Ложь с терпким привкусом самообмана

Некоторое время Чимин лежит, прислушиваясь к чужому мерному дыханию, задумчиво разглядывая дорогую лепнину в виде пухлощёких ангелочков, расположившихся на потолке. Ужасная безвкусица. Неужели люди и правда верят, что ангелы такие? Мечта педофила какая-то, а не грозное светлое воинство. Злорадно фыркнув, Чимин приподнимает бессознательное тело и аккуратно выскальзывает из-под тяжёлой туши, делает это легко и грациозно, будто тело над ним и не весит ничего. Впрочем, всё так и есть. По крайней мере, для Чимина. Сев в кровати, Чимин брезгливо сбрасывает с себя руку мужчины, что вцепилась мертвой хваткой ему в бедро — не иначе в попытке удержать. Смешно. Можно подумать, хоть кто-то из смертных может это сделать. Ступни утопают в мягком ворсе ковра, а Чимин ощущает знакомую негу и блаженно прикрывает глаза в предвкушении. Ожидание длится недолго: горячая волна проходится дрожью по всему телу, заставляя испустить блаженный вздох и поджать пальцы на ногах, смакуя приливающее чувство силы. Чимин перепробовал столько людских удовольствий, но ни одно из них не сравнится с этим накрывающим с головой приливом пьянящей энергии, что приходит, когда он обрекает очередную душу на вечные страдания. Он готов ещё хоть тысячу лет не возвращаться в ад, только бы испытывать это чувство каждый день. Когда искрящаяся энергия растекается по телу, оседая микроразрядами на поверхности кожи, Чимин открывает глаза и единым монолитным движением поднимается на ноги, снисходительно-лениво оглядывая обстановку. В полумраке, разбавляемом лишь пошло-розовым светом ночника над кроватью, дорогая мебель из тёмного дуба выделяется громоздкими тёмными кляксами, они давят, сужая и без того малое пространство. От обилия предметов роскоши рябит в глазах, а балдахин над изголовьем кровати смотрится тяжело и неуместно, как, впрочем, и всё в этом помещении. Единственное, что оживляет комнату, придаёт налёт таинственного шарма — белоснежная рубашка и голубые джинсы Чимина, яркими пятнами растёкшиеся на полу. Чимину приятно видеть свои вещи, раскиданные якобы в порыве страсти, тогда как на самом деле они, лежащие на полу вперемешку с чужими брюками и носками, являют собой ни что иное, как ловушку, захлопнувшуюся за спиной у ничего не подозревающей жертвы. Это рождает в груди тянущее чувство триумфа, напоминает о проделанной работе, о том, сколько душ он уже обрёк на вечные муки и сколько ещё обречёт. Победно усмехнувшись, Чимин бросает торжествующий взгляд на зависших под потолком ангелочков, что стали безмолвными свидетелями падения очередной человеческой души. Ему нравится думать, что где-то там, наверху, их грозные антиподы тоже наблюдают за всем этим и бессильно качают головой. Чимин встряхивает головой, приводя причёску в ещё больший беспорядок, и изящно наклоняется, чтобы неторопливо подобрать с пола одежду и закинуть её на плечо. Он не спешит одеваться: ему нравится ловить на себе полные удивления и похоти взгляды, когда он выскальзывает из комнаты одетый лишь в идеальную кожу. Эмоции людей, шокированных его неприкрытым бесстыдством, почти так же пьянят, как растущая сила. Ну и, к тому же, кто-то ещё может польститься на его прекрасное тело, так что… Ухмыльнувшись, Чимин замирает у двери и в последний раз оборачивается на распластавшегося на постели мужчину. Ноги и руки раскинуты в стороны, лицо утопает в подушке — так и задохнуться недолго. Хотя Чимину какое дело — всё, что хотел, он уже получил, дальнейшая судьба этого смертного ему неинтересна. Поудобнее перехватив одежду, он открывает дверь, змеёй выскальзывает наружу. Бесшумно щёлкнув замком, разворачивается — и нос к носу сталкивается с каким-то парнем. Чимин замирает, с секунду изучая бледное лицо с застывшими на нём треугольными глазами, неотрывно смотрящими на него с нечитаемым выражением. Смущённо кашляет, пряча глаза за чёлкой — и тут же атакует невинной улыбкой и лукавым взглядом. Безотказный вариант в подобных ситуациях. Парень перед ним ничем не выдаёт себя — если бы на месте Чимина был обычный человек. Но Чимин, за сотни лет повидавший тысячи эмоций и тысячи же лиц, безошибочно замечает поджавшиеся губы и дёрнувшийся кадык. — Отец… — после секундного молчания хрипло произносит парень. Не вопрошает, не уточняет, его слова выражают именно утверждение и затаённую догадку. На секунду Чимин непонимающе поднимает бровь, потом озирается на дверь, и паззл в голове моментально складывается. — А! — понимающе восклицает он. Лицо озаряет невинная улыбка. Будто не он трахался с этим типом ещё пять минут назад. — Лучше его пока не беспокоить. Он немного… Ммм, — Чимин закусывает губу и отводит глаза, будто всерьёз озабочен подбором эвфемизма, — притомился, да! — он вновь обращает взгляд на юношу перед собой. В секунду выражение чиминова лица меняется, губы изгибает лукавая усмешка. — Может, — понизив голос, почти шепчет он, склоняясь ближе и заглядывая парню в глаза, — хочешь узнать, как именно я его измотал?.. В ответ — тишина. Парень смотрит на него, но как будто не видит, не замечает. Чимину даже кажется, что взгляд тёмных глаз проходит сквозь него, дальше, за эту тёмную дверь, чтобы найти там распластавшегося на постели мужчину с раскинутыми в стороны конечностями и голой задницей. И в то мгновение, когда эта картина так ясно всплывает в голове, парень перед Чимином снова фокусируется на его лице, смотрит секунду и произносит лишь одно слово: — Ясно. А после разворачивается, чтобы уйти, но замирает на первой ступеньке ведущей вниз лестницы, и, едва повернув голову, бросает безразлично: — Оденься. Не хочу потом читать новости о голом парне, сорвавшем похороны. И, отвернувшись, продолжает спуск. Какое-то время Чимин наблюдает за фигурой, постепенно удаляющейся вниз по изогнутому лестничному пролёту. Успевает уцепиться за напряжённые плечи, отметить сосредоточенный и в то же время отстранённый взгляд. Ещё немного Чимин наблюдает удаляющуюся сгорбленную спину, затем губы его искажает предвкушающая улыбка. Итак. Это сын того человека, чью душу он украл несколько минут назад? Тогда, пожалуй, было бы неправильно разделять отца и сына после смерти, так ведь?