Все Круги Ада. Освобождение

      Зулл ушел, а ночью пробрался в его каюту. Медленно подошел к постели и тихо лег рядом с ним. Граф открыл глаза, вопросительно посмотрел на него - зулл был без кестека, и он удивился. И тогда Крио обхватил его голову и стал быстро, горячо целовать лицо. Тот вырвался.       - Ты что?!       - Я хочу быть с тобой. Граф сел, отодвинулся. Крио попытался было обнять его снова, но он остановил его рукой.       - Послушай, - сказал мягко. - Я понимаю, что ты думаешь. Ты знаешь, что я собираюсь сделать, и жалеешь меня. Ты видел мою ментограмму, знаешь, что я спал с мужчинами, и решил предложить себя, чтобы как-то облегчить мою судьбу. - Он вздохнул. - Но мне не нужна эта жертва. Меня не за что жалеть. У меня есть цель, у меня есть надежда, понимаешь? Я не боюсь, я не в отчаянии, и я делаю то, что хочу. Я счастлив. Мне не нужно то, что ты хочешь сделать.       - Ты не хочешь меня?       - Я не хочу, чтобы ты из жалости ломал себя и брал на душу еще один грех.       - Любовь не может быть грехом.       - Между нами? Да и о какой любви ты говоришь? Я...       - О моей любви. Зулл не должен творить насилия, но любовь в любой форме благословенна. Поверь, это не жертва. И это не то, о чем говорил Ахмед, это не твой гипноз, потому что это возникло еще до того, как ты узнал о моем существовании. Я люблю тебя с тех пор, как впервые увидел, тогда, когда ты встал из саркофага, такой прекрасный и несчастный... Я хочу быть с тобой.       - Даже если то, о чем ты говоришь, правда, то это только жалость. Я действительно был несчастен, я не хотел, чтобы меня воскрешали. И ты пожалел и пришел ко мне. И сейчас из жалости готов насиловать себя. Я не согласен на это.       - Неправда!       - Уходи.       - Пожалуйста, Граф!.. Я люблю тебя. Ты тоже, я знаю. Ты никогда не показывал и не признавался мне, но я знаю.       - Уходи.       - Пожалуйста!.. Нам осталось слишком мало времени! Я никогда не говорил тебе, потому что боялся, что ты меня оттолкнешь, будешь избегать. Но если не сейчас, то когда же еще? В этом нет ничего плохого. Я не хочу потерять тебя так... Позволь мне быть с тобой. Это не грех. Позволь себе. Ведь ты тоже хочешь этого, я знаю, я чувствую. И мне говорил Ахмед.       Граф отвернулся.       - Что тебе говорил Ахмед? - спросил глухо.       - Что ты заставишь меня спать с собой. И что ты меня любишь. Что, когда он забрал тебя, ты ненавидел его из-за меня.       - Больше ничего?       - А есть что-то еще?       - Ахмед был моим хозяином.       - Я знаю, он принудил тебя признаться. И ты ни о чем не просил меня, потому что не хотел оскорбить. Но я сам хочу этого! Позволь себе, ты ни к чему не принуждаешь меня. И поверь, это не жалость. Ты не представляешь, как я был зол, когда ты, после пансионата, пошел с Ахмедом. Я знал, зачем ты с ним, и ревновал. Мне нельзя ревновать, я не имел на тебя никакого права, но ничего не мог с собой поделать. Ты был с садистом, был с турком, но только не со мной. Я думал, ты счастлив с Ахмедом, что вы любите друг друга, и даже решил больше тебя не видеть. А потом, когда узнал, как он с тобой обращается... Я тебя люблю. Ты меня тоже. Так что же тебе мешает? У нас больше не будет времени. Пожалуйста. Ведь ты же любишь меня.       Зулл рванулся к нему, но Граф опять остановил его.       - Крио, ты уверен, что хочешь этого? Не пожалеть меня, не сделать мне приятное, а сам хочешь, ради себя? Ты слышал, что говорил Ахмед, я способен заставить тебя поступать так, я, как прокаженный, заражаю все вокруг себя... Подумай. Мне не нужно жертв. Не делай мне больно.       - Хочу. Я долго ждал, но больше нельзя. Я теряю тебя. Ты умрешь, и если не сейчас, я уже никогда не смогу быть с тобой. Если говорить о жалости, то это ты пожалей меня. Пожалуйста, позволь мне любить тебя. У нас больше не будет времени.       - Крио...       Он мягко погладил его по щеке, и зулл засветился, подался вперед. Граф снова отвернулся.       - Я... очень люблю тебя. Я любил Сафара. Это было безумие, мы готовы были уничтожить друг друга, и мне это удалось. Я любил Оксану. Это было преступлением, я не имел права... Я люблю тебя. И это... Это преступление. Я оскверняю тебя уже одним тем, что могу думать об этом. Ты зулл. Я - никто, даже не человек, даже не один из тех людей, что насиловали и убивали вас. Я худший из них, на моих руках кровь, слишком много крови, чтобы я имел право прикоснуться к тебе, зуллу. Ты чист. А я ложился под монахов и под каторжников, меня оплодотворяли экзеты, я торговал своим телом... Уходи, пожалуйста, не мучай меня. Я люблю тебя, но не могу. Уходи. Утром я отправлю тебя на катере назад.       - Нет! - Крио выскочил из каюты и вернулся с кестеком. - Все, что ты говоришь, глупости. Мне не хотелось этого, но я - твой хозяин. Я так хочу. И ты тоже. Не заставляй меня приказывать тебе.       - Приказывать?       - Я твой хозяин. Но я возьму грех на душу, если заставлю тебя насильно. Я только хочу, чтобы ты попытался. Попробуй. Ничего плохого в этом нету. Ну? Не отталкивай меня. Забери руку.       - Крио, пожалуйста...       - Руку забери! И ложись.       Зулл отодвинул руку, которой Граф отгораживался, и обнял его.       - Я люблю тебя, - говорил он. - Ты - меня. Забудь обо всем. Забудь, кто ты и кто я. Я не хочу быть твоим хозяином, только люблю тебя. Просто, попробуй быть счастлив.       И Граф не выдержал, сдался, прижал его к себе, стал отвечать на ласки. И только потом признался:       - Я боялся смотреть на тебя, боялся прикоснуться, чтобы не выдать, не сорваться... Я хотел только быть рядом и защищать тебя.       Крио взял его руку, погладил и прижался к ней щекой.       - Даже не верится, что эти руки, такие ласковые и красивые, столько убивали...       Граф забрал руку.       - Мне жаль, что мой вид напоминает тебе об этом.       - Ты не понимаешь! - с досадой воскликнул зулл. - Я люблю тебя таким, какой ты есть, со всем твоим прошлым и... и будущим.       - На мне слишком много крови, чтобы ты мог это спокойно воспринимать.       - Да, я не творю насилия! Но это значит, что я не собираюсь насиловать и твою природу. У меня нет права принуждать тебя быть таким же, как я. Мы разные, и я могу спокойно выдержать это. Ты другой, и это твое право. - И вдруг спросил: - Сафара ты любил сильнее, чем меня?       - Ревнуешь? Но он ведь давно мертв.       - Нет.       - Если это не ревность, то зачем ты спрашиваешь о Сафаре?       - Просто, хочу знать.       - Вы слишком разные, чтобы вас сравнивать хоть в чем-то.       - Я не человек, да? Но есть вещи, которые сравниваются независимо от этого. Желание, радость, нежность...       - Вряд ли то, что между нами было, можно назвать нежностью.       - Он очень тебя мучил?       - Не мучил, нет, так тоже сказать нельзя. Сафар не хотел мне зла. Он никогда не прикоснулся бы ко мне без моего согласия. Это я пришел к нему. Но другая любовь была ему неизвестна. Сафар мог одной рукой ласкать, и одновременно сдирать кожу другой. И это от него не зависело. Но это не значит, что он меня мучил. Нам обоим было это нужно. Мы оба сходили с ума. Для нас не существовало больше ничего - ни моральных и религиозных запретов на этот грех, ни нашей биологической разницы, ни прошлого, стоявшего между нами. Мы переступили через все. И это было наслаждение. Всем - запретностью, желанием, лаской, болью, страхом... Наверное, мы могли быть счастливы, очень счастливы, до самого конца, пока один из нас не убил бы другого. Я надеялся, что это произойдет до того, как мне придется уходить в монастырь. И что это будет он, потому что из нас двоих только один Сафар мог убить нас обоих. Я не смог бы уничтожить себя после его смерти. А остаться одному, без него... Ты не представляешь, какой это было: вернуться в Турцию и узнать, что его уже нет, я остался один...       - Ошибаешься, очень даже представляю. Ведь одному теперь предстоит остаться мне. Но ты все еще любишь Сафара, - сказал, почувствовав в его тоне отголосок настоящей боли.       - Я никогда не мог забыть его. Прости. Но Сафар давно мертв. И потом, вы слишком разные, чтобы ставить вас в один ряд. Тебя не должно это обижать.       - Ты сказал, что вы могли быть счастливы. Значит, все-таки не были. Что же вам помешало?       - Мой обет. Я должен был уйти, и про это забыть не удавалось. Все, что между нами было, - прощание. Мы прощались навсегда.       - И это же мешает тебе сейчас? Что тебя гложет?       - У меня вообще нет права это делать. Я не должен приносить тебе вреда.       - Вреда?       - С той самой минуты, как мы встретились, я приношу тебе только вред. Из-за меня вокруг тебя боль, насилие, смерть... Ты спокойно жил бы в Центре, не зная ни о той грязи, ужасе, через которые тебе пришлось пройти, ни об экзетах, тебе не приходилось бы ни убивать, ни предавать, ни пачкать руки кестеком. Из-за меня ты стал хозяином, ты собираешься приказать мне умереть и уничтожить планету. Я виноват в том, что ты сейчас здесь, и я оставлю тебя одного, после всего, что ты сделал для меня, одного со всем этим. И защитить уже не смогу. И я всегда буду бояться, что все, происходящее межу нами, - только моя вина, мое влияние, о котором говорил Ахмед... Встал Граф в ужасном настроении. Он мрачно готовил утренний кофе, - они все же захватили на Земле провизию, - и не обернулся, когда вошел Крио.       Зулл, напротив, сиял. Он подошел и обнял его сзади за талию. И тут же почувствовал, как тот напряжен. Счастливая улыбка на его лице сразу исчезла. Крио повернул Графа к себе.       - Что с тобой?       - Я не должен был делать этого. Это...       - Ты хотел, чтобы тебя заставил кестек? Ты ведь и так позволил прикоснуться к себе, только когда я взял его. "Это"! Что ты называешь "этим"? Те минуты счастья, что мне удалось уговорить тебя принять? Ту радость, что подарил мне? Ты любишь меня. Так в чем дело? Зачем заставляешь тебя насиловать? Посмотри на меня! Ты видишь, что я раскаиваюсь, оскорблен, унижен, что мне отвратительна эта ночь? Нет. Я счастлив. Я сделал то, что хотел, и жалею только, что не сделал этого давно. Я не хочу, чтобы ты видел во мне только насилующего тебя господина. Я люблю тебя. Но больше заставлять не буду. И поверь, мне очень больно, что ты не хочешь. Это то, чего я всегда боялся: что ты оттолкнешь меня. - Крио отвернулся и пошел к двери. Но остановился, посмотрел на него несчастными, полными слез глазами. - Но ведь ты тоже любишь меня! Вчера ты был таким нежным. Зачем же мучаешь нас обоих!.. Я пришел к тебе как к самому дорогому мне человеку, я пришел, чтобы отдать тебе свою любовь, а ты заставил брать тебя силой, как раба! Ты заставил меня совершить этот грех! Ты сделал меня насильником!       Зулл бросился вон, но Граф догнал его на пороге.       - Неправда, Крио. Я был с тобой не как с хозяином. Я сам не мог сдержать себя. Прости. Я просто идиот. Я...       Он подхватил его на руки и прижал к себе.       Крио добился своего. Те четыре месяца, что они провели вместе, были самыми светлыми, самыми прекрасными в жизни обоих. Кроме них двоих, не существовало ничего, ни прошлого, ни будущего, ни боли, ни ненависти. Тяжелые, зловещие тени атомной смерти растворились, отступили, словно понимая, что их время еще не пришло. Зулл уже не чувствовал холода в груди, натыкаясь взглядом на штабеля враждебного металла, коридоры и каюты не давили его, потому что рядом с ним был любимый человек, единственный, кто был ему необходим и кому был необходим он сам. Граф ожил и принадлежал только ему, преданный и любящий, на время забывший и отбросивший все постороннее, все, что стояло между ними. И зулл получал несказанное удовольствие оттого, что мог дарить ему радость, вызывать ласковую улыбку, позволить доверчиво открыть свои чувства.       Единственное, что беспокоило его, - время, неумолимо бегущее, уходившее сквозь пальцы прозрачной водой. И Граф. Граф, с его готовностью отдать себя, лихорадочной нежностью и страхом опалить друга своей страстью, с его взглядом, вечно вопрошающим, можно ли, можно ли прикасаться к дорогому существу, иметь близкую душу, верить, любить, быть счастливым- и не ждать за это боли и наказания. Граф ждал. Стоило бы зуллу показать малейшее неудовольствие, холод к его чувствам, - и он бы закрылся, снова все задавил в себе. Решал только Крио, он позволял Графу быть счастливым и так же легко мог отказать ему в этом. Но счастливым Граф быть не умел, словно чувствовал преступность этого счастья. Он жадно ловил каждое мгновение, обещая себе, что за все заплатит, но потом, позже, а сейчас только заглядывал зуллу в лицо, угадывал его желания, боялся и был готов к тому, что тот оттолкнет, отвернется от него, не осмеливался заговорить, прикоснуться первым. Граф слишком ненавидел себя, чтобы позволить себе все это бесплатно. И Крио ничего не мог с этим поделать. Между ними словно стояла стена, взломать которую зуллу не удавалось. Он был уверен, что с тем же наслаждением и радостью, с какими любит его, Граф примет смерть и боль, потому что это для него только справедливое наказание, небольшая плата за испытанное счастье. Точно так он, сделав что-то по-своему, идя против воли Сеида, ощутив себя на мгновение свободным, шел в подвал и на лабораторный стол.       И все же это было самым лучшим из всего, что они имели когда-либо. И самым коротким.       Настал час, когда показалась планета экзетов. Крио увидел ее из своей каюты, на мониторе внешнего обзора, и сразу поспешил в рубку управления. Граф сидел перед экраном и задумчиво наблюдал медленно наплывающий, еще совсем маленький, голубой шар. Настал его час платить. Автопилот неотвратимо нес его к цели, и кроме этого шара для него не осталось уже ничего. Зулл стоял рядом и смотрел на его посветлевшее лицо и безмятежный взгляд.       - Боль и смерть - то, что делает тебя счастливым?       - Боли не будет, - не оборачиваясь, ответил Граф. - Даже если я не долечу, если меня подобьют. На борту слишком много взрывчатки. Будет огонь, он уничтожает все, не оставляет следов. Я всегда хотел... - Он встал. - Тебе пора. Ближе подходить рискованно, могут заметить твой катер.       - Пора? Я хочу остаться с тобой.       Лицо Графа мгновенно потемнело.       - Это исключено.       - Я останусь.       - Отдай мне кестек.       - Нет. Я лечу с тобой. Ты не можешь мне помешать. Я - твой хозяин.       Граф какое-то мгновение пристально смотрел на него, потом шагнул к пульту и быстро пробежал пальцами по клавиатуре. Крейсер тут же накренился в крутом вираже.       - Значит, мы вместе возвращаемся на Землю. Сам ты развернуть его к Экзету не сможешь, а если попытаешься приказать мне...       - Я не позволю тебе ломать себя кестеком.       - Тогда позволь мне лететь самому. Отдай кестек.       Некоторое время они напряженно стояли друг против друга. Потом Крио спросил:       - Ты действительно способен из-за меня вернуться в Центр?       Граф молчал.       - Разворачивай корабль. Я сойду. Но кестек не отдам. Тебе нужен приказ.       - Я не хочу, чтобы его отдавал ты.       - А кроме меня никого нет. Не беспокойся за меня. Уничтожь эту планету. Уничтожь этих существ. Пусть они никогда не смогут пить кровь и порабощать другие народы. Уничтожь планету. Только, пусть тебе не будет больно. Взорви реактор, я приказываю.       Граф поймал его руку и поцеловал.       - Спасибо. - Не надо! - Крио обнял его. - Ты никогда не был моим рабом, ты знаешь. Я так любил тебя.       - Прощай, Крио, тебе пора.       - Подожди... - Зулл стал целовать его. - Еще немного. Останови корабль.       - Его нельзя остановить. Тебе пора.       Когда катер с Крио превратился в крохотную светлую точку, Граф вернулся в рубку, тщательно разнес аппаратуру автопилота. Теперь он только мешал, так как не позволил бы кораблю разбиться. Заняв кресло пилота, Граф твердо сжал штурвал и повел свою огромную атомную бомбу вперед, к нарастающему шару Экзета. Настал его час, час его торжества и расплаты, час наказания и свободы, час, к которому он шел всю жизнь и в жертву которому приносил все, что имел.       Крио смотрел на экран, и когда корабль Графа повернул и рванулся вперед, к Экзету, он отключил автопилот. Катер вздрогнул и замолчал, обрушив на своего единственного пассажира волну одиночества и тишины. Зулл наблюдал, как звездолет сначала несся по прямой, потом, когда внешняя оборона Экзета обнаружила посторонний боевой корабль, отказывающийся отвечать на запросы, и открыла огонь, крейсер запрыгал, уворачиваясь в крутых виражах от залпов. Такие нагрузки мог выдержать только Граф, но и ему приходилось несладко. Крио затаил дыхание, ожидая вспышки, когда лазерный луч поймает корабль. Но Граф был лучшей машиной, когда-либо созданной людьми, он опережал аппаратуру экзетов, мог предсказать ее строгое логическое мышление, сам оставаясь непредсказуемым.       Внезапно разрывы ракет и стрелы лазеров исчезли, словно и не было ничего. Экзет величественно плыл в полном покое. Зулл вскочил. Неужели Граф не смог прорваться и даже не подорвал звездолет? Может быть, у экзетов имеются какие-нибудь силовые лучи, способные захватить и посадить корабль безо всякого ущерба для него? Но нет, просто, Граф вошел в атмосферу и теперь охота шла под ее покрывалом, невидимая из космоса. И вдруг спокойный шар налился огнем и взорвался ослепительным смертельным сиянием, на миг затмившим солнце, превратился в олицетворение смерти.       Автопилот катера включился, уводя его прочь от огненной волны, переборки задрожали от усиленной работы двигателей, сразу рванувшихся во всю свою мощь. Крио опять щелкнул тумблером, погружая катер в сон и полумрак, набросил на голову платок и медленно опустился на колени.       Он молился Древу, не сводя глаз с залитого далеким огнем экрана, молился за Графа и за миллионы жизней, уничтоженных им, за экзетов и их рабов, их животных и растения, мгновенно исчезнувших в огненном сиянии. Молить за себя он не мог. На его совести было такое, что ни один зулл не мог бы себе представить и сотой части содеянного им. Его грех не искупить никакой болью и смертью. Не только священной земле Зулла, никакой земле он не имел права отдать себя, никакой новой жизни служить.       Окончив молиться, Крио, все так же не отрывая взгляда от экрана, протянул руку к панели и открыл шлюз.       Он уже не видел, как из стены пламени вырвалась огромная тень, расправив черные крылья, взвилась в пространстве, меняя свой облик, закружила в космосе.       И обернувшись, обратила нечеловеческий взгляд назад, туда, откуда вышла.