Мы должны ей песню

«Если ты хотя бы однажды услышишь от своего отца, что во время беременности я была ужасной, капризной и несносной, то забудь всё это прямо сейчас. Дан Балан только внешне напоминает сухаря, который не способен ни на что, кроме своих дурашливых танцев-баланцев на сцене под собственные песни. Порой мне кажется, что процесс вынашивания ребёнка он разделил со мной напополам. Или даже в большей степени взял на себя. Он мог часами стоять у витрин магазинов, выбирая недостающие вещи в детскую комнату, плакал вместе со мной летом, когда я не смогла влезть в купальник, и ещё много-много раз после, ел невкусные зелёные персики, которые были крепче яблока, и ходил на йогу для беременных чаще меня. В какой-то момент мне начало казаться, что моё тело было выбрано по ошибке. Каждый раз, когда он засыпал раньше меня, чуть ли не вырубаясь на ходу, я просила тебя вести себя чуть более сдержанно, иначе наш папочка сошёл бы с ума. Он делал всё и чуточку больше. Разве я могла лишить его такого счастья, как ты, Масек?»

Саманта отложила письма в сторону, но лишь для того, чтобы включить дополнительный свет. Папа с детства учил, что читать в темноте вредно для глаз. За дверью послышались тяжёлые шаги, которые, очевидно, преодолевали ступеньки. Девушка не рискнула выходить, но мамино любопытство течёт в её крови. Поэтому уже через пару секунд она стояла у двери, прислонившись к ней ухом. Где-то внизу щёлкнул выключатель, скрипнула дверца и что-то стеклянное коснулось поверхности. Дан пьёт редко. Очень редко. Однако бутылка элитного алкоголя всегда стоит на кухне так, чтобы не доставлять особого затруднения в поисках. В день рождения дочери он пил всего лишь два раза. В третий раз помешал Орлов. Он видел, как Дан заживо сгорал, хотел помочь, но с того самого дня, когда оба потеряли своё солнце, в их отношениях что-то изменилось. Они перестали быть так близки, созванивались крайне редко, тем для разговора становилось всё меньше и меньше. — Ты должен понимать, что она уже не бездумный маленький ребенок, — Паша садится рядом, но стакан с тёмным содержимым не убирает. — Эта девочка растёт не по годам, слишком уж гениальное продолжение у вас вышло. — И что, Паш? Вместе с ней растёт и дыра в моей душе, — Дан делает большой глоток и морщится. — Она ведь запомнит этот день именно таким: пьющий папа на диване, отсутствие бабушек и дедушек, поздравление старшего брата по Скайпу и большие коробки новых игрушек! — Орлов закипает, постукивает пяткой по полу и резко встаёт. Ходит перед Даном какое-то время, пока тот запускает пальцы в волосы. — Ребёнку нужен отец, Дан, а не дорогие подарки. У меня не получится каждый раз поворачивать её спиной, чтобы она случайно не увидела тебя с бутылкой в руках. — Паша-а, — слышится тоненький детский голосок со второго этажа, и оба мужчины смотрят друг на друга с каким-то диким испугом. — Паша, а не папа, — проходя мимо, Орлов несколько раз похлопывает Дана по плечу, — задумайся. Мужчина делает пару глотков виски, но в голове возникает Орлов со своей единственной просьбой помнить, что у него есть не только боль, но и дочь, которую как-нибудь нужно сделать счастливой. И хоть Саманта уже большая и, в случае чего, всё понимает, Дан уверенно оставляет стакан, закусывая сыром. Ребёнку нужен отец. Песня звучит в голове девушки уже несколько недель. Как только Саманта остаётся дома одна, она подкрадывается к инструменту, играет и чуть робко напевает текст. Как будто извиняясь, что это текст звучит из её уст. Она знает, что её голос не такой звонкий и сильный, как у мамы. И, наверное, было бы лучше, если бы Тина исполнила эту песню сама. Но мама доверила этот текст ей. Саманта не может позволить себе навсегда оставить его в конверте. Девушка долго думала над тем, как покажет песню папе. Ей всегда было страшно петь в присутствии отца. Ей вообще было страшно петь. Она помнит, как учителя музыки заискивающе смотрели на неё маленькую и все, как один, повторяли одну и ту же фразу: «С такой наследственностью она просто не сможет плохо петь». Эта слепая уверенность в ней и завышенные ожидания убили в Саманте всё желание заниматься музыкой, пока его не вернула ей мама. С какой-то неизвестной ей целью или совершенно случайно положив в конверт этот текст. Саманта дождалась дня, когда отец спустится в их музыкальный подвал. Он всегда был важным местом в доме и уголочком уединения папы. Девушка не знала, почему подвал был так важен для родителей. Но она часто видела его на родительских фотографиях. Её любимым был потёртый снимок, на котором папа сидит в чёрном кресле-мешке, а мама, завёрнутая в тёплый плед, скрутившись калачиком, лежит на его коленях, уложив ладони себе под щёчку. Перед родителями почему-то всего один микрофон. Саманта никогда не спрашивала, над чем они работали, но чувствовала, что это был очень тёплый вечер. Сейчас Дан приходил сюда редко, не играл, изредка слушал пластинки, рассматривая полки с наградами, которые так и остались нетронутыми. Представлял, сколько их могло быть сейчас, если бы… Нельзя. — Папочка, можно к тебе? — спрашивает Саманта, приоткрывая тяжёлую дубовую дверь. Переминается с ноги на ногу, ведь выскочила на улицу раздетая. — Конечно, Саманта, проходи, — освобождает девочке место рядом с собой. Обнимает худые холодные плечи и целует дочку в макушку. — Ты что-то хотела? — Дан видит, что девочка закусывает губы и ломает пальцы. Узнаёт знакомый способ волнения. — Пап. — Да? — внимательно смотрит на дочку, убирая с её лица мешающую челку. — Я хочу тебе кое-что показать. Это очень важно для меня. — Конечно, малыш. Девочка целует отца и направляется к инструменту. Вторит про себя единственную фразу, автора которой не знает, так как использует её с самого детства: «холодный разум, горячее сердце». Садится за инструмент, ловя удивлённый взгляд папы, его лицо преображается светом, когда он смотрит на дочку в стихии её матери. Мягко улыбается в ожидании увидеть, что задумала Саманта. — В общем, — с волнением ставит пальцы на клавиши первого аккорда, — не буду ничего говорить, просто послушай. Тоненький мелодичный голосок начинает звучать совсем неуверенно, но с каждой секундой в нём прибавляется всё больше и больше уверенности. Саманта расслабляется, когда видит удивлённое лицо отца, слегка улыбается и продолжает петь. Дан гордо любуется дочерью, рассматривает, как изящные пальцы скользят по клавишам. «Прятали чувства в словах, Разбивались в горьких слезах» По крепким мужским рукам пробегают мурашки от воспоминания, когда они впервые пели общую песню. Сознание туманится в каких-то моментах, детали пропадают, но искрящиеся счастьем голубые глаза навсегда останутся в памяти, как дорога домой. Их песня была гораздо больше, чем просто дуэт. В ней — всё, что сложно было сказать вслух. Первые слова о любви, признания друг для друга, зрителя и самих себя звучали в этих строках. Боялся, что она не прочитает его откровенность между строк, посчитает очередным коммерческим предложением и отложит на неопределённое время, дабы не обижать и не говорить чёткое «нет». И каково было удивление, когда она, услышав идею, обрадовалась, как ребёнок, изменила весь свой список дел, чтобы найти хотя бы часок на запись. До последнего сомневалась, боялась реакции поклонников, но была не в силах отказаться от того, что вдохнуло в неё новую жизнь. «Были касания громче крика» Перед глазами всплывает момент, когда они на повышенных тонах приходили к решению окончательно разойтись в первый, пятый и десятый раз. Сейчас это вызывает улыбку, но тогда казалось, что всё кончено и пути назад нет. Но судьба снова и снова сводила их, не давая возможности сделать глупый поступок. Дан знал, насколько сильно Тина любила его руки. Она любила смотреть фильм, держась с ним за руку, и играть на барабанах, когда мужские руки ложились сверху, помогая ей с координацией. Уговаривала его иногда писать на бумаге печатными русскими буквами, внимательно наблюдая за его стараниями. Обхватить его руку было сложно, но указывать пальцем на недочёты, хмуря брови и веселя Дана таким выражением лица, у неё получалось очень неплохо. Именно поэтому он соглашался на такую пытку из раза в раз. Тине нравилось тыкать подушечками пальцев в ямочки на его щеках, когда Дан улыбался, обвивать руками шею, путаться по утрам в кудряшках. Она любила, когда Дан обнимал её со спины, оставляя ладони на животе. Будучи беременной, часто бросала все дела и приходила к Дану, чтобы тот ловил все «приветы» пяточкой от своей маленькой девочки. Он старался привить ребёнку любовь к тактильным взаимодействиям, часто носил на руках, несмотря на свой немолодой возраст, обнимал и водил за руку. Даже сейчас, встречая на пороге взрослую жизнь, Саманта любила спускаться к отцу, обвивать его руку своими маленькими ладонями и молча смотреть телевизор, как это делала мама. «В океане твоих бездонных глаз Позволь мне раствориться» Единственные строчки, после которых в голове пустота. Лишь сильные удары сердца напоминают, как одиноко и холодно было вдали от неё. На протяжении полугода он жил надеждами и мечтами. А она учила всех правильно ставить цели, чтобы заветные желания исполнялись. Колесила по миру, находя в каждом уголке своих поклонников, кричала о любви, двойном рае в родных глазах и неутолимой боли, которая с каждым днём становилась всё более невыносимой. Шесть месяцев безостановочной борьбы со своими демонами внутри и беззвучных истерик после концертов. Ей не хотелось приезжать в Киев, ведь в нём становилось сразу пусто, чуждо и совершенно не по-домашнему. И серый день сменился бы ещё более тёмным, если бы не короткое «Мне тебя не хватает» к полуночи в мессенджере. «И на край света от себя убежать, Туда, где сердце перестанет так бешено биться» Среди множества трепетных моментов не скрыть те, в которых оба сгорали заживо от боли, причинённой друг другу. Когда руки тряслись, всё шло не по плану, и лучшим решением было сбежать от всех, спрятаться в дальнем углу и ждать, когда сердце устанет от ноющего ощущения. Дан боялся, что однажды не справится, всё-таки сдастся и не найдёт сил на новый шаг навстречу. Просили друг друга не прирастать, не привыкать, учились жить отдельно, изредка позволяя себе мысли о том прекрасном, что они в итоге обрели. И этого хватало, чтобы вновь прижаться к родным пшеничным волосам и наобещать всего, чего пожелает душа. Лишь бы больше не страдать вдали от любимых океанов и задорного смеха. «Ты станешь пятым элементом Моей раскромсанной души» Их связывало слишком многое, чтобы в один день красная ниточка, проходящая через три сердца, так легко разорвалась. Боль, которая живёт с ним по сей день. Боль, которая переросла в нечеловеческую любовь. Боль, способная подтолкнуть на необдуманный поступок. — Мне казалось, что первые несколько месяцев я ходил за руку со смертью. Эти мысли не отпускали меня. Представляешь, Паш, я даже хотел утонуть, — поправляет одной рукой одеяло, из-под которого постоянно виднелись маленькие пяточки. Мамина привычка, — но как это сделать, если я умею плавать? — И жить без неё тоже умеешь, нужно просто ещё немного постараться, — Паша ободряюще кивает, вешая на плечо сумку с игрушками, подгузниками, баночками со смесью, носочками… Наверное, для грудничка это огромное количество вещей, но для маленькой копии Тины Кароль — нет. — Мы справимся, Дан, я обещаю. Боль, которая слишком многое забрала, но и подарила немало. Мелодия перестаёт играть, и в тишине отчётливо слышны периодические всхлипы. Девушка склонилась над инструментом, закрывая лицо ладонями. Дан тут же встаёт и подходит к дочери, не знает, что ей сказать, но знает наверняка, что сейчас они одинаково сильно нуждаются друг в друге. Кладёт руку ей на спину, аккуратно поглаживая сверху-вниз. Саманта молча разворачивается и обвивает его руками, утыкаясь носом в грудную клетку.

«Напишу я строчки простые, О любви, о полёте, о чувствах. О том, что показывают в фильмах, Описывают в романах книжных. Ты когда-то узнаешь об этом, Прочитаешь на старой бумажке. Нашей дочке купишь ромашки, Лепестки белые, словно листья судьбы. От которых, оказалось, нам не уйти. Мы бежали так долго от чувств, Казалось, как только коснусь, Растворюсь я в этом моменте. Прошло время, мурашки остались… Каждый раз, как друг друга касались. От любви такой сильной становится страшно. Но рядом с тобой становлюсь я бесстрашной. Ты держишь так крепко, как будто младенца. Скрываешь от бед, спасая нежное сердце. Тысячи слов не хватит, чтобы все рассказать. Иногда так хочется об этом кричать! Но можно «люблю» тебе на ушко сказать. Ты самый сильный человек на этой планете. И она тоже. Не знаю никого, кто бы смог пронести эту тайну на протяжении стольких лет. Почему она? Потому что её чистота души нисколько не уступает твоей, вы две половинки одного целого. Родная кровь никогда не сможет стать чужой. Она хранила письма настолько близко и одновременно далеко к твоему сердцу, чтобы не причинять ещё большие страдания. Насколько бы эгоцентрично это ни звучало, мне бы хотелось, чтобы вся любовь, даруемая тобой, не выцвела, как буквы на этой бумаге, и помогла тебе понять и простить все мои стремления сохранить маленькую жизнь внутри меня.»

— Мы должны ей песню, — срывается шёпотом с пересохших губ. Дочка сильнее обнимает Дана, выражая своё согласие. — Прости, пап, — поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом и извиниться за то, что не смогла стойко сдержать эмоции, но замечает одинокую слезу, которая в эту же секунду соскользнула с длинных тёмных ресниц. — Папуль? — Всё хорошо, — убирает слезу и опускает ладонь на макушку, не переставая общаться с Самантой касаниями. — Какая ты у меня взрослая девочка. — Даже несмотря на эту вашу взрослую жизнь, — проглатывает ком в горле, — я никогда не оставлю тебя одного. Никогда-никогда, слышишь? — Будешь сидеть тут со стариком вместо того, чтобы днями напролёт прожигать молодость? — Дан смеётся, представляя эту картину. — Буду охранять самого завидного старика Украины. А потом передам власть внукам, чтобы ты не скучал. — Внукам? Смотри, сколько седых волос добавилось, — театрально проводит рукой по волосам, чем вызывает смех у дочки. — Аккуратнее с такими шутками, солнышко, не разбивай и так покалеченное сердце.

***

Саманта открывает глаза с первыми лучами солнца и искренне радуется наступившему рассвету. За последний месяц это первое солнечное утро. Неудивительно, девушка смотрит на дату в календаре и тревожно улыбается. На сегодняшний день у неё большие планы. Эта дата ещё полгода назад была выбрана для исполнения одной важной мечты. Пока одногруппники Саманты из академии Глиэра спешат на празднование первого в своей жизни Дня студента, девушка аккуратно складывает в сумку дорогой сердцу конверт, извлекает из копилки в виде забавного кенгуру все свои карманные деньги и, нацепив на шею любимый золотистый кулон, спешно отправляется в салон. Сегодня она совершит важный поступок, первый раз никого не предупредив о задуманном и даже не попросив разрешения у отца. Она просто не знает, как он отреагирует. Но Саманта уверена, что ей необходимо это сделать. Для неё это не просто важно, это необходимо. Отец ещё спит: он снова всю ночь наигрывал их совместную песню. Саманта не знает, радоваться этому или нет. Но, по внутренним ощущениям, после событий, произошедших после появления в их доме писем, папе стало немного легче. Он нашёл ответы на давно терзающие вопросы и стал более спокойным за дочь, ведь его маленькая девочка выросла человеком с большей трепетной душой, умеющей любить по-настоящему… сквозь, время, расстояние и миры. Держа на руках грудную Саманту, Дан больше всего боялся за то, что его малышка не будет любить маму. Это было бы неудивительно, даже логично, ведь ребёнок просто не будет её знать. Как же он рад, что тогда так сильно ошибался. А у его самых дорогих девочек такая сильная связь. — Что будем делать? Вы уже успели посмотрели каталог? — спрашивает мастер, возвращая девушку из размышлений. — Вот, мне эту фразу, на запястье. чтобы видеть её всегда. — Фразу так фразу… — надевает перчатки, готовя инструменты. — Шрифт выбрали? — Да, вот, — девочка протягивает мастеру мамино письмо с самой поздней датой. Вздрагивает, первый раз видя, как пальцы чужого человека касаются драгоценной бумаги, — самая последняя строчка. «Я всегда рядом с тобой» — Можно Вас попросить повторить максимально похоже? Оставьте эти неправильные соединения и трясущиеся буквы… Это важно. — Я всё сделаю, — светло улыбается мастер, пряча от девушки растроганные глаза. А Саманта благодарит вселенную за очередного светлого человека, встретившегося на её пути. — Не переживайте, скажу по секрету, у меня есть суперсила. Я умею в один миг переносить надписи с бумаги на кожу. Вашей маме обязательно понравится. — Понравится, — повторяет девушка, доверчиво протягивает руку и смотрит в окно. Её глаза вновь щекочут слишком яркие для января солнечные лучи, благословляя. Маме обязательно понравится. — Пап, я дома! — произносит девушка, радостно влетая в дом. — Малыш, где ты была? — Дан выходит из кухни, откуда приятно пахнет сырниками. Мужчина выглядит бодрым и спокойным. На его лице нет привычных следов от бессонной ночи и складок на висках от тяжёлых мыслей. Девушка приятно удивляется, насколько живым и полным сил папе удаётся быть в такой трудный для него них день. — Папочка, смотри, — Саманта целует папу в щёку и протягивает руку с навсегда запечатлённым на ней материнским благословлением. Даже сквозь плотные слои специальной плёнки Дан сразу узнаёт фразу и её автора. Застывает. Саманта боязливо ждёт его реакцию. После продолжительной паузы Дан поднимает взгляд и вместо каких-либо слов садится перед девочкой на колени и крепко прижимает её к себе. Упирается лбом в талию, пока Саманта, немного испугавшись, руками касается трясущихся отцовских плеч. Чувствует, что папа плачет. — Она всегда с нами. Ты не представляешь, малыш, как она сейчас где-то там счастлива.