Все Круги Ада. Освобождение

- Продолжай же, - сказал Игорь, с удивлением отмечая, что снаружи уже светает. - Что с тобой было после Эверсона? Граф оторвал взгляд от восходящего солнца. - Я вернулся в Турцию. Это Эверсон подал мысль отправиться именно туда. Больше мне идти было некуда. Я пришел в имение Сафара, но оказалось, что там уже другие хозяева. Конак Сеида так и стоял выгоревшим, и мне потребовалось время, чтобы узнать, где он живет. Сеид перебрался в одно из своих имений на самом юге страны, жил один, с небольшой прислугой и совсем забросил свои научные занятия. Он очень постарел, слишком быстро, за то довольно короткое время, что я отсутствовал, был болен, почти не ходил и совсем не покидал своего жилища. Он удивился и обрадовался, увидев меня. Ему казалось, что я уже не выйду из монастыря. Когда же я рассказал, что произошло со мной за это время и почему я ушел из того проклятого места, ага просто напомнил, что предупреждал о бесполезности этой затеи, так как мне не место в монастыре. Он предложил остаться у него и обещал не пытаться завладеть кестеком. Оказывается, экзеты, не найдя ни меня, ни ученого, сумели-таки разыскать его имение, куда он отправил семью, и вырезали всех до одного - женщин, детей, слуг, животных. Само же строение не тронули, возможно, для того, чтобы изменник обнаружил прекрасное, богатое имение, превращенное в кладбище его семьи. И теперь Сеид считал меня своим единственным сыном и хотел, чтобы я остался с ним до конца. Да это и было правдой: ведь я - творение его рук, сын его умения и труда. Я спросил о Сафаре, и он рассказал, что через два месяца после моего ухода бей покончил с собой. Но перед этим распродал все свое имущество и деньги завещал Сеиду, с условием, что при возможности он передаст все права на наследие мне. Я стал богат, но взвыл и плакал у постели Сеида, спрашивая, почему все, к чему я прикасаюсь, гибнет. Я принес в жертву любившего меня человека тому, кого ненавижу. И я слишком устал быть причиной боли, потерь и смерти тех, с кем мог оказаться хоть сколько-нибудь близок. Я молил Сеида простить мне смерть его близких, его увечье и одинокую старость. Сеид говорил: на то воля Аллаха. Но я не знал, кого мне больше ненавидеть - себя или бога. Я остался с Сеидом и до конца досматривал его. Но он протянул недолго и тоже завещал мне все, что у него было. Я остался один, богатый, независимый и неизвестный. У меня было еще несколько хозяев, так мелочь, они использовали меня, в основном, для достижений своих каких-то незначительных целей. Один вообще держал как камердинера. Освободившись, всех их я убил. И тщательно следил за сохранением своей тайны, менял имена, страны, чтобы окружающие меня люди не заметили, что я всегда остаюсь прежним, не старею. За все это время я побывал на всех континентах, исключая, разве что, одну Антарктиду. Удобнее всего мне было там, где царила неразбериха, суета, где никто не задавался досужими вопросами, кто я и откуда взялся. Я участвовал во многих и многих войнах и восстаниях. Да там было и легче, не так тянулось время, некогда задуматься о себе, своем прошлом и будущем. Не имело значения, где и когда, кто и за что, я всегда просто выбирал слабейшую, самую неорганизованную сторону, где было поменьше дисциплины и контроля, где собирались разные люди с разным прошлым. Я участвовал в коммуне, в мексиканских революциях, потом попал в Крым, собрал "волков"... Остальное ты знаешь. - Но зачем ты скрываешься? Благодаря своим способностям ты мог бы добиться очень многого. Почему бы тебе не рассказать все? - Зачем? Чтобы люди разорвали меня? Или стали создавать подобных мне рабов? Или бросались бы в сторону при одном моем имени? - Бросаются и без того. - Да. Но пока они не знают, кто я такой, Граф остается для них страшным, но близким, тоже человеком. Узнай они - и я стану выродком. Преступников на земле много, таких, как я, - один. Я не родился таким, меня изуродовали. - Ты хочешь всю вину переложить на кого-то? - Нет. Но я, как магометанин, считаю, что одним добрым делом можно искупить много грехов. Я избавил вас от экзетов, не позволил узнать, что такое кестек. И единственное, чего я хотел, это чтобы меня оставили в покое, позволили хотя бы выглядеть таким, как все, создавать иллюзию, что и я могу быть свободным, что и я человек, что нет кестека... - И безнаказанно убивать? - Мена тоже убивали. И рано или поздно убьют. - Ты все это время провел в войнах, в крови - и ни разу не захотел умереть. Ты защищаешь свою жизнь так же, как и все. Так что незачем говорить мне о своей тяге к смерти. Если бы тебе действительно было так тяжело, ты не сидел бы сейчас передо мной. Граф напряженно усмехнулся. - Все мы скоты. Собака, когда ей впервые надевают ошейник, пытается вырваться, а потом ничего, привыкает. У нас перед ней мало преимуществ. Я привык к своему ошейнику. А вообще... Я боюсь. Для меня есть только один способ умереть - через кестек. Что это такое - знаю только я. К тому же, мне внушен инстинктивный ужас перед ним. Есть еще один способ - принудить других. Для этого надо заставить ненавидеть. А ненависть редко насыщается просто смертью. Я устал каждый раз проходить через этот ад. Для того, чтобы решиться на то или другое, нужно нечто такое, что испугало бы меня еще больше. Так просто лечь и позволить кестеку убить меня я не смогу. Просто, не заставлю себя. И я должен быть уверен, что мое тело будет уничтожено. Уже рассвело, и Игорь не мог оставаться. Он встал. - Ладно. Сейчас я уйду, а ты останешься здесь. Вода, пища, все, что нужно, у тебя есть, так что с площадки - ни шагу. Ясно? Это приказ. Граф тоже вскочил. - Да, господин. - И не называй меня господином. Я - Игорь, был им и останусь. Понял? - Да, госпо... Игорь. - Я не знаю, когда приду. Мне надо многое обдумать... Но ты будешь ждать меня здесь. Ему действительно было необходимо обдумать все произошедшее. Всю эту невероятную историю можно было сочинить от начала до конца. Шрамы Граф мог получить совсем по другим поводам, послушание, беззащитность тоже можно разыграть, особенно зная, что Игорь никогда не зайдет слишком далеко. Но зачем это Графу? Да, он психически ненормален, но... Проще всего было проверить, отправившись к отцу Оксаны. Старый врач взял анализы, и если там действительно что-то не так... Андрей Петрович встретил его с горячечным возбуждением. Он начал исследование анализов и теперь попросту находился в трансе. Кровь Графа не была человеческой. Простой врач совершил открытие, которое могло повести за собой переворот в биологии, и теперь весь находился во власти радужных планов по поводу своей дальнейшей работы. Племянник, естественно, как соавтор имел право знать все. Игорь выслушал Андрея Петровича и испугался. Все, рассказанное Графом, оказалось правдой. Но если так, то действительно, исследования кестека могли принести неожиданные плоды. Но и без этого Граф не перенес бы, что его тайна стала достоянием широких масс. С другой стороны, исследование органики этого существа, - а его и в самом деле уже нельзя было считать человеком, - могло разрешить одну из самых болезненных вечных проблем - проблему смерти, не говоря уже о таких мелочах, как, например, лечение чахотки, о чем мельком обмолвился Граф. Одно сознание этого приводило в трепет. И все же Игорь понимал, что те же анализы можно будет взять и во второй, и в третий раз, и ничего при этом не потерять, если же сразу, не подумав, дать делу ход, оповестить о результатах исследований общественность, - будет уже невозможно ничего исправить. И страх Графа перед разоблачением, и опасение перед результатами открытия кестека перевесили - Игорь воспротивился дальнейшим исследованиям. Андрей Петрович не мог этого понять. Они стояли на пороге величайшего научного переворота. Но племянник настаивал, убеждал, напоминал о врачебной этике, о нежелании Графа обследоваться, наконец, стал уверять, что дальше работать с этим человеком невозможно, что он скрылся, сбежал и найти его нельзя. Потребовалось немало времени, прежде чем Андрей Петрович уступил, но и тогда пришлось отнимать у него пробирки почти силой. Он позволил Графу уничтожить анализы, но настрого запретил причинять вред врачу. Граф относился к нему как к хозяину и естественно, что Игорю, с его убеждениями, представлялось немыслимым иметь невольника. Но, с другой стороны, и это было совершенно неожиданно для него самого, он чувствовал, что не в состоянии вернуть кестек. Граф предупреждал его, что тот действует на хозяина не меньше, чем на самого раба. Эта штучка давала власть, но и сама получала над хозяином власть не меньше. Кестек менял человека, это Игорь почувствовал на себе сразу же. К тому же его пугала мысль, что, освободившись, невольник убьет его за знание и за то, что он был его хозяином. Раздираемый противоречивыми желаниями, Студент в конце концов нашел себе оправдание в том, что свою власть над Графом употребит в его же пользу. Уже давно, еще не зная, кто тот на самом деле, он надеялся направить этого человека на "путь истинный", сделать его своим соратником в революционной борьбе, склонить к своим идеям, внушить человеколюбие и свои, как он был уверен, правильные убеждения, то есть, превратить его в то, чем он хотел бы его видеть. Но, несмотря на все их многочисленные споры, Граф стоял на своем. Он хоть и не пытался переубедить друга, но отрицательно относился к взглядам, руководившим Студентом, связался с анархистами, но и их идеи, казалось, были для него игрой, не больше, и для своих единомышленников оставался чужим. Он был незаменим в террактах, верен, полезен, - но никогда не становился одним из них. Было ли это результатом того, что он слишком скептически относился к их вере в прекрасное свободное общество, лишенное государственности и состоящее из самореализующихся идеальных людей, или того, что он не верил в эту чистую натуру человека, того, что он, вечный борец за свободу, не верил в ее существование и возможность ее достижения? А может, не в идеях, мировоззрении было дело, просто он никогда не забывал, да и окружающие чувствовали его чуждую природу, его отличие, пропасть между ним и человеком? В любой среде Граф оставался чужим. Но, тем не менее, Игорь верил, что ему удастся переделать его, склонить к нужному образу жизни, ввести в среду своих соратников. Граф, услышав о его намерениях, сразу же предупредил, что он будет подчиняться, у него нет другого выхода, но ничего хорошего из этого не выйдет, так как его убеждения в другом, и работает он с другими. С ним разное случалось, но предателем он не был никогда. Игорь пропустил это замечание мимо ушей. И потянулись дни и недели, Студент ввел Графа в свой круг, стал посвящать в тайны своего дела, уверенный, что теперь в их среде появился еще один, сильный и отважный, верный боец. Главное, он запретил «волку» убивать, и считал, что уже одно это оправдывает его владение кестеком. Сначала он оставил Графа жить в его логове. Но тот, хоть и старался этого не показывать, сильно переживал, что впервые за несколько сотен лет у него появился хозяин, и стал им не кто иной, как человек, которого он считал другом, кому доверился. Игорь это понял, когда однажды застал его врасплох. Вход в логово был закрыт опущенным пологом, Студент отклонил его и вступил внутрь. В гроте было темно, стоял тяжелый дух спиртного и, споткнувшись о бутылку, Игорь закрепил полог над входом, впуская свет и свежий воздух. Первое, что бросилось ему в глаза, это пустые и еще не откупоренные бутылки из-под водки. Они стояли и валялись повсюду, у нар, у входа, под буржуйкой и даже перед книгами на полках. Граф спал. Несмотря на жару, он с головой накрылся шубой, выглядывала только рука с браслетом. Игорь подошел, убедился, что он действительно спит, и собрался уже было уходить. Он приходил только проверить, на месте ли Граф, в том, что он запил, не было ничего удивительного, поговорить об этом можно с ним и в другой раз, - как вдруг заметил нечто такое, что заставило его остановиться. На полу, рядом с постелью лежал шприц. Игорь наклонился и поднял его. Некоторое время переводил взгляд с него на Графа и обратно. Потом сорвал со спящего шубу и толкнул. - А ну, вставай! Граф проснулся, сел в постели, с трудом раскрывая глаза, наощупь застегивая рубашку - он, как всегда, спал одетым. - Покажи руку, - приказал Игорь. Только тут Граф заметил в руках господина шприц, равнодушно завернул рукав, обнажая исколотую руку. - Ты же говорил, что перестал возиться с опием. - Это не опиум. - Что же? - Коктейль. - И мешаешь это со спиртным? Что это? - Всякого понемногу. Убивает быстрее, чем опий. - Убивает? - зло прищурился Игорь. - Так ты, значит, решил обмануть меня? Граф слабо, не подымая головы, оскалился. Игорь скорее угадал эту улыбку, чем увидел. - Господин, я обманываю не тебя. Ты прекрасно знаешь, что я умру при первой же возможности. Кестек не позволит мне воспользоваться ножом, ядом, петлей, но получать наслаждение от наркотика он запретить мне не может. И каждый раз увеличивать дозу - тоже. Но не беспокойся. Ты же видишь - никакого результата. Эти порошки не могут причинить вреда моему организму. Я не человек и слишком быстро восстанавливаюсь. - Так... - Игорь встал. - Собирайся. Ты пойдешь со мной. - Как тебе угодно... Игорь. - Бери все, что тебе необходимо, ты здесь долго не покажешься. Будешь жить со мной. И постарайся поладить с моей мамой. Он привел его домой, представил матери как своего друга Станислава - о том, что произойдет, если она узнает, что в ее доме поселился Граф, он не решался даже задумываться, - и попросил ее постелить гостю в его спальне. От Стаса Зинаида Петровна была в восторге - при желании он умел очаровывать. Они разыгрывали перед старой женщиной роль старых друзей, между которыми нет ничего особенного, если не считать, что один из них попал в стесненные обстоятельства и теперь временно вынужден жить у приятеля. Но когда после мило проведенного вечера в тесном семейном кругу Игорь повел его спать, Граф сразу изменился, застыл посреди спальни. - В чем дело? - спросил хозяин, заметив его испуг. - Если ты только прикоснешься ко мне, я убью тебя, когда освобожусь. Игорь удивился, а поняв, в чем дело, даже оскорбился. Стоило труда убедить Графа, что ему придется спать с ним в одной комнате, а не постели. Видя же, что при всем своем отвращении раб не попытался сопротивляться, только предупреждал, осмелел и сказал: - Но я хочу сам провести некоторые исследования твоего организма. У меня тут есть кое-какая аппаратура... - Неловко добавил он. Игорь обещал этого не делать, но соблазн был слишком велик. Граф посерел и сел на постель. - Как тебе угодно, гос... Игорь, - ответил бесцветным голосом. - Но я не буду трогать кестека, я хочу только исследовать твою кровь, - поспешил унять его ужас хозяин, готовя инструменты. - Это сейчас тебе так кажется. Потом ты захочешь большего. - Нет, даю слово, что нет! - В вечности тоже нет ничего привлекательного. Игорь взял шприц и сам закатал Графу рукав. - Это когда организм стареет. Но если он не снашивается... - Все равно. Если не умирает тело, то умирает душа. - Смешно так разделять тело и душу. На дворе двадцатый век. - Не надо мне читать лекции по материализму. Мне глубоко плевать, устает ли мой мозг, сердце или нематериальная субстанция. Но я устал от всего этого. И вообще, я не знаю, зачем весь этот разговор. Я же сказал, что ты поступишь так, как это тебе нужно. Решаю не я. - Я сделаю это только для себя. Никто ничего не узнает. - Как тебе угодно. Я не могу помешать. Действительно, Граф мог отказаться что-то выполнить, но не был способен помешать хозяину что-либо сделать с собой. Тот мог исследовать его, даже если сопротивляющегося раба при этом ломал кестек. - Стас, посмотри на меня. Граф поднял на него затравленные глаза, и Игорь сразу отпустил его руку. - Извини... Я не хотел причинить тебе боли. Никогда не позволяй мне делать этого, хорошо? - Спасибо, господин. Граф попытался поцеловать его руку, но Игорь вырвался и дал ему пощечину. - Не смей, ты!..