Дрогнула рука художника

      К концу месяца отсутствия консильери в Нью-Йорке миссия шестнадцатилетней Афродиты близилась к завершению, теперь уже, кажется, неминуемому. Коломбина чувствовала явственное напряжение в повадках Фальконе, смутно догадываясь, каких усилий ему стоило сдерживать себя. Няня, замечая, что ее подопечная слишком уж много времени проводит с тем, кому было поручено присматривать за семьей, нервно кусала локти. Она видела, какие взгляды бросает на того хозяйская дочь, слишком откровенные, чтобы спутать их с чем-то другим, и не понимала, чего можно было углядеть такого в этой горилле.       Бедная женщина пыталась предостеречь девочку, деликатно подсказать ей, как опасно сближаться с подобными людьми, но та уверяла, мол, всего лишь выполняет обязанности хозяйки, вежливость — ничего больше. Няня тоже была сицилийкой, но теряла веру в честь, когда дело касалось молоденьких девиц, да еще и таких — с потаенной искоркой. Этот мистер Фальконе представлялся ей беспринципным типом. Она знала мало, но достаточно для того, чтобы сделать такой вывод.       Белла, сама бездетная, чувствовала жгучий стыд, потому что не смогла хоть сколько-нибудь заменить Коломбине мать. Всю ее заботу девушка со свойственным тактом отклоняла. Иногда ей казалось, что младшая де Орацио живет в каком-то своем собственном мире. Нельзя было составить определенной претензии, но манеры Коломбины казались слишком уж искусственными, особенно для тех, кто видел ее в детстве. Видимо, сейчас она обдумывала все свои действия, даже те, что со стороны выглядели непринужденно. Ее сердце словно окоченело, но почему — как ни старалась, женщина этого объяснить не могла.       Вечером Фальконе забирал девушку из книжного клуба, она ходила туда по пятницам и всякий раз после была взбудоражена, совсем не похожа на обычную себя. Только там она отдыхала от привычного притворства. По радио мелодично мурлыкала под саксофон какая-то джазовая певица, Джо вечно их путал. Коломбина разбиралась в музыке и обычно объявляла исполнителей, будто конферансье, но сегодня как-то подозрительно молчала. Мужчина даже оборачивался несколько раз, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке. Да, пожалуй, в порядке, только вот странная улыбка и глаза блестят…       — Коломбина, ты пила? — вдруг осенила его догадка.       — Оу, — девушка почти подпрыгнула на сидении от неожиданности вопроса. — Нет-нет. Почти… Давно хотела попробовать. Даже странно, что отец не давал. Мне вот казалось, это долг каждого порядочного итальянца — научить ребенка обращению с алкоголем. Но, наверное, он решил, что для девочек такая схема не работает. У меня закружилась голова, наш председатель забеспокоился, спросил, чем может помочь. Я решила пошутить, сказанула, что в такие моменты хорошо помогает бокал вина. Не знаю, откуда он его взял, наверное, сам, хитрый черт, припивал под обсуждение английской классики, но через пять минут я уже держала в руках этот самый бокал! Чего уж нос воротить, выпила.       — Не делай так больше. Пьяная женщина становится легкой добычей, а ты уже достаточно взрослая, чтобы понять, о чем я. Если не знаешь свою дозу, пей только в компании людей, которым полностью доверяешь. Понятно? — Джо не отдавал себе отчета в том, что говорит сейчас, как отец со своим ребенком. Ребенком, которого у него в помине не было, да и вряд ли будет.       — Но ведь это книжный клуб! — вспыхнула Коломбина.       — Черт с ним, с книжным клубом! Председатель, говоришь? Он мог подпоить тебя, подойти после, а потом… Да кто он вообще такой, сколько ему?       Коломбина, будучи достаточно проницательной, мгновенно поняла, чем вызвана эта вспышка гнева. Он ревнует. Как ловко получилось, а главное — совершенно случайно.       — Не беспокойся, Джо. Мне известно, что он увлекается мальчиками, — поспешила она успокоить человека, примерявшего на себя роль и папаши, и мужа одновременно.       — А если бы кто-то другой? — все не унимался он. — Ладно, не мне учить тебя.       Можно было бы подумать, что Фальконе успокоился, если бы его лицо не выдавало подлинных чувств. Так нахмурился, даже смешно. Коломбина придумала интересное решение. Немного боялась ошибиться, ведь настроение нужно было угадать с ювелирной точностью. И все же, решившись и взяв на себя риск, приступила к воплощению идеи.       Как раз в то время, когда мужчина был занят обгоном и не мог долго смотреть на Коломбину, она заерзала на сидении. Он так и не понял, чем девчонка там занимается, а она тем временем расстегнула платье примерно до угла лопаток. Когда Фальконе наконец смог уделить ей время, де Орацио заламывала руки назад, играя пантомиму под названием: «Не могу дотянуться».       — Что? — буркнул он, недовольный возней, отвлекающей его от дороги.       — Господи, кажется, у меня расстегнулось платье. Помоги, пожалуйста, нельзя же идти домой в таком виде, — изложила она свою просьбу подрагивающим голосом.       Джо, стиснув зубы, остановился на обочине, к счастью, участок дороги был пустой, в заводском районе, и потянулся к замочку. Он осторожно отодвинул в сторону локоны, ниспадавшие на гладкую смуглую спинку. Коломбина шевельнулась, слегка подернув плечами. Было видно белье… До крови прикусил язык, дрожащими от возбуждения руками берясь за застежку. Он балансировал на грани, которую нельзя было переступать.       Зачем остановился? Зачем согласился? Это какое-то безумие. Фальконе попал в свой самый страшный кошмар, он возжелал женщину до такой степени, что потерял рассудок. И не просто женщину — дочь босса. Ту, которую доверили ему.       — У тебя теплые руки, — прошептала Коломбина первое, что пришло в голову, повернувшись так, чтобы видеть его лицо. Да, она была у цели. Оставалось сделать последний шаг. И вдруг ей стало не по себе. Чего она добивается? Играет с огнем? Не пожалеет ли? И все же, была не была…       Джо потянул молнию вверх и почти дошел до конца, когда Коломбина отклонилась назад, затылком прижимая его пальцы к себе. Он оказался в тисках шелковистых черных кудрей. Человек, не способный сдаться под жестокими пытками, сдавался ей, воплощенной Любви, неизвестно почему решившей испытать именно его.       — Не убирай, пожалуйста… — вот это был конец.       Он бесповоротно утратил контроль над собой. Перехватив ее сильными руками, перенес на водительское сидение, посадив на колени, чтобы оказаться напротив нее, напротив манящих призывно приоткрытых губ.       — Что ты вытворяешь? Что скажет твой отец? — процедил мужчина, надавливая на тонкую талию.       — Плевать я хотела, что он скажет, — девушка коснулась ладонями изрытого оспинами и морщинами лица, склоняясь все ближе. — Я хочу… — не успела она договорить, как он властно притянул ее к себе, поцеловав в губы сильно, настойчиво, но не слишком умело.       Мечтая об этом моменте несколько ночей кряду, Коломбина довела себя до такого состояния, что ей хватило бы самого малого, чтобы получить удовольствие. Не только физическое, но еще и от осознания — она победила в этой схватке, сломала выдержку Фальконе. Окна в машине начали запотевать. Он исследовал каждый изгиб, каждую линию юного тела, оказавшегося в его полном распоряжении. Он трогал ее грубо, как бы расплачиваясь за месяц, в течение которого негодяйка дразнила его.       Рванул многострадальную молнию так, что она сломалась, а замочек упал на пол. Одежда была откинута на пассажирское кресло. Все оказалось даже лучше, чем он представлял. И, надо же, он первый, кто касается ее, как женщины. Маленькие соски, к которым он, как жаждущий в пустыне, приник обветренными губами, отвечали ему взаимностью, став твердыми и упругими. Мужчина начал спускаться ниже и нащупал то, что ему было нужно. Он нетерпеливо расстегнул ширинку.       — Только осторожнее, у меня еще не было… — сказала она тихо, и посмотрела с такой трогательной мольбой, что Джо вдруг стало стыдно, он почувствовал себя последним мерзавцем. Девочка просто играла с ним, а он вздумал отыметь ее, как какую-то шлюху, да еще так небрежно.       — Прости, — прохрипел он, и лицо его исказила гримаса боли. — Я ошибся.       — Нет-нет… Нет, Джо. Джо, ты слышишь меня? — Коломбина поглаживала плечи пиджака, стараясь достучаться до мафиози. — Я правда хочу тебя. Не из любопытства. У меня было столько возможностей попробовать с кем-нибудь, но я всех их отшивала, всех до единого. Глупые мальчишки, они похожи на детей. А ты… ты настоящий. И я люблю тебя. Мне нечего скрывать, — ее речь была проникновенной, а еще — полностью искренней впервые за долгое время.       — Как бы я хотел дать тебе то, что ты хочешь, малышка. Достойную любовь, достойную жизнь. Я думаю…       — Не надо думать. Я запрещаю тебе думать! Здесь только ты и я. И больше никого нет, — она поцеловала его сперва в щеку, затем в губы, уже в своем темпе, медленно, чувственно, затем неожиданно дотронулась пальцами до его члена, вопросительно глядя прямо в глаза.       Джо отбросил сомнения, оставив их на завтрашний день. Ему сказали «да», так чего же он ждет? Поздно отступать. Выполни этот приказ, сделай так, как она хочет, и не будешь жалеть об упущенном.       И он вернулся к ее устам, мягким, свежим, к пряному запаху ее волос и горячему дыханию. Он ласкал шею, руки, груди, со всей возможной аккуратностью пальцами подготавливал самое чуткое место, касаясь клитора, понемногу подходя к лону так, чтобы Коломбина не испугалась прямого контакта.       Жаль, что это случилось здесь, в машине, в такой неудобной для нетронутой девушки позе, но Джо постарался сделать все, чтобы помочь ей войти во взрослую жизнь без боли и разочарования. Позже он размышлял о том, что всегда брал женщин, не задумываясь об их самочувствии, руководствуясь чистейшим эгоизмом, и только сейчас, вместе этим удивительным существом, то ли женщиной, то ли ребенком, он подавил свое рвение, стал послушным рабом темноокой Афродиты.       Когда он проник внутрь, Коломбина изогнулась, зажмурившись, издала тихий сдавленный стон. Джо остановился, давая ей время освоиться с новыми ощущениями. Успокоил ее, как мог:       — В первый раз всегда так. Расслабься, все хорошо, я не причиню тебе вреда. Попробуй подвигаться.       Толчок за толчком Коломбина становилась все податливее, напряжение сходило на нет. И вот она уже улыбалась, глядя на него, на своего первого любовника, такого странного, полного противоречий. Девушка была счастлива, страх и боль остались позади. Она осторожно двигала бедрами, поддерживаемая его руками, теплыми и шершавыми ладонями. Ей нравилось смотреть вот так, сверху вниз, словно она оседлала непокорного жеребца. Коломбина не думала о последствиях, она думала только о ритме их соединенных воедино тел.       Джо неожиданно прервался, лишив себя главного удовольствия.       — От этого бывают дети. Если довести до конца, — пояснил он.       — Но… Так ведь… Ты хотел бы закончить? Чем я… могу помочь? — растерянно спрашивала Коломбина, зарываясь пальцами в его жесткие густые волосы.       — Чем можешь помочь? — хмыкнул Джо. — Если тебе не противно, давай, обхвати его руками, вот так. А теперь… М-м, черт возьми, да.       — А я люблю каждую часть твоего тела, даже эту, — после того, как девушка совершила несколько стереотипных движений, она наклонилась.       — Что ты… Боже…       Она коснулась языком головки, затем прижалась губами. Удивительно, как быстро училась Коломбина искусству любви. Казалось, ее женская природа знала заранее, что делать. В этой девушке скрывалось множество загадок. Джо наконец кончил с ее помощью. Коломбина слегка отстранилась.       — Тебе было приятно? — мило улыбнулось еще недавно невинное создание.       — Приятнее всех. Ты просто ангел. Я не знаю, почему Бог определил тебя именно ко мне. Наверное, это какая-то злая шутка…       — Добрая. Добрая шутка, — поспешила заверить Коломбина, устраиваясь поудобнее и приобнимая Фальконе. Сбившееся было дыхание приходило в норму.       — А как же ты? Я не сделал больно?       — Нет-нет, только в первую минуту. Спасибо, я не знаю, как это делается, но мне кажется, ты был очень ласков и внимателен.       Джо приподнял половину губы, более подвижную из-за отсутствия стягивающего кожу шрама. Ему было нечего сказать. Он и впрямь оказался неплохим партнером. Вот бы шлюхи удивились, узнав, на какие чудеса способны простые человеческие чувства.       — Одевайся, — мягко приказал Джо.       — Во что, интересно? Ты порвал мне платье, — рассмеялась девушка, перелезая обратно на свое место.       — Дева Мария. Мы заедем за новым. Только поскорее, нельзя так задерживаться.       — Выбирай что-нибудь похожее. Если что, то вот мой размер, тут написан.       Они подъехали к какому-то солидному бутику, и, после долгих возражений со стороны слабого пола, мужчина все же победил, убедив свою «женщину» в том, что ему нисколько не жаль денег, тем более, в порче имущества виноват только он один. Коломбина поспорила бы и с этим, но поняла, что препираться бесполезно. Хочет купить наряд втридорога — скатертью дорожка. Прождав в машине почти с четверть часа, она уже начала беспокоиться, когда в дверях показался ее кавалер с мешком, небрежно перекинутым через плечо. «Ты не труп несешь, а платье, Господи прости», — подумала де Орацио, с трудом сдерживая смешок.       — Вытаскивай его оттуда. Это не слишком похоже на предыдущее, но оно даже лучше. Сейчас отъедем куда-нибудь, переоденешься. Желательно на заднем сидении. Потому что, если кто-то увидит тебя голой, мне придется его убить.       — В таком случае начни с себя. Ух ты. Должна признать, у тебя неплохой вкус, Джо. Правда, мне придется сочинять какую-то нелепицу про то, как так вышло, что уехала я в одном, а вернулась совершенно в другом. Причем первое придется выбросить, слишком уж бросаются в глаза следы разрушений.       — Раз ты такая умная, скажи теперь, как быть с Лоренцо? Он в праве устранить меня с разрешения дона. И это будет честно. Я оскорбил его семью, — спокойно произнес Фальконе. Похоже, перспектива его не слишком пугала.       — До поры до времени он не должен знать. Я не хочу терять тебя, ограничиваться тем, что было. С его приездом мы будем видеться реже, но все-таки… Я всегда буду ждать. Когда он поймет, я надеюсь застать этот момент, у меня есть рычаги давления, и я поставлю его перед выбором, который он не сможет проигнорировать. Живая дочь или уже потерянная честь мертвой?       — Это низко, так шантажировать своего родителя. Ты ведь не планируешь умирать из-за меня. Наказание понесу я, а не ты.       — Почему нет? Должно быть, ты еще недостаточно хорошо меня знаешь, Джо. Я в состоянии сделать это. Я не слишком дорожу нынешней своей жизнью, она скучная. Пройдет еще немного времени, папенька сосватает меня какому-нибудь перспективному молодому итальяшке, которому будет насрать на все, кроме моей фамилии, я рожу ему кучу наследничков, буду стряпать, стирать, убирать, как прислуга. Буду ложиться под него, не испытывая на то ни малейшего желания. Проживу остаток своих дней с презрением к самой себе. Нет, увольте, я хочу сама писать свою судьбу. Тем более, дон Сетте вряд ли разрешит ему расправиться с тобой. Ты очень ценен, незаменим для дела.       — Кто-то говорил мне, что ничего не знает о бизнесе, — нахмурился Фальконе, понемногу осознавая, какую непростую птицу он ненароком поймал.       — Что ж, я лукавила, — пожала плечами плутовка. — Отец хотел видеть меня мальчиком, я решила, как настоящий мальчик, без спроса влезть в его мир. Он не в курсе, как много я знаю.       — И обо мне тоже знаешь?       — Да, Джо. Честно — я знала, кто ты такой. Но я знаю так же, что люди очень поверхностны в своих суждениях. Мне с самой первой нашей встречи показалось, что ты отнюдь не простой головорез. А я не пай-девочка. Видишь, как глупо полагаться на чужое мнение?       — Ты и впрямь очень умная, Коломбина. Жаль, что ты не мужчина. Ты бы с легкостью заменила Лоренцо.       — Да, пожалуй, но, родись я мужчиной, ничего этого не случилось бы, — она ухмыльнулась, довольная своим первым разом.       — Хватит разговоров на сегодня, Коломбина. У меня раскалывается голова. Одевайся и поедем, тут пусто.       Спустя полгода Лоренцо узнал об увлечении своей дочери и схлоптал сердечный приступ. Первым, кого он увидел, очнувшись на больничной койке, была она. Все такая же изящная, с заботливой улыбкой на лице.       — Я безумно рада тому, что ты жив, отец. И хорошо, что ты не успел ни с кем поделиться своим, м-м, горем. Мне кажется, Семье не нужны скандалы. Даже удивительно, что мои отношения с мистером Фальконе так тебя впечатлили. По всем меркам я уже должна влюбиться, найти мальчика, разве нет? — проявляя чудеса дочерней нежности, Коломбина поправила одеяло, покрывающее массивное тело больного. Тот прохрипел:       — Ты не понимаешь… он использует тебя…       — Или я его? Это взаимовыгодное сотрудничество, не надо посыпать голову пеплом. Ты собираешься жаловаться дону? Так дай мне поговорить с ним, это мое условие. Я ничего не прошу уже много лет, отец, прояви уважение хотя бы к одной просьбе. Пусть мистер Сетте решит, у него нет личного интереса, как у тебя или мистера Фальконе.       Лоренцо поморщился. Он был зол на Коломбину и прекрасно знал, что Сетте оставит его без положенной мести. В ее версии все звучало так, будто не старый развратник затащил девочку, которой только-только исполнилось шестнадцать, в постель, а наоборот. Он, конечно, знал, что Коломбина не дура, но не мог поверить в этот бред. Она защищала его, потому что не знала ничего другого и возомнила, что встретила свою любовь. Единственным приемлемым способом разрешить конфликт представлялось убийство. Размышления консильери прервал твердый женский голос:       — И вот еще что. Даже не думай что-то предпринимать, не дожидаясь решения дона. Ты потеряешь меня навсегда, если сделаешь так. Будешь ходить на мою могилу и проливать слезы на холодный камень. Я не шучу, могу поклясться, хотя бы и на крови.       «Неужели это он ее так выдрессировал? Нет, это не в стиле Фальконе, слишком замысловато больно давит на отцовские чувства. Его девочка — вот, какая она на самом деле? — подумал Лоренцо, терзаемый своим бессилием. — Что ж, придется пойти на ее условия…. Она не шутит, это уж точно, по глазами видно…»       — Иди к дону, — нехотя согласился он. — Но поклянись в том, что все мы подчинимся его решению вне зависимости от того, какое оно будет.       — За всех не могу ручаться, но за себя — клянусь. Только вот дон не может приказать мне продолжить жить в случае чего. Это уж точно не в его компетенции.       — Ступай, Коломбина, я больше не могу смотреть на тебя и выслушивать этот шантаж. Ты огорчила меня, очень сильно, — мужчина затряс своими тремя подбородками, так, точно собирался заплакать. Коломбина напоследок пожала ему руку и вышла. Все шло по плану.       Де Орацио на следующий же день отправилась к дону, предварительно согласовав свой визит. Уж этот похабник обязан был ее понять. Так и случилось. Фрэнк даже мысленно пожалел, что упустил из виду, как в семье Лоренцо расцвела такая красавица, и первый бутон сорвал Джо. Но это была не темная зависть, напротив, он даже зауважал Фальконе, наконец, дескать, тот как-то проявил себя с женщинами, значит, есть в нем что-то человеческое. Дон так же удивился и тому, насколько хитра и прозорлива оказалась девица. Она последовательно раскладывала на столе козыри, самые выгодные доводы в свою пользу, пряча еще парочку в рукаве. Хотя это не требовалось. С первого взгляда Сетте был на ее стороне. Угождать прекрасным дамам ему нравилось даже больше, чем управлять преступным кланом.       — А не хотите пожениться, м? — улыбнулся собственной шутке дон.       — Вот это уже чересчур. По крайней мере пока. Я не готова стать миссис Фальконе. Вы прекрасно знаете, что значит свобода для человека. Даже желание отдать себя в рабство есть проявление воли, какой-никакой, но выбор. А я пока не хочу примерять ошейник семейной жизни. Да и какая семья… Вспомните, о ком говорите, мистер Сетте.       — Ты просто волшебница, Коломбина. С твоим острым умом тебе место в нашем бизнесе, а не на кухне. Я разрешаю тебе продолжить… что бы вы там ни делали с Джо. И еще, я совсем не против твоего участия в общем деле. Передай Лоренцо мое решение. Боюсь, он будет страшно расстроен, но ничего, отойдет, он не способен долго обижаться. Ну что, красотка, довольна?       Коломбина взяла его руку и поцеловала перстень-печатку, как священнику.       — Более чем довольна. Моя личная преданность и благодарность полностью ваши.       — Ловлю на слове, — рассмеялся мужчина. — Ciao, ma belle.       С тех пор отношения Коломбины с отцом стали значительно прохладнее. Она открыто стала бывать в обществе Франческо Сетте и Джованни Фальконе, исполняя роль этакой криминальной музы. Джо не слишком ревновал ее к старику Сетте, а тот решил не покушаться на чужой улов. В общем, в отношениях этих троих царила идиллия.       Пасмурно было лишь на душе у де Орацио старшего. Мало того, что капо опозорил его перед всеми, так его опозорила и собственная дочь, в верности которой он раньше не сомневался, и наконец, череду предательств завершил дон, отклонив его притязания на возвращение фамильной чести.       Лоренцо подумывал о том, чтобы отказаться от должности консильери, отойти от дел, но ему не хотелось открывать перед всеми свою обиду, поэтому он просто стал работать вполсилы, закрывая глаза на многие важные вопросы, для решения которых нужен был ответственный подход. Согласно его плану, Франческо рано или поздно должен был заметить этот саботаж, решить, что старина Ло стал слаб мозгами и без всяких ссор отправить его на заслуженный отдых. Лоренцо, кроме того, запил и стал есть еще больше, чем раньше. Его раздуло до размеров, неприличных даже для итальянцев, в общем-то, склонных к полноте.       Но время шло, а дон, привыкший к четкому разграничению обязанностей, переставший проверять работу за подчиненными, так и не замечал перемен. Доходы Семьи понемногу падали из-за вялости ее руководства. В рядах мафии росло недовольство, которое чувствововал Сетте. Но, как настоящий нарцисс, он не хотел замечать своих собственных недостатков, не мог критиковать Лоренцо, что шел с ним с самого начала, с самых низов.       Исполнителям нужно было больше денег. И в голове Сетте зрел план. Дело в том, что в их бизнесе очень часто происходили разного рода перестановки, разделы сфер влияния. Одни семьи вырывались вперед, другие уходили на второй план. Кого-то устраняли, тем или иным способом. Да даже у Сетте состояли на службе люди, бывшие членами семьи Аргенто.       Дон Аргенто был неплохим человеком, на пару лет старше Франческо, старомодный, честолюбивый, предпочитающий традиционные методы получения прибыли. Он пошел против азартных игр. В некоторых вопросах Нью-Йорку требовалось единодушие, и одна влиятельная фигура, восставшая против потока, могла спутать все. Деньги рекой бежали в пустыню Мохаве, в славный город Лас-Вегас, на глазах американцев преображавшийся из захолустья в настоящий Эдем. Как ни прискорбно, главы Семей были вынуждены отрубить один палец из пяти, чтобы на его месте вырос новый, более гибкий, чем прежний.       На смену Аргенто, убитому чисто, со всеми почестями, положенными по статусу, пришел, как это частенько бывает, его не слишком верный капорежиме. Тот не стал переименовывать Семью и трогать родственников бывшего дона. Все понимали, ничего личного.       Аргенто под управлением дона Тальпа стали процветать, в то время как Сетте едва-едва держался на плаву, его прибыль была стабильна, стабильна до боли. Для людей его рода нужен риск, высокие ставки. За глаза его называли сутенером, потому что основной отраслью доходов Франческо являлись ночные клубы и проституция. Он имел, кроме того, некоторую долю от наркотиков, но предпочитал глубоко не зарываться в это дело, опасаясь федералов. На старости лет мужчина не желал загреметь в тюрьму.       И эта боязливость потихоньку тянула его ко дну. Нужно было что-то предпринять! Хоть что-то.