Мы должны ей песню

Девушка возвращается домой только к вечеру. Перед этим заходит к отцу, обязательно целуя его в щёку и рассказывая о том, как она отпраздновала своё восемнадцатилетие в кругу самых близких подруг. Немного уставшая, но совершенно счастливая заходит в свою комнату, оставляя сумочку на стуле, на который садится в следующую секунду. Улыбается, глядя на фотографии, прикреплённые на светящуюся ленту и хранящие множество самых тёплых воспоминаний. На самой тёмной фотографии у костра сидит маленькая светловолосая девчонка, держащая в руках палку с сосиской на конце. На ногах — затёртые и испачканные кроссовки, которые являлись важным атрибутом семейных походов. Слева сидит седовласый дедушка, обнимает внучку, придерживая на её плечиках большую олимпийку. Рядом, немного ниже, размещена фотография, на которой всё та же девчонка, с обгоревшими плечами и красным носом, жадно поедает шоколадное мороженое. Она лежит на животе у берега моря, на широком полотенце с дельфином, прикрывая глаза от прямых солнечных лучей. На лице зреет улыбка, собирая остатки лакомства в небольшие ямочки на щеках. Прямо по центру — пойманная в момент поиска нового листа бумаги темноволосая женщина, рядом с которой сидит малышка, несмело держащая в руках ножницы. Рядом с ними виднеется небольшая стопка снежинок, которыми они будут украшать большой семейный дом в канун Нового года. Санда никогда не упускала возможность побыть с любимой племянницей, подарить ей особую женскую любовь, в которой так нуждалась маленькая девочка. Старалась быть подругой, защищала от редких недовольных взглядов отца, разрешала красить глаза синими тенями и бегать по дому в туфлях на высоком каблуке. Левее — студия отца, в которой она спит на мягком оранжевом диване, накрытая мужским пиджаком. Выше — прошлогодний день рождения, огромное количество цветных шариков, золотистые цифры «17» и большой кремовый торт в руках. На заднем плане — подруги и немногочисленные родственники. И ни на одной нет мамы. Уголки губ опускаются ниже при мысли о самом важном человеке в её сердце. Тонкие изящные пальцы тянутся к подвеске на шее и поглаживают каждый миллиметр золотистой птички. Девушка выдыхает, позволяет себе немного погрустить, а затем живо отыскивает на столе, среди разных папок и книг, маленькую фотографию, которая никогда не была в окружении других снимков. У неё было своё особенное место, куда не попадал взор посторонних людей. На снимке светится от счастья рыжеволосая женщина, стоящая у подножия горы, верхушки которой были покрыты снегом. Позади неё мужчина, в смешной шапке и с торчащими из-под неё тёмными кудрями, обнимает со спины, кладя руки на живот. Девушка долго рассматривает фотографию, пытается найти в ней что-то новое, не замеченное за восемнадцать лет. Прячет снимок в особый тайничок и натыкается глазами на белые конверты. Ей передали их сегодня утром, практически без каких-либо объяснений. Она несколько раз переспрашивала, старалась вникнуть в суть сказанных слов, но из-за спускающегося отца с ноутбуком в руках, на экране которого виднелась широко улыбающаяся бабушка, весь центр внимания всегда смещался. Оставив их на столе, она забыла об их существовании на целый день. Её удивил тот факт, что кто-то всё ещё пользуется таким видом передачи сообщений. Даже её пожилая бабушка освоила Интернет и все прилагаемые к нему гаджеты. Конвертов было много, отправитель был неизвестен, и интерес новой волной накрыл любознательную девочку. В правом нижнем углу, на строчках, принадлежащих адресату, красивым, но не полностью разборчивым почерком было написано: «Моей самой большой мечте». Саманта ещё больше заинтересовалась содержимым, но открывать конверт не стала. Она осмотрела остальные и заметила другого адресата — некоего «уважаемого Д.Б.» Поразмыслив немного о человеке, которому могли принадлежать инициалы, она вспомнила о том, как папа рассказывал ей про случай на радио, где мама, увиливая от ответов и не ведясь на провокации ведущих, поддержала шутку с «уважаемым Д.Б.» Она сидела в полном непонимании и небольшом испуге. Больше всего её тянуло к письмам с последним адресатом, но, предполагая, что они могут принадлежать отцу, никак не могла себе позволить открыть их. Руки потянулись к одному из конвертов для «самой большой мечты», аккуратно оторвали край и вытянули сложенный пополам белоснежный лист бумаги. На нём виднелся красный след, отдалённо напоминающий отпечаток губной помады. Благодаря тому, что когда-то маленькая Саманта мечтала о работе следователя и пересмотрела всевозможные детективы, ей удалось заметить, что письмо написано той же рукой, но более разборчиво, как будто, подписывая сам конверт, от волнения тряслись руки. Внизу, ближе к правому краю, указана дата чуть больше чем восемнадцатилетней давности. Когда глаза мгновенно бросились к словам, хаотично прыгая от строчки к строчке, в голове нарисовалась чёткая картинка. Она держала письма так крепко, буду боялась, что они растворятся, исчезнут прямо из её рук. Для ребёнка, который никогда в жизни не ощущал маминых поцелуев, простых для всех детей материнских прикосновений, это было больше, чем чудом. Это было вдохом, который она не могла сделать с того дня, когда, несмотря на нечеловеческие старания Паши и папы, она осознала, что в её жизни отсутствует важная, ничем невосполнимая, часть. Когда поняла, что значит для девочки слово «мама» и с чем на протяжении жизни ей придётся справляться одной, совсем одной. Взгляд улавливал строки, но слёзы сразу создавали непробиваемую пелену. Одно материнское обращение к ней сжимало сердце с такой силой, что приходилось вымучивать каждый вздох. Но Саманта мужественно смахивала слёзы и читала.

«Привет, моя малышка! Я должна была сказать тебе эту фразу восемнадцать лет назад, но не вышло. Прости меня. Прости меня, дочка, за то, что тебе досталась такая мама. Я делала всё возможное, чтобы быть с тобой… не получилось.

Ты уже совсем взрослая и, наверное, знаешь, что не все мечты сбываются. Но моя сбылась, и у нас с твоим папой случилась ты. Ты представить себе не можешь, каким желанным и долгожданным ребёнком ты была. С каким трепетом я загадывала тебя на праздники и как усердно молилась о тебе. Именно о тебе, маленькая.

Я знаю, что ты у меня очень чудесная девочка. Похожа на папу, наверное, что-то есть от меня, но, думаю, глаза у тебя папины. Карие. Я уверена, что у тебя карие. Но, даже если это не так, я знаю, что ты потрясающая девушка, потому что другой такой просто нет. Знаю, что ты сейчас улыбаешься, и ты бы знала, как мне хочется поцеловать твои щёчки.

Поверь, совсем не важно, что нас разделяет с тобой время, постарайся почувствовать, что я рядом. Я ведь всегда была и буду рядом с тобой.

Не обижайся, что письма ждали тебя так долго, я знаю, что ты у меня не по годам взрослая. Знаю, что ты бы поняла меня намного раньше, но мне так спокойнее. Я боюсь ранить тебя своими откровениями, напоминать о себе, но сейчас у тебя важный период — вхождение во взрослую жизнь. Я не уверена в том, что могу чем-то помочь, я хочу лишь, чтобы ты ощутила, что мама тебя очень любит. Несмотря на то, что я не могу быть рядом, я всегда с тобой в твоём сердце».

Девочка с трудом борется со всхлипами и нервно улыбается, прижимая письмо к груди. Птичка на ней особенно жжёт кожу. Задувая свечи, Саманта просила о чуде, но не верила, что оно случится. Тем более, так быстро. Девочке совсем не верится, что у маминых строчек такой большой срок. Кажется, что мама рядом, что она знает обо всём, что с ней происходит. Это удивительное, пугающее ощущение, но девочка больше всего на свете боится его потерять. Саманта отчаянно бегает глазами по другим конвертам, даты в уголке которых отдаются болезненными уколами в сердце. Разница между первым и последним письмом примерно восемь месяцев, а это значит, что ей предстоит прожить тот небольшой срок, который они с мамой были вместе. Незримо, неосязаемо, но достаточно, чтобы между ними образовалась сильнейшая связь, которую не смогло оборвать даже время и отсутствие её собственной живой памяти о матери. Девять месяцев она жила под маминым сердцем, долгие восемнадцать лет мама живёт в её сердце. С осторожностью пересчитывает письма, осознавая, сколько ещё предстоит узнать о своём самом родном человеке не со слов бабушек, папы или брата. А от неё самой. И пусть этого слишком мало для того, чтобы восполнить её отсутствие, но даже такой вневременной разговор с мамой кажется невообразимо дорогим подарком. За это время листы немного пожелтели, выцвели буквы. Прошло целых восемнадцать лет. Но конверты не выглядели ветхими, как будто кто-то бережно хранил их все эти годы, чтобы вопреки летящему времени они сохранили в себе жизнь. Они были живые. Девочка представляла, как мама от волнения сминала уголки конверта, как сжимала в зубах кончик ручки, каллиграфическим почерком выводя строчку за строчкой. Девочка робко водила подушечкой пальца по пятнышкам, где бумага особенно сгорбилась, по следам мимолетной слабости её сильной матери. Чувствовала, как мама переживала и с робкой улыбкой воображала момент, как её самая большая мечта получит эти конверты. Взрослая прочитает эти строки. Знает, что мама надеялась, что они не принесут ещё большей боли, а станут чем-то тёплым и нужным. Мама хотела, чтобы дочка улыбалась, была сильной. Но девочка не может сдержать слёз, честно признавая, что она никогда не будет такой сильной, как мама. И искренне верит, что мамина сила внутри неё никогда не оставит её. Сжимает пальцами бумагу, пока мир вокруг сжимается до размера маминых забавных точек над буквой «ё» и распластавшейся «й». Среди конвертов находит один, на котором не указана дата. Он привлекает особенно, девочка ощущает, что следующим нужно открыть именно его. В нём оказывается не письмо, а текст. Девочка пробегает глазами по четверостишьям и сразу понимает, что это стихи. Стихи, написанные аккуратным взволнованным материнским почерком. Девочка вздрагивает, делая шаг назад. Сильно жмурится, сглатывает, собираясь с силами. Скользя мокрым взглядом по тонкой глади драгоценной бумаги, девочка не справляется со всхлипами. Приходится зажать рукой рот, чтобы не напугать отца. Это трогательные, очень мелодичные строки. Сразу чувствует их предназначение — они обязаны стать песней, они должны найти свою мелодию, они должны жить. Обязательно. Но мама почему-то не оставила нот. Обещает, что постарается дать жизнь строчкам матери. Это будет первой большой маленькой тайной от отца.

***

Подушечки пальцев болят от игры. Но мелодия не приходит. Саманта не была очень увлечена музыкой, но на поступлении в музыкальную школу бабушка всё-таки настояла. Она не могла оставить ребёнка двух великих музыкантов хотя бы без музыкальных азов. Но, кажется, уроки фортепиано и сольфеджио были напрасны. Как ни стараясь, девочка не могла перевести мелодию, звучащую в её сердце нотами. В первый раз внутри неё родилась мелодия, и Саманте невероятно грустно, что у неё не выходит перенести её в ноты. Абсолютно не находятся нужные аккорды на инструменте. — Не получится. У меня никогда не получится… — вскрикивает девочка, роняя на клавиши крышку. Клянётся не подходить к инструменту и объявить отцу, что она больше никогда не будет заниматься музыкой. Потому что она недостойна играть на этом инструменте и даже прикасаться к музыкальному наследию своей матери. Когда слёзы туманят взгляд, ей слышится тихий голос. «Масек, давай попробуем ещё раз, в ми мажоре, хорошо?» — несмотря на лёгкую хрипотцу, этот голос кажется невероятно мелодичным и нежным. И очень родным. Пальцы ложатся на чёрно-белое полотно, девочка последний раз всхлипывает, зажимает клавишу за клавишей, узнавая мелодию из своей головы. Играет раз, два, пять раз подряд. Боится забыть, включает диктофон и играет ещё раз. Пальцы скользят так легко и свободно, как будто знают её давно. Девочка закрывает глаза, но даже это не сбивает. — Это она. Та мелодия… — ложится на клавиатуру, сжимая в руках телефон с драгоценной записью. — Мама, спасибо.

***

Каждый раз, воскрешая в голове строчки из стихов, найденные недавно в письмах, ей слышится голос мамы. Нежный, звонкий и до боли родной. Кажется, даже собственный внутренний голос приобрел подобное звучание. Удачная комбинация генов наградила ребенка прекрасными музыкальными данными, однако особой тяги к вокалу у девушки не было. Саманта не замечает, как начинает тихонько напевать песню во время выполнения каждодневных рутинных занятий. Она знает, что папа поддержит, но ей хочется пронести это важное, только их с мамой время в одиночестве как можно дольше. Она папина дочь. Привыкла делиться с ним всем, о чём кричит душа. Но сейчас ей хочется повременить. Боится, что всё окажется сном, как только белые конверты будут открыты папиными руками. Боится, что вся магия, происходящая с ней в последнее время, особенно за игрой на инструменте, исчезнет, не оставив и следа. Она уже взрослая. Сказок не бывает. И эта волшебная девочка ещё в раннем детстве почувствовала всю тяжесть и несправедливость реальной жизни. Но никогда не переставала верить в магию и любовь. Этому её научили родители. Своим присутствием в её жизни. Саманта знает точный график работы отца вплоть до секунд. Пробирается в спальню незадолго до его возвращения и застывает у комода. На нём всегда стоит ваза со свежими цветами, небольшая винтажная шкатулка с украшениями и небольшая деревянная рамка с их общей фотографией. Сегодня новая. Селфи у высокой ёлки, увешанной сладостями больше, чем игрушками. Таковы желания у вечно голодных и мечтающих о сладком женщин, которой являлась и её мама в том числе. Саманта усмехается, вспоминая, как они с папой когда-то подобным образом украшали весь дом. Девочка аккуратно поднимает фоторамку, прижимает её к сердцу и на несколько мгновений прикрывает глаза, стараясь представить себя в этой новогодней суете вместе с обоими родителями вблизи ёлки и камина. Оставляет письма рядом с новым свидетелем её незримой любви и выходит из комнаты. Оглядывается, стоя у самого порога, и, кивая самой себе, закрывает дверь. Внизу слышен хлопок двери, и ей хочется спуститься, встретить уставшего после работы отца, крепко обнять и узнать о делах его ресторана, в которых она мало что понимает. Но это не имеет никакого значения, когда папины глаза вновь начинают искриться при упоминании любимого детища. Ему тоже необходима доза любви и заботы. Ему всё так же нужно любящее сердце. Саманта прячется в своей комнате, держа в руках стопку писем, предназначенных ей. Сжимает в руках птичку и начинает читать:

»… Дан в шутку однажды назвал тебя «киндер-сюрпризом», но это настолько про тебя, Масек, что я никак не могу перестать называть тебя именно так. Сейчас ты здорово даёшь о себе знать сильными пиночками, что вызывает у нас лишь радость. Но тогда, за день до моего дня рождения, при первой мысли о твоём существовании я ужасно испугалась и сбежала ото всех. Я так сильно мечтала о тебе, что, увидев две полоски на тесте, начала переживать, что это может оказаться сном или чьей-то глупой шуткой, или ошибкой, или… Как много тогда было этих «или». Твой папа — герой. Именно поэтому он ничего не знает. Вернее, знает, но ровно столько, сколько нужно его стальному духу. Иначе сломается. Я не могу позволить себе этого, ведь он нужен нам с тобой. И тебе вдвойне, моя девочка. Мне тяжело и больно любить его так сильно, но моё решение не подлежит обдумыванию, ведь оно — единственное, оттого и верное…»

Дан входит в тёмный коридор, сбрасывает с себя обувь и с сожалением рассматривает своё отражение в зеркале: красные глаза и сильно похудевшее лицо. Разговор с поставщиками, утверждение договора с рабочими, которые будут делать ремонт в банкетном зале — сегодня он успел всё и чуть-чуть больше. Он давно не щадит себя, его глаза закрываются от усталости, но лучше так: максимально нагружать себя работой, чем весь день сидеть в своей комнате, разглядывая старые фотографии и разрывая душу воспоминаниями и гнетущими тревогами о дочери. У его причины жить наступает сложный этап определения и важных решений, а её единственный непутевый родитель упрямо сдаёт позиции. У них с дочерью нет привычки ужинать вместе: Дан всегда возвращается с работы поздно и чаще всего без аппетита. Поэтому и сейчас кухня пуста. Он включает свет, выпивает таблетки и идёт наверх. В комнате Саманты темно, Дан с грустью и родительской виной в протяжном вздохе осознает, что не успел поцеловать свою большую девочку перед сном. Тяжело вздохнув и улыбнувшись гномику, так и оставшемуся охранять комнату дочки с Нового года, идёт в свою спальню. В последние месяцы было полегче, он держался даже в день рождения дочери. Но сегодня душа опять не может найти покоя, напоминая о себе тревожным покалыванием. Не пройдя этот путь сам, он бы никогда не поверил, что сердце может болеть так долго. Дан скидывает костюм, хочет как можно скорее лечь в кровать, но замечает, что что-то лежит на комоде. Стопка конвертов сначала вызывает насмешку, но интерес берет верх, и Дан подходит, чтобы изучить неожиданную почту. Осознание приходит не сразу, но, как только Дан узнает почерк, его начинает трясти. Проводит грубой подушечкой пальцев по фразе «уважаемый Д.Б». Не может поверить, что это от неё. Не может поверить, что он всё-таки узнает, что пришлось пережить его маленькой сильной девочке. Все эти годы он жил в полном неведении. Мог только догадываться, что Тина чувствовала, когда узнала о проблемах с беременностью, как справлялась с мыслями о возможности своего ухода, как находила в себе силы держать всё это в тайне и улыбаться. Улыбаться до последнего дня. У них ведь не было даже прощания. Дан не знал, что она всё-таки всё объяснила.

«Я знаю обо всём достаточно долго, в таких деталях, о которых не могут предположить даже врачи. И всё для того, чтобы твоё сердце не дало трещину. Моё уже привыкло к вечной боли. Я не знаю, насколько хватит меня в таком режиме, я ведь никогда не умела врать. Особенно тебе. Мне так страшно смотреть тебе в глаза, страшно однажды сдаться. Я знаю, что бы ты сказал, но не знаю, что сказать тебе в ответ. Поэтому молчу. Так будет легче всем. Ты поймёшь со временем, простишь и не будешь держать зла. Твоё сердце умеет любить за двоих. Правда, ты ещё об этом не знаешь, но я уверена, что у тебя получится».

Не верит. Он так скучал по ней, по уникальному, свойственному только ей умению говорить о самом плохом с толикой света и надежды. Тина не хотела уходить, она только обрела настоящее счастье и не верила, что всё может закончиться так скоро. Её сопротивление доле чувствовалось в каждой строчке. Её жажда жизни и счастья струилась в каждой букве. Дан отводит взгляд. Не понимает, как ей хватило сил не закричать о своей боли, как хватило сил думать в первую очередь о нём. На следующее письмо уже не хватает сил, но Дан не может остановиться. Жалеть себя, защищая от воспоминаний, будет кощунством.

«Я помню момент, когда подумала, что ты обо всём узнал. И это был мой самый большой страх. Начался второй триместр, мой животик стал заметен. Ты тогда купил плёночный фотоаппарат и стал постоянно фотографировать меня, как будто пытался сохранить в памяти каждый наш миг. Как будто что-то чувствовал. Ловил меня сонную и лохматую по утрам, не забывал ставить камеру, когда мы каждую субботу пекли блинчики по рецепту твоей мамы, делал случайные смешные кадры, за которые получал от меня серию ударов кулачками. Проявлял фотографии в подвале, складывая в альбом. Я спрашивала, зачем тебе столько, а ты вместо ответа целовал меня в лоб и вручал в руки морковку. Родной, ты бы знал, как я боялась за тебя.»

Он хорошо помнит этот период. Помнит свои вечера в подвале с лампой инфракрасного света. Но не помнит ни единой своей догадки насчёт того, что в эти минуты происходит с его самым любимым человек. И не знает, можно ли вообще такое себе простить. Он просто хотел запечатлеть моменты их общего счастья, но получилось обрести предмет постоянных воспоминаний, без которых становилось только больнее. Это не зависимость, не больная любовь, а простое желание быть рядом. Хотя бы так. Фотографии навевают тоску и немного ностальгии, но никогда не причиняли боль. С ними спокойнее. Сознание мужчины погружается в болезненную дымку, Дан не может собрать свои мысли в единое целое, бегая глазами по посланию из прошлого. Немолодое сердце предательски колет, пугая приближением приступа. Дан чувствует, что небольшая броня от воспоминаний, строящаяся долгие годы, рушится при едином обращении его Тины. Он стар и слаб. Он слишком долго и безнадёжно по ней скучает. Аккуратно запечатывает письмо обратно в конверт, боясь нарушить целостность, и даже не догадывается, что его дочка тоже держит в руках материнское письмо, вчитывается в каждую строчку, знакомясь с той, о которой слышала только в сказках про Белую Королеву. Не знает, насколько Саманта сильнее его.