Сэймэй-тян

      Когда послышались шаги каннуси, направлявшейся в зал для занятий — одну из комнат, в которой проживали девушки при храме — мы втроём уже дожидались настоятельницу. Письменные принадлежности, стопки бумажных человеческих фигурок и чистые бланки будущих офуда были подготовлены для всех четверых. Равно как и четыре котацу с тем же количеством дзабутонов — единственная мебель во всём помещении. На время учёбы я ненадолго «переставал» быть мико и считался важной персоной, которой должны были прислуживать храмовые девушки. Заняв свои места, мы, как полные прилежания школяры, выстроились в шеренгу. Будто солдаты на параде. Что, в общем-то, было недалеко от истины. Го-кун стоял слева и находился в необычайно приподнятом состоянии духа — был как всегда собранный и мрачноватый, но глазами прямо сиял! Я пристроился справа: подальше и от него, и от греха. Предполагал, что Фумико-тян заметит настрой Гото-младшего и обязательно захочет во всём этом «поучаствовать». Так и случилось — Фу-тян, крайне довольная моим выбором, «вынуждено» примостилась посерёдке. А мне даже пришлось немного назад отступить, нарушая спонтанную линию строя: если стану вровень со всеми, то бюст будет торчать из шеренги. Я бросил украдкой горестный взгляд на свои титьки: «Стыдобища какая…» — пробежала одинокая мысль. — «Да почему ж вы такие здоровые?..» Гото-кун в этот день действительно имел некоторый повод для торжества. По случаю чего выглядел нарядным, словно жених. Был в тёмно-синих хакама в тон чёрного кимоно, с надетым поверх хаори, украшенным фамильным гербом. Даже очки в тонкой оправе, всегда добавлявшие его суровому образу толику мягкости, на этот раз смотрелись строго — будто молодой и сердитый сэнсэй почтил нас своим присутствием. В правой руке он сжимал лакированные чёрные ножны с катаной — персональной гордостью и причиной этого скромного праздника. Пальцы юноши побелели от напряжения — высочайшей степени волнения, что когда-либо проявлял Го-кун. Парень сильно продвинулся в кэндзюцу и вчера заслуженно сменил чёрный пояс кю на первый дан мастерства, получив право носить боевое оружие. Это оказалось бы огромной моральной победой для любого мальчишки, и мой друг детства не стал исключением. Я отчётливо видел его волнение. И как будто сам чувствовал крупицу того напряжения, ведь отныне Го-кун обладал не только умением убивать, но и завладел легитимным инструментом для смертельного ремесла. Без понятия, на кой чёрт оммёдзи катана, которой рубят людей — лучше уж какой-нибудь духовный клинок, если такие существуют — но я Го-куну всё равно откровенно завидовал. Это было совершенно по-детски, нисколько не красило и подрывало серьёзный настрой, который лелеяли воспоминания обо «мне» прошлом. Но это с одной стороны, а с другой — подобные проявления инфантильности уже давно не заботили. Всего-то до ужаса — до визга! — хотелось заслужить подобное право и получить свой клинок! Одна беда: не с моими «бидонами» катаной махать. Я и в тренировках с юми до сих пор использовал защиту, чтобы тетива не била по титькам, хотя сам навык был уже очень неплох. Поэтому оставалось только завидовать и умасливать зависть чужой неудачей. Ибо даже Фумико-тян, куда более атлетическая, нежели я, на тамэсигири и то разрубала всего одну циновку из пяти. Это, если старалась. А иногда даже её не могла развалить. Глядя на то, как Го-кун одним взмахом сносил три, а то и четыре с половиной соломенных жгута, пропитанных водой, сердце на секунду замирало в восторге и до одури хотело уметь так же. Влажный шорох остро отточенной стали, лихо и гладко рубящей тугие циновки, завораживал. Оцепенев от белой зависти под лучами недоступного мастерства, я готов был чуть ли не добровольно прыгнуть под венец! Чёрт с ним, с замужеством — стерплю! Главное — получить заветную нагинату, оружие «домохозяек», раз уж вожделенная катана была недосягаема. Потом я, конечно же, открещивался от таких мыслей, но в секунды, когда приоткрывалось особое Таинство Меча, очень сожалел, что род Аоки «упарывается» по оммёдо, а не по самурайским традициям. Если бы мне повезло оказаться потомком не прославленного Абэ-но Сэймэя, а Токугавы Иэясу или Хаттори Ханзо, которого Иэясу предал, то я всё равно выучился бы владению оружием. Даже окажись трижды никчёмным мечником, стал бы владельцем клинка — семейная традиция-с, против неё не попрёшь. А там, очень возможно, смог бы даже стать современной онна-бугэйся — мрачной и независимой тёткой. Которой никто не указ и которую не заставят насильно выйти замуж! Но это были несбыточные мечты… Иногда я даже представлял, как стал бы известной на всю Японию актрисой, прославившись ролями в тямбара. А там и на Западе меня могли бы увидеть. Но опальным «принцессам» рода потомственных оммёдзи такое не положено. А с моими «буферами» — и подавно только в пинку эйга сниматься, отчего раздражение подступало ещё сильнее. Благодаря Умэко-сан я уже не стыдился своего тела, скорее, больше смущаясь своей фигуры, выглядевшей вызывающе даже в самых просторных одеяниях мико. А в остальном же меня всё устраивало: и пышный бюст постепенно становился предметом гордости, а не неудобства, и упругая сочная задница нравились всё больше. Хотя бы потому, что это моё тело — оно такое, как есть, и если затевать самобичевание из-за размера бюстгальтера, то так недалеко до обращения в полное ничтожество. А я такого не хотел, не желал повторения!.. Но как же бесило, что из-за особенностей женского тела мне на роду написано оказаться во многом ограниченным и даже в общении встречать препоны. Раньше, пока я «проживал» в мужском теле, то даже не подозревал, что пара молочных желёз может оказаться настолько проблемной. А мои груди были реально шикарными — чёрт возьми, да! — но из-за них Фумико-тян видела во мне всё больше соперницу, забывая о дружбе. Поэтому даже перед важным занятием по искусству оммёдо мне приходилось думать о своём внешнем виде. Представлять, как бы казаться невзрачней, а не размышлять о предстоящем уроке. Но жизнь не спрашивала, чего мне хотелось, и диктовала иные обстоятельства. Подруга, как и я, становилась всё более женственной и очень гордилась своей расцветающей красотой. Очевидно, что она знала о торжестве Гото Ясуо, а потому неудивительно, что явилась на занятия во всеоружии. Предстала перед нами — а точнее, перед Го-куном — в роскошном бордовом тюфурисодэ, тонущем посреди буйства кремово-розовых бутонов, оплетавших кимоно понизу и, будто живые цветы, источавшем тончайший аромат нежных духов. Девушка даже не поленилась потратить время и уложить волосы в восхитительную цубуси-симаду! Наряд Фумико-тян не слишком-то подходил для рутинных занятий. Зато выгодно подчёркивал юную нежность стройной фигуры и дарил везунчику Гото право увидеть хрупкие, словно весенний росток, плечи и шею обворожительной девушки. Даже слепой и глухой сумел бы понять, что в ход пошла «тяжёлая артиллерия» — Мацумото-младшая явно хотела не просто впечатлить Го-куна. А заодно — на «сдачу» — праздничным одеянием намеревалась отметить его успехи, как мечника. Окажись я настоящей девушкой, то просто обязан был почувствовать укол ревности и оскорбиться вызывающим поведением Фуми-тян, не подумавшей о «подруге-замарашке». Но как мужчину меня этот момент абсолютно устраивал: так и останусь всего лишь неприметной, задастой и грудастой девкой. А Мацумото-тян сможет от души красоваться перед Го-куном, оттачивая на нём просыпавшиеся девичьи чары и мастерство обольщения. Румяные щёки на серьёзном лице Гото-младшего и мне, и Фу-тян откровенно сказали: сработало! Парень, мягко говоря, был впечатлён видом Мацумото Фумико. Может быть, мне просто показалось, однако же, говорят про безошибочную женскую интуицию? Я хоть и был «неисправной» девушкой, но что-то такое предчувствовал ещё спросонья и незаметно для себя самого старался в этот день не «отсвечивать». Как будто случайно не стал поутру собирать волосы в узел причёски, оставив перетянутый ленточкой длинный «хвост» до ягодиц. Даже лифчик с эффектом пуш-апа не надевал, ограничившись лишь хададзюбаном! Всё, что угодно, лишь бы не выделяться. Интуиция не прокололась, встретив разодетую Фу-тян, так что, впредь стоило чаще этот внутренний голос слушать. Но усилия всё равно помогли слабо, сыграв больше во вред. Груди у меня были упругие, словно литые — спасибо маме родной за «подарок» — и даже без поддержки белья выглядели ненамного меньше обычного. Зато теперь титьки под маечкой чутко вздрагивали вообще от малейших движений — даже дышать приходилось с опаской! Когда я это заметил, то было уже поздно бежать в комнату и переодеваться. Оставалось пунцоветь от стыда, двигаться-кланяться как можно медленней и старательно делать вид, что всё в порядке. Да ещё молился, чтобы друг детства любовался только Фу-тян, а на меня смотрел лишь с осуждением. Товарищам, ясное дело, тоже было неловко из-за моего недосмотра. Мацумото-младшая сердито поглядывала, хмуря тонкие стрелки подведённых бровей и без слов намекая, что приличные девушки так не одеваются. Го-кун — хвала небесам! — и вовсе не задерживал на мне взгляд дольше секунды. Почти не смотрел в мою сторону. И слава богу, что внимания не обращал — из-за весенней прохлады в комнате было свежо и я с содроганием чуял, как от холода под одеждой твердели соски. Пока ещё едва заметными бугорками, они уже выдавались вперёд! А ведь мне только-только случилось вспомнить слова настоятельницы о «выборе». Радость из-за игнора со стороны Го-куна мгновенно померкла. Угораздило ж так опростоволоситься! И это в то время, когда стоило как можно скромнее одеваться, а не трясти перед парнем задом и титьками! «Позор-то какой!» — горели на кончиках ушей мысли. — «Стою перед другим мужиком весь пунцовый и думаю, не торчат ли соски под одеждой! Кошмар… И когда я так низко пасть умудрился?..» Впрочем, спутанный клубок мыслей подкинул новую причину для волнения, вынуждая наново почуять неловкость рядом с товарищами. Фу-тян так удачно затмила меня в чужих глазах, а я тупо чуял, что завидую ей! Не хотел выделяться и привлекать внимания, но хотел красивое кимоно. Это был какой-то лютый звездец из взаимоисключающих пунктов желаний!.. У Го-куна имелся весомый повод надеть фамильный герб на занятие, да и нынешний урок обещал оказаться действительно необычным, о чём заранее уведомила каннуси. А на фоне преступно-чувственной Фуми-тян я и вовсе казался бесстыжей бестолочью и растрёпой, не желавшей порадовать доброго друга красивым нарядом. «Какой юноша, скажите на милость, откажется полюбоваться прелестной девушкой в красивом кимоно?» — очевидные мысли скреблись в голове, словно чужие. — «Какая девушка, скажите на милость, откажется покрасоваться перед завистливым взглядом подружки или просто перед случайным парнем?» От таких размышлений хотелось зарыться лицом в ладони, затопать ногами и яростно завопить: «Не дождётесь! Никогда! Нет!!!» Но я сам, за неимением вменяемых альтернатив, выбрал этот путь. И с течением времени всё хуже различал, чего же больше боюсь: красивой одежды или заинтересованных взглядов мужчин? Слова Иоко-сэнсэй про отринутую красоту всё-таки зацепили, отчего нет-нет да и становилось немного обидно: стыд напускной женственности до сих пор снедал, но иногда так хотелось, чтобы весь мир заметил мою красоту, оценил ум и тело! Ощущая подобное, я с ужасом понимал, что притворство зашло чересчур далеко и у меня стало очень уж хорошо получаться, пугающе хорошо. Становилось откровенно не по себе от этого «мастерства», за неуловимой игрой которого можно было незаметно потерять своё «Я». Ведь даже на фоне благородной по происхождению Мацумото-тян, дожидавшейся вместе с нами начала занятия, у меня получалось выглядеть более женственно, чем она! Однако позировать перед парнем?! Хвала всем богам, но эти страшные мысли всегда возвращали уверенность и хранили ясность сознания. Стоило абстрактному и безликому «миру» превратиться пусть и в тоже безликого, но конкурного «мужчину», как желание покрасоваться соблазнительной фигурой мгновенно истаивало. Отточенный навык притворства пасовал, и приходилось робеть, словно школьник на первом свидании. «Да о чём ты думаешь?!» — полыхали сердитые мысли. — «Ещё про купальники замечтайся тут!..» А тело, будто назло, подливало масла в огонь, не давая забыть, «кто я» и «что я» на самом деле. Даже перед началом урока безжалостно напоминало, что мои простые хакама и белоснежная косодэ лишь неуместно подчёркивают изгибы пышных женственных форм. От этого сакральные одеяния мико казались вульгарнейшим выбором из возможных. Кавардак в голове был дичайший, и мне ужасно хотелось принять «успокоительное» — обнять Умэ-сан, угомонив кипевшие мысли. Но подруги на занятиях не было, и я с тихим вздохом принялся вспоминать свой цикл месячных. Похоже, начинались «красные» дни календаря, раз путаница в эмоциях начинала мешать мыслям… * * * Каннуси, вошедшая в зал, отвлекла от раздумий, возвращая к реальности и выдёргивая из бессмысленной рефлексии. Мы дружно поклонились почтенной женщине, приветствуя духовную наставницу. А спустя миг я вообще напрочь забыл о своём внешнем виде и надуманных проблемах — следом за настоятельницей вышагивала Тайда-сан! Задорно шлёпала босыми ногами и нарочито широко махала руками, откровенно дурачась. — Иоко-сэнсей!.. — дернулся я, от удивления позабыв закрыть рот. И тут же заткнулся на полуслове: чёрт, чуть не спалился на ровном месте! Из нашей троицы новичков только ведь я видел духов. Каннуси к моему раздолбайству была готова и выручила. — Понимаю, Момо-тян — момент невероятно волнительный, — спокойно сказала она, степенно и со «смыслом» кивнув. — Но не спеши — всё должно идти своим чередом. — Прошу прощения… — пробормотал я, отступая назад. Скосил взгляд на товарищей: Го-кун был невозмутим и румян, подруга позволила себе больше — неприкрыто усмехалась над оплошностью. Тайда-сан тем временем продефилировала мимо каннуси и с озорством показала язык. Повертелась на месте, будто что-то высматривая под ногами, и брякнулась на татами там, где стояла, развалившись в ленивой позе скучающего. У меня, кажется, глаза от натуги заскрежетали в орбитах, пока с усилием воли отворачивались от разлёгшейся на полу сикигами. Мы дождались дозволения, и расселись по местам. Настоятельница негромко заговорила. — Гото Ясуо, поздравляю, — учтиво, но без помпезности кивнула она парню. Тот молча ответил благодарным кивком, на чём торжественная часть завершилась. На фоне предстоявшей темы занятий его первый дан в кэндзюцу был всё равно, что ничем. Парень это понимал и не пытался бравировать новой вехой на Пути Меча. Сдержанность всегда очень импонировала Иоко-сэнсэй и женщина улыбнулась, высоко оценив подобную скромность. А вот Тайда-сан вела себя, как наглая «кошка». Сделала губы дудочкой и продемонстрировала оттопыренный большой палец, то ли на западный манер выказывая одобрение, то ли признавая Го-куна «батей» и крутым мужиком. Иоко-сэнсэй кашлянула в кулак, будто прочистила горло, на самом деле требуя от нэкомата спокойствия. А потом обратилась к нам всем: — Сегодня вы начнёте постигать одно из важнейших для практикующего оммёдзи умений, не овладев которым не сможете по праву называться заклинателями духов. И хотя новые сведения будут опираться на уже полученный багаж знаний, я ожидаю полной самоотдачи. Ошибки, не исправленные и укоренившиеся в памяти на этом этапе обучения, впоследствии могут стоить вам жизни. И это в лучшем случае! В худшем — пострадает репутация семей… Мы дружно кивнули, невольно напрягаясь от настолько мрачных перспектив, грозящих всего-то из-за банального нежелания учиться. Женщина продолжила: — Итак… Начнём с азов. Вам уже прекрасно известны теоретические основы призыва духов-хранителей — важнейшего аспекта в борьбе с тёмными силами. Но тонкости в призыве фамильяров я до сих пор с умыслом скрывала, дабы ваша импульсивная юность не натворила непоправимых дел… — Иоко-сэнсэй, мы давно уже не дети!.. — Фумико-тян обижено надула щёки. — Мы способны различать, что плохо, а что хорошо, и можем о себе позаботиться… Губы каннуси тронула лёгкая улыбка. — Без сомнения, милая, но быть взрослым, это не значит «спорить по любому поводу», — сказала она. — Однако я собираюсь передать вам свой опыт, который позволит не только словом, но и действием отстаивать интересы. С сего момента, как встающие на путь оммёдо, вы получите полный доступ к писаниям сикигами-но-дзюцу, передающимся в нашем роду. Гото-кун, это и к тебе относится… Иоко-сэнсэй повела перед собой широким жестом. — До того, как покинуть поместье Аоки, вы непременно изучите эти тексты и докажете своё мастерство, призвав духа-защитника. Поблажек не ждите — спрашивать буду сурово, — женщина на секунду замолкла, а взгляд её стал очень серьёзным. — Но вы должны дать слово, что не посмеете без моего ведома проводить самостоятельно почерпнутые из писаний ритуалы. До последней проверки вам запрещается делать это. Все меня поняли? Мы снова тряхнули головами, соглашаясь. — Прекрасно, — в тон кивнула каннуси. — В таком случае, Момо-тян, не напомнишь нам, какими бывают сикигами? — Да! — я чуть не подпрыгнул на месте, поднимаясь с колен. Сухо сглотнул, стараясь не пересекаться взглядом с забавно кривлявшейся Тайдой-сан. — Самые простые в призыве — это сигё сикигами… Ладонь женщины взлетела вверх, прерывая. — Ясуо-кун, уточнишь подробности? — настоятельница обратилась к парню. Тот поднялся с поклоном. — Да, каннуси-сан. Сигё сикигами — это воплощённая мысль, видимая только оммёдзи. Сила такого духа-хранителя напрямую зависит от сил заклинателя. Считается, что сигё сикигами проще всего управлять. Женщина кивнула. — Момо-тян, продолжай. — Да, Иоко-сэнсей. Далее идут гидзин сикигами… — сказал я и замер, ожидая, что настоятельница опять меня перебьёт. Так и случилось — каннуси указала на Мацумото-младшую. — Фумико-тян, что ты можешь добавить? Девушка поднялась, словно весеннее невесомое облачко всплыло над полом. На секунду задумалась. — Ну-у-у… Гидзин сикигами — это такие духи хранители, которые накрепко засунуты в катасиро, — она повертела в пальцах бумажную фигурку человека. — Их можно призвать целую тучу, сколько угодно — лишь бы силы хватило — и заготовить впрок для непредвиденных случаев… Настоятельница улыбнулась стилю «изложения», но согласно кивнула. Указала на меня открытой ладонью. — Продолжай… — Последний тип — это басси сикигами… Тайда-сан в этот миг принялась с дурашливым видом тыкать себе в грудь пальцем и заполошно кивать головой. — Дальше… — позвала настоятельница. Я с трудом отвёл взгляд от дурачившейся нэкомата. — Баси сикигами — духовные сущности или демонические создания, что некогда творили зло, но после призыва оммёдзи в наказание обязаны служить ему. Это наиболее могущественный тип сикигами. Каннуси покивала, соглашаясь и жестом позволяя присесть. Неугомонная Тайда-сан тем временем встала на четвереньки и принялась куда-то красться, задорно помахивая парой хвостов и направляясь между Го-куном и Фу-тян. По моей спине пробежал холодок от недобрых предчувствий — эта «кошка» могла просто из озорства натворить проделок!.. — Всё так, как было сказано, — продолжила Иоко-сэнсей. — Но вам неизвестно, почему именно басси сикигами является и наиболее опасным типом фамильяра. Вся суть в том, что в этом случае оммёдзи и дух-хранитель входят в тесную, особо интимную связь… Фуми-тян хихикнула, но каннуси неуместную «реплику» проигнорировала. — Абэ-но Сэймэй — великий предок семьи Аоки — имел в подчинении «Двенадцать Генералов», двенадцать баси сикигами, обладая невероятной способностью их контролировать. Асия Доман — прародитель достопочтенного семейства Гото — также был могущественным оммёдзи и едва ли уступал в силе нашему пращуру… Каннуси угрожающе указала парой пальцев, словно взмахнула остриём меча: — Но если ваши силы окажутся слишком малы, то даже один единственный дух немедленно возьмёт верх!.. Фумико-тян опять едва слышно хихикнула, очевиднейшим образом намекая на меня, но Иоко-сэнсэй и на это никак не ответила, разве что строго глянула на неугомонную девушку. Заговорила вновь: — В таких обстоятельствах и при наилучшем исходе дух, отказавшийся подчиняться, окажется нигимитама — он просто подчинит ваш разум, завладеет телом и займёт ваше место, приноравливаясь к мирной жизни среди людей. Женщина помолчала. — Но если мятежный дух окажется арамитама, он сожжёт разум неумелого оммёдзи. Если такое случится с вами, дух использует силы, некогда подвластные заклинателю, с целью убийства всякого, кто окажется в поле зрения! Не важно, будет это кто-то из близких или совершенно чужой человек — останется лишь безучастно следить, как от ваших же непокорных рук гибнут ни в чём неповинные… Настоятельница окинула нас взглядом. — Именно поэтому я обязую вас сдержать слово до финальной проверки, — она твёрдо кивнула. — А теперь давайте разберёмся с ритуалом призыва… Крадущаяся Тайда-сан в этот миг качнулась вперёд и легонько дунула в ушко Фу-тян, заставляя ту вздрогнуть. Невероятно, но Го-кун тоже что-то почувствовал и с подозрением потянулся пальцами к ножнам меча! А я был готов провалиться под землю, следя за тем, как почтенный дух-хранитель озорничает. Иоко-сэнсей опять многозначительно прокашлялась в сухонький кулачок — громче, чем было нужно — и нэкомата с расстроенным видом отстала от парочки, засеменив мимо них… чтобы повернуть в мою сторону! — Сегодня вы попробуете призвать гидзин сикигами, — сказала каннуси, внимательным взглядом провожая пару хвостов шаловливого духа. — Сигё всё же требует некоторой сноровки, да и для наглядности гидзин будет лучше. Так же стоит заметить, что в начертании кандзи для призыва вы будете использовать не свою кровь, а простые чернила. Настоятельница взмахом ладони вскинула девственно чистую катасиро, указав на неё другой рукой. — Итак… Перед призывом следует чётко понять, чего же вы хотите добиться. Верно поставленная цель — половина дела. А для этого сперва нужно уяснить несколько важных моментов. Запомните: не стоит взывать к духу, чьи силы далеко превосходят ваши. В лучшем случае ответа не будет, а в худшем — вы навлечёте на себя его гнев, который не сможете обуздать. Что равносильно смерти. Женщина обвела нас взглядом. — Но и занижать ожиданий не стоит, иначе дух окажется совершенно бессильным и бесполезным. Так же стоит понимать, для чего именно вы призываете духа. Взывать к силам пылающего Кагацути, ожидая помощи в борьбе против огненного ёкая — весьма амбициозный, но не очень практичный шаг. Поэтому выбирайте с умом. Настоятельница окунула в чернила кисть и лёгкими взмахами кончика начертала на клочке бумаги кандзи «сажа», «ватари» и «закон природы». Указала на катасиро полное имя духа — «сусуватари». — Призыв — это всегда весьма тонкий, двусторонний процесс, — сказала она. — Поэтому открыть духу своё имя будет учтивым жестом. Могущественный оммёдзи может не делать подобного — его сила говорит за него — но вам, как новичкам, пропускать сей пункт не следует. Каннуси снова взмахнула кистью, запечатлевая на клочке бумаги своё имя. Что и продемонстрировала, продолжая рассказ: — Далее идёт указанье того, что вы готовы предложить духу в обмен на его помощь. То условие, что побудит его вам служить. Плата, если угодно. Чётких границ в написании этого обращения нет, но существует три простых рекомендации… Женщина отложила кисть и разогнула указательный палец, открывая счёт. — Во-первых, изъясняться следует на понятном для ками языке. Во-вторых, изъясняться следует кратко. В-третьих, изъясняться следует вежливо. Кисть снова запорхала над бумажной фигуркой, вписывая иероглифы. — После того, как укажете то, что готовы отдать, вы получаете право просить. Рекомендации всё те же: вопрошать чётко и кратко, не дерзить, требуя несоразмерно много. Очередные взмахи уложили новые кандзи на бумагу. — Когда всё готово, следует заключительная, но самая важная часть. Она обратит только что созданный офуда в настоящего сикигами, позволяя призванному духу-хранителю поселиться в катасиро и служить вам. Наилучший из способов — активация кровью оммёдзи, но на занятиях мы будем использовать только печать храма. Иоко-сэнсей склонилась к котацу, коротко щёлкнув по бумажной фигурке крохотным яшмовым брусочком и отпечатав на ней квадратный алый значок — герб Аоки. — Готово!.. Осталось влить духовные силы, призывая и пробуждая духа-хранителя, — сказала она, поднимая на ладони катасиро. Прошла секунда бездействия — неужели, не получилось? — и бумажный «человечек» вдруг взмыл, зависая в полуметре над полом! Женщина повела ладонью, заставляя бумажную фигурку двигаться следом. — Сусуватари — очень слабые, дружелюбные духи, — сказала каннуси. Ладонь качнулась вперёд, и бумажный человечек плавно полетел в нашу сторону. — Они почти ни на что не способны, а сила даже слабейшего из оммёдзи жжёт их, как лесной пожар сжигает прошлогодние листья, — продолжила настоятельница. — Но за службу эти малыши просят лишь тепло человеческой души. Изучать призыв с их помощью будет проще всего. Внимательный взгляд окинул нас, задержавшись на мгновенье на лицах. — А теперь, ребятишки, ваш черёд… — улыбнулась Иоко-сэнсэй. * * * С начертанием я справился легко и изящно. Тандем знаний и чёртовой «профессиональной» деформации, в обход желаний вынуждавшей элегантно и женственно орудовать даже кистью для письма, справился без усилий. Но что было намного приятней, так это мизерные затраты времени. С задачей начертания нужных кандзи я управился куда быстрее других. Хотя, если по совести, этим гордиться не стоило — кто угодно смог бы так же, проводи он столько же времени за учёбой, сколько и я. А вот чем уж действительно стоило хвастать, так это невозмутимым лицом истуканов с острова Пасхи. Я не дёрнулся и даже не пискнул, когда Тайда-сан подобралась сзади, с дурашливым «Ва-а-а!..» обхватив меня со спины! Как кошка на мышку накинулась… Тонкие крепкие пальцы мягко стиснули груди, самую капельку приподняв их и принявшись медленно мять, поглаживая упругие холмики. Движения были совсем незаметные, чтобы не привлекать внимания левитирующими в воздухе титьками, но я едва сдержал вздох удовольствия. Со страхом почуял, как в животе разливалось приятное тепло, а бёдра начали мелко подрагивать! Сжал кисть для письма так сильно, что побелели пальцы… — Момо-тян, не спеши, — усмехнулась подруга, вальяжно чиркавшая кандзи. — Задание не на время… Фумико-тян ошиблась, решив, что я в тупике. Осталось только порадоваться её заблуждению и благодарно кивнуть. Да провести пальцами по волосам на виске, будто поправляя выбившуюся прядку. На самом деле я попробовал оттолкнуть настырную Тайду-сан, кусавшую меня за ухо! — Какие громадные и тяжелые… — нэкомата иронично ворковала едва слышным шёпотом, мягко тиская пальцами и без того напряженные соски. — Может вся твоя силушка в этих здоровенных сисяндрах? А я не мог даже слова сказать, иначе привлёк бы внимание товарищей. Просто таращился перед собой в одну точку, ощущая, как взмокла от напряженья спина, и совсем уж откровенно набухало кое-что между ног. Как утопающий, я бросал умоляющие взгляды на Иоко-сэнсэй. Без слов просил так красноречиво, насколько сумел выучиться за все годы бытия «женщиной». Каннуси прохаживалась между нами и прекрасно видела проделки неугомонного духа. С тихим обречённым вздохом она потёрла морщинистое лицо и снова пришла на выручку. Знакомо кашлянула в кулак, осаживая зарвавшегося сикигами. — Помните, что духи-хранители весьма своенравны, — сказала она, опуская храмовую печать на мою катасиро. — Наказать уже призванного фамильяра — это в порядке вещей… — Зану-у-уда… — проворчала Тайда и показала язык Иоко-сэнсей. — Момо-тян, ты справилась первой, — продолжила каннуси. — Поэтому первой и попытаешься. Нэкомата внезапно лизнула меня в щёку, мягко царапнув шершавым языком, и убрала руки. Отползла в сторону, где и замерла, выжидая и помахивая парой хвостов. Будто случайно касалась пушистыми кончиками обнажённой шеи Фумико-тян, взволнованно заозиравшейся. Я поёжился, кое-как унимая неподконтрольную и очень приятную дрожь во всём теле. Глянул на Тайду-сан — не замышляет ли чего снова? — и постарался отрешиться от окружающих, выбросив из головы и откровенно торчавшие под косоде тугие соски, и свои влажные трусики, и постороннее любопытство. Подруга не так поняла этот взгляд, ведь нэкомата сидела между нами. Девушка дружелюбно кивнула в ответ, приободряя. Я скромно улыбнулся ей, приподняв на ладонях фигурку человечка из белой бумаги. Напряг все усилия, чтобы понять, как же нужно выпускать эту духовную силу? Мне было много известно в теории об этой «энергии»: использовать её — всё равно, что пытаться потрогать что-нибудь рукой, но без самой руки, что б это ни значило. Только вот голые знания не тождественны знаниям, подкреплённым на практике. Хоть как-то подтвердить информацию, «прощупать» её лично, я до сего мига не имел возможности. Беспомощно смотрел на недвижимую катасиро и понимал, что начинаю теряться. Прикрытая ладонями фигурка никак не желала оживать. Все старания пропадали втуне и лишь на лбу от напряжения проступила испарина. — Сила должна идти не из пальцев, — зевнув, безразличным тоном вставила Тайда-сан. Обернулась к Фумико-тян и похлопала по животу удивлённо вздрогнувшую девушку. — Она должна проистекать отсюда, из тебя целиком, из мысли… Получилось почти тотчас же! Стоило перестать задумываться и напрягаться, как всё случилось само по себе. Я просто расслабился, с дрожью выдыхая и всем телом, сладостным чувством в низу живота пробуя «потянуться» к бумажной фигурке. Она вздрогнула, будто от сквозняка, и через миг взмыла в воздух! Покачнулась и зависла перед лицом, словно древесный листок, подвешенный на невидимой паутинке. Сказать, что я был в восхищении — ничего не сказать! Это оказалось чем-то совершенно невероятным и с головой захлестнуло волною восторга. Ощущение от фантастичного — невозможного, чёрт побери! — навыка, который так буднично покорился движению мысли, казалось лучше первого секса в сто тысяч раз… Товарищи удивлённо воскликнули, будто не видели этого несколько минут назад в исполнении Иоко-сэнсэй. Или не верили, что у меня получится? Каннуси растерянно улыбнулась, одобрительно покивав. — Молодец, Момо-тян. Очень хорошо! — с неожиданным возбуждением сказала она. — Я надеялась, что наследница Абэ-но Сэймэя-самы покажет выдающийся результат, но честно признаться, весьма удивлена — не рассчитывала, что ты справишься с первого раза. Даже простое дрожание катасиро на ладонях — это уже великолепный результат для первой попытки. — Иоко-тян, а ты действительно не ошиблась, — подтвердила Тайда, с задумчивым видом легонько тыкая пальцем Фу-тян в бок. — Эта сисястая девица небезнадёжна… Каннуси согласно кивнула своему духу-хранителю, но выглядело это так, будто она выражает одобрение внезапному успеху в призыве. — Момо-тян! — подруга с восторгом бросилась почти что в объятия, едва не задев «прозрачную» Тайду-сан. — Как ты это сделала?! Девушка поймала мою ладонь и принялась трясти ею в каком-то непонятном предвкушении, будто ожидала услышать готовое решение. Го-кун тоже смотрел с интересом. Я растерянно пожал плечами, опустив взгляд на котацу. Свободной ладонью легонько похлопал себя по животу. — Вот отсюда… Я представила, что сила идёт от всего тела, — повторил слова нэкомата, не делая из них тайны. — Не получалось до тех пор, пока я совсем не расслабилась… Фумико пискнула что-то неопределённо радостное и вернулась на место, делая вид, будто это не она «дисциплину хулиганила». Каннуси не стала её бранить, явно понимая, в каком состоянии мы сейчас были. — Важный момент, — она для внушительности воздела указующий перст. — Сикигами, призванные при помощи печати храма управляются исключительно голосом. Те же, что были связаны кровью оммёдзи, откликаются и на речь и на мысли своего заклинателя. Каннуси сделала пару шагов и отвернулась. — Однако оммёдо, это не только гадание, изгнание зла и призыв сикигами. Это ещё и умение делать быстрые выводы. Зачастую — мгновенные. Момо-тян… Женщина глянула сверху вниз, и старческие пальцы коснулись моего плеча. — Ты отлично справилась, но можешь ли прямо сейчас придумать, как использовать настолько слабый и беспомощный дух-хранитель? — Если позволите… — пробормотал я, задумавшись. Прошло с десяток секунд размышлений: вариант виделся только один. Я уверенно выдернул офуда из кармашка в рукаве, выбрав загодя заготовленный оберег, отводящий злых духов. Поймал паривший перед лицом сикигами, крепко прижав к нему бумажную полоску с иероглифами и даря духу тепло своего тела. А затем коротким щелчком и взмахом руки швырнул его двумя пальцами, как игральную карту. — Печать! — с вскриком метнул сикигами в раму фусумы, что была в метрах пяти от меня. «Бумц!» — коротко задребезжав, ответила рама Бумажная фигурка промчалась через полкомнаты, как стрела, и с усилием припечатала офуда к древесине! Опала, словно безжизненный лист, оставив оберег висеть в месте касания. — О-хо-хо!.. — засмеялась Тайда-сан, затрепетав от восторга хвостами. — А ведь точно не дура!.. — Правильно, — с улыбкой кивнула и Иоко-сэнсей. То ли с сикигами согласилась, то ли меня поддержала. — Момо-тян немного опередила события, — сказала женщина, — но очень хорошо показала использование оберегов. Действительно: незачем приближаться к ёкаю, и даже если нет юми, демона всё равно можно сразить издали. Позже я научу вас, как правильно создавать подобные «одноразовые» офуда сикигами, чтобы не оскорбить ками. Настоятельница подошла к моим товарищам, встав между ними. — А теперь ваша очередь. Яшмовая печать дважды клацнула по их бумажным фигуркам. * * * Результат настоятельницу весьма удивил, а меня незримо щёлкнул по носу, осаждая разгоравшуюся гордость. Го-кун также без особых усилий справился с поставленной задачей и повторил мой манёвр с метанием офуда. Сикигами, вобравший его взрывную духовную силу воткнулся в деревянную раму, пробив её тонким бумажным листом! А Фуми-тян, успевшая за это время исписать ещё с полдесятка катасиро, умудрилась призвать сразу шестерых сикигами и окружить себя крохотным «роем» бумажных фигурок, управляя ими, как дирижёр — оркестром! Иоко-сэнсэй оказалась в полной растерянности. На лице женщины читалась и радость, и откровенное непонимание, словно она ожидала чего-то иного. — Прошу прощения, но мне нужно незамедлительно поговорить с главой семьи, — торопливо сказала каннуси. — Попрактикуйтесь пока самостоятельно… Женщина указала на стопки загодя подготовленных катасиро, помеченных печатью храма и уже обращённых к сусуватари. Взмахнула морщинистой ладонью в сторону Тайды-сан и нэкомата тотчас исчезла, бумажной фигуркой прыгнув хозяйке в рукав. Фусума щелкнула за спиной настоятельницы, и мы остались втроём. * * * У меня было много офуда, на все случаи жизни. Наверное, даже чересчур много: для защиты от зла и для благодарения ками, для привлечения удачи и для сохранения здоровья, для удержания в доме любви, для разжигания страсти во время утех и для завлечения денег. Всё, что угодно. Зачем столько в поместье Аоки, защищённом лучшими оммёдзи Японии? Но как иначе, если эти полоски бумаги, исписанные сакральными текстами, мне даже иногда по ночам снились? Начертание оберегов стало такой же второй натурой, как и притворство быть женщиной. А уж кудзи-кири давно стала утренней разминкой-скороговоркой для пальцев. Так что за бумажными оберегами дело не стало — их во внутренних карманах и кармашках отыскалось с запасом. Надевая бюстгальтер, я иногда даже между грудей укладывал минимальный набор «юного оммёдзи», готовясь в любую секунду изгонять полчища демонов. Поэтому без колебаний попробовал наново призвать слабого духа и опять отослать ещё один оберег, уже в другой угол. Потом ещё и ещё… Бросок всякий раз получался пижонистый и шикарный — просто на загляденье! Деревянную раму, на манер Го-куна, прошибить не выходило, но всё равно только гул стоял от трепетавшей в полёте бумажной ленты. А вот призыв, само «оживление» катасиро давалось с великим трудом. Я неплохо прочувствовал тот самый момент использования духовных сил, накрепко запомнил сладкое возбуждение в миг применения. Но всякий раз словно выжимал силу по каплям, с досадой вспоминая пророческие слова Тайды-сан. Товарищи, в пример мне, куда больше преуспевали. Гото-кун призвал духа и велел сикигами стать продолжением пальцев. С сосредоточенным взглядом и взмокшим от напряжения лбом юноша коротко двигал рукой, будто катаной. Нарезал листы писчей бумаги при помощи бритвенно острой катасиро, послушно следовавшей за его взмахами. А Фуми-тян спустя недолгое время действительно окуталась целым роем бумажных фигурок. Вокруг неё, как по орбите, летало почти три десятка сикигами. Девушка кружилась в этом облаке с пачкой катасиро и кистью в руках и в полнакала по-дружески подтрунивала надо мной и моими натужными попытками пробудить очередного духа-хранителя. С весёлым смехом понемногу, одного за другим, добавляя сикигами к своему «рою». Но очень скоро эта забава ей надоела, и подруга опять принялась заигрывать с Го-куном, оставив меня наедине с напряженными попытками призыва. С каждым разом поведение девушки становилось всё наглей и бесстыдней, но я старательно играл роль наивной девицы и делал вид, что совершенно ничего не замечаю. Однако, всё чаще приходилось игнорировать совсем уж откровенную похабщину в исполнении подруги. И даже когда ворох сикигами, кружившихся вокруг Фуми-тян, безжизненно осыпался на татами, словно осенние листья на морозе, а девушка едва не прильнула к парню, на моём лице не дрогнул и мускул. Хвалёной «женской» интуицией я почуял, что на этот раз «удар» предназначался именно мне, а не Го-куну. Фумико-тян своим поведением давала понять, что она привлекательней и сексуальней меня. Девушка росла стройной и даже хрупкой, а её фигуре шло любое кимоно, превращавшее просто хрупкую прелестницу в настоящую лунную принцессу юки-онна. Но Фу-тян — наивная! — кажется, всё больше завидовала моим формам — чаще украдкой смотрела на грудь, а не в глаза. Старалась добрать «баллы» внимания у Го-куна вызывающим поведением. Ошибочно видела во мне соперницу, прилагая все усилия, чтобы отвоевать внимание единственного мужчины в нашей компании. * * * Примерно через час пришла Умэко-сан. Учтиво поклонилась членам важных семей и передала слова настоятельницы: «Занятия на сегодня откладываются, потому что разговор с главой займёт куда больше времени, чем ожидалось». Захлестнувший нас задор и с головой укрывшее желание узнать ещё что-нибудь этакое, разбились о необычные обстоятельства. Мы начали разбредаться. Я был ближе всего к двери. Неприметно прихватил десяток-другой помеченных храмовой печатью катасиро — сам потренируюсь — и, попрощавшись поклоном, юркнул наружу. Но только сдвинул фусуму, как тут же угодил в заботливые руки подруги мико. Она, будто верный сикигами, дожидалась меня, конечно же, совершенно «случайно» занимаясь уборкой неподалёку. С лучезарной улыбкой протянула чистый платок. Я только тогда и заметил, что с меня пот градом катил! — Ну, как? — робко спросила Умэко-сан. — Вспотела вся… — я сделал страшные глаза, с улыбкой прошептав в ответ и принимая платочек. — Аоки-сан!.. — девушка вспыхнула сиюминутной обидой, поймав меня за руку. — Я же волнуюсь… Немножко подразнить эту обаятельную милаху страсть как хотелось, но я сжалился и коротко кивнул. — Получилось!.. — прошептал не без тени гордости. — Только сложно ужасно… Фумико-тян как раз выходила из комнаты и с видом превосходства иронично фыркнула. — Не говори за всех, Мо-тян, — мимоходом бросила она. — Го-кун, ты идёшь? Парень, шедший следом, в отрицании качнул головой. — Нет, я задержусь… Я… Мне нужно кое-что обсудить с Аоки-тян, — внешне спокойно сказал он, поймав меня взглядом. Его волнение было прекрасно заметно. Я невольно поёжился, ощутив это ледяное внимание. Покрепче сжал руку Умэко-сан. — Ах, «это»… — не оборачиваясь, недовольным тоном протянула Фуми-тян. У меня же внутри всё дрогнуло — я догадался, о чём пойдёт речь. — Мы можем поговорить? — тем временем спросил парень. Он опустил взгляд вниз, наткнувшись на мои топорщившиеся под одеждой соски, и тут же отвёл глаза в сторону, словно так и было задумано. Стоило огромных усилий, чтобы не вскинуть руки и не прикрыться: если так сделаю, то подтвержу, что хожу без белья… — Да-да, конечно!.. — кроме как согласно закивать в ответ, выбора не осталось. — Но ты не против, если с нами останется моя подруга? Её зовут Умэко и мы с ней… Но если ты против… Я взял за руку мико, чувствуя, как голос сам по себе становился всё тише. Ну и отлично: пусть Го-кун думает, что мне страшно. Заодно и Фуми-тян меньше дёргаться будет, ведь я с ним не наедине останусь. — Если тебе так проще, то не возражаю, — кивнул парень. Он замолчал на секунду, смутившись. — Аоки-тян, я хочу тебя… Умэко-сан вздрогнула, впиваясь пальцами мне в ладонь, а я вытаращился на Го-куна, как на пришельца. — П-прости, что?.. — промямлил, едва сглотнув колючий ком в горле. Чёртовы соски стали твердеть со стремительной скоростью! — Я хочу тебя спросить: что ты думаешь о нашей помолвке? — помрачнев, уточнил парень. У меня чуть матка не выпала от облегчения! Очень хотелось облегчённо вздохнуть и со всех сил пнуть бестолкового пацана. Нельзя ж так пугать! Заминка затянулась. — Не стесняйся. Говори, что думаешь… — не слишком-то уверенно подбодрил меня Го-кун. Но я молчал. До малейшего звука, до мимолётного жеста отыгрывал смущённую девушку, с особым тщанием изображая испуг и волнение. Хотя всё нутро орало единственно верный ответ: «Отстаньте со своими помолвками!» Прошло несколько долгих секунд. Все ждали. Даже Фу-тян, собиравшаяся уходить, будто ненароком замедлила шаг. — Мне это не нравится… — наконец-то можно было озвучить мысли. Мацумото-младшая надменно фыркнула, вновь ускоряясь, а парень с облегчением вздохнул, ослабив хватку на ножнах катаны. Будто собирался меня зарубить, если услышит неверный ответ. — Я надеялся, что ты так скажешь, — кивнул Гото-кун и тут же спохватился. — Нет, ты очень красивая и я думаю!.. Запнулся, на секунду замолчав. А у меня в груди «бумкало» от ужаса сердце. «Парень считает меня привлекательной девушкой!..» — в воображении дрожали кошмарные образы. Это — внезапно! — оказалось и очень приятны, и напугало до чёртиков! — Я тоже считаю отвратительным принуждать людей вступать в брак, заводить детей… — пробормотал наконец-то собравшийся с мыслями Го-кун. — Д-детей? — оторопело прошептала Умэко-сан, прижимаясь грудью к моей спине. — Да, — Го-кун мрачно кивнул ей. — Неужели ты не знаешь? Представь: главы семей хотят, чтобы мы с Аоки-тян занялись сексом, как грязные звери!.. — С… Се… Сек… — бормотала ошарашенная девушка. Видеть, как пунцовела девица двадцати лет от роду, было даже забавно, несмотря на неловкий момент. Это-то и разрядило ситуацию. Го-кун опомнился и сам залился краской, принявшись рассыпаться в извинениях. Но ладошка Умэко-сан уже горела огнём — девушка была готова вспыхнуть в любую секунду и намеревалась то ли зарыдать, то ли кинуться наутёк. Пришлось поспешно и очень неловко их познакомить, чтобы хоть немного сбросить накал страстей. Гото-кун с виноватым видом представился, и я уже было собирался указать на подругу, как она отмочила «коленце». — Меня зовут Умэко Тамамо, мне двадцать лет и у меня нет парня!.. — отрапортовала она, как на духу, вся пунцовая от смущения. Я почувствовал себя голым, впервые за новую жизнь повстречавшись с «испанским» стыдом. Схватил девушку за руку и поволок прочь, оставив растерянного Го-куна наедине с сердито пыхтевшей Фу-тян. * * * — Ты чего там устроила? — у меня не хватало возмущения, чтобы выразить бушевавшие эмоции. — Ага, тебе легко говорить. А я так перепугалась! — разоткровенничалась Умэко-сан. — Думала со страху умру! Я был весь в поту, и, чтобы не простудиться на прохладном весеннем ветру, торопливо шёл к онсэну. Мико осталась со мной просто за компанию — тоже любила потереть спину мочалкой — а заодно делилась ощущениями. На лице у неё было столько испуга и радости, будто девушка впервые прыгнула с парашютом из стратосферы. Бранить её — не резон, она ведь на «подъёме» и даже не поймет, за что ругают. Поэтому я примирительно вздохнул. — Ты не думай, он не нарочно — не хотел говорить про то, что нас с ним… Просто вырвалось, понимаешь?.. — меняя тему, попробовал обелить репутацию друга детства. — На самом деле Го-кун — очень хороший человек. — Он страшный! — девушка блеснула глазами. — А, по-моему, обычный — на ёкая не похож… — усмехнулся я, вытаскивая из рукава бумажный оберег. — Но если он вдруг окажется хитрым кицунэ, я тебя защищу. — Да нет же! — подруга замотала головой, переходя на едва слышный шёпот. — Он страшный… в хорошем смысле. — Го-кун тебе понравился? Девушка зарделась и часто-часто закивала, теребя меня за руку. — А ты его не боишься? — тихо спросила она. Я пожал плечами: не объяснять же ей, в чём подвох. — Не то чтобы боюсь. Мы с детства знакомы, поэтому привыкли друг к другу. Просто друзья с ним… Порыв ветра растрепал наши волосы, и мы ускорили шаг. — С детства… — задумчиво повторила девушка. А затем зашептала: — Вы когда были маленькими, ванную вместе принимали? Правда, что у мальчиков там внизу… — Не знаю! — не дослушав, отсёк я. — Аоки-тян, вредина, ну расскажи!.. — захныкала девушка. Кажется, ей эта просьба далась нелегко — лицо девушки полыхало от смущения. — Говорю же, что не знаю! Мы ведь из разных семей и только играли вместе… Да и зачем тебе такие вещи знать? — У-у-у… - мико обиженно надула пухлые губы. — Тебе хорошо — ты красивая. А я себе парня никогда не найду… — Но ты же боишься парней? Девушка робко кивнула. — Потому и хочу замуж, — доверительно прошептала она. — Но на меня никогда не обращали внимания. Тут уж я с трудом удержался от смеха. — Не найдёшь, потому что некрасивая? — спросил Умэко-сан. — А близнецами Момо и Тамамо нас просто так зовут? Неужели не видела, как девушки под наши футоны подкладывали шуточные обереги? — Они же просто дурачатся, — ответила подруга. — Озорничают. — И родными сёстрами нас называют из шалости, но, как говорят на западе, нет дыма без огня, — соглашаясь, покивал я. — Для окружающих мы как отражения друг дружки. Поэтому если ты меня считаешь красивой, то и сама красивая. К тому же, мне же только шестнадцать, а ты уже зрелая девушка — это я завидовать должна. Вот так-то!.. Я с гордостью подбоченился, гордый умозаключением. Умэко-сан смущённо улыбнулась и обняла меня за плечи, тесно прижавшись упругой грудью. — Ты правда думаешь, что могу кому-нибудь понравиться? — тихим голосом спросила она. — Ну, мне ты уже нравишься, — усмехнулся я. — Спасибо… — смущённо хихикнула девушка. — Но всё равно обещай, что не выйдешь замуж раньше, чем я! Дай слово, Аоки-тян. — Обещаю, — по понятной причине сказать это было легко. Умэко-сан улыбнулась. — Обожаю тебя, Аоки-тян, — сказала она, целуя меня в щёку. — И буду скучать, когда уедешь… * * * Открытый горячий источник — владения семейства Аоки — стал для нас с Умэко-сан своеобразной «святыней», навещать которую хотелось при каждом удобном случае. На этот раз других девушек не было и мы безраздельно завладели крохотным густо парящим озерцом посреди камней. Но перед купанием, соблюдая порядок, долго и тщательно мылись, мочалками натирая друг дружке спины и отмываясь чуть не до скрипа по коже. Эти омовения были тем немногим, что однозначно мне нравилось в новой жизни. Без всяких скидок — наряду с расчёсыванием волос — простое купание расцвело новыми красками! Может быть, в прошлом я просто внимания на подобное не обращал, или же всё дело было в более чутком женском теле, но сеансы отмокания в горячем источнике доставляли почти эротическое наслаждение. В такие моменты я просто плевал на всё условности и нежился на волнах удовольствия. Не заботился соблюдением баланса между собой настоящим и притворным, отчаянно завидуя истинным женщинам, способным наслаждаться подобными ощущениями безо всяких посторонних мыслей. И всякий раз, когда покидал горячий источник, стыдился сиюминутных «предательств» перед собственными же намерениями. Но на следующий раз всё повторялось. Обыденное купание незаметно превратилось для меня почти в ритуал, а не просто осталось очередной деталью в «маске» притворства. Забота о своей красоте и горячие ванны были очень приятным времяпрепровождением. Когда же перед купанием Умэко-сан помогала мне вымыть голову, нежно массируя пальцами кожу и волосы, я был готов, как радостный кролик, вовсе барабанить «лапкой» от счастья. Временами аж глаза закатывал от наслаждения, постанывая настолько унизительно-томно, что не узнавал сам себя. Но стыдить меня было некому, а нежные руки подруги творили настоящие чудеса. Сегодня на источниках мы с Умэко-сан в меру дурачились, брызгаясь водой и со смехом бросаясь комьями пены, так неказисто празднуя мои успехи практическом деле оммёдзи. На людях подруга была очень тиха и скрытна из-за врождённой робости, да и я тщательно поддерживал образ таинственной тихони. Но во время купания, когда мы оставались друг перед другом нагишом, даже самое её стыдливое чувство немного развеивалось. Умэко-сан по капельке раскрепощалась, всё чаще и всё смелее обнимая меня. Я тоже учился смотреть на это по-новому, привыкая не замечать восхитительных форм лучшей подруги. Мыл её мягкие волосы, стараясь не видеть аппетитного тела юной девушки. Знал, что мне, как «наследнице» рода — пусть даже впавшей в немилость — не простят любые отклонения от нормы. Но по злой иронии судьбы именно став женщиной, я стал общаться с девушками несоизмеримо больше, чем в те времена, когда был мужчиной. Скрывать этот интерес становилось всё трудней. А Умэко-сан этим вечером была особенно хороша и соблазнительна. Или мой настрой повлиял на восприятие. Но каждый изгиб её влажного тела, каждая прядка мокрых волос отражала мерцающий свет от напольных фонариков, будто светясь изнутри запретным желанием. Лежавшие у меня между бёдер хрупкие плечики девушки очаровали, а её довольные вздохи от простого массажа кружили голову так, будто я выпил пару токкури сакэ! Я не мог узнать своих мыслей, понимая, что более не хочу терпеть этот соблазн, эти томные выдохи. Скорее, со страха шёл наперекор общепринятой норме, но слова Иоко-сэнсэй стали последней каплей в противоборстве мыслей и окончательно надломили уверенность. Мне нужно было убедиться, что я всё еще прежний, увидеть, что мир не начал меня понемногу ломать!.. Внутренне замирая от ужаса, я мягко запрокинул девушке голову. Она сделала удивлённые глаза и задорно показала язык, ожидая массажа. Я навис над её милым лицом, укрывая щёки подруги своими длинными мокрыми прядями. С трепетом в сердце и с нарастающей дрожью внизу живота смотрел ей в глаза. — Что случилось, Аоки-тян? — весело улыбнулась девушка. — Давай ещё чуточку — было так хорошо… Я качнулся вперёд и коснулся губами жарких губ Умэко-сан. Не отводя глаз и упиваясь глубиной её бездонных очей на малую долю отстранился назад. Улучив момент замешательства, поцеловал её снова, но не как подругу, а как желанную женщину, жадно и нежно кусая полные губки растерянной мико. Спустя нескончаемо долгий миг отпрянул уже окончательно, чувствуя страстное послевкусие поцелуя. Жгучее сожаление нахлынуло тотчас же, сию же секунду, стоило только исчезнуть тончайшей паутинке слюны, что на мгновение соединила нас. Но слова извинений так и не сорвались с языка — я с удивлением, граничащим на уровне шока, смотрел на притихшую Умэко-сан! Она не пыталась сбежать или хоть что-то сказать. Девушка просто замерла, прижав ладони к дрожащей от возбужденья груди, и смотрела себе под ноги. Нервно сглотнув, я снова к ней потянулся, обнимая за плечи — подруга вздрогнула, но не двинулась с места. А затем сама откинула голову, словно даря свои приоткрытые губы! Мы вновь слились воедино, обмениваясь жаром распалённых, тонущих в слюне язычков. Из головы, как пар над горячим источником, полетели все мысли. Мир стремительно сузился до пары ярко-алых нежных створочек рта лучшей подруги. Аромат её губ пьянил, словно хмель — я не чуял почти ничего, кроме восхитительной мягкости, и терял самоконтроль. Это был мой первый поцелуй за шестнадцать лет жизни, но он был прекрасен — такого стоило дожидаться! Поступок был отвратительным: попытка воспользоваться робостью Умэко-сан и украсть у неё поцелуй не заслуживала прощения. Но я едва не застонал в унисон с замершей подо мной девушкой, когда она принялась робко и неумело целоваться в ответ! Подруга не просто отдалась моим похотливым позывам — она сама искала нежности моих губ, лаская их языком и покусывая! Если бы мысли можно было сравнить с яркими искрами, то в моей голове в эту секунду мириадами фейерверков грохотала бы красочная Танабата! Умэко-сан не сказала ни слова, но ответ её был настолько красноречив и понятен, что не хватило бы и сотни страниц, чтобы выразить его на бумаге. Девушка потянулась ко мне, всё так же жмурясь от робости, но без сомнения давая понять, что ей симпатичен! Прильнула спиной к самой промежности, охотно откинувшись мне навстречу и потянулась руками к щекам, вздымаясь шикарным бюстом. Пальцы мои будто сами собой проскользили по девичьим плечикам, поглаживая окутанную пеной бархатистую кожу. Опустились на пышные груди, мягко сжимая большие холмы нежной плоти и вздымая роскошную женственность. Умэко-сан вздрогнула и изогнулась, но даже после такого не оттолкнула! С тихим стоном она ещё жарче потянулась ко мне, намереваясь обнять и вздымая грудь только выше. Я завёлся просто безумно! Впервые был искренне счастлив тому, что у меня женское тело и Умэко-сан может почуять, как мои большие соски упираются ей в спину. Не теряя секунд, сполз с низкого стульчики и оказался лицом к лицу с девушкой. Мы замерли, жарко дыша и обнимаясь, прижимаясь скользкими от пены телами. Подруга смотрела на меня затуманенным взглядом. — Аоки-сама… — прошептала она, задыхаясь от возбуждения и заливаясь румянцем. — Умоляю вас — подарите ещё один поцелуй. В последний раз!.. И я уйду из поместья — вы больше обо мне не услышите… В груди всё вздрогнуло от страха и восхищения! «Неужели я настолько ей интересен?» — переполошённой птицей пронеслась радостная мысль. Глядя девушке прямо в глаза, я придвинулся ближе, чувствуя животом, как дрожит от волнения её мягкое пузико. Чувствуя, что в любой миг захлебнусь от восторга, прошептал ей на ухо: — Умэ-тян, я тебе нравлюсь? Подруга мелко закивала в ответ, с охотной покорностью наклоняя голову в сторону и будто отдавая себя моей власти. — Тогда не нужно формальностей, — сказал я. — Зови меня просто по имени… Прикоснулся губами к дрожащей жилке у неё на шее. Заскользил языком по бархатной коже, оставляя «ожоги» поцелуев и понемногу наваливаясь на Умэко-тян. Наконец, протолкнул язык в её жаркий ротик, заваливая девушку на мокрую плитку купальни и ложась сверху. Повёл бёдрами, норовя прижаться промежностью к лобку подруги. Страстно хотел потереться о неё своей «девочкой», мечтал оставить свой след, свой женственный запах, чтобы красавица осталась только моей. Подруга не знала что делать, отчего её хотелось только сильней. Я перекинул её ладошку себе на ягодицу, мгновенно заметив, как жадно стиснулись тонкие пальцы подруги, обхватив упругую «дольку». Хихикнул, кусая пухлые губы подруги, и юркнул ладошкой к её животу, пробираясь к заветной щёлочке в зарослях мягких волосиков. Умэко-тян сладко взвизгнула, испуганно пытаясь сжать бёдра, но спустя миг с дрожью расслабилась, открываясь передо мной, как нежный цветок. Тонко и томно заныла, когда мои пальцы плавно раздвинули её «нижние» губки, лаская чувствительный вход и елозя по мягким складкам. Горячая, липкая влага Умэко-тян окутала кожу, а её слабые интимные мышцы вздрогнули от испуга. Девушка в панике затрясла милой головкой. — Н-нет… Не надо!.. — прошептала она, всё жарче целуя меня и кусая за губы. — П-прошу… Прекрати!.. Более откровенного приглашения и быть не могло. Я принялся медленно шевелить кончиками пальцев, лаская девственную узость подруги. Придавил руку сверху промежностью и в запале эмоций не замечал, как сам трусь о собственные пальцы, пачкая их липкой смазкой. Жаждая ту, с кем делил кров и приют, сам потёк пуще Умэко-тян, роняя тягучие капельки маслянистого счастья на её «киску». Тело словно вздымалось на невидимых крыльях, отбирая у разума управление. Внизу живота, в его сокровенных глубинах, разгорался сладкий и страшный огонь. Подростковое рукоблудие не шло ни в какое сравнение с сиим чувственным опытом и я впервые возбуждался, как женщина, а не просто догонял себя до оргазма. Содрогался от ужаса перед тем, что хочу от Умэко-тян не только ласк и экстаза, но и нежной заботы! Краешком разума понимал, что это не я, что мысли заволокло чем-то неодолимым, развратным и невероятно приятным, но противиться был не способен. Оказался шокирован, ощутив возбуждение в женском теле: до сего мига наивно думал, что это у мужиков от желания голову напрочь срывает… Спускаясь дорожкой из поцелуев по телу Умэко-тян, я беспощадно кусал сладко стонавшую девушку. Оставлял на её теле отметины страсти, лаская алые пятнышки языком. Провёл губами по дрожавшему от возбуждения мягкому пузику и приподнялся, отстраняясь от лучшей подруги. «Хочу её!..» — звенело в мозгу. Приподняв левую ножку Умэко-тян, я проскользнул под неё своей правой ногой и тесно прижался промежностью к щёлке Умэко-тян. Две вагины коснулись друг друга, тесно прижав «губы к губам» и перемешивая похотливые соки. Девушка приподнялась на локтях, в ужасе тряся головой, но протягивая ко мне руку. Наши пальцы сцепились в замок и тела вздрогнули, качнувшись навстречу, «целуясь» влагалищами. Не сговариваясь, мы задвигали бёдрами, елозя алыми «ранами» и хлюпая капавшей на плитку смазкой. Напрягали интимные мышцы изо всех сил, будто действительно норовя целоваться промежностью… Мой набухший от возбуждения клитор поддевал её нежные губки, заставляя девушку сладостно вскрикивать. Но и я тягуче стонал, чувствуя, как упругая «кнопка» Умэко-тян тоже таранила меня в устье влагалища. Тихое чавканье взмокших половых губ было едва уловимо на фоне наших всхлипов и вскриков, но сводило с ума своей похотливостью. Я окончательно перестал хоть как-то противиться желанию страсти. Влажно шлёпая пухлыми бёдрами об упругие ляжки девицы, сотрясал её страстное тело движеньем коитуса. Хлюпая вагиной в вагину, хотел взять прелестную девушку, как мужчина, но мог лишь тыкаться клитором в жаркую узость. Мечтал отобрать её драгоценную девственность, и замирал в сладостном ужасе, представляя, как подарю свою девственность ей! Отпустил повод контроля, давая свободу женственным помыслам, и наслаждался «недосоитием» с Умэко-тян. Кончили мы, кажется вместе. Я был не уверен, потому что очнулся от сладких, безумных встрясок, разрядами пробегавших по телу, обнаружив себя под Умэко-тян. Её ладонь зажимала мне рот, грудь давила на грудь, а глаза смотрели со страхом и восхищением. — Момо-тян!.. — едва не плача, шептала она. — Нас же услышат!.. Я ничего не мог поделать с собой. Вздрагивал от пыточной неги, что не желала покидать тело, в экстазе стонал в ладошку подруги. Кусал и посасывал её пальцы…