Ложь с терпким привкусом самообмана

Чимину не нужно спать. Он же демон, в конце концов. Но этим утром он почему-то обнаруживает себя завёрнутым в одеяло, в чужих объятиях, со странным чувством правильности происходящего. Юнги ещё спит, Чимин слышит его тихое дыхание над ухом, и непонятно, в какой момент всё обернулось таким образом, ведь демон совершенно не помнит, когда умудрился заснуть и тем более — когда Юнги успел его обнять. В любом случае, ему приятно и тепло, и возмущаться он не собирается. Чимин вообще лежал бы так ещё долго, наслаждаясь чужим тёплым неторопливым дыханием, щекочущим ухо, но вдруг думает о том, что Юнги, должно быть, будет очень смущён, если проснётся и обнаружит их двоих в таком положении. И хотя Чимину очень хочется это увидеть, странное смущение выгоняет его из-под одеяла, заставляет осторожно выпутаться из крепких объятий и ужом выскользнуть наружу. Часы на телефоне показывают девять тридцать утра, и обычно Чимин в это время уходит из какого-нибудь клуба. Но сейчас он здесь, в доме Юнги, и совершенно не представляет, чем себя занять. Единственное, что приходит в голову — побродить по дому и осмотреться. И Чимин одевается, бесшумно проскальзывает за дверь и прикрывает её за собой. В доме закономерно не находится ничего интересного, но Чимин твёрдо решает дать Юнги поспать, а потому слоняется по первому этажу, как ребёнок в торговом центре, без особого интереса разглядывая дорогое, но крайне безвкусное убранство. Он ворует яблоко с кухни, забредает в гостиную, вертя в руках плод и рассматривая дорогие репродукции, попутно думая о том, что далеко не всегда деньги достаются правильным людям. Вот, к примеру, отец Юнги. Неприметный серый мужчина тратит все сбережения на то, чтобы доказать свою статусность, наводняя дом безделушками и произведениями массового искусства, что должны бы придавать ему значимости, но лишь подчёркивают, как ничтожен он сам и насколько бесполезно тратит деньги. Чимин уверен, окажись десятая часть этих денег у Юнги, он бы озаботился лишь тем, чтобы купить себе нормальную студию, а остальное отдал бы на благотворительность. Рассматривая картины одну за другой, Чимин перетекает из гостиной в коридор и зависает над очередным дорогим, но бессмысленным предметом интерьера. В один момент он слышит звук открываемой двери, короткую возню, а после грузные шаги по лестнице. И сначала теряется в догадках, кто же это может быть, если это определённо не Юнги, а после раздражённо закатывает глаза. Вот же дьявол, он совсем забыл про его отца, хотя совсем недавно его поминал… Шаги замирают на лестнице, — очевидно, их обладатель наконец заметил Чимина, — и демон разворачивается, надев на лицо приветливую улыбку. — Здрасте, давно не виделись, — приветствует он застывшего на середине спуска мужчину. — Я Чимин, если помните. Мы тут с вашим сыном… — Вернулся. — Простите? — голос едва слышен, но Чимин всё же улавливает и склоняет голову набок, вопросительно выгибая бровь. Кто вернулся? К кому? Но на эти вопросы хозяин дома отвечает сам, когда сбегает вниз и, схватив Чимина за плечи, толкает к ближайшей стене. Яблоко выпадает из рук, и демон даже возмутиться не успевает, когда чужие руки начинают блуждать по его телу, сжимая задницу и забираясь под рубашку. — Вернулся… Ко мне, — жарко дышит мужчина куда-то в шею, оставляя мокрые поцелуи в ложбинке ключиц. А Чимин не сопротивляется потому, что внезапно чувствует себя… Странно. Обычно ему всё равно, будь то секс или отсос, поцелуи или что-либо ещё — если это приведёт в ад очередную душу, не имеет значения, какой инструмент использовать. Он не испытывает от всех этих действий ни малейшего удовольствия, как и вообще никаких эмоций. Это как работа. Необходимость. Но прямо сейчас у него внутри всё разрывается от какого-то совершенно незнакомого болезненного неудобства. Чужие губы кажутся до омерзения горячими, а собственная кожа под ними — мокрой и грязной. Его это изводит, ему неприятно и душно, и все эти чувства настолько новы, настолько странны и непривычны, что Чимин даже не сопротивляется, когда чужое колено вклинивается ему между ног, притираясь к члену, руки расстёгивают рубашку, а шершавый язык облизывает соски́. Но когда пальцы расстёгивают ширинку и лезут под резинку трусов, он всё же решает, что пора с этим заканчивать. Только по-тихому: Юнги всё ещё спит. И в тот момент, когда Чимин размышляет, как осторожно замять эту ситуацию, наверху открывается дверь и раздаётся хриплое со сна: — Чимин? Я слышал шум, что-то?.. — и в момент всё обрывается, шаги замирают, а голос затихает. Чимин не видит, но отчётливо представляет Юнги, замершего на лестнице с абсолютно потерянным взглядом и болью в глазах — и с силой отпихивает от себя мужчину. — Юнги, — начинает говорить, просто чтобы что-то сказать, бросаясь вверх по лестнице, — Юнги, я придумал, куда можно пойти сегодня! Я давно не был в парке аттракционов, а ты? Было бы интересно, не дума?.. — и замолкает, оказавшись рядом с парнем, что смотрит отстранённо и словно бы не на него, и сердце от этого болезненно сжимается. Чимин заламывает брови, стискивает зубы и шепчет виновато: — Прости… Но Юнги не злится. Точнее, злится, но, кажется, не на него. Переведя застывший взгляд с замершего внизу отца, он окидывает Чимина обеспокоенным взглядом с головы до ног, спрашивает негромко и глухо: — Ты в порядке? Чимин отчаянно кивает. Ещё пару секунд посмотрев, Юнги кивает тоже. — Хорошо, — произносит он, затем берёт Чимина за руку и заводит себе за спину, прикрыв своим телом от отца. И когда взгляд переходит на него, Чимин видит, каким жёстким вдруг становится Юнги, как напрягается, словно струна, а когда он открывает рот, словами, слетающими с его языка, можно железо резать: — Он больше не хочет этого с тобой. Оставь его в покое и найди кого-нибудь ещё. После чего крепче перехватывает руку демона и ведёт его в свою комнату. Чимин покорно следует за ним, не оборачиваясь и не проверяя, что же творится у него за спиной. Оказавшись за дверью, Юнги облегчённо выдыхает, и Чимин видит в этом нечто знакомое, но прямо сейчас не может вспомнить. Юнги же запускает пальцы в волосы, выдыхает устало и нервно. — Ты точно в порядке? — уточняет он, окидывает взглядом обеспокоенно. Чимин усиленно кивает, а после вдруг подаётся вперёд, обвивая парня крепкими объятиями. Выдыхает благодарно, утыкаясь носом в плечо: — Спасибо… И не важно, как Юнги понял, что Чимин не хотел этого, главное — понял. Хотя знал, что между ним и его отцом что-то было, и мог бы просто оставить всё как есть. Но не оставил. И от этого факта Чимина затапливает такая бесконечная благодарность, что он может утонуть в ней, если не схватится за Юнги. Юнги в его руках на секунду замирает, а после осторожно кладёт руки на чужую талию. И вздрагивает. — Боже, ты весь дрожишь, — выдыхает он, пытаясь выпутаться из чужих объятий, чтобы заглянуть в лицо, но Чимин лишь сжимает крепче, и он сдаётся, обнимая в ответ, успокаивающе поглаживая, и ещё раз мягко спрашивает: — Ты точно уверен, что в порядке? Чимин молча кивает, крепче прижимаясь. — Просто давай постоим немного вот так. Юнги вздыхает, перебирает ткань чиминовой рубашки на талии, осторожно поднимается вверх, оглаживая выпирающие как крылья лопатки, успокаивающе дышит на ухо. — Конечно. Чимин чувствует грудью ткань его толстовки, понимает, что почти раздет — и всё равно прижимается лишь сильнее, притирается и возится, зарывается носом в сгиб шеи, вдыхая запах волос, пытаясь оказаться ближе, ловя от этого лечащее сердце успокоение. Разве бывает такое, чтобы объятия одного приносили дискомфорт, а другого — спокойствие? Бывает, что от одного и того же действия в груди зарождаются разные эмоции? Оказывается, бывает. У Чимина такое впервые. Как, впрочем, и всё, когда это касается Юнги. В тот момент, когда буря в груди сходит на нет, и Чимин чувствует себя способным жить дальше, он вновь слышит негромкое дыхание над ухом и нежно улыбается. Этот человек определённо особенный для него. — Юнги, — негромко зовёт, едва касаясь дыханием уха. — Мм? — отвечают ему, успокаивающе гладя по спине. Чимин улыбается такому простому и уютному моменту. — Пойдём в парк аттракционов?