Ложь с терпким привкусом самообмана

В их музыкальном классе чисто и пусто, как и всегда. Из окна льётся приятный тёплый свет, Чимин нежится в нём, лёжа на парте. Голова покоится на согнутых руках, демон наблюдает за дверью, прислушиваясь к происходящему снаружи. Юнги немного опаздывает, и Чимину от этого тревожно: в прошлый раз после такого опоздания он пришёл в ужасном состоянии и с изрезанными руками, и Чимин очень боится повторения и потому ещё внимательно принюхивается. Телефон на столе вибрирует, и Чимин проверяет экран, не поднимая головы. «Иду» — гласит короткое смс на экране мобильного. Чимин улыбается, откладывая телефон, но напряжение не отпускает, и вскоре телефон снова оказывается у него в руках. Но Чимин не в состоянии играть, а потому тупо пялится в экран, судорожно перебирая в голове, зачем же Юнги мог его позвать. Он планировал подумать какое-то время, но вот не прошло и суток, а он уже зовёт его. Возможно, он наконец созрел для разговора и хочет всё обсудить, и от этой мысли демону тревожно: что он скажет? А если решит всё прекратить? Что, если скажет, что всё было ошибкой с самого начала? Чимину так страшно думать об этом. И вместе с этим он так ждёт встречи с Юнги… Слух улавливает шаги, в которых смутно угадывается выученная за столько дней осторожная походка, и Чимин садится ровнее, в ожидании уставившись на дверь. Шаги в коридоре быстрые, торопливые. Юнги явно в предвкушении, явно нервничает, и эта нервозность по тонкой ниточке передаётся и Чимину, усиливая его собственный спектр тревожных эмоций. Сердце нервно стучит, почти заглушая звук чужих шагов, Чимин смотрит на дверь, стискивая пальцы в кулак. Дверь распахивается, и Чимин замирает, впиваясь глазами в человека перед собой. Юнги на пороге чуть более встрёпанный, чем обычно, похож на воронёнка в своей вечно чёрной толстовке, со взволнованно блестящими глазами. Чимину непривычно видеть его таким и в то же время он уже давно такой родной, что он рад ему любому. Кровью от него не пахнет. Приятное облегчение растекается в груди, Чимин улыбается приветливо, нежно смотря на Юнги. — Привет, — срывается мягкое с губ. — Я хочу, чтобы ты услышал кое-что, — вместо приветствия произносит Юнги, порывисто закрывая дверь, и чуть не бегом бросается к пианино, на ходу доставая из рюкзака смятые листы. — Садись, послушай, — просит он, и Чимин подходит, заинтригованный. В груди зарождается волнение, но не тревожное — предвкушающее. Неужели Юнги написал что-то новое? — Ты сегодня взбудоражен, — замечает он, подходя ближе и опуская руку на чужое напряжённое плечо. Но Юнги не слушает его, спешно открывая крышку и порывисто касаясь клавиш, извлекая из них первые звуки, и Чимин замирает. Это… Это так непохоже на те мелодии, что были раньше, что Чимин слышал недели назад. Быстрые переливы звучат воодушевлённо и радостно с первых нот, как второе дыхание, как внезапный глоток свежего воздуха для человека, что минуту назад тонул. В них нет ни капли страха, стыда, горя или отчаяния — всего того, чем были переполнены другие песни. И если все прошлые композиции Юнги были о потерях и страхах, то эта — о радости, о приобретении. О благодарности. Чимин осознаёт, что улыбается, наблюдая, как быстро порхают длинные пальцы по клавишам, задавая яркий, красочный и наполненный надеждами ритм. Ещё несколько дней назад он бы не смог сказать, почему сердце в груди так сладко и вместе с тем болезненно пульсирует. Сейчас же он прекрасно знает, почему. Потому что счастлив. И потому что любит. Мелодия всё поёт и поёт, поёт о жизни, радости и счастье, и даже замедляясь, остаётся всё такой же взбудораженно-взволнованной, как ребёнок востороженной и до боли открытой. Наконец, затихая, последними нотами касаясь души, лёгким ветром она шепчет, что всё в этом мире возможно. Последние ноты опадают, радостными дождевыми каплями разбиваясь о разрастающуюся тишину, Юнги опускает руки и поворачивается к Чимину. Делает вдох, молчит недолго, точно готовясь с разбега нырнуть в пучину. — Эта песня… для тебя, — выдыхая, признаётся он наконец, поднимая голову и заглядывая Чимину в глаза. Чимин замирает, неверяще выдыхая. Что он… говорит? — Я плохо выражаю мысли, — продолжает Юнги, неловко отводя взгляд и взъерошивая волосы на затылке. — Когда дело касается слов, я полный профан… Но я хотел, чтобы ты узнал, как много значишь для меня, — говорит он, снова поднимая на Чимина честный, открытый взгляд, заставляя демона не дышать. — Ты столько для меня делаешь, и я не знаю, как тебя благодарить, но очень хочу это сделать, так что… Он не договаривает, потому что Чимин подаëтся вперëд и заключает его в крепкий капкан из объятий. — Спасибо, — выдыхает благодарно, сжимая в объятиях и гладя по спине. — Она так прекрасна… Спасибо тебе, — выдыхает на ухо Чимин, гладя парня по взлохмаченным волосам, по напряжённой спине и плечам. — Это превосходно, спасибо тебе, лисёнок. Странное чувство в груди разрастается всё больше и больше. Благодарность, облегчение, смутная печаль. Всё это копилось внутри, Чимин не знает сколько, но прямо сейчас он чувствует, как оно заполняет его до краёв, грозясь вот-вот вырваться наружу. Этот человек… Как Чимин существовал без него всё это время? Он не понимает, не знает, как мог жить, не подозревая о такой драгоценной, такой прекрасной, такой лучезарной душе. Как он мог желать отправить её в ад? Да он лучше сам сгорит в божественном огне, лишь бы поставить его рядом с великими. И главное — он точно знает, что это будет не зря. Несколько горячих капель срываются с век и впитываются в чёрную толстовку. Юнги чувствует это и начинает возиться, осторожно выпутываясь из объятий и заглядывая Чимину в лицо. Когда он видит наполненные слезами глаза, его собственные испуганно расширяются. — Что случилось? — спрашивает, взволнованно хватая демона за руки и заглядывая, бегая глазами по чужому лицу. — Что-то не так? Я обидел тебя? — Нет! — поспешно заверяет Чимин. — Я просто… — он смотрит на собственные руки, нежно заключённые в таких больших чужих, и внутри всё сжимается сильнее. — Я просто очень рад, что ты такой… Живой… И счастливый… Юнги подаётся вперёд, поднимаясь со стула, и заключает Чимина в крепкие объятия — впервые сам за всё это время. Чимин всхлипывает, сам притягивая человека ближе, пряча лицо в чужой шее, и даёт волю слезам. Он никогда раньше не плакал. И сейчас, задушенный всеми чувствами разом, не понимает, как себя вести. Слёзы текут, застилая глаза, туманной пеленой заслоняя обзор, и Чимин не пытается их вытереть или остановить, лишь шепчет задушенно, вперемешку с всхлипами и слезами: — Я люблю тебя, — говорит, захлёбываясь, но не может, не хочет остановиться: — Боже, Юнги, я так тебя люблю. Ты такой хороший… Я не заслуживаю тебя, я… Юнги перебивает его, но по-своему. Обхватив демона за плечи, он отстраняется, и Чимин на секунду пугается без тёплых успокаивающих объятий, чувствуя себя ужасно уязвимым. Он тянет руки к Юнги, чтобы обнять его снова, но парень не даёт ему, мягко обхватывая за запястья и отводя руки в стороны, после единым движением подаваясь вперёд. Чимин не сразу понимает, что происходит, когда чувствует чужие губы на своих. А потом он видит лицо Юнги с закрытыми глазами так близко к своему, и до него доходит. Юнги целует его. Первые секунды Чимин не знает что делать. Даже пугается немного: он никогда никого не целовал раньше вот так, и всё это для него так новó, так странно и непривычно, что он совершенно теряется. Чужое лицо напротив своего, дыхание, опаляющее лицо, соприкосновение кожи, руки, мягко сжимающие запястья, всё так нежно, трепетно, хорошо — и это слишком, слишком для Чимина. Он не понимает, он запутался, всё, что он знает — что ему чертовски приятно и… Правильно. И когда он это понимает, то выдыхает облегчённо, отвечая на поцелуй, неловко шевеля губами, пробуя чужие на вкус. Это длится буквально несколько мгновений, и Юнги отстраняется, оставляя губы Чимина и отпуская его руки. Чимин хочет потянуться обратно, за этими губами и руками, без них он чувствует себя странно обделённым. Но Юнги не позволяет, кладя руку ему на грудь, заставляя остаться на месте. Чимин смотрит внимательно и самую малость настороженно. — Кажется, я тоже тебя люблю, — говорит Юнги хрипло, прямо смотря демону в глаза. Он выглядит как никогда серьёзным, говоря это, и в то же время он явно смущён. Чимин видит его пылающие щёки и робкий взгляд, и от этого внутри у него всё трепещет. — Пожалуйста, не говори, что не заслуживаешь меня. Потому что это я не заслуживаю тебя, я же такой… Чимин прерывает эту речь, обнимая его. Юнги замирает, не зная, куда деть руки, пока наконец не пристраивает их на спине демона, неуверенно оглаживая лопатки. — Молчи. Что бы ты сейчас ни хотел сказать, не говори так о себе, — выдыхает Чимин мягко, в самое ухо. — Лучше… — он колеблется, ему так непривычно просить. Но всё же он делает это, шепчет просительно, почти умоляюще, тычась носом в висок: — Лучше поцелуй меня снова… Юнги замирает, переваривая мысль, а после медленно отстраняется, но на этот раз Чимин не боится этого, позволяет увеличить расстояние между ними. Юнги смотрит внимательно, заглядывает в глаза, словно прося разрешения, смотрит на чужие губы и осторожно приближается, закрывая глаза, опаляя дыханием губы, пока наконец не касается их — и пространство схлопывается, расстояние растворяется, сокращается до молекул, до атомов, до ничтожных частиц. Чимин неловко двигает губами и льнёт навстречу, обхватывает лицо ладонями, притягивая ближе. Юнги кладёт руки ему на талию, целует медленно и тягуче, пуская по всему телу волнительные искры предвкушения. Он отрывается от чужих губ, но уже через секунду мягко касается снова, смакуя и пробуя. Пальцы его осторожно перебирают складки ткани у Чимина на талии. Юнги безумно нежен. Но Чимин хочет бóльшего. При новом соприкосновении Чимин сам открывает рот, коротко облизывая едва высунувшимся языком чужие губы, намекая, подталкивая Юнги к активным действиям. И Юнги сначала следует, но в следующий миг как будто пугается, его язык высовывается, на мгновение коротко оглаживает чужие губы и прячется назад. Чимин едва не стонет разочарованно, льнёт сильнее, зарывается пальцами в волосы, притягивая ближе, в новом поцелуе шире открывая рот, уже не намекая — напрямую призывая. Юнги выдыхает несдержано-рвано, пальцы сжимает на чиминовой талии, и наконец опускает язык в чужой рот. Чимин чувствует, как Юнги нервничает, как он неумел и неопытен, поэтому берёт инициативу на себя, обхватывая губами и посасывая чужой язык. Юнги поддаётся, даёт себя вести, но Чимин не давит, осторожно погружает язык в рот, исследует его медленно и осторожно, обучая, показывая пример. И упускает тихий стон, когда Юнги, поняв принцип и осмелев, берёт его за подбородок, углубляя поцелуй. Юнги осторожно разворачивает Чимина, толкает спиной к пианино. Тот поддаётся, отступает назад, тяня за собой, облокачивается… Клавиши издают резкий звук, похожий на вскрик, когда Чимин приземляется на них, и это заставляет парней вздрогнуть и отпрянуть друг от друга. Они оба дышат часто, но не от испуга. Юнги смотрит опасливо, внимательно, словно боится, не переступил ли он черту. Чимин видит это и мягко улыбается, наклоняется вперёд, одной рукой прижимая человека к себе. — Юнги, — пальцами гладит по спине, выдыхает на ухо тепло. — Сегодня… Можно мне переночевать у тебя? Юнги замирает, взволнованно сглатывает, явно уловив намёк. — Ты уверен? — спрашивает, отстраняясь, неуверенно заглядывает в лицо. — Точно хочешь?.. — он сглатывает, явно нервничая. Чимин улыбается, кивая. — Я бы не предлагал, если бы не хотел. Юнги краснеет, узнавая свою фразу, опускает голову и бормочет пристыженно: — Я ничего об этом не знаю. — Я научу, — ласково шепчет Чимин, заправляя невидимую прядь за ухом и легко проводя пальцем под подбородком. — Не бойся, всё будет хорошо. Юнги смотрит на него, и взгляд его такой открытый, чистый, нежный, что у Чимина просто сердце щемит, и он быстро тянется вперёд, оставляя на губах лёгкий поцелуй и притягивая человека в объятия. Шепчет нежно, легко: — Верь мне. Всё будет хорошо. Юнги замирает на секунду, а после выдыхает и кладёт руки Чимину на лопатки. Выдыхает негромко: — Хорошо. Я верю.