Те самые моменты

      Я отказался от своего обещания не для того, чтобы его убили почти сразу же после этого.       Гребаный мученик. Он знал, что за ним идут. Когда закончилась эта сумасшедшая потасовка, я нашел только погнутую клюшку, сумку и телефон – вещи, одиноко лежавшие на асфальте, которые Нил никогда не оставил бы по собственной воле, потому что слишком сильно, с редкостным помешательством, бережет их.       «0»       Непонятное сообщение и неизвестный номер, который был уже отключен, когда я позвонил, – не свидетельствовали ни о чем хорошем. Мне даже не нужно было обзванивать больницы, чтобы понять: Нила там нет. Но мне необходимо было хоть что-то сделать, чтобы избавиться от странного чувства внутри – страха, с которым я давно не сталкивался.       «Спасибо. Ты был потрясающим», – это могло быть последним, что он сказал мне. Это было его прощание. Нил знал, что уходит. Он знал, что у него осталось мало времени. Знал и не попросил помощи. Знал и молча собирался умереть. А я понимал, что что-то не так, но не был достаточно быстрым.       В ожидании новостей я даже не обращал внимания на попытки Кевина исправить клюшку Нила: он натягивал сетку, стирал пятна, старался восстановить правильную форму. Каждый пытался занять себя чем-то, пока, наконец, Ваймак не сказал нам, что ему позвонили из ФБР и что Нил в больнице другого города.       Пока все Лисы недоуменно переглядывались и пытались понять, что всё это значит, я смотрел на Кевина. За все время, проведенное с ним на ночных тренировках, многочисленных поездках в Колумбию, моментах его паники из-за Рико и Воронов, не составило большого труда понять, что Дэй сейчас испугался. Страх, говоривший, что он знает больше, чем я. Кевин уже мысленно похоронил Нила, прежде чем позвонили из ФБР. Он знал. Нил знал. Они оба скрывали от меня то, что привело к исчезновению Джостена. Я чуть не задушил Дэя. За молчание, которое могло привести к смерти Нила, за чувства, которые, казалось, больше никогда не возродятся.       Кевин с трудом, потирая шею, рассказал всю правду о Натаниэле Веснински. Дэй знал о его одержимом на крови отце. Знал о том, кем на самом деле является Джостен для Мориямы. Чертов кретин знал, как хорошо видно мишень на спине Нила.       Я должен был ненавидеть Джостена за его ложь, но вместо этого боялся за него. Был готов кричать, разрушать все на своем пути, сжечь весь мир дотла, не оставляя ничего, уничтожать каждого, кто причастен к похищению Нила. Хуже всего приходило осознание, что я в действительности испугался за него, что «это» не было ничем, что он мог исчезнуть из моей жизни вместе со своей одержимостью экси, достающими разговорами и тупыми вопросами. Нил был желанием, которое не стоило иметь, ошибкой, которую не стоило совершать, надеждой, которую не стоило испытывать. Я не был готов к его смерти и не был готов признавать, что он имел непомерное значение.       Но Джостен жив. Он не мертв, его нашли. Серьезно покалечили, но Нил до сих пор дышит. Это единственное, на чем стоит сосредоточиться перед тем, как идти к нему.       Я ворвался в комнату вместе с Ваймаком, с которым нас соединили наручниками. С их стороны наивно полагать, что у меня не получится разнести тут все одной рукой и с тренером на привязи.       Как только я увидел Нила, всего в бинтах и повязках, то быстро подошел к нему. Он стоит на своих двоих, значит все не так плохо. Не успела эта мысль засесть в голове, лицо Нила тут же скорчилось от боли, когда он попытался остановить агента ФБР, который потянулся к пистолету.       Я подошел ближе, опустил его на колени. Не уверен, кому сейчас сесть было нужнее. Джостену из-за очевидных болевых ощущений или мне, потому что собирался посмотреть, насколько все серьезно, и в процессе не разгромить всю комнату.       «Когда тебе разобьют лицо, не приходи ко мне плакаться», – недавно сказал я ему.       А теперь его чуть не убили. Я одновременно зол и в ужасе, что он мог так легко исчезнуть.       – Тебе ведь могли и глаз выбить, – сказал Нил, увидев у меня синяк на лице. Тот хаос после игры ничто по сравнению с тем, что произошло с Джостеном. Мой фингал сейчас был не так важен. Раны Нила – да. Поразительно, что он, едва не отправившись в могилу, волнуется о моем незначительном синяке.       Впрочем, в этом весь Нил. Парень, готовый рисковать обнаружением своей личности, чтобы защитить товарища по команде от того, кто может разрушить их жизни. Парень, уехавший в Эвермор на недельные пытки ради того, кто даже не поблагодарит за это. Парень, переживший похищение, но продолжающий придавать увечьям других больше значения, чем своим собственным. Джостен считал меня тем, кому наплевать на собственную жизнь, однако сейчас он, вероятно, решил вытеснить меня с лидирующей позиции.       Я осторожно начал снимать бинт с правой стороны его лица. Порезы ножом. «Ладно, останутся шрамы, но все не так плохо», – подумал я, но все было плохо. Кто-то резал его, кто-то намеренно причинил ему боль, кто-то едва не забрал его. Нил мог исчезнуть. Навсегда. И страх потерять его сбивал с толку. Я не должен был привыкать к нему, но сейчас мысль о том, чтобы навсегда потерять Нила, ужасала, злила и отдавалась болью во всем теле. И это бесило еще больше.       Когда я потянул пластырь на левой щеке, Нил напрягся. Ему еще больно. Я приготовился к худшему, но открывшаяся мне картина все равно шокировала, заставляя замереть. Ожоги странной формы, круги, словно наложенные друг на друга. Татуировки на скуле больше не было, на ее месте было непонятное месиво.       Какого хрена они с ним сделали?       Тренер позади меня с ужасом выдохнул, увидев раны Нила. Из-за нашей реакции кто-то из команды захотел посмотреть на Джостена, но Ваймак остановил его.       Я смотрел лишь на Нила. «По крайней мере, он жив», – повторял себе. Однако от произошедшего с ним так просто не оправиться. Что будет с тем Нилом, которого я знал? Он говорил, что не хочет быть никем, он был на грани, чтобы сломаться, а теперь они сделали с ним это. Что если Нил распадётся на куски? Я не смогу собрать его. Я не тот, кто утешает. Я могу лишь уничтожить всех, кто сделал с ним это. Медленно и мучительно. Но это не то, что поможет ему.       – Прости, – прошептал Джостен.       Прости? За что конкретно он извинялся? За то, что не сказал о грозившей ему опасности, хотя прекрасно знал об этом? За то, что заставил думать о его смерти? За то, что я действительно испугался за него? Хотя, вообще ничего не должен был чувствовать. Нил считался просто очередным увлечением, не более. Это не должно было стать чем-то, что заставило бы меня чувствовать что-то.       Это ничто. «А он никто», – сказал я себе, вспоминая один из наших разговоров.

«А на вопрос – что тебе нужно? – ты всегда отвечал: «никто и ничто».

      Так за что Нил извинялся? Его собственный отец мог расчленить его, раскромсать на мелкие куски. То, что я слишком сильно, возможно, сильнее, чем следовало, волновался за него не значит, что Джостен должен извиняться. Не он виноват во всем этом дерьме.       Я чуть было не врезал ему, чтобы Нил понял это, но остановился. Хоть и очень хотел. Но я не буду причинять ему еще большую боль. Ни сейчас. Никогда после.       – Скажешь это еще раз, и я убью тебя, – сказал я единственное, что могло бы, думаю, передать мои мысли.       – Это последнее предупреждение, – сказал один из агентов ФБР. – Если ты не научишься держать себя в руках и вести себя…       Неужели он настолько туп? Я не успел ничего сказать, впрочем и не собирался, как Джостен ответил:       – То что? Что ты сделаешь, мудила?       – То же самое касается и тебя, Натаниэль, – предупредил второй агент. Он пригрозил, что нас могут выгнать к чертям, если Нил не закроет свой рот. Я поднялся, чтобы врезать ему, что было глупо, но мне плевать. Они и так дали нам слишком мало времени. Джостен остановил меня, обхватив лицо израненными руками, заставляя сконцентрировать внимание на нем.       – Не пытайся обмануть лжеца, – сказал Нил. – Мы оба знаем, что я здесь потому, что без меня у вас ничего нет. Кучка мертвых тел не поможет вам закрыть дело или проследить денежный след. И я уже говорил, чего вам будет стоить мое сотрудничество. Поэтому просто сними уже наручники с Эндрю, убери своего человека и перестань тратить мои двадцать минут на свое тупое, бесполезное позерство.       Агент сделал вид, что задумался и жестом приказал снять наручники.       – По крайней мере твой сложный характер не оказался очередной ложью, – сказал я.       Не уверен, посчитал я его неумение держать свой рот закрытым даже при агентах ФБР глупым или достойным восхищения. Однако понял, что, возможно, несмотря на все произошедшее с ним, Нил останется собой. Он десять лет терпел своего отца, выжил за восемь лет в бегах, пережил Эвермор. И при этом он не сломался. Нил вставал каждый раз, повторяя своё «я в порядке», и продолжал жить дальше.       И сейчас, возможно, он справится с этим. Тени плохих воспоминаний прошлого всегда будут преследовать его, но он привыкнет настолько, что они перестанут причинять дискомфорт, станут частью него самого. По крайней мере, так было со мной.       Мы оба были сломаны и разбиты, но до сих пор остаемся живы.       Нил начал оправдываться за свою ложь, и, когда агенты заинтересовались его рассказом, перешел на немецкий. Вчерашние охранники оказались подставными. Но Нил ни черта не сказал мне, желая поиграть в героя и защитить нас ценой своей жизни.       – Что я говорил тебе про игру в мученика? – спросил я.       – Ты сказал, что меня об этом никто не просит. Ты не говорил мне не делать этого.       – Это подразумевалось.       – Я же тупой, помнишь? Мне нужно объяснять такие вещи по слогам, – сказал он. Продолжив недолгий спор и доведя мое желание убить его до сотни процентов, я спросил:       – Что случилось с твоим лицом?       – Автомобильный прикуриватель.       Блять.       Ники и Аарон, которые единственные здесь понимали наш разговор, не стали сдерживать ругательства в себе. Нил обернулся на их звуки, и все Лисы увидели его лицо. Кевин прикрыл свою скулу, словно ожог Джостена перекинется ему. Лишь Мэтт решился задать вопрос, что произошло. Остальные потрясенно молчали.       Эбби направилась в нашу сторону. Я сразу догадался, что она хочет его осмотреть, но у нас было мало времени. И Нил только что вышел из больницы, где его, очевидно, накачали сильнейшими обезболивающими. Сейчас ему ничем больше не помочь.       – Отойди от нас, – тихо сказал я.       – Эндрю. Ему больно, он ранен. Позволь мне осмотреть его.       Ты сделаешь только хуже. Сейчас в этом нет смысла. Не тупи и не беси меня. Не трогай его, блять.       – Не заставляй меня повторять дважды, не успеешь даже пожалеть об этом.       Нил запустил пальцы мне в волосы, стараясь привлечь мое внимание к себе. Он сказал Эбби, что с ним все в порядке и ему не нужна ее помощь прямо сейчас. После чего Джостен снова перешел на немецкий, и мы затронули тему его прошлого, его конченного отца, который оказался очень даже жив. Очередная ложь Нила. Но я не ненавидел его за вранье. Я не ненавидел его. Он может раздражать и бесить. Мне не нравилось, что из-за него возродились чувства, которых так давно не было. Но все, связанное с Нилом, становится привычным: вечера на крыше с сигаретами, поцелуи, разговоры, – и я не готов отказываться от этого. Мысль, что все могло так неожиданно прекратиться, причиняла прежде забытые ощущения, попытки не чувствовать которые доставляли еще больше дискомфорта внутри.       – Где сейчас твой отец? – спросил я.       Потому что собираюсь найти его и убить.       – Мой дядя казнил его, – ответил Нил.       Жаль, это был не я.       Нил посвятил меня в то, что его хотят записать в программу защиты свидетелей. И опять он включил свой инстинкт самопожертвования. Джостен не хотел уходить из команды, но ради нашей защиты был готов это сделать.       – Тебе не надо уходить, – сказал я и перешел на английский, чтобы все поняли, о чем мы говорим. – Ты остаешься с нами. Они не смогут забрать тебя.       Остаешься со мной.       Как я и предполагал, Лисы сразу встали на сторону Нила. Дэн, Мэтт и Элисон готовы были послать агентов ФБР туда, куда никто бы не догадался отправлять человека. Лисы готовы были рискнуть. Ради Нила. Удивительно, что он думал, словно они смогут отказаться от него.       Один из агентов посчитал, что тренер сможет заставить нас передумать, но Ваймак был умнее. И он тоже был на нашей стороне.       – Нил, чего хочешь ты? – только и спросил он.       Останься.       – Я хочу… – Джостен продолжал сомневаться. Он понимал, что от его решения многое зависит. – Я знаю, мне не следует оставаться, но я не могу… Я не хочу терять все это. Не хочу потерять вас. Не хочу быть Натаниэлем. Просто Нилом столько, сколько вообще получится.       – Хорошо, – ответил Ваймак. – А то пришлось бы убить кучу времени, пытаясь вместить «Веснински» на спине толстовки.       Агенту это не понравилось, но тренер стоял на своем. Никто не откажется от Нила, он часть команды.       Джостен предложил мне поехать с ним, когда он будет давать ответы властям. Я согласился, потому что и так собирался сделать это. Не верю, что они вернут его. Не собираюсь отпускать его, когда только вернул.       После благодарностей Нила всем Лисам и незапланированного каминг-аута, который для меня не имел значения, потому что на чужое мнение мне давно плевать, мы пошли следом за агентами.       – Я правда могу снова быть Нилом? – спросил Джостен на немецком.       – Я предлагал остаться Нилу. Похорони Натаниэля в Балтиморе, где-нибудь по соседству с его отцом.       – Нил Абрам Джостен.       Парень, который каким-то образом заставил меня вновь почувствовать что-то. Это не должно было случиться. Но случилось. И я не собирался больше убеждать себя, что это не имеет никакого значения. Какое-то, очевидно, имеет.       Нил остается. И это имеет значение.