Все Круги Ада. Освобождение

Им в самом деле было трудно. Граф принадлежал Игорю и вел себя с ним так, как привык вести по отношению к господину, как его приучали к этому плетью и кестеком. Но Студент не мог ему этого позволить, и в то же время даже сам его запрет являлся приказом, насилием. Он был в ужасе от того, что у него подымается рука ударить его, что как-то само собой получается, что он распоряжается им, словно вещью, приказывает, подавляет... "Это все влияние кестека, - думал он. - Какое-нибудь излучение, гипноз..." Но, скорее всего, это было и реакцией на поведение Графа. Раб ждал, что с ним будут поступать именно таким образом, ждал приказа, наказания, унижения, и этим провоцировал хозяина. И все же он продолжал держать Графа при себе, решал за него, успокаивая себя тем, что, судя по рассказу этого человека, при всей своей беззащитности, когда дело доходило до чего-то действительно ценного для него, он умел настоять на своем. Да ведь и казалось, что он ни в чем не насилует его, не унижает, не истязает, держится как с равным, другом. Всего-то, что пытается перевоспитать, привить правильные, не извращенные идеи и взгляды на мир, на жизнь, людей, политику... Другое дело, что сам Граф изменил свое отношение к нему. Подстраиваясь под невысказанное желание хозяина, старательно имитируя прежние, дружеские отношения, он ни на минуту не забывал, что Игорь - его господин. Граф послушно ходил с ним на сходки большевиков, выполнял все поручения, сидел в его квартире, угождал его матери, ни в чем, если не считать попытки исследовать его организм, не перечил. Но не исчезала скованность, как-то забылись их задушевные беседы и споры, чаще всего слышалось: "да, Игорь", "как тебе угодно, Игорь". И Студент начинал тогда ненавидеть свое собственное имя, это "Игорь" произносилось таким образом, что резало слух, так как в нем слишком отчетливо слышалось другое, запрещенное, но привычное для раба. Его имя звучало словно "господин" на ином, неизвестном языке. Прошло немало времени, прежде чем невольник продемонстрировал, чего ему стоит сохранять это послушание и спокойствие. Как-то, когда он пришел домой, Граф тихо сидел в темной спальне. - Ты чего в темноте? – спросил Игорь, зажигая свет. Что с тобой происходит? - спросил громче, увидев его бледное, напряженное лицо. – Что это? – В руках Графа был большой бокал с чем-то мутным. Граф побледнел еще сильнее. - Накажи меня, - тихо произнес он. - Я... я сегодня опять пытался... освободиться. Игорь не сразу понял, что он имеет в виду. Потом взял бокал, посмотрел его на свет. - Что здесь? - Мышьяк. - Граф встал на колени перед кроватью, низко наклонил голову. - Накажи... Студент быстро подошел к раскрытому окну и хотел выплеснуть яд в него, но остановился. Постоял, побарабанил пальцами по стеклу. - Ты у меня не так уж и долго, - сказал, оборачиваясь, - но я и за это время успел устать от твоих штучек. Могу себе представить, что чувствовали твои прежние хозяева... Хорошо. Ты собирался принять яд. Что ж не принял? - Я пытался. Но кестек не даст обмануть себя. - Объясни. Ты все время пытаешься сделать это и безуспешно. Ты говоришь, что хочешь обмануть кестек. Что это значит? Он что, парализует тебя, когда ты это делаешь? Как он действует? - Как? Ну, например, я пойду к морю. Утопиться я не могу, кестек все равно свалит меня за несколько шагов от воды. Значит, надо подойти к воде во время отлива, остаются те же несколько шагов, кестек уложит меня загорать на песок. Но это будет длиться всего пару часов, потом прилив сам накроет меня. Кажется, все продумано, беспроигрышный вариант. Но ведь этот проклятый аппарат подслушивает меня, и не только то, что я думаю, но и то, что в подсознании. Я ведь не измеряю специально расстояния, куда достигнет вода при приливе, но где-то, неосознанно, знаю это. И кестек свалит меня точно так, чтобы прилив никогда не достал меня. Он не позволит мне всунуть голову в петлю, выпить яд. Я свободно могу ковыряться в себе ножом, извлекая, например, пулю, но стоит мне только подумать о самоубийстве, как я потеряю возможность даже слегка поцарапать себе кожу. Хозяин может послать меня со свечой в руке подорвать пороховой склад, и я это сделаю, но только если моей целью будет склад, выполнение приказа, а не смерть. Я должен при этом бояться смерти, не желать ее. Если же нет, если я, кроме склада, думаю о запретном, - все, дело проиграно. Выполняя такое поручение, я должен быть никем, только орудием, полностью забыть о себе. И я могу обмануть себя, кестек - нет. Во всяком случае, пока мне это не удавалось. - А если хозяин не будет ставить тебе целью выполнение задания ценой собственной жизни, а просто прикажет наложить на себя руки? - Это будет противоречие в приказе. У меня имеется запрет на самоубийство, и я не смогу выполнить такое желание. А раз так - меня убьет кестек. - То есть, если я сейчас тебе скажу выпить этот стакан... - Вряд ли ты пожелаешь, чтобы как минимум неделю в твоей спальне агонизировал человек. Не потому, что тебе будет трудно наблюдать муки медленного разрушения. Нет, здесь все в порядке, внешне не видно почти ничего. Просто, это довольно грязный процесс. Я не способен контролировать себя, но тело будет отправлять все свои потребности. Не советовал бы делать подобное в своей комнате. Это долгая, грязная и унизительная смерть. Кроме страха, она внушает просто отвращение. - То есть, ничего, кроме мучений, эти попытки тебе принести не могут? Так зачем же ты все время это делаешь? Помнишь, когда-то я спросил тебя, как ты можешь так относиться к людям, так презирать все нормы и законы? Тогда ты ответил, что для тебя ничего нет святого, кроме тебя самого. Но это не так! Ты и себя презираешь и ненавидишь, и, наверное, больше всего. И именно из этой ненависти ты постоянно причиняешь себе боль, идешь через все, что может принести тебе вред, терзаешь тело... В конечном счете, это же просто больно! - Больно? Ну и что? Пусть! Это не мое тело. Оно принадлежит хозяину. Для меня это только клетка, в которой я заперт, чтобы находиться в твоей власти. Разрежь, вскрой мне эту руку. - Он оголил браслет. - Ты увидишь корни, которые пустила эта штучка. И он, и кестек. Они оплели все мое тело, каждый орган, мой мозг, мое сердце, мышцы - все пронизано их ветвистыми тонкими нитками. У меня две нервные системы. И одна из них - рабская, рассчитана именно на то, чтобы контролировать каждое мое движение, каждый мой вдох, и причинять боль, стоит мне только проявить неповиновение. Они против моей воли двигают мое тело, заставляют выполнять чужие желания, приказ господина. Ты никогда не испытаешь подобного. Да и никто, кроме меня, не испытает. И после этого ты хочешь, чтобы я берег эту клетку? Да, я ненавижу ее! У меня есть для этого основания! Это произошло неожиданно. В один день был арестован городской комитет большевиков, провалилась явка, на которой проходило собрание. Об этой квартире знало немного человек, и все это были старые, проверенные товарищи. И Граф. Игорь не поверил ушам, когда тот признался, что сказал о явке своим прежним единомышленникам, и кто-то из них пошел в участок. - Иуда! - Я предупреждал. У меня свои убеждения. Игорь подошел к нему вплотную и хотел ударить, но Граф не пошевелился, ждал, и это сдержало взбешенного господина. - Да ты знаешь, кто ты такой после этого? Он меня предупреждал! Ты сколько людей в камень ушил, сволота! Может быть, ты надеешься, что тебе все это так сойдет? Ошибаешься! Тебя судить будут, предателя! Собирайся, пойдешь со мной, - добавил он после паузы. Через несколько минут они быстро шли по улице. Граф выглядел спокойным и сосредоточенным, казалось, ему предстояло решить какую-то сложную задачу, и только. Игорь же с трудом сдерживал в себе клокотавшую ярость. Вдруг Граф спросил тихо: - Можно вопрос? - Нет. - Я ни о чем не буду просить. Хозяин промолчал. - Вы меня к стенке поставите или повесите? Игорь зло усмехнулся. - Тебе не все ли равно? - Да нет, я бы выбрал расстрел. Студент рассвирепел и вдруг, не обращая внимания на то, что они находятся на людной улице, круто повернулся и схватил его за грудки. - Слушай, ты... гад! Думаешь, тебя спрашивать будут, чего тебе хочется? На таких, как ты, свинец обычно не расходуют, он на лучшее что-нибудь сгодится. Граф стоял, потупившись. - На нас смотрят, - сказал чуть слышно. - Избить можно в более укромном месте, чем улица. И не беспокойся так, я выпрашивать пули у вас не стану. Просто, при расстреле не будет так заметно, что я… не человек. Они пошли дальше. Но теперь к прежней злости Игоря прибавилась еще одна мысль. "Покорность! - думал он. - Как все было бы просто и ясно, если бы он защищался, просил, пытался вырваться, спастись... Одним словом, вел бы себя, как все на его месте. Это существо принадлежит мне, и не я должен был брать его. Надо было сказать товарищам, пусть бы они пошли за ним. Но нет, им бы он так просто не дался, это значило бы посылать их на смерть. Так тоже нельзя. Но я... К черту! Всякий имеет возможность защищаться, а он - нет. И теперь идет за мной, как на бойню. Это просто убийство". Тут он дернул Графа за рукав. - Сюда! Они свернули в подъезд и остановились в темном углу. - Значит так, ты сейчас идешь к себе, в горы, и ждешь. Понятно? Не смей сбежать, жди там. - Я не сбегу. - Постарайся, чтобы никто не видел, как ты идешь туда. Часа через два я приду. Ступай. Граф пошел домой. То, что хозяин послал его туда, было для него вполне естественным: там бы его не стали искать, да и лишних свидетелей казни не нашлось бы. Но он не отправился к себе, а спустился к воде и долго плавал в зеленоватой мути. Шторм на море еще не совсем улегся, кое-где на волнах вскипала светлая пена, неся сорванные клубы ульвы, крабов, глушенную рыбу и прочую живность. Граф вылез с посиневшими губами, потом поднялся к себе и переоделся в чистое. Он ждал Игоря и готовился его встретить: достал крепкую веревку, подвесил ее на сук своей единственной сосны, соорудив виселицу, и стал слоняться по площадке, посматривая на полоску берега, по которой должен был пройти каждый, кто направлялся сюда. Когда Игорь поднялся к нему, опустился на колени под петлей. Господин остановился, удивленный. Затем почувствовал раздражение. - Что это? - Ты же сказал, что повесишь меня, господин. Игорь был взвинчен, сейчас он ненавидел Графа, а его выходка взбесила его еще больше. - Я же говорил, не смей меня так называть! Он не сдержался и наотмашь ударил его по лицу. Граф отшатнулся и потупился. Удар получился сильным, но он не вытер крови, побледнел и послушно ждал следующего. Только ответил чуть слышно: - Не я сделал тебя своим господином. Это немного охладило Игоря. - Встань, - сказал уже более спокойно, сдерживая раздражение. - Идем сюда. - Он привел его в грот и указал на нары: - Садись и слушай. Мне нужно знать, кому ты сообщил о явочной квартире, - продолжал, пытаясь прохаживаться по крохотному пятачку грота. - Мне очень не хотелось бы прибегать к своей власти над тобой, я хочу, чтобы ты рассказал все добровольно. Предлагаю: ты выкладываешь все, что меня интересует, и я отпускаю тебя. Совсем. Отдаю кестек - и убирайся из города, чтоб тебя здесь больше никто не видел. Ну? - Ты можешь просто приказать. Зачем эти игры? - Я хочу, чтобы ты сделал это сам. Никакого насилия. - Нет. - Я предлагаю тебе свободу. Граф поднял злые глаза. - Свободу? Ты хочешь, чтобы я предал тех, кто мне доверяет. А на это я не согласен. Спросишь - отвечу, иначе не могу. Но продавать я не стану. - Но наших же ты продал? - Я не продавал. - Это все равно. Ты донес на людей, очень хороших людей. Незачем теперь корчить из себя ангела. - Я предупреждал, что не поддерживаю твоих взглядов. Я никогда не был с вами, чтобы предать. - Так что же? - Ты прикажешь - мне придется сказать, - упрямо повторил Граф. Игорь снял с шеи цепочку, вытянул руку, покачивая брелок так, чтобы его было хорошо видно. - Вот кестек, - произнес он, пытаясь обратить на него внимание своего собеседника, так как Граф упорно смотрел в сторону. - Ну, хорошо. Пеняй на себя. - Он остановился напротив раба. - Кто это? Имена? Называй! Граф сжал пальцами край нар и выложил имена своих сообщников, указал места, где их можно найти. - Ну, так бы и сразу. Игорь бросил на постель рядом с ним кестек. - Это значит, что теперь я предатель, - хрипло сказал Граф. - Ты был и моим другом, но предал и, кажется, совсем этим не терзался. - Ты мне не друг, а хозяин. Студент заметил, что у него трясутся руки, и это заставило его остановиться. - Ты и сейчас просто выполнял приказ. - Я получил плату. Ведь за эту услугу ты отпускаешь меня? - Я опускаю тебя потому, что держать при себе провокатора не хочу, а повесить тебя у меня нет морального права. Граф встал, как-то странно посмотрел на него. - Почему? Я ведь враг вам. Повесь, я сам не могу... Ты только что говорил о дружбе. Почему бы ради нее тебе не помочь мне? Все уже готово, я сделаю сам все, что смогу... Тебе ведь только петлю накинуть... - Прекрати! Ты сам виноват во всем, что произошло, так не устраивай теперь истерики! Бери кестек и убирайся. Лицо "волка" изменилось. - Ты рискуешь. - А мне прекрасно известно, на что ты способен, - отрезал Студент. - Только не надо мне угрожать. Он был уже довольно далеко, когда услышал за спиной тихие, торопливые шаги. Сердце обожгло морозом и ноги ослабели, но Игорь не обернулся. Граф налетел и всем телом прижал к камню, близко заглядывая в глаза, рукой откинул его голову назад. В другой сжимал нож с распятием. Они стояли на узком выступе, если бы Игорь напрягся и изо всех сил толкнул его, может быть, ему удалось бы сбросить убийцу вниз, но Студент не двигался, парализованный его взглядом. В этих глазах не было ни смысла, ни жалости. И вдруг Граф застонал, сам запрокидывая голову. - Не хочу! - прошептал, разжимая тиски. - Не хочу... Он медленно, не оглядываясь, пошел назад. Игорь смотрел ему вслед, потом догнал. - Стой. Дай кестек. Граф обернулся, словно сломанный робот, посмотрел пустыми глазами. - Дай кестек, - повторил Студент. - Ты не только предал. Ты не только пытался убить меня. Но ты вообще опасен, для всех опасен. Я буду голосовать за то, чтобы тебя повесили, но решать совету. Дай кестек.