Испорченные вещи принято выбрасывать

      Живот крутит-воротит, хоть бы не блевануть на асфальтную кладку у клубного входа. Хотя это было бы достойное напоминание посетителям о важности контроля выпитого спиртного. Альберих как то по особенно-болезненному скрючился у кирпича здания. Волосы, что и до того были не в идеальном состоянии, сейчас и подавно некрасиво слиплись в нечто, что грех назвать причёской. Любил сероглазый наводить марафеты у зеркала по утрам, отплясывая танцы с бубнами и лаком.       Что за детишки, мамками затюканные, сейчас суеты наводят? Воротнички крахмалить - не с камеры вас доставать, упыри.. А ведь шевелиться сейчас при этой толпе также нелепо, как по чайной ложке таскать воду, когда пожар полный. Альберих сухо перехватил сигарету губами, потупил взгляд куда то под ноги, горько вздохнул. Да, заднюю давать отсюда надо, что ловить то? А вместо этого запустил руку в спутанный клок волос и до боли потянул назад.       Этот белобрысый пишет, мол, где ты, заебал, что нужно сделать, чтоб ты наконец то перестал шастать по подворотням допоздна. Кэйа сделал очередную затяжку, свинцовым взглядом одаряя приближающиеся мерцающие огоньки.

***

— Ого, ты знаешь об Альберихе? Правда чудо, скажи? — Не знаю, что то не доверяю я ему. В смысле, не то, чтобы он что то замышлял, просто.. — Ну ты взгляни: разве он не мил и откровенен? Всегда весел и умел. Разве нет? — Ой, да не нахваливай. Тряпка в руках Рагнвиндра с чувством плюхнулась на стойку, противно при этом причмокнув. Поразительно, Кэйа выглядел как дорогооплачиваемая шлюха, а девки все равно толпами с него текли. Не может же нравиться это поголовно всем? Дилюк задумчиво присвистнул себе под нос, отмечая про себя догадку, что сероглазый так тщательно подходит к выбору шмоток лишь тогда, когда собирается наведаться к любимому братику в бар. Радовало одно: смена подходила к концу, а значит с каждой минутой шанс внезапного появления бывшего неминуемо близился к нулю.       По признанному самим Дилюком понятию, причина его нелюбви к Кэйе крылась в одном незамысловатом "конченный". Так сошлись звезды или это было предписано судьбой с самого начала, но Альберих стал первым, кто попался ему на глаза, как только красноволосый изъявил желание вернуться в родной город, несмотря на огромное количество старых знакомых. Как обычно, петлял меж столов и урн, казалось, украдкой искал кого то. Умело делал вид, что болтал с милой девицей, но куда там ему, не до того. Обнаружил его, весёлого, Дилюк в компании той самой дамы, что откровенно запало засматривалась на Кэйю. Сероглазый с серьёзной миной травил какие то байки, явно стараясь незаметно ускользнуть от этой брюнетки, что, к слову, удавалось едва ли на десятую процента: девчонке страсть как льстило его внимание. Спустя минут пять активных попыток слинять с диалога, Альберих понял, что это бесполезно и сдался. Разработал другую тактику. Он бегло осмотрел зал, зацепившись взглядом за одного явно убогого джентльмена. Тогда Дилюк впервые в жизни стал свидетелем полюбившегося сероглазым оскала, который по опыту обычно сулил начало кровопролития. И в тот же вечер Рагнвиндр впервые лицезрел манерный режим кисы в исполнении брата. Он, к слову, отпугивал по видимому не только красноволосого, ведь спустя несколько мучительно долгих минут барышня тихонько извинилась и поспешила прочь из бара. Правда стоит отметить, что в этом спектакле не один Кэйа сыграл роль, не зря же он прежде выцепил мужичка у двери. Встретиться с Дилюком Альберих тогда явно не планировал, если судить по откровенно шоковому состоянию последнего, как только их взгляды наконец таки пересеклись. Видимо, сероглазый давно привык следовать своему незамысловатому сценарию при непредвиденных ситуациях, поэтому не мудрено, что когда Кэйа начал свое приветствие со слова "лапуля", Рагнвиндр словил тот ещё ступор. И естественно, диалог с той секунды пошёл куда то не в ту сторону. Как позже подмечал сам красноволосый, эта встреча должна была являться первым тревожным звоночком, но вопреки всему разумному и логичному во вселенной, Дилюка ничерта не стопорнуло для попытки вернуть их былые отношения.

***

— Э, принцесса, за что присела то хоть? — Малолетки по пьяне сцепились под забором, а меня в мусарню по пути загребли, — Альберих со скучающим видом находил утешение в подсчёте каменной кладки СИЗО. Он настолько увлёкся этим занятием, что очередная за день принцесса его ничуть не смущала. — А с марафетом че? Пиздишь небось, у тебя личико такое, будто тобой самим забор помыли. — Тебе глисты в жопе спокойно сидеть не дают? Волюме на ноль, ротик на замочек, сиди себе, ножками болтай, мне не в лом засесть за реально набитый твой еблет, — нет, ну, будет на самом деле весело, если этот громла рядом на серьёзных щах взъерепенится и начнёт бычить. Сероглазый с чувством фыркнул, из за этого приятеля он сбился со счета кирпичиков напротив.       Кэйе нравилось внимание. Он любил, когда на него смотрят, когда его обсуждают. Был даже не столь важен контекст сплетен, какая разница каков род чужих слов, когда суть в самом факте их существования. Именно по этой причине он пялил эксцентричную рубашку с неприличным вырезом, подчёркивал наличие своей талии тем самым корсетом, который уже в печенках сидит у Дилюка, а для вишенки на торте натягивал узкие штаны в облипку, которые были.. кажется из кожи, хотя черт разберёт вкусовщину, что так тщательно выбирается Альберихом. Наверно, страшно подумать, что на уме у продавцов в магазинах, когда на кассе они видят совокупность тряпок подобного характера в руках у зрелого мужчины. Но для справедливости стоит отметить, что разгуливал вот так Кэйа крайне редко, а в период его сожительсва с Рагнвиндром, последний и вовсе настрого запрещал рядиться в подобное. Он попросту не выпускал сероглазого за порог их дома. В общем, все фетиши Кэйи перечеркивали в основном вот такие пошлые или саркастичные заявления многочисленных "заюш" .       Пока пьянь пьянью кутит по ночам за столиками баров, случаем проливая очередную бог весть какую настойку на повидавшую много дерьма собачьего стойку, молодёжь идёт в разбой по улицам родного города, покрытая ненавистной ментами мглой. Когда уставший вечер наконец то доживет свои последние минуты, беспечно дрыхнуть будут копы до последующей утренней мути, а пока все друг другу и рады прикрыть глаза. Ночью, передавая взятки и новые слухи, виновники сколотят новые торжества. Просто в следующий раз посильнее нужно завинтить подростков, чтобы наверху сидящие бычары и суки, смогли праздно проводить вечера в дорогих барах и клубах, проливая прозрачную жидкость случайно туда, где недавно была разлита муть от прежней пьяни. Ведь тогда не придётся разбираться с жалобами народа. Здесь все сплетется в один сложный комок, в стране любимой ты спокойно встретишь утро, а уже к новой ночи тебя упекут за замок.       На улице уже светало, когда в помещение вошёл Дилюк. К слову, видок у него был лишь чутка приятней, чем у того, за кем он, собственно, и припёрся. Бессонные ночи кажется о себе дали знать, ну, или же ему не посчастливилось проснуться от звонка о том, чтобы его горе-парня-бывшего-брата по всем формальным мозготрепкам вытащить из СИЗО, ведь о боги, его просто занесло в степя дома любви и он совершенно не при чем развернувшейся на его глазах мордобойни.       Нашелся сероглазый на полу в окружении пары потрепанных парнишек. Он с, кажется, неподдельной живостью втирал какую то дичь юным умам. Рагнвиндр смог лишь устало вздохнуть и на скорую руку привести в порядок свою гриву. Ну, внешний вид этого бедствия за решеткой служил неплохим напоминанием об опрятности, а вот в абсурдности доносимой Альберихом информации Дилюк даже не сомневался. Это все было вполне в духе Кэйи - создать ощущение непоколебимой серьезности ситуации и говорить о существовании зеленых человечков, которые приказали ему воткнуть себе вилку в глаз, ведь в противном случае они будут вынуждены истребить все, что когда либо было дорого Альбериху. И окружающие верили, даже если эти самые зеленые человечки - знак со светофора, а все, что дорого Кэйе - выпивка по скидке в пятницу вечером. Хотя Дилюк был готов поспорить: выпади случай - он и сам поверит. Да хоть кровью под каждым словом подпишется, стоит ему попустить свою настороженность, притупить свои колючки и убрать слой неприступной крепости между ними. Кэйа по истине мастерски упел пороть чушь, вешать лапшу на уши и заговаривать зубы, но увы, все это лишь для того, чтобы обвести собеседника вокруг пальца. А уж за тем, чтобы самому подурачиться или выловить нехилую выгоду - другой вопрос. И если быть до конца честным, Дилюка беспокоил пожалуй исключительно он. Красноволосый потоптался немного у решетки, раздумывая над тем, как же привлечь внимание этого дебила. Надоело. Он просто подошел и с силой вдарил в железные прутья. А Альберих соизволил только лениво бросить взгляд через плечо, тихонько хмыкнуть и дальше, как ни в чем не бывало, потешать себя в кругу малолеток. Да какого хуя? – Кэйа. Детский сад закрывается, за тобой пришли родители, – Дилюк не был уверен, что такой подход сработает, но тем не менее по ту сторону послышался смешок. – А родители пришли за мной на выходные или у папочки завтра опять рабочий день и он выставит меня из дома в садик? – Папочка, – Дилюка опасно накренило и он отшатнулся к стене. Да, если бы не вселенская усталость, он бы реагировал на выходки брата чуть более энергично, – папочка устал от твоих выходок. Да, он погорячился с наказанием и вообще многого наговаривать не стоило, но он откровенно заебался терпеть не поддающегося воспитанию ребенка. Я..– Чеерт, кажется это та самая ошибка, о которой он будет жалеть еще очень и очень долго. Который раз наступает Дилюк на грабли, который раз сам приходит к Кэйе и тащит его домой? И каждый гребаный раз одна и та же слепая надежда, что с этой попытки все будет иначе, что все будет хорошо... – А, эй, ребят, смотрите, ко мне прискакал самый настоящий принц на белом коне. Это вот седьмой раз, как же такого себе не забрать уж. – Да ты гонишь, парень, этот же во, – мальчишка лет шестнадцати покрутил пальцем у виска, – конченый. Хах. Верно. У Кэйи с головой явно не все хорошо, но многим ли отличается Дилюк, если он правда все возвращается и возвращается к нему? – Я знаю, у меня много знакомых, у коих есть доступ к успокоительным. По врачам затаскаем, хорошо мозги вправят, – он перевел взгляд на виновника всей суеты, отмечая про себя время, что придется потратить на приведение последнего в порядок. – Моя котечка соскучилась за мной, мило. А ну брысь все, – Кэйа не без помощи стенки, рядышком стоящей, нарочито медленно прошелся к выходу. Дверь наконец то открыли.        На улице стоял ветер с утра такой, что слышался гул. Или свист. Или вообще что то, не поддающееся трактовке во всем мире, что Альберих так и не смог найти ни одного подходящего слова. А еще было красиво. Завораживали своим уютом и больной правильностью те обшарпанные хрущевки, снег был каким то..неправильно-синим. Только вот хрустеть он от этого меньше не стал, а, кажется, наоборот. Наверное, во всем виновата сонная тишина, потому что по пути парням встретилась лишь пара-тройка человек, больше смахивающих на зомби. Кого то из них даже чуть в сугроб не грохнулся. – Дилюк.. Снег громкий. – В смысле? – Послушай, – Кэйа аккуратно и медленно перешагнул бордюр, чтобы оказаться вне зоны досягаемости каменной кладки. Он остановился, пару секунд точно смотрел на девственно чистый снег, а потом сделал два демонстративных шага и с выжиданием посмотрел на Дилюка. Нет, не то, чтобы Рагнвиндр ждал чего то по истине невероятного от хруста снега, но сейчас он все больше склонялся к выводу, что сероглазый явно чем то накидался. – Я..Повержен в неимоверный шок, – он заключил, явно полагая, что именно такого ответа ждал Кэйа. И не ошибся. Альберих расплылся в какой то нездоровой улыбке и снова начал смотреть на снег. – Пойдем, мороз..– он сам не знал, что делать в таких ситуациях. Если бы всем, кто имеет отношение к таким людям, как Кэйа, раздавали инструкции о том, как с такими обращаться, жить было бы в миллион раз проще. Так что единственным правильным решением красноволосый посчитал поскорей убраться отсюда. Подальше от этого снега, который влияет на Альбериха слишком странно. – Нет, он говорит, что ему одиноко. – Ты под чем блять вообще? – не то, чтобы Дилюк терял терпение, просто сказанное вырвалось уж больно громко. Кэйа вздрогнул, похоже от неожиданности, а так, черт его разберет. Он виновато опустил голову, перешагнул назад, на дорогу, и молча двинулся в сторону ближайшего магазина. Рагнвиндр остался там, где стоял. Нет-нет, едва ли это манипуляция. Зная Кэйю, он скорее ложно припишет своим действиям ее как отмазку постфактум, чем в самом деле на момент исполнения будет руководствоваться ею. Так что.. – Почему ему одиноко? – как идиот, ей богу. Альберих раздраженно цикнул. Ну да, стоило только ему послушать здравый довод, так в глазах прочих обязательно значит, что что то случилось, что ему обидно. Я настолько жалко выгляжу? Отвечать не хотелось. И игнорировать тоже. И вести беседы, и разбираться, и вычеркивать из памяти тоже, вроде как, не хотелось. – Заенька, забууууудь, – он ушел достаточно далеко, чтобы воспользоваться расстоянием с возможностью протянуть гласные чуть дольше положенного, – ты же знаешь, меня накрывает, выбрось дрянь из головы и купи мне че нить пожрать, м? – Ладно..– в считанные секунды Рагнвиндр нагнал брата. До самого продуктового последний, слава святому святых, молчал.        Вообще, у Кэйи сложно было выделить пару конкретных моделей поведения. И тройку. Дилюк даже не был уверен, что все ограничится четырьмя. И нет, здесь речь не о разноплановых ситуациях и индивидуальных реакциях на них, просто банально.. разные режимы. Точно. Красноволосый с легкостью бы поверил, что у него, у Альбериха, на самом деле есть несколько кнопочек, которые последний по своим хотелкам дергает и переключает туда-сюда, ведь иначе невозможно объяснить, почему интервалы между "снег сказал, что ему одиноко" на полном серьезе, "ты че тут вякаешь, лапуля, если не вытащишь хуй изо рта, не будет слышно" и "ты совершаешь ошибку, оставаясь рядом со мной" могут длиться всего пару секунд. И зачастую, что уж греха таить, такие перепады не на шутку пугали Рагнвиндра.        – Что ты хочешь? – они уже минуты три стояли напротив прилавка с молочкой. Дилюк стоя начинал засыпать, так, что соседний ряд с продуктами чуть не оказался опрокинут на пол. – Я не знаю, – Кэйа фальшиво-капризно протянул гласные, подумывая над тем, не надуть ли ему губки для пущей убедительности, – Я знаю. Рагнвиндр проснулся от такого заявления. Важно подметить, что между ними было, черт возьми, мгновенье. – Тогда давай бери скорей и пошли, мне за парковку уже наверно счета пришли. – Нет. Сзади послышался обреченный тяжелый вдох. Дилюк уперся лбом в ближайшую полку и из того, что дальше слышал Альберих, кажется начал зачитывать молитвы. – Я хочу в лес. – Поехали. Там же я тебя убью и закопаю, если не прекратишь меня доводить. – Нет, правда, вернуться домой - значит запустить круговорот извечно повторяющихся вещей, которые.. – Кэйа. – Я не хочу домой. Красноволосый потер переносицу прежде чем начать расчленять глазами визави. Авантюрист херов, Альберих, нет, он правда уже начал.. – Хорошо-хорошо, – Кэйа виновато улыбнулся, подхватил первый попавшийся наощупь сырок и наскоро проследовал к кассе. И только в машине сероглазый вспомнил про телефон. Как только он зарядился на первые два процента, сразу начал биться в конвульсиях. По вине Альбедо, кстати. двадцать один пропущенный и страшно смотреть сколько непрочитанных сообщений. Ну даа..       Узоры на обоях в доме сами по себе не несли никакой смысловой нагрузки, естественно. Но отчего-то сейчас они сливались в замысловатые картины и двигались вверх-вниз плавно, временами смещаясь то вправо, то влево. Кэйа сам не заметил, как оказался на полу и обездвиженный тупо пялил перед собой. Куда ушел Дилюк, он понятия не имел. И, если честно, иметь не хотел. Может быть, спать пошел, весьма логично. Альберих вымученно одарил заднюю стенку слабоватым ударом головой. Почему все так? Почему Чайльд не смылся с его жизни окончательно, а расписался в ней перманентным маркером, что если и избавляться, то рвать страницу? Почему Дилюк снова нарисовался перед ним, перед Кэйей, снова добрый и заботливый? Что во всем этом дерьме чувствовать то надо? Как будто кто то ответит. В голове все такой же ветер, вон, как на улице. Воет, воет, все мысли к чертям распугал, отвратительный. Может это я какой то неправильный? И это я.. отвратительный. Даже мотылька нет, чтоб к свету летел. Издохли они все, кто летали. Да и кто не летали вообще тоже сдохли, но их и видно то не было. А к черту, пусть. И так давно понятно, что жизнью мне не писано адекватное существование, так брошу все на чет-нечет. А коли не суждено мне счастливым быть, куда же деть всю ту темень с души? И хочу ли я..? Нет. Так почему? Счастливы все, ладно, не все, но явно многие. Счастливо приходят с работы домой, целуют жену, балуют детей, а дальше семейный ужин, постель. Это же блядский круговорот вещей обычного среднестатистического уебка. Хочу ли я этого? Нет. Почему? Коль несчастье дано не всем, неужто это что прекрасное? Нет. Тогда я возношу отвратное подобно прекрасному ввысь? Ужасно. А не надумал ли я весь этот замысленный бред, лишь за тем, чтоб оправдать свой пагубный процесс самоуничиженья? Зачем? Или коль это все не нужно никому, я ищу себе зрителя, обращаясь к себе самому? Я ведь совсем не люблю, когда самочувствие отплясывает на седьмом небе, а не на дне, в гробу. Почему? Так нельзя. Так не пишет судьба. Я хочу убивать себя, чтобы убивали меня. И мне, вроде, от этого плохо. Так почему я хочу? Хорошо? Так нет же, плохо. Я хочу сотворить прекрасное и привнести в этот мир? И как выходит комично: верно, чтобы созидать, нужно внутренне умирать? Несчастье есть топливо? Ведь, право, на моей памяти любой историчный громкий момент сопровождался болью и кровью. Так ли с людьми? Человек, не важно, будь то писатель, поэт, он живет и творит. Но я.. Просто здесь и сейчас влачу бессмысленное существование. Я горжусь тем, что я болен, горжусь тем, что причиняю себе вред. Но лишь потому, что это - неотъемлемая часть высокого, а так, относящееся ко мне - бред. Но коли все это не чуждо прекрасному, верен ли факт, что я лишь напрасно ровняю себя и его? Ведь если я буду способен творить, тогда мое сознание не с мазохизма об этом болит, а я как личность и правда не обычная пустая стекляшка? Буду способен? Но я не творю. Почему? А будет ли смысл при ложной, фальшивой идее, существующей потому, что мне стыдно принять себя, убогого, так, спроста несчастного, бесталанного, чтобы наебать не людей вокруг, а судьбу? Я хочу. Я убью все счастливое, светлое, яркое лишь потому, что хочу врать себе самому..?       Начинало клонить в сон. Кэйа оторвал взгляд от уже ненавистных обоев и повернулся на бок. Нет, идти высыпаться на кровать он и не планировал, а ванну и приведение себя в порядок он вычеркнул из списка дела буквально только что. Почему то сейчас кажется, что ошибку совершает не он, не Альберих, а один только Дилюк.