда-то делась, ну и мы вдвоём уже остаток дня были. Чеён мне много чего показала. Мы и рыбу на рынке вместе покупали. Она часто туда ездит, — слабое место. Джуён открывает рот, успевает начать предложение, но говорит поверх вопроса Эрика. Вопроса осторожного, заданного тоном заискивающим. — Ты любишь пляжи?              Этот взгляд. У Джуёна нет времени на это. Эрик может думать себе, что угодно. Он не настолько сообразительный, чтоб понять, что именно Джуён делает. Даже если бы был — Джуёну плевать. Он отвечает на вопрос небрежно:              — Да, конечно, — возвращаясь к более важному заданию. — Она разве не всё своё время с Дахе проводит?              — Ну… Да, — отвечает медленно. Сбит с толку. Джуён, этим пользуясь, задаёт другой вопрос:              — У неё нет друзей её возраста?              — Я… не знаю, — потерянный, на автомате продолжает резать. Тук, тук, тук. Джуён смотрит на него испытующе, пока Эрик смотрит куда-то ещё, словно глубоко и крепко задумавшись над заданным ему вопросом. Нож оказывается в опасной близости к его пальцам, но Джуён не останавливает. Ему нужно, чтобы Эрик ответил. Пальцы заживут. Но — он останавливается сам. Во взгляд возвращается осознанность. — Я правда не знаю. Хочешь — спрошу.              Расслабленная мускулатура не выдаёт настоящей реакции; медленно моргнув, Джуён отворачивается и возвращается к разделке рыбы.              — Нет. Не надо.              Эрик больше не болтает. Возвращается в прежнее молчаливое состояние, словно интуитивно угадывая какую-то перемену. Джуён быстро заканчивает со своей частью работы, чтобы спросить:              — Ещё что-то? Подготовить мясо, может?              Он не чувствует голода. Несмотря на вид свежайшей рыбы, запах овощей, ничто внутри него не шевелится. Он хочет побыстрее вернуться в комнату, дождаться возвращения остальных, запихнуть в себя свою порцию и закончить этот день.              — Я не знаю, что делать с мясом. И они не сказали, когда вернутся.              — Тогда я пойду.              Джуён знает, что Эрик смотрит в его спину, пока он смывает с рук ощущение сырой рыбы. Джуён знает, что Эрику одиноко здесь. Это не его проблема.       Его не интересует, что из портового городка притащил Эрик. Он уже решил судьбу этой вещи, чем бы она ни была — остаться забытой на полке с наградами. Поднимаясь по лестнице, он думает только о том, как переоденется в мягкие домашние штаны и будет лежать, глядя в потолок. Ровно так же, как и каждый день до этого.       Стук во входную дверь раздаётся одновременно со скрипом очередной ступени у Джуёна под ногой. Оборачиваясь, он видит того, кого увидеть рассчитывал меньше всего. Удивление, интерес заставляют его спуститься заметно быстро; открывая дверь, Джуён также не может сдержать удивления, проскальзывающего в его голос:              — Что ты тут делаешь?              Ли Джэхён, блондин в простой красной футболке, ему улыбается как-то знакомо — Джуён почти вспоминает, где конкретно эту улыбку видел уже, когда стоящий напротив одноклассник указывает куда-то назад, переключая внимание Джуёна на лежащий у дорожки велосипед.              — Прокатимся?              Джуён соглашается быстрее, чем успевает подумать об этом. В одно мгновение в его планы на остаток дня входило лежать в постели как можно тише до наступления темноты, а в другое он уже сидит на багажнике велосипеда позади Ли Джэхёна, который мчит его куда-то вдоль леса. Велосипед гораздо медленней, чем автомобиль. Вглядываясь в зелень деревьев, Джуён пытается за ними рассмотреть где-то там спрятавшиеся болота. Лёгкий ветерок, сопровождающий неспешную поездку, ерошит его волосы, ударяет в его нос лёгким запахом одеколона, что исходит от его ездока. Солнце уже практически не видать. Прощальные лучи освещают верхушки еловых и лиственных, прежде чем спрятаться за ними до наступления утра. Джэхён оборачивается на него:              — Экскурсия Джису хорошая, конечно, но давай я теперь тебе реально крутые места покажу, а? — задорная уверенность его голоса чем-то оттеняет Рюджин. Джуёну легко понять, почему им так хорошо вместе. Ощущая, как уголки губ дёргаются вверх невольно, он кивает, запросто соглашаясь:              — Окей, да.              Ли Джэхён отвозит его к главному въезду в город. Джуён видит опознавательный знак и подписанную численность впервые. Сам знак, пообтёршийся, выцвел; «Добро пожаловать!» почти не читабельно. Население — восемьдесят тысяч. Джуён догадывается, что куда меньше на самом деле. Миновав круглосуточный магазин, Джэхён сворачивает на довольно заросшую грунтовую дорогу. Тут он, прежде молчавший, говорит:              — До несчастного случая здесь парк построить хотели. Город расширять думали. Ты какой дорогой в город ехал?              Джуён не знает, как много дорог ведёт сюда. Он вываливает Джэхёну всю информацию, которая кажется ему самому полезной:              — Она подвезла меня к кратеру, чтоб сказать, что там дети ноги ломают, — Джэхён издаёт весёлое, звонкое «ха». — Потом мы въехали мимо заправки в город.              — Значит, ты видел уже заброшенные стройки. Унылое зрелище, да?              Джуён не отвечает, сочтя вопрос риторическим. Он смотрит в коротко стриженный затылок, на выбеленные волоски. Ему интересно, жглась ли краска. Густой лес поглощают сумерки, но Джэхён уверенно едет вперёд, следуя за несколькими крутыми поворотами, наводя на мысль о том, что бывает он здесь довольно часто. Джуён вдруг думает, что тот мог бы его сейчас везти куда-то, чтоб убить. Собственная доверчивость, шальная мысль по потоку внутреннего спокойствия пускают адреналиновую рябь — Джуён ощущает какое-то нездоровое, нервное возбуждение. Оно не перегружает его, не длится слишком долго, почти мгновенно выравниваясь в прежний фон. Джуёну остаётся лишь в лёгком нетерпении ожидать прибытия к точке назначения.       Она, эта точка назначения, огорожена высокой сеткой-рабицей. Джэхён начинает притормаживать заранее. Опуская ногу на землю:              — А теперь это место для тусовок шпаны и наркоманов, — оборачивается на Джуёна. Смотрит чуть сверху из-за высоты седушки. Широко, довольно улыбается. — Пойдём?              Джуён поднимается с небывалой готовностью, вертит головой, смотрит по сторонам. Нет ни единого работающего фонаря. За забором видна каменная дорожка; между стыками начала уже пробиваться трава. Джуён вспоминает вдруг одуванчик, из года в год прораставший в одном и том же месте в старом школьном дворе. Хёнджин любил говорить об этом: если человечество вдруг исчезнет, природа возьмёт своё. Корни вспорют асфальт, деревья пробьют черепицы крыш. Лоза, мхи обовьют стены коконами. Всё, кропотливо выстроенное, природа обнимет зеленью, прижмёт к себе, и будет прижимать до тех пор, пока любое упоминание о человечестве не будет похоронено в землю.       Джэхён тащит велосипед куда-то влево, обходя высокий зелёный куст неизвестной Джуёну породы. Он не говорит за ним следовать, но Джуён и сам понимает, что должен делать. Они начинают двигаться по узкой, протоптанной дорожке. Им не приходится идти долго — буквально спустя тридцать метров Джуён видит цель, разрез в заборе, погнутую его часть. Джэхён, останавливаясь, выдыхает себе под нос тихое «хм», выискивает что-то взглядом. Потом идёт чуть вперёд, тащит велосипед, бросает его в высокую траву. Возвращаясь к Джуёну, становится близко, соприкасаясь почти плечами, и смотрит на траву пристально.              — Что ты делаешь? — Джуён медленно, плавно отшатывается, только после понимая, что сделал. Джэхён на это никак не реагирует.              Теперь, когда он стоит настолько близко, Джуён видит, что выше. Разница в их росте, скорее, незначительна, но этот маленький факт находит своё место внутри его сознания. Джэхён улыбается снова.              — Нам нужно быть осторожней, — и, придерживая для Джуёна сетку, добавляет: — Ещё не хватало столкнуться с Рюджин.              Для неё ещё слишком рано. Пролезая на территорию, Джуён думает об этом первым делом. Джису сказала, что Рюджин сидит у неё до поздней ночи. Но эту мысль, естественную, перебивает другая, когда Джуён наблюдает за проскальзывающим за забор-сетку Джэхёном следом. В его голове назревает вопрос. Простой, односложный, который озвучить ничего бы ему не стоило. Джуён глядит в светлый затылок, понимая, что иногда лучше просто не знать ответ. Потому спрашивает он о другом:              — Она разве не у кратера где-то живёт? Да и лес ненавидит, как я понял.              — Ну, да, но, — Джэхён тянет это своё «но». Потом пожимает плечами с неопределённым звуком. Джуён не знает многих вещей. Приезжий, находящийся в городе всего неделю. Может, родись он здесь, завёрнут был бы в местные разногласия, или стоял бы, мычал у мэрии с остальными. Джэхён отвечает, словно отмахивается: — Она никогда не выбирает короткую дорогу. Так что, — его лицо озаряет очередная улыбка, в сумерках полностью изменяя его лицо, его тон; необъяснимые нотки сквозят в его голосе, — руки в ноги и за мной.              От забора идёт протоптанная тропинка чуть шире. Джэхён ей не следует — сходит с неё, петляет зачем-то между деревьями, словно за ним гонится кто-нибудь, и он пытается запутать следы. Джуён не знает, почему, но делает то же самое. Он теряется среди одинаковых тёмных стволов довольно быстро. Полагаться остаётся возможным лишь на красную футболку одноклассника, что с лёгкостью перескакивает через поваленные деревья и высокую траву. Футболка эта в сгущающихся всё больше сумерках словно светится. Джуён знает, что и это не продлится долго. Скоро они останутся в кромешной темноте.       Потом Джэхён останавливается. Равняясь с ним, Джуён чувствует под ногами твёрдую каменную кладку. Скорее всего, через весь заброшенный парк идут подобные тропинки. Джуён даже различает чуть впереди железный столб фонаря.              — Как ты понял, электричество сюда не подают, — Джэхён поясняет очевидное. — Но не стоит переживать, — взмахнув рукой, уверенный, отправляется вперёд. Теперь у Джуёна получается идти с ним рядом. — Они ж тут озеро рыли. Типа, знаешь, зачем очищать те, что есть, если можно новое выкопать, — хохотнув, он кивком головы указывает вдаль. — Видишь уже, может? Там беседки. Они кольцом идут по краю оврага этого несчастного. Они, ты ж понимаешь, хотели экологично всё сделать. Там фонарики на накопленном солнечном свете работают, — и это снова его смешит.              Приглядываясь, Джуён и правда может различить уже впереди что-то. Неясное, серое свечение. Когда они наконец-таки выходят к тому, что должно было стать озером, ему открывается эта картина: деревянные беседки с конусообразными крышами, исходящее от едва ли достающих до его колена фонариков кольцо света окружает чёрную, зияющую пустоту, ничем не огороженную, оставленную зарастать зеленью.              — Ночью короче, — Джэхён снова оказывается очень близко. Он говорит, понизив голос, словно иначе в этом месте говорить и нельзя. Его дыхание оставляет призрачное прикосновение на коже Джуёна, — когда сидишь в беседке где-нибудь во-о-он там, — ещё ближе. Пальцем указывает, словно это имеет значение, — если обдолбаться, то начинает казаться, что сидишь прям у чёрной дыры, и она вот-вот тебя засосёт.              — Обдолбаться?              — Ну, ты ж сам под чем-то. Должен понимать, не?              Джуён отрывает наконец-таки взгляд от пустоты, чтоб посмотреть Джэхёну в глаза. Его лицо находится от него сантиметрах в десяти — не более. Возможно, он не знает, что такое личное пространство. Джуён вспоминает, как грудь Рюджин прижималась к его руке, когда они шли. Как Джэхён приобнимал её талию, когда они сидели за столом. Блондин смотрит в его глаза внимательно. Джуён выдыхает медленно.              — Да, вроде того, — он и сам не знает, зачем соглашается. Джэхён улыбается. Джуён не смотрит на его рот. Джуён настойчиво, упёрто смотрит ему в глаза. Ему интересно, как Джэхёну ещё не свело челюсть.              — Давай сделаем круг и дальше пойдём, окей? Ещё много всего интересно впереди, а ночь-то не так уж и длинна.              Жалкие маленькие фонарики не справляются со своей работой. Их свет позволяет видеть дорогу под ногами, ступени, ведущие в беседки. Вырытое озеро не большое, но и не маленькое. Метров сто в диаметре, может. Сто метров старательного выкапывания, больше трёхсот метров старательного укладывания камней, вбитые намертво в землю колья эко-френдли фонариков, чтоб Ли Джэхён по ночам прятался в дальней беседке и принимал что-то. В опустившемся на них вечере слышно, как где-то вдалеке ездят автомобили.              — Почему всё бросили?              — Авария была в девяносто восьмом году на заводе. В пятнадцатом его официально закрыли, и — всё. Это ж единственный источник дохода в городе был. Ну, если б грязь всякую не сливали, куда не надо, разговор другой бы был, конечно, — Джэхён разводит руки в стороны. — А так, как видишь, обычный подыхающий городок, который на самом-то деле никто и не любит, — в его словах не чувствуется реальной агрессии. — Но, знаешь, в этом есть свои плюсы. Это идеальное место для закладок.              — Ты, — Джуён не уверен, что хочет знать, а потому медлит секунду, — этим занимаешься?              — Нет, боже упаси. Но я знаю тех, кто занимается. Могу достать тебе, — делает шаг так, что ударяется своим плечом о плечо Джуёна. Соприкосновение быстрое и незначительное. Джэхён ведёт руками своими в стороны так, словно раскрытые ладони открывают перед Джуёном новый мир, — всё, что захочешь. На чём ты сидишь, к примеру?              Джуён вспоминает кабинет. Тот, первый, заваленный документами, с потёртым столом и усталой женщиной, пролистывающей его дело. Ему нужно было лишь, чтоб она помогла ему продраться через это. О большем он не просил.              «Технически, ты уже совершеннолетний»              Безразличие. Безответственность. В кабинете с высоким потолком и авангардной люстрой, Лиён за дверью, ему пришлось убеждать их, что ему не обязательно связывать руки.              — Диазепам… галоперидол, — Джуён отвечает нехотя.              Джэхён смотрит на него с пониманием. Джуёну кажется, что тот разглядывает его лицо; Джуён смотрит в пустоту, которую они обходят по кругу.              — Хах. Так вот чего ты такой заторможенный, — почему-то он говорит это с такой интонацией, будто бы всё, что нужно было, о Джуёне только что узнал.              — Зато я нормально сплю.              — Поверь мне, не обязательно употреблять это, чтобы нормально спать, — и, может, Джуёну только кажется, но в сказанное вплетается какая-то искренняя, плохо распознаваемая им эмоция.              Тяжело сглатывая, он отвечает кивком. Он знает. Он бы хотел сказать. В темноте и тишине, пока плечо человека, что без конца переставлял вазочку с лилиями, то и дело стукается о его плечо. Джуён не решается, как не решился задать свой вопрос до этого:              — Я по рецепту пью. Лечусь.              — Ах, — и он всё ещё на Джуёна пялится. Он бормочет «логично», указывает на беседки, мимо которых они идут. — Тут обычно компании собираются. Я не то, чтоб любитель с ними тусить. Просто иногда одному тут быть немного, как бы это сказать? Слишком? — вглядываясь в темноту беседок, Джуён может различить лишь ярко-красное, не несущее очевидного смысла граффити на деревянной крыше одной из них. — Понимаешь, ты ж весь такой таинственный, — он возвращается к теме, его больше интересующей. Его весёлая интонация, неиссякаемая энергия, растягивающая бесконечно губы улыбка — всё о нём кричит на не совсем понятном пока что Джуёну языке. — Джису думает, что ты молчаливый и задумчивый, потому что у тебя натура такая, — Джэхён оказывается перед ним резко. В лицо заглядывает, любопытствует, лыбится, щурится, брови вздёргивает, и они, тёмные, прячутся за выбеленной челкой: — Но я-то лучше знаю, — и смотрит в ожидании.              — Наверное.              Джэхён, улыбавшийся, находившийся так близко, что Джуёну пришлось замедлить шаг, чтоб не врезаться своим лицом в его, вдруг напрягается. Взгляд становится расфокусированным — он что-то слушает. Внезапно ставший серьёзным, сходит с дорожки, лишь махнув Джуёну рукой следом. Джуён невольно пытается понять, увидеть или услышать. Но окружающие их деревья всё так же тонут в вечерней тишине, когда его кроссовки, уже не столь чистые, как с утра, ступают в высокую траву.              — Рановато они, — Джэхён бормочет себе под нос. Он ориентируется в темноте, словно плывущая по течению рыба. Джуён, за неимением других вариантов, спрашивает:              — Рюджин?              — М, — придерживая за собой ветку, не позволяя той ударить Джуёна по лицу, он немного тянет с ответом. — Возможно, но вряд ли. Как я и сказал, здесь часто собираются. И я бы не хотел, — Джэхён не заканчивает предложения.              Джуён не уверен, что прав в том, что понимает в его молчании. Джэхён может подразумевать что угодно. Ему может быть просто интересно, в конце-то концов. Джуён его понимает.       Дорога назад кажется дольше той, по которой они шли прежде. Джэхён постоянно предупреждает о ветках, корнях. Джуён не может отделаться от чувства, что они пробираются через лес. Что можно было найти более простую дорогу. Он ничего не спрашивает об этом.       Они оказываются в какой-то момент у сетки, идут вдоль неё. И только приблизившись к той же дыре, через которую изначально пролезли, Джуён наконец-таки тоже слышит. Громкая музыка, голоса. На дороге, по которой они ехали, стоит чёрная машина. Свет её фар даже отсюда кажется ослепительным. Джэхён выскальзывает наружу. Джуён следует за ним по пятам. Он почти уверен, что одноклассник бормочет ругательства себе под нос, максимально тихо поднимая велосипед.              — Иди за мной, — он не ставит велосипед на землю — продолжает держать за раму.              Не хочет шуметь. Джуён медлит, оглядывается на свет фар. Ему кажется, что он знает, кому принадлежит автомобиль. Он слышит, как захлопывается багажник, и это подталкивает его следовать за Джэхёном.       Лес начинают наполнять звуки. Возможно, они наполняли его и прежде, просто Джуён не обращал внимания. Теперь, ориентируясь во многом на шелест листвы под ногами, он слышит заунывное пощёлкивание какой-то птички. Ветер шумит среди деревьев, заставляет поскрипывать их стволы, доносит теперь уже издалека музыку, обрывающуюся неожиданно резко. Джэхён или не слышит, или просто никак не хочет комментировать.       Какое-то время спустя одноклассник выходит на узкую тропинку. Он ставит велосипед на землю, залезает на него. Его словно бы не волнует совершенно темнота. Джуён усаживается позади, решая в очередной раз ему довериться.       Джэхён не произносит ни слова до тех пор, пока они не выезжают на дорогу, Джуёну знакомую. Он въезжал вместе с Дахе с этой стороны. Джэхён сворачивает к кратеру. Джуён думает о том, что должен был догадаться — Джэхён ведёт себя неожиданно ожидаемо, в конце-то концов.       Ему кажется, что в прошлый раз дорога не была настолько тёмной. Фонари освещают клочки, при попадании в которые сидящий за рулём велосипеда Джэхён каждый раз выглядит ослепительным из-за своей красной футболки, светлой кожи и выкрашенных в блондинистый волос. Джуёну хочется сощуриться, отвернуться. Он смотрит на проезжаемые ими деревья, вглядывается в темноту.       Очень скоро Джуён приходит к выводу, что Джэхён знает все запрятанные тропинки, словно они для него — морщинки на собственной ладони, которые он проследить пальцами мог бы, глаза закрыв. Вблизи высокий бетонный забор выглядит как-то убого: сорняки, трава так и норовят прильнуть поближе. Здесь, прямо у забора, протоптанная тропинка узкая-узкая. Словно её используют только для того, чтоб срезать дорогу. Джэхён сначала было почти прислоняет велосипед к забору. Потом, выдохнув задумчивое «хм», снова прячет его в кустах. Джуён глядит на колючую проволоку.              — Разве она не под напряжением?              — На это никто не будет тратиться, я тебя умоляю. Тем более, что сюда по мнению властей никто не захочет соваться.              Джэхён подпрыгивает. Цепляется пальцами за забор высокий, на руках подтягивается. Он выглядит по-юношески худым, не спортивным, но действует с лёгкостью человека, мышцы которого привыкли к нагрузкам. С такой же лёгкостью он поднимает на забор ногу, вторую. И, следом, хватается за колючую проволоку, по-хозяйски её, крепящуюся на специальные железные прутья, вместе с одним таким выдирает прямо из бетонного забора, открывая тем самым путь на другую сторону. Он смотрит на Джуёна с ухмылкой, угадывающейся в голосе:              — Ну что, новенький? Готов поближе посмотреть на проклятое место?              Он протягивает руку. Возможно, из-за остаточного удивления, но Джуён за его руку хватается, позволяет себе помочь. Хватка у Джэхёна крепкая, ладонь грубая. У Джуёна такие были, когда он работал на стройке. Но с тех пор прошло много времени; мозоли успели сойти, огрубевшая кожа отшелушилась. Оказываясь наконец-таки одним коленом на бетоне, Джуён поднимает голову.              Огромные дороги серпантином спускаются куда-то вниз, идут по спирали — у Джуёна кружится голова. Джэхён сжимает его руку чуть крепче. Несмотря на отсутствие напряжения на заборе, сам кратер освещают огромные фонари. Джуён вдруг думает о том, что оно называется как-то иначе. Не кратер и не бассейн. Он не может вспомнить верное слово, потому что в голове навязчиво бьётся «портал» — здесь, вблизи, бесконечный массив рельефной серости ещё больше похож на прореху в какой-то другой мир.              — Что там, внизу? — спрашивает он.              Он не способен увидеть дна из этого положения. Он едва ли мог увидеть его и находясь возле школы, но здесь, рассматривая истинные масштабы некогда торжествовавшей промышленности, он понимает, насколько глубоко находится сердцевина на самом деле.              — Заброшенные рудники, — Джэхён отвечает тихо, находясь к нему так близко, что Джуён чувствует вибрацию его голоса своим плечом. — Один закрыт с девяносто восьмого, остальные с пятнадцатого. Обвал был. Джису не рассказывала?              — Нет, — пока Джэхён усаживается и свешивает ноги, Джуён продолжает опираться на одно колено, не зная, как лучше устроиться — если он сядет рядом, то его бедро будет прижиматься к бедру Джэхёна. — Она всегда говорила в основном про художников и ремесленников.              — Да, естественно, — Джэхён усмехается по-доброму. — Это было неприятностью для их семьи, да и во время самих событий нас ещё даже на свете не было. Хочешь спуститься? — он переводит тему.              Джуён хочет спросить, что значит это «неприятность», но Джэхён ждёт его ответа и явно не намерен развивать тему сейчас. Настаивать на продолжении разговора было бы не вежливо. И мама слишком хорошо воспитала его для того, чтобы он поступал невежливо по отношению к человеку, который проявляет к нему искренний интерес.              — Я не уверен, на самом деле, — Джуён говорит честно. — Оно выглядит так, будто бы туда спустись — и не выберешься, — в его голосе неприязнь. Джэхён смеётся. Джуён отрывается от созерцания бесконечной дороги, чтоб посмотреть в его лицо.              — Ты как местный говоришь! — изумление и восторг. Джэхёну кажется это забавным. — Если б я не видел своими глазами, как ты в кабинет зашёл и представился в прошлый понедельник, я б решил, что ты тут всю жизнь живёшь, — а потом он головой качает. — Не ожидал я, правда, что ты будешь суеверным. То есть, ладно, когда это местные. Они и не в такое верят. Но ты? — поднимаясь, Джэхён спрыгивает обратно на узкую тропинку. — Ещё ладно сказал бы, что боишься, что нас охранник увидит, — Джэхён вытаскивает велосипед из кустов, — что, к слову, невозможно, потому что дядя сейчас в баре бухает с друзьями.              Джуён спрыгивает вслед за ним. После освещённого уранового кратера лес выглядит настолько тёмным, что Джуён не различает сначала ничего. Но глаза привыкают; Джэхён уже сидит на велосипеде и его ждёт.              — Твой дядя тут работает охранником?              — Типа того, да.              Усаживаясь позади, Джуён снова смотрит в затылок с выбеленными волосками. Джэхён начинает говорить о чём-то другом: что надо показать заброшенный стадион, любимую площадку, старую школу, кладбище пришедшей в негодность техники и многое другое. Он говорит о том, что там, среди стиральных машинок и ржавеющих холодильников, старых машин, стоит целый вагон. И чёрт его знает, как он там оказался. Он едет вперёд, но, когда видит впереди огни дороги, сворачивает на другую узкую тропинку.              — Туда тебе рано. Лучше выехать в город.              — А ничего, что мы не сделали, как было? — Джуён вдруг вспоминает выдернутый из бетона железный штык. Он понимает теперь, что это вряд ли какая-то суперсила, даже если ему и показалось так в тот момент.              — Я не последний, кто там сегодня будет. Сами поправят.              Его ответ только подтверждает догадку Джуёна.       Все протоптанные тропинки протоптаны кем-то. Лица, которых он ещё не видел. Знакомые Джэхёну. Возможно, знакомые Рюджин. Те же это люди, что приехали в заброшенный парк с громкой музыкой? Или, может, другие?              Как много их здесь таких?              Из леса они выезжают прямо на пешеходную дорожку где-то в городе. Джуён сначала не может сориентироваться, но потом глядит на висящий в воздухе свет окон особняка, и примерно понимает их положение. Потом они проезжают знакомую уже ему почту, поворот к школе. Джэхён объясняет, что на стадионе сейчас могут быть люди, и потому он хочет показать сначала детскую площадку в верхней части города. Его «верхняя» равносильна той, которую Джису назвала старой. Более практичный, небрежный подход. Используемые им слова, его окружение. Джуёну хочется спросить, как вышло так, что они с Джису начали общаться. Почему они хорошие друзья. Почему он считает себя частью их компании, если не проводит с ними так уж много времени. Но все эти вопросы растворятся в темноте, в отбрасываемых деревьями смольных тенях, затаятся в стоках и — будут забыты. Поэтому Джуён откидывает голову. Закрывает глаза.       Несмотря на то, что уже осень, воздух вечерний довольно тёплый. Небо чистое, но Джуён может разглядеть только несколько крупных звёзд на небе. Его мама учила его созвездиям, когда он был маленьким. Большой атлас созвездий до сих пор стоит у них дома, на полке над её рабочим столом. Они всё говорили о том, что нужно будет отправиться в поход, в планетарий, в обсерваторию. Корешок некогда ярко-синей книжки уже успел выцвести — Джуён это помнит. Солнце всегда по утрам освещает её рабочий стол.              — И-и-и приехали, — Джэхён резко тормозит.              Вездесущий особняк у них за спиной теперь. В жилых домах из-за завешенных штор льётся свет. За типичным, высоким железным забором в темноте тонет двухэтажное здание. Джэхён оставляет велосипед прислонённым к чёрным, холодным прутьям, следом запросто через забор перепрыгивая. Джуён делает то же самое следом. Он думает о том, как все места, что Джэхёну так нравятся, закрыты на замки, заброшены.       Джэхён, блондин в кроваво-красной футболке, притихший. Он идёт вперёд, минует дорожку, окружённую клумбами, за которыми явно до сих пор следят. Переходит асфальтированную, на которой отмечены полосы пешеходного перехода.              — Здесь нет никакой охраны? — Джуён спрашивает, нарушая повисшую между ними тишину.              Ему непривычно заводить разговор первым. Одноклассник, что идёт чуть впереди, указывает на висящую над входом в школу камеру с мигающей красной кнопкой. Джуён про себя думает, что это ещё хуже. Во внутреннем дворе на удивление чистая площадка. Свет окон близстоящих домов позволяет Джуёну различать цвета качелей, горок. Впечатляющих размеров деревянный домик с лестницей, несколькими выходящими из него горками — то, куда направляется Джэхён. Им обоим приходится пригнуться, чтобы попасть внутрь. В домике пахнет деревом и, немного, сыростью. Джэхён усаживается на один из широких, добротных спусков. Джуён занимает соседний. И, возможно, он понимает. Они не находятся так уж высоко над землёй — может, метра полтора всего. Но ландшафт позволяет ему видеть новую часть города, находящуюся ниже, потому что за школой — небольшой стадиончик, маленький магазинчик, начинающийся плавный спуск вниз. Джуён по-прежнему слышит шум машин где-то. Более холодный порыв ветра треплет волосы, трепещет листвой деревьев, заставляет взлететь вверх пустой пластиковый пакет.              — Мы с братом, когда в началку ходили, вечно здесь сидели до победного. Солнце позади нас заходит, так что мы отсюда смотрели на то, как оно отражается от стёкол. Он говорил, что они похожи на плавленое золото. И что если б он смог его всё собрать, то купил бы мне велик.              Джуён не хочет на него смотреть. Он слышит улыбку в его голосе; слышит, что она значит. Он прикасается ладонями к небольшим перилам горки, на которой сидит. Они приятно холодные под его большими ладонями. Ему не хочется ничего говорить. Ему хочется что-то услышать.              — Он погиб пару лет назад. Разбился. Ты на его месте сидишь, кстати, — вся глубина из его голоса пропадает. Он становится плоский. Пресный. Джуён смотрит на Джэхёна теперь. Тот чуть вскидывает брови, чуть пожимает плечами. Маленькая, необъяснимая эмоция. — Как тебе на месте покойника?              — Не привыкать.              На мгновение повисает гробовая тишина. И, внезапно, Джэхён начинает хохотать. Искренне, откинув назад голову. Очень заразительно. Джуён чувствует, как уголки его губ дёргаются вверх раз, другой. Он не может подавлять это — из него вырывается едва заметный смешок, который ему удаётся скрыть, лишь мотнув головой. Джэхён закрывает рот рукой, высоким, неожиданно тонким голосом тянет слова:              — О, боже… Ты спишь в кровати мёртвого родителя?              — Отца, да.              Джэхён снова взрывается хохотом. Жмурится, трясёт головой, повторяет «о мой бог» несколько раз. Его смех становится всё более вымученным, словно у него уже болят щёки, болит живот, но он не может перестать. Тот накрывает его волнами снова и снова, пока, в конце концов, он не успокаивается, не откидывает голову на доски маленького проёма. Смотрит на Джуёна с выражением лица расслабленным. Мягким.              — Когда мой брат умер, я даже толком не успел сориентироваться. Меня просто сразу отвели к психиатру и назначили кучу всякого дерьма. Даже похороны не помню. Родителям, типа, посоветовали. Мол, так я буду меньше травмирован, — он фыркает. Смех снова начинает бурлить внутри него, но у него и правда по всей видимости болят щёки — он пытается успокоиться. — И я их долго «пил», — он показывает кавычки пальцами. — Аж до тех пор, пока не выяснили, что я нихуя на самом-то деле не принимал уже спустя месяц. Но, — и снова она, эта маленькая, необъяснимая эмоция, что сопровождается едва заметным пожиманием плеч. — Вред уже был нанесён. Он, знаешь, штука такая. Непоправимая. Я ничерта не помню о том, что было. Как будто всё в тумане. Как будто бы я ничего не чувствовал. Как будто я, — Джуён смотрит на его лицо. По нижней губе проходится язык, смачивая. Глаза расфокусированы. Джэхён пытается подобрать слова, — дерьмовый брат. И когда я думаю о том, что этого можно было избежать, я чувствую ненависть. И, так как думать мне больше не о чем, получается, что всё, что я чувствую — ненависть.              Зрительный контакт внезапный. Лицо Джэхёна выглядит более злобным, серьёзным и напряжённым. Джэхён даже не мигает. Он ждёт. Джуён знает, что ждёт. И, что удивляет Джуёна, откуда-то из глубины начинают подниматься слова. Они, словно недавний смех Джэхёна, вырываются из его рта невольно, звучат низким почти-вердиктом:              — Я ненавижу своего отца.              Джуён чувствует, как у него кружится голова. Начинает звенеть в ушах. Он крепче сжимает бортики детской горки и повторяет:              — Я ненавижу своего отца.              Он чувствует, как пульсирует в висках. Как горят его уши, щёки. Медленнее, громче, перекатывая на языке:              — Я ненавижу своего отца.              Их, словно недавний звонкий смех, невозможно остановить. Джуён повторяет. И повторяет. И повторяет, словно потерял над собой контроль.       Фотографии в коридоре. Улыбка человека, ему незнакомого. Он был счастлив и был любим. Прилежный сын, нежная жена. Высокие потолки, идеально выглаженные рубашки, горячий ужин. Джуён ненавидит его. За каждый день его счастливой, беззаботной жизни.       Джуён чувствует прикосновение к своему плечу, тепло чужой ладони. Джэхён кивает на его руки, и Джуён теперь только замечает, с какой силой сжимает металл, как побелели его костяшки. Отпускать — почти болезненно. Джэхён кивает:              — Я бы всё отдал за то, чтобы прожить тот месяц заново. Чтобы знать, каково мне было на самом деле. Эмоции нельзя глушить, понимаешь? Если ты можешь, ты должен их пережить.              — Ты мне серьёзно сейчас предлагаешь перестать принимать лекарства, назначенные врачом? — Джуён свои слова сопровождает коротким взглядом на продолжающую лежать на его плече руку. Джэхён не убирает сразу же — сначала чуть сжимает пальцы.              — Если ты можешь. И, не забывай, здесь есть я, чтобы тебе помочь, — Джэхён улыбается слегка самодовольно, но это не раздражает, не злит. Скорее, даже наоборот — Джуён испытывает желание улыбнуться ему в ответ.              В комфорте опустившейся на город ночи, ощущая словно бы остатки теплоты чужой ладони на своём плече, Джуён вдруг понимает, что здесь и сейчас ему хорошо. Джэхён всё ещё смотрит ему в глаза, улыбается, не говорит ничего больше. Слегка растрёпанные светлые волосы опускаются на его лоб, лежат в лёгком беспорядке из-за езды и ветра. Джуён не может отвести взгляд.       Он почти позволяет своим мыслям начать брести вольно, в желаемое направление, когда, до них вдруг доносится звук, который ни с чем нельзя спутать: несколько коротких гудков полицейской машины где-то совсем близко. Джэхён меняется в лице: из расслабленного и умиротворённого превращается в слегка недовольного, произносит что-то одними губами.              — Это за нами? — Джуён чувствует нужду спросить.              — За мной, да. Чёрт. Спрячешься? — он предлагает. Выдохнув тихое «окей», Джуён залезает обратно внутрь, усаживается в угол. Джэхён наблюдает за ним: — Ты отсюда просто вниз иди по прямой, а дальше сориентируешься. Извиняй, что так вышло, — он уже готов съехать вниз, но оборачивается: — За мной должок. Сделаю, что прикажешь, — и, подмигнув, отталкивается.              Джуён слышит, как он приземляется, поднимается с нарочито громким «уф»; яркий свет скользит по домику, но Джуён спрятан надёжно, его не видно. Одноклассник говорит бодро:              — Доброго вечера, госпожа Сохён! У вас на мне маячок?              Вместо ответного приветствия, довольно близко раздаётся усталый женский голос:              — Ты зачем телефон дома оставил? Твоя мать вся извелась уже.              — Меня ищет весь город?! — наигранное удивление для Джуёна звучит комично. Он почему-то представляет, как Джэхён прикладывает обе руки к груди и широко распахивает глаза.              — Давай, пойдём уже, — его энтузиазма не разделяют. — Отвезу тебя домой.              — Я точно сам не могу?              Голоса начинают удаляться. Женщина говорит что-то о том, чтобы он не пререкался, если не хочет снова просидеть всю ночь в камере. Джуёну и это легко представить.       Он ждёт. Слышит, как уезжает машина, и всё равно ждёт. Он проверяет свой телефон, только чтоб увидеть отсутствие пропущенных вызовов и время, приближающееся к десяти. Он прикасается к своему плечу, слегка сжимает его. Ему пора идти.       Ветер на улице явно усилился. Джуён перелезает через забор и смотрит по сторонам, чтоб убедиться, что никто не смотрит на него из окон. Свисающий с горы огромный особняк, как и прежде, наблюдает за ним. Джуён думает, что, даже не знай он совсем, куда идти, смог бы по нему ориентироваться.       Джуёну всегда больше нравилось ночное время. Дома, возвращаясь после смены в их с мамой квартиру, он любил включать в коридоре свет, бросать на пол рюкзак и говорить «я вернулся». Маленькая, неизменная привычка. Каждодневный ритуал, даривший ему чувство успокоения. Сколько бы ни занимала дорога, в дождь или в спокойную, тёплую погоду; медленно возвращаясь по вечернему, засыпающему городу, думая о душе, который примет, о рамене, который съест, Джуён всегда чувствовал себя обычным, ничем не отличающимся школьником.       Пешее возвращение занимает у него куда больше времени, чем он думал. На часах уже за одиннадцать, когда он снимает обувь в прихожей. В гостиной работает телевизор. Джуён слышит знакомые голоса, что-то обсуждающие. Дахе выходит в коридор. На ней шорты, футболка с жирным пятном на груди, волосы завязаны в успевший растрепаться хвост.              — Где был так поздно? Эрик даже не слышал, как ты ушёл.              — Захотелось прогуляться.              Он поднимается по лестнице под внимательным взглядом тётушки. Она, перегибаясь через перила, спрашивает:              — Ты есть будешь? У нас ещё осталось.              — Не хочу. Спасибо.              Джуён закрывается в ванной. Он умывает руки, лицо, то и дело поглядывая на своё отражение. С его губ не сходит едва заметная полуулыбка. Она выглядит чем-то чужеродным, незнакомым ему. Она изменяет его лицо.       Оказываясь в комнате, он едва ли удостаивает взгляда морскую раковину, лежащую на столе, вместо этого как можно скорее переодеваясь, принимая таблетки и отправляясь спать.       Впервые за долгое время Джуёну ничего не снится.