Ложь с терпким привкусом самообмана

Когда они добираются до дома, что издалека сияет своим богатством и пафосом, уже понемногу смеркается. Юнги с Чимином поднимаются по богато украшенной лестнице, и Юнги, вместо того, чтобы позвонить, достаёт ключи и возится с замком. Вообще, в таких шикарных домах просто обязан быть дворецкий, но, судя по тому, как ловко Юнги управляется с ключами, его либо нет, либо он привык входить в дом, минуя излишнее внимание. И, зная Юнги, Чимин предполагает второе. Они проходят в холл, что выглядит в точности так же пафосно, как и фасад здания. Двойная винтовая лестница украшена металлическим плющом и диким виноградом, что медно поблёскивает в свете ажурных бра, и Чимин вдруг припоминает ту безвкусную комнатку, где он переспал с хозяином всего этого отвратительного великолепия. Воспоминания кажутся чем-то далёким и странным, но здесь оживают с лёгкостью летнего ветра, и режут словно по живому: Чимин чувствует себя стыдно и неловко, отводя взгляд и не зная куда себя деть. Каково, должно быть, было Юнги каждый день жить здесь и вспоминать случившееся… Чимин об этом не думал до сих пор. Он так виноват перед ним. Юнги тем временем снимает обувь, и Чимин следует его примеру, скидывая со ступней и ставя лёгкие кроссовки в обувную полку, а после поднимаясь следом за парнем по лестнице. В процессе он не сводит глаз с Юнги. Может, ему кажется, но с приходом в дом он изменился: весь подобрался, стал осторожнее и молчаливее, не делает лишних движений, словно стараясь не привлекать к себе внимания. Двигается бесшумно, точно призрак в старом фамильном доме. В полной тишине они добираются до его комнаты, и лишь там, когда дверь с тихим щелчком закрывается, отгораживая их от всего мира, Юнги заметно расслабляется, едва слышно выдыхая, и поворачивается к Чимину. — Моя комната, — коротко представляет он, неловко поведя рукой в сторону, и Чимин оборачивается. — Тут немного не прибрано, так что… Чимин отрицательно качает головой, не давая закончить. — Нет, — выдыхает, не оборачиваясь, во все глаза рассматривая обстановку. — Всё нормально… С первого взгляда становится очевидно, что эта комната принадлежит Юнги и им же обставлена. Она как глоток свежего воздуха в атмосфере претенциозности и шика: в ней минимум тёмного, громоздкого и шикарного, совсем нет золота или предметов дешёвой роскоши. Простая белая кровать с неброским постельным бельём, невысокая тумба рядом, минималистичный шкаф без узоров и резных ручек, бежевый махровый ковёр и такого же цвета занавески. Чимин чувствует себя здесь спокойно и уютно, медленно рассматривая всё, впитывая каждую деталь. Стол — вот что в полной мере отражает индивидуальность Юнги. Стол и стеллаж рядом с ним. Первый весь завален нотными листами, на каждой из которой видны пометки, приписки и подписи, и, кажется, даже короткие заметки с мыслями. А на стеллажных полках — книги о музыке и учебники. И пластинки. Много. Но главное: на столе, рядом ворохом нотных листов, стоит граммофон и ещё несколько пластинок. Чимин в первую очередь подходит к нему. — Мама подарила, — комментирует Юнги, неловко следуя за гостем по пятам. — Она любила старые вещи. Чимин кивает, кончиками пальцев водя над, но не решаясь коснуться, боясь испортить дорогую вещь. В том, что это подлинник, он даже не сомневается. — Можно включить? — спрашивает наконец, когда любопытство пересиливает, оборачиваясь к Юнги. Тот притёрся бедром к столешнице, смотрит на Чимина, стоит очень близко. Ненадолго задумывается и кивает. — Только недолго, — просит. — Скоро отец вернётся, не хочу, чтобы он услышал. Чимин кивает с лёгкой улыбкой и пониманием и аккуратным движением опускает стилус на пластинку. Слегка крутит ручку, разгоняя граммофон — и замирает, вслушиваясь. Пластинка вначале чуть скрипит, набирая обороты, пару раз подскакивает отчего-то, а после распускает по комнате мягкие пианинные звуки. Мелодия лёгкая, похожая на касание пера к коже, и у Чимина от неё тело будто расслабляется, а в пальцах покалывает легко-легко. В животе лёгкость, под пальцами невесомость, словно он парит сейчас. Он слушает и силится описать, что за эмоции испытывает, и по всему выходит, что ему сейчас… Спокойно? — Это?.. — он оборачивается к Юнги, беспомощно смотрит в такое близкое сейчас лицо. Юнги улыбается слегка, по-доброму и очень понимающе, будто знает, что сейчас чувствует Чимин, осторожно тянется и снимает иглу с пластинки. Диск ещё некоторое время крутится по инерции, но больше не издаёт ни звука, в комнате повисает тишина, которую Юнги тут же заполняет своим бархатным голосом, мягко говорит: — «Лунный свет» Дебюсси, любимая композиция мамы. Иногда слушаю, когда мне её не хватает. Помогает успокоиться. При упоминании матери что-то болезненно сжимается у Чимина в груди, и он говорит, поворачиваясь: — Мне жаль, правда, — он смотрит на парня перед собой, расстояние между телами критически малое. — Что всё так получилось. И с твоей мамой, и потом. И если бы не я… — он замолкает, когда Юнги вдруг отворачивается от него. — Ты многого не знаешь, — говорит он в сторону, и Чимин подавляет желание обхватить лицо и развернуть к себе, чтобы смотрел только на него. — Но я ценю твоё сочувствие. И не извиняйся передо мной за то, что у тебя было с моим отцом, — он всё-таки поворачивается, и Чимин задерживает выдох облегчения. Взгляд Юнги с нотками знакомой пустоты, что демон не замечал уже давно, смотрит грустно, но благодарно. — Потому что если бы не это, я бы никогда не встретил такого друга, как ты. Друга. Чимин кивает, чуть улыбаясь, но чувствует странное сопротивление в груди, что-то в этом слове ему не нравится. Будто тонкая ниточка протянулась от его сердца к груди Юнги, и с этим словом она болезненно дёргается. А друга ли?.. Он смотрит на Юнги, в его треугольные лисьи глаза, но взгляд вдруг самовольно опускается к чужим приоткрытым губам. Этот вид пленяет Чимина: он видит губы, покрытые тонкой розоватой кожей, чувствует пульсацию капилляров под ней и вырывающееся изо рта негромкое чуть сбитое дыхание. На долгие мгновения всё пространство вокруг сужается до этих губ, они занимают собой всё внимание, Чимин буквально чувствует, насколько они близко, наклонись — ощутишь под своими. Ему вдруг становится интересно, каковы они на вкус. Юнги ел недавно, почувствует ли Чимин то, что он пробовал, если прикоснётся прямо сейчас?.. Чимин чувствует, что медленно подаётся вперёд — и останавливается, осознавая. Что он пытается сделать?.. — Давай, — предлагает Чимин, тяжело сглатывая и поднимая глаза. — Посмотрим фильм? Юнги напротив выглядит странно, словно вдруг захмелел, поднимает на Чимина тёмный расфокусированный взгляд, секунду смотрит непонимающе, но моргает, приходя в себя, и коротко кивает. — Конечно, — отвечает он, его голос слегка хриплый. Он тянется через Чимина к ноутбуку на столе, — Чимину мерещится, что вместе с чужим дыханием и естественным запахом до него долетает едва заметный сладковатый запах возбуждения. Просто кажется, наверное. — и, вдруг замерев, спрашивает, повернувшись: — Хочешь посмотреть здесь или в гостиной? Там большой телевизор. Чимину в этот момент очень сложно сосредоточиться на глазах напротив, но он всё же это делает. — Давай здесь, — предлагает он. — Чтобы никуда не выходить. Говорит — и только после понимает, какую глупость сделал. Но сделанного не исправишь: Юнги кивает и, подхватив ноутбук, направляется к кровати. Чимин давит в горле разочарованный стон. Почему он всё портит?.. Они устраиваются на кровати, Юнги включает Нетфликс, и Чимин, как и в случае с кафе, в этом случае полностью полагается на его выбор. Сам он не знает никаких современных фильмов и вообще чего-либо, связанного с кинематографом. Удивительно, что он вообще вспомнил про кино в подобной ситуации. Юнги выбирает историю про Лос-Анджелес, населённый мифическими существами, живущими наравне с людьми и плохо ладящими между собой. Чимин наблюдает за пёстрым миром выдуманного неорасизма, и почти не вникает в суть. Как-то сам собой взгляд с экрана перетекает на руку Юнги, расслабленно лежащую рядом. Взгляд скользит по выпуклым венкам и фигурным суставам, пробирается к запястью, где под слоем ткани скрываются бугристые рубцы и царапины. Чимин сжимает ладонь в кулак — пальцы покалывает от желания прикоснуться. Огладить кожу, потрогать вены, обвести пальцами и поцеловать каждый рубец. Он чувствует тепло чужого плеча — Юнги прислонился к нему, чтобы лучше видеть фильм, — и радость от оказанного доверия полностью заглушается стремлением ощутить больше. Он представляет, каким прекрасным может быть Юнги, какой приятной будет его кожа под пальцами — только прикоснись. Но нельзя, и он отворачивается, заставляет себя смотреть в экран. С ним творится что-то непонятное. Кино заканчивается слишком быстро — или слишком медленно, Чимин не понимает, потому почти всё время смотрит на Юнги. Когда на экране мелькают титры, Юнги выключает компьютер, а Чимин смотрит на часы в телефоне. — Так поздно, — тянет он, расстроенно поджимая губы, отчаянно лукавя. Он не хочет уходить, несмотря на то, что близость с Юнги вызывает внутри бурю неконтролируемых чувств. Юнги пожимает плечом. — Можешь остаться здесь. В груди у Чимина всё ухает в пятки, бьётся радостью и тягучим волнением. Демон оборачивается к Юнги, смотрит радостно и потрясённо. — Правда можно? — уточняет неверяще, подаваясь вперёд и заглядывая в глаза. — Почему нет? — Юнги снова пожимает плечом. Его лицо довольно близко, но он не отстраняется. — На первом этаже есть гостевая комната, можешь расположиться та… — А можно, — просит Чимин, подбираясь ближе, умоляюще заглядывая в глаза. — Можно с тобой?.. Юнги замирает, смотря на Чимина долгим непонятным взглядом, от которого у него всё тело пробивает дрожью от затылка к позвоночнику, а после неуверенно кивает. — Почему бы и нет, — соглашается, стараясь выглядеть максимально спокойным, а у Чимина всё внутри скручивается в нервный узел. Юнги тем временем поднимается с кровати. — Я приму душ, — предупреждает он, в несколько шагов преодолев всё расстояние комнаты и скрывшись за незаметной до того простой белой дверью душевой. Чимин провожает его взглядом и ещё некоторое время потом пялится в закрытую дверь. Когда из душа раздаются звуки льющейся воды, он резко падает на спину, закрыв лицо ладонями, и горестно стонет. Сердце колотится, и в голове множество глупых неуместных мыслей. Чимин знает им всем название, но прямо сейчас совершенно не хочет называть. Он сейчас меньше всего похож на демона-соблазнителя, и всё больше — на одну из собственных наивных жертв. Когда Юнги возвращается из душа, Чимин сбегает туда же просто для того, чтобы привести мысли в порядок. А когда возвращается — Юнги уже лежит на краю кровати, отвернувшись спиной, накрывшись одеялом чуть не с головой. Чимин раздевается до трусов, осторожно забирается под общее одеяло. Взгляд его устремляется в напряжённую спину Юнги, утопает в сведённых лопатках. Пальцы зудит нестерпимо желанием прикоснуться, разгладить — и в этот раз Чимин поддаётся соблазну. Немного можно. Протягивает руку, касается осторожно, чувствуя, как под кончиками пальцев замирает напряжённое тело. Шепчет тихо-тихо: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — негромко отвечают ему.