Ложь с терпким привкусом самообмана

Утро встречает Чимина в чужой кровати, в комнате, завешенной бежевыми занавесками, с теплом человеческого тела под боком. Он опять не знает, когда уснул, но зато отчётливо помнит, что случилось это уже после того, как чужая рука перекинулась через него, притягивая ближе. Чимин улыбается, его от воспоминаний теплит и комфортит, он чувствует себя самым счастливым сейчас. Юнги за спиной мерно дышит, сопя негромко и самую малость свистяще. Чимина разрывает от желания увидеть его спящее лицо и вместе с тем слушать его спокойное дыхание вечно. … Но ведь можно и совместить?.. Чимин улыбается собственным мыслям, осторожно приподнимает чужую руку и медленно переворачивается, оказываясь лицом к спящему Юнги. Смотрит, затаив дыхание, не может насмотреться. Во сне он такой спокойный, никакие тяжёлые мысли не омрачают обычно сосредоточенное лицо, и очень похож на ребёнка: дует губы и слегка морщит нос — наверное, снится что-то интересное. Он бы совсем походил на маленького мальчика, если бы не багровые синяки и царапины, густо усеивающие лицо. Чимин стискивает зубы. Он хочет убить того ублюдка, что сделал это с Юнги. Но он уже пощадил его, так что пусть будет благодарен и не мозолит лишний раз глаза. Юнги и так достаточно пережил по его вине, пусть теперь отдохнёт. Словно услышав его мысли, Юнги глубоко вздыхает, опаляя жаром чужое лицо, хмурится недовольно и, наконец, открывает глаза. Смотрит, прищурившись, не сразу фокусируясь на чужом лице. — Чимин? — спрашивает он, его голос звучит хрипло после сна. Чимин улыбается уголками губ. — Привет, — шепчет негромко, чтобы голос не раздражал чувствительный со сна человеческий слух. Демон стискивает пальцы — так и тянет коснуться чужих встрёпанных волос, заправить их за ухо. Юнги прикрывает глаза, что-то хрипло и недовольно бурчит, став на мгновения похож на мурчащего большого кота. Чимин улыбается, представляя, что будет, если почесать его за ушком. — Сколько времени? — спрашивает Юнги, приоткрывая один глаз. Чимин неопределённо пожимает плечом. Чужая рука слегка двигается вслед за его движением и, кажется, Юнги только теперь осознаёт, в каком положении они находятся. — Почему я обнимаю тебя? — хмурится он, оглядывая свою покрытую синяками и рубцами руку на чужом теле. Чимин широко улыбается. — Это ты мне скажи, — отвечает, не сдерживая игривого ехидства. — Кажется, кто-то обнял меня, когда я засыпал. Юнги краснеет и отводит глаза, не представляя куда деть взгляд. — Просто ты очень милый, когда спишь, — бурчит он едва слышно, пряча красное лицо под одеялом. Чимин от этих слов улыбается широко и нежно. Кажется, сильнее влюбиться просто невозможно, но Юнги каждый раз заставляет Чимина отодвинуть эту грань. Ведь он звучит и выглядит так искренне и смущённо, а неудавшаяся ложь кажется такой милой. — Правда? — уточняет он игриво, придвигаясь ближе и обнимая за шею, приближая своё лицо к чужому. — А мне казалось это ты тут самый милый. Но давай не будем спорить, и просто поваляемся, пялясь друг на друга, — заговорщически предлагает он, понижая голос. Взгляд соскальзывает на чужие губы, задерживается на них на секунду, а после поднимается обратно. Юнги сглатывает, нервно бегая глазами по чужому лицу, не зная где остановиться. Чимин чувствует, как утяжеляется его дыхание, как напрягается тело. Атмосфера разом меняется. — Я, — его голос вздрагивает, на мгновение срываясь. Он сглатывает, всё ещё избегая чужого взгляда. — Мне надо в туалет, — наконец говорит он, спешно выпутываясь из чужих объятий и сбрасывая с себя одеяло. — Эй, — напрягается Чимин, хватая парня за руку, не давая выпутаться, моментально почувствовав чужую скрытность и ложь. Сладковатый запах тонкой струйкой забивается в ноздри. — Что-то случилось? Я сделал что-то не так? — Нет, всё в порядке, мне правда нужно, — снова врёт Юнги, безуспешно борясь с чужой хваткой, отодвигаясь и выкручиваясь. Чимин хмурится, не отпуская, несмотря на отчаянное сопротивление. — Юнги, — просит он серьёзно, игнорируя чужую возню. — Если тебя что-то беспокоит, то лучше… — Я сказал отпусти! — рычит вдруг Юнги почти яростно, с силой отталкивая демона от себя, вскакивая и отбегая от кровати. Повисает тишина. Юнги стоит спиной, тяжело оперевшись ладонями на стол, Чимин слышит его тяжёлое дыхание. Демон смотрит непонимающе, делает вдох, чтобы заговорить — и застывает. Это можно назвать демоническим чутьём или личной чиминовой особенностью, но Чимин всегда хорошо чувствует, когда человек возбуждён. Это происходит само, без какого-то дополнительного усилия. Чимин просто чувствует этот неуловимый аромат, что тонким флёром витает в воздухе, дразня ноздри и будоража воображение. Иногда это даже не запах, просто ощущение. Но сейчас Чимин отчётливо чувствует запах чужого возбуждения. И запах этот катастрофически пьянящий мгновенно разжигает внутри томительно-тягучее предвкушение, тугим узлом скручивающееся внизу живота. Чимин вдыхает его полной грудью, наполняя лёгкие до отказа, пытаясь надышаться на вечность вперёд. Это не просто похоть, это — чистое, неприкрытое влечение, и демону просто сносит крышу от этого. Запах такой долгожданный, такой чистый и приятный, что растворяет собой всю неуверенность, всю осторожность, призывает, подстёгивает к действию, и Чимин соскальзывает с кровати, подходит к Юнги, обнимая со спины, прижимаясь крепко. — Лисёнок, ты что, — мягко шепчет на ухо, прижимая к себе. — Возбудился? Из-за меня? Юнги дёргается, как от удара, стыдливо вжимая голову в плечи, как будто его только что поймали за самым постыдным на свете занятием. — Отойди, — просит Юнги. Голос звучит глухо, и дышит он, кажется, через раз, пальцами крепко сжимая столешницу. Он дёргается, пытаясь вырваться, но Чимин не позволяет, крепче обхватывая чужое тело. Демон чувствует концентрированное волнение, оседающее на коже и электризующее волосы на затылке. — Пожалуйста, отойди, Чимин, — зажмуриваясь, выдыхает просяще, униженно. Но Чимин не отходит. И вовсе не потому, что ему плевать на просьбу Юнги. Просто именно сейчас он чувствует: слова его продиктованы страхом, а не истинными чувствами. Настоящие его чувства пульсируют под кожей тягучими сладкими волнами, концентрируются в паху и под рёбрами и готовы взорваться искрами яркого удовольствия, если только правильно до них дотронуться. Но Юнги весь зажимается, прячась, всем телом напрягаясь, точно пытается выдавить то, что засело внутри. Собственные чувства неудобны ему, он их боится и стыдится, борется, загоняя глубже. Чимин не знает, почему он так реагирует, но чувствует, как к вкусно пахнущему концентрату желания в чужом теле примешивается кислый привкус стыда, боли и самоуничижения, разъедая внутренности и лишая покоя. Чувствует — и крепче сжимает объятия. Он не позволит этим эмоциям съесть Юнги. Не сейчас. Никогда. — Хороший мой, ну ты чего, — успокаивает его Чимин, уткнувшись щекой в напряжённую спину, ласково тычась носом под лопатку, поглаживая рукой напряжённый живот. Тело в его руках не расслабляется, держась за стол как за последний оплот, но Юнги хотя бы больше не пытается убежать. — Это же абсолютно нормально. Люди возбуждаются, это естественно. Тебе нечего стыдиться. Юнги молчит, ещё ниже опуская голову, весь напрягаясь и сжимаясь, словно хочет занять как можно меньше пространства, а лучше вовсе исчезнуть. Кислый запах стыда становится всё концентрированнее, почти заглушая собой сладкие нотки возбуждения. Юнги выглядит таким виноватым и потеряным, таким беззащитным и испуганным, что у Чимина сердце щемит от желания вытащить из него навсегда все эти болезненные чувства. — И, если вдруг ты этого испугался, я не обижаюсь, что у тебя встал на меня, — продолжает увещевать ласково, нежно трётся о футболку щекой. — Я вообще-то даже… рад этому, — выдыхает, зажмуриваясь, точно ныряя в омут с головой. Он говорит абсолютно искренне, настолько, что произносить слова почти физически больно. Никто не говорил ему до этого, что искренним быть так страшно. Но он всё равно говорит, запрещая себе молчать: — Мне так приятно знать, что я привлекаю тебя… Мне в жизни ничьё возбуждение не было так приятно. Юнги замирает. Кажется, на долгие мгновения он перестаёт дышать. Чимин слышит, как глухо бьётся в груди чужое испуганное сердце. Конечно, это всё слишком странно. Сумбурно, спонтанно и неуместно. Не так Чимин планировал признаться в своих чувствах. Но правда в том, что прямо сейчас это — самое большое откровение, которое он произносил перед кем-либо. До сих пор ни один человек не смог заставить его себя так чувствовать. До сих пор ничьё желание не разжигало в Чимине искорки маленького счастья и тихой радости, заполоняющие доверху его и пространство вокруг. Юнги особенный. И Чимин хочет, чтобы он это знал. — Правда? — спрашивает Юнги неуверенно, всё ещё пристыженно, боясь повернуться и посмотреть в глаза. Чимин слышит затаённую, тщательно подавляемую надежду в этом вопросе, и широко улыбается. — Правда, — отвечает, укладывая подбородок другому на плечо, шепчет нежно на ухо. — Ещё до того, как осознал, что люблю тебя, я так отчаянно желал, чтобы ты хотел меня. А теперь я просто счастлив. Юнги стоит несколько мгновений, ничего не говоря. Чимин осторожно прижимает его к себе, успокаивающе гладит живот, как маленькому ребёнку. Он чувствует, как понемногу расслабляется чужое тело и успокаивается дыхание. Вдруг одна мысль приходит ему в голову. Рисковая, безрассудная, совершенно несвойственная нынешнему Чимину и его отношениям с этим драгоценным человеком, но в то же время такая чертовски правильная. — Хочешь, — тихо спрашивает Чимин, пододвинув губы почти вплотную к чужому уху, понижая интонации до интимного шёпота, — я тебе помогу? Юнги дёргается, пытается развернуться, но Чимин удерживает его на месте, обхватив поперёк живота и прижимая к себе. — Я не сделаю больно, — обещает он, медленно поглаживая чужой напряжённый живот, ненадолго задерживаясь у кромки домашних штанов. Пальцы осторожно вытаскивают заправленную в них футболку, подлезают под ткань, едва касаются голой кожи. Юнги задерживает дыхание, выдыхает рвано, уловив пошлый подтекст невинных прикосновений. — Обещаю, тебе будет приятно. Голос его тихий и ласковый проникает глубоко в сознание, оставаясь в самых тёмных уголках и пробуждая все тайные желания. Он как абсент или хорошее вино — вышибает разум, отключает от реальности. Чимин в этот момент самый ласковый и нежный демон-искуситель, он обещает и увещевает, планомерно и осторожно подталкивает человека к краю. С той важной оговоркой, что и сам готов нырнуть в эту пропасть, рискуя головой. — Пожалуйста, позволь, — выдыхает Чимин, задевая горячим дыханием ухо. Он становится нетерпеливым, всё чаще водя руками в опасной близости от кромки штанов, всё чаще задерживаясь там на секунду или две, слушая, как в эти мгновения сбивается чужое дыхание. Ему хочется, так хочется доставить Юнги удовольствие, хочется видеть, каким он будет во время оргазма. — Просто попробуем. Обещаю, ты сможешь остановить меня в любой момент, — последний раз предлагает Чимин, нежно поводя носом по открытой коже на шее. Юнги выдыхает рвано, пряча лицо от чужого взгляда. — Я не трону тебя, — говорит он, но в словах его так много сомнений, так много метаний и неопределённости перемешенных с тщательно подавляемым желанием, что Чимин улыбается мягко. Он победил. — Тебе и не нужно, — отвечает почти ласково, пальцы замирают у самого края домашних штанов. Выдыхает просительно, почти умоляюще, прижимаясь ближе, сокращая расстояние в ничто, в жалкие нанометры: — Просто позволь прикоснуться к тебе… И Юнги сдаётся. Ничего не говорит, зажмуривается сильно-сильно, как перед прыжком, опускает голову и едва заметно кивает. Чимин замирает, почти не веря, а после выдыхает радостно, тут же ныряя рукой под кромку штанов и нижнего белья. Когда чиминовы пальцы едва касаются чужого возбуждённого члена, Юнги дёргается, зажмуриваясь и стискивая до скрипа зубы. Пальцы до побеления впиваются в столешницу. — Тшш, — успокаивает его Чимин, ероша носом волосы над ухом и второй рукой успокаивающе поглаживая по животу. — Тебе неприятно? Могу остановиться. Он говорит для него, не для себя, ведь сам прекрасно чувствует чужие зарождающиеся сверкающие полупрозрачные волны наслаждения — подумать только, а он ведь едва прикоснулся. Но он даёт ему возможность выбора, просто потому, что теперь уже не может иначе. Ведь это Юнги, и он не хочет отнимать у него ни капли свободы. Даже если она касается его собственного удовольствия. Но Юнги качает головой, выдыхает рвано: — Н-нет, я в порядке. Продолжай. Глаза его зажмурены, пальцы напряжены, и, хотя Чимин чувствует кончиками пальцев чужой возбуждённый жар, он всё же уточняет: — Ты уверен? Всё хорошо? Юнги на этот раз не отвечает, лишь утвердительно кивает, стыдливо спрятав лицо. Чимин не удерживается и невесомо касается губами места за ухом. Юнги простреливает, голова вскидывается, дыхание замирает. — Скажи, если захочешь остановиться. Но Юнги молчит, и Чимин осторожно обхватывает чужой возбуждённый член, гладит нежную кожу пальцами, играет с повлажневшей головкой. Юнги издаёт короткий задушенный звук, Чимин замирает, ожидая услышать протяжный, полный удовольствия стон. Но Юнги не издаёт больше ни звука, и Чимин, чувствуя лёгкий укол разочарования, обхватывает член ладонью и делает пробное поступательное движение рукой. Юнги сжимает зубы и выдыхает, процеживая воздух, упуская в пространство комнаты первый низкий, хриплый стон. Чимин торжествующе улыбается. — Можешь не сдерживаться, — интимно шепчет он, коротко утыкаясь носом в рыжий затылок, вдыхая дурманящий запах напряжения и проступившего пота. — Дома всё равно никого нет. Он лукавит: он понятия не имеет, есть ли дома кто-то кроме них. Даже если отсутствует мерзкий папаша, в доме, наверное, может оставаться прислуга. Но Чимин так сильно хочет услышать стоны Юнги, что об этом просто умалчивает. Вместо этого он, сильнее сжав ладонь, начинает медленно надрачивать возбуждённый член. Проводит по длине раз, второй, третий — и Юнги, громко и низко застонав, откидывает голову назад, роняя её на плечо демону. Его реакция такая сильная, такая искренняя и открытая, что Чимину приходит в голову абсурдная, но вместе с тем очень логичная мысль. И хотя он сам до конца не может поверить, что такое возможно, он всё-таки прекращает движение рукой, спрашивает осторожно: — Тебя до этого кто-нибудь трогал вот так? В ответ — сбитое частое дыхание и короткое мотание головой. Чимин улыбается, укладывая подбородок на чужое плечо, спрашивает вкрадчиво: — А ты сам? — задаёт вопрос, одновременно лёгко сжимая в ладони член. Низкий стон становится ему ответом, и Юнги выдыхает сквозь зубы: — Нет. Чимин всё же немного удивлён, но больше безумно рад. Никто до него не видел такого Юнги, никто до него не доставлял ему такого удовольствия. Он первым увидит его таким. Запомнит всё, запишет на сетчатку, сохранит в самом укромном уголке памяти. И больше ни с кем этим знанием не поделится. — Интересно, — выдыхает он тихо, улыбаясь довольно и игриво. — Получается, я во всех отношениях твой первый… Говорит — и начинает мягко дрочить капающий предэякулятом член. Делает это медленно, смакуя чужое сбитое дыхание и глухие стоны. Он смотрит на Юнги, впивается взглядом, стараясь запомнить пьяное от наслаждения лицо, эти прикрытые глаза, приоткрытые губы и каждый наполненный удовольствием вздох. В какой-то момент Юнги почти полностью опадает на Чимина, ослабевшими руками кое-как держится за стол. Чимин слышит сбитое дыхание, хочет сорвать его с чужих губ, приникнуть ртом к чужому, проникнуть глубоко и выпить все эти звуки без остатка, чтобы они больше никому не достались. Он такой собственник, он хочет этого всего. Он не замечает, как от этих мыслей ускоряет ритм, дрочит быстрее, выливая в действии все свои чувства и желания к этому человеку. Юнги от этого срывается на громкий стон и ноги подкашиваются. Чимин прижимает его к себе одной рукой, другой усиленно дроча. Чужие стоны сводят с ума, Чимин чувствует, как его собственный член твердеет — и прижимается им к Юнги, чтобы тот почувствовал, насколько он желанен. Юнги сдавленно стонет. Член дрожит у Чимина в ладони, и демон понимает, что парень уже близок. Чимин ускоряет движение, доводя до края, дышит почти так же сбито, отчаянно жаждет увидеть финал. Он поворачивает голову к Юнги, окидывает взглядом прикрытые глаза и приоткрытый рот, опускается взглядом к беззащитно открытой шее с пульсирующей под кожей артерией — и прижимается к ней губами. Юнги коротко вскрикивает, обильно кончая в чиминов кулак. Чимин делает ещё пару последних движений, а после вытаскивает руку из штанов. Его рука перепачкана в сперме, и он подносит её к лицу, вдыхая чужой запах и слизывая. Юнги открывает глаза, вздыхает прерывисто и тяжело, и вдруг издаёт тихий задушенный звук, заставляющий Чимина вздрогнуть, и закрывает лицо руками. — Эй! Ты чего? — испуганно вопрошает Чимин, отстраняясь, обхватывая за плечи и разворачивая к себе. Он слышит тихие всхлипы, от которых в груди болит и дыхание замирает. — Что-то случилось? Тебе было больно? Я сделал тебе неприятно? — спрашивает он, теряясь в догадках, получая в ответ лишь молчаливое мотание головой. — Тогда что? Что я сделал не так? Снова отрицание и закрытое руками лицо. Тихие всхлипы. Снова Юнги на него не смотрит. Чимин опять не понимает, что происходит, но чувствует, что если ничего не сделать, Юнги опять отдалится, изчезнет, просочившись, как песок между пальцев. — Юнги, пожалуйста, посмотри на меня, — просит снова Чимин. Юнги замирает, словно на мгновение задумавшись, но потом снова отрицательно мотает головой. Тогда Чимин, мягко обхватив чужие запястья, отводит руки от лица, открывая чужое заплаканное лицо и нежно заглядывая в глаза. — Скажи мне, что случилось. Юнги молчит, стискивая зубы и сжимая губы, лицо его болезненно морщится, в глазах — боль, печаль и концентрированный страх. Чимин боится, что он так и не захочет рассказать, что всё закончится здесь и сейчас, едва начавшись, но Юнги закрывает глаза и выдыхает на грани слышимости: — Я не хочу как отец. — Что? — Чимин непонимающе хмурится. — О чём ты? При чём здесь твой отец? Юнги дёргается, словно его ударили, зажмуривается и опускает голову. Чимин всё ещё держит в мягкой хватке чужие руки, потому что боится, что Юнги опять закроется от него. Впрочем, это не поможет, если он решит больше с ним не говорить. Но Юнги всё-таки говорит. — Не хочу как отец, — повторяет он, поднимая на демона полные боли и слёз глаза. — Не хочу становиться им. — Ты и не станешь, — уверяет Чимин. — Почему ты вообще решил, что ты на него похож? Юнги отворачивается, смотрит в сторону, сглатывает тяжело. Чимин видит, как тяжело ему даются слова, и неосознанно начинает поглаживать чужие запястья кончиками пальцев. — Моя мама, — говорит Юнги тяжело. — Говорила, что мы с ним очень похожи, — он снова вздыхает, беря паузу. Чимин не торопит. — И что однажды я разобью ей сердце тем, что стану совсем как он, — он оборачивается к Чимину, смотрит полными слёз глазами, выдыхает печально: — Но я не успел. Потому что она покончила с собой после его новой измены. В груди у Чимина происходит ядерный взрыв. Сердце сжимается и бьёт по рёбрам с такой силой, что вышибает разом и мысли, и кислород. Всё, что Чимин может — это смотреть в искажённое болью и запятнанное синяками лицо Юнги. Боже, сколько ещё испытаний ты приготовил этому человеку?.. — Можно тебя обнять? — вдруг тихо спрашивает Чимин. Звучит странно после того, что они делали несколько минут назад, но Чимин чувствует необходимость спросить. Юнги несколько секунд смотрит испуганно-растерянно, морщится болезненно и, наконец, сдавленно кивает. Чимин улыбается, смотря на человека перед собой с нежностью и болью. — Иди ко мне. Он отпускает чужие руки и заключает юношу в тёплые нежные объятия, успокаивающе поглаживая его по плечам и спине. Юнги обнимает в ответ, прижимаясь ближе и утыкаясь носом в плечо. Чимин чувствует его тяжёлое потерянное дыхание. — Хороший мой, — шепчет тихо в самое ухо. — Ты никогда не будешь таким, как отец. И если бы твоя мама видела тебя сейчас, она бы попросила прощения за свои жестокие слова. — Он поворачивает голову, утыкаясь губами в чужой взлохмаченный затылок. — Потому что ты самый лучший. И заслуживаешь только самого прекрасного на этом свете. Юнги на его плече выдыхает тихо, обнимает крепче, лбом упираясь в плечо. Чимин чувствует, как понемногу расслабляется словно окаменевшее тело, как дыхание становится ровнее и спокойнее, и продолжает баюкать тело в своих руках.