Все Круги Ада. Освобождение

      Рука об руку с утром пришло несчастье. Эверсон принес злую весть: дон Риас, решив не уступать сферы своего влияния более малосильной общине, повел своих людей на соперника. Сейчас они на подступах, окружают. Часа через два, максимум, смертельная их петля сожмется вокруг лагеря и не уйдет никто. Эверсон решил отступить. - Сидеть и ждать бессмысленно, - сказал он, обводя взглядом мрачно молчавших людей. - Но защищаться сил у нас не хватит, поэтому я предлагаю пробиваться в одиночку к болотам, - вряд ли за одним человеком бросятся все. По двое, трое не собираться - это привлечет внимание, бежать врассыпную. Лагерь подожжем - в дыму легче пробиваться. Выжившие пусть идут на север, к землям индейцев. Господь даст, там встретимся. Ну все, прощайте. Лагерь пришел в движение, начались поспешные сборы. Мне собирать было нечего: одежда на мне - и та принадлежала Эверсону. Поэтому я просто сидел в шалаше и наблюдал за хозяином. На мгновение он прервал сборы и пристально посмотрел на меня. - Сдается мне, я знаю, о чем ты думаешь. Предупреждаю, не вздумай остаться. Ты должен мне шесть месяцев, и это время еще не истекло. Потом будешь делать с собой все, что захочешь, а сейчас пойдешь со мной. Так что будь добр, защищай свою жизнь как нормальный человек. - Тогда дай и мне оружие. - Зачем? - спросил он, вновь принимаясь за свой мешок. - Пойдешь со мной. Ты монах. - Я убийца. И вдвоем нельзя. Дай мне что-нибудь. - Оружия не хватает. Вот, возьми мой мушкет. Он отдавал оружие Луису, который был слаб и беззащитен. Но за жизнь будет бороться не Луис, а Граф; Графу такие жертвы не нужны. За все время своего пребывания у эдамитов я впервые почувствовал себя сильным и уверенным. - Нет, не надо. Ты тот топор оставляешь здесь? - Да. - Я возьму его. Через полчаса началась атака. Я не спешил, выжидая, пока в правильной цепи наступающих появятся прорехи, пока они столкнутся со своим противником. Наконец, высмотрел разрыв и стал пробираться в его сторону. Меня заметили сразу же, пули засвистели совсем рядом, и пришлось почти ползти, ориентируясь только на слух. Я не прошел и трети пути, как наткнулся на Хуана. Он скорчился на земле, пытаясь ползти, но по спине его быстро растекалось темное пятно. Все, ему уже не уйти, граммы свинца слишком тяжелы, чтобы сдвинуть их с места. И как это его могло угораздить? Ведь здесь, в этом месте, можно вставать в полный рост. Я перевернул его, Хуан меня узнал и глаза его, мутные до этого мгновения, сделались холодными - такая встреча не сулила ему ничего хорошего. - Помоги Джиммерсу, - прошептал через силу. - Он к тебе относился хорошо... Я нашел старика в кустах, шагах в трех от него. Значит, они все-таки прорывались вдвоем, вот почему их засекли. Джиммерсу уже не помочь - агония, его можно только добить, что я и сделал. Увидев это, Хуан попробовал помешать мне рассчитаться с ним и, опередив меня, заколоться самому. Он действительно настолько ненавидел меня! Но я наступил ему на руку и забрал нож - пригодится. - Скотина... Он откинулся назад, на землю, ожидая, что я поступлю с ним так же, как с Джиммерсом. У меня на то были все основания, кроме одного - ненависти. Связав ему руки и взвалив на себя, я призвал все свое умение и реакцию, чтобы с такой ношей, защищаясь только одной рукой, вырваться из цепи. Но Граф есть Граф, он оставался жив и не в такой ситуации. Я отнес его в один из моих потайных уголков, где иногда скрывался от эдамитов. Здесь найти не могли, кроме того, в этом месте из земли пробивался ключ - то, что мне сейчас требовалось. Вначале Хуан вырывался и мешал мне бежать, но потом, видимо из-за того, что, перекинутый через плечо, висел вниз головой, или из-за потери крови, потерял сознание. Я положил его у ручья и стал разводить костер. Дождей давно не было, сушняк валялся повсюду, и огонь вспыхнул быстро и сильно. Положив в него свой нож и нож, отобранный у раненого, я обернулся. Испанец пришел в себя и одними глазами следил за моими приготовлениями. Заметив, что я смотрю на него, зло усмехнулся и прохрипел через силу: - Дорвался? Над умирающим измываться будешь? Он ждал расплаты за все, что накопилось между нами. Довольно горько, избежав смерти от единоверцев, оказаться в руках заклятого врага, да еще и беспомощным, связанным. Я хорошо понимал его состояние, но объяснять ничего не хотел: надо же мне хоть как-то отомстить, пусть думает так - ненависть поможет ему выдержать все. Я приготовил кляп и подступил к нему, но Хуан сжался и замотал головой. - Нет, не надо, я буду молчать!.. Понимаешь, ты!.. - Он не рискнул обругать меня. - Я же никогда не затыкал тебе рта... Ладно, довод неважный - немой все равно на помощь звать не стал бы. Но в его глазах стояло такое отвращение, что я отбросил тряпку в сторону. Помыл руки, задрал на нем рубашку и сел на него, чтобы не двигался. Набожный испанец стал шепотом молиться. Сеид натаскал меня в этом деле. Я мог делать операции нескольких видов, правда, происходило это в прекрасной лаборатории и с не менее удобными инструментами; здесь же у меня имелось только два ножа, пусть и стерильных после огня, но все же это каменные топоры в сравнении с тем, к чему я привык. И потом, никакого наркоза. Простейших наркотиков нет, а с северными травами я был мало знаком, и найти среди них ничего нужного не мог, к тому же, у меня не было на это времени. Хуан напрягся и зажал зубами ткань рубашки, когда я взял нож. Ему пришлось тяжело - несмотря на все мои старания делать как можно меньше болезненных движений, в ране все же пришлось покопаться. Если бы оказался задет позвоночник, мне действительно было бы лучше его убить. Наконец, скользкая и липкая от крови капля свинца показалась на солнце. Я поставил ее в траву перед лицом Хуана, и он, взглянув, опять потерял сознание. Мне пришлось повозиться с испанцем те несколько дней, что я искал общину. У него началась горячка и он так и не приходил в себя, когда я явился в новый шалаш к Эверсону. - Луис? - удивился тот. - Вот уж не ждал тебя. - Я живучий, - сказал я, опуская Хуана на постель. - Нет, мне казалось, что ты просто уйдешь. Не зря ведь отказался идти со мной. - Ты думал, я сбегу? Если бы только было возможно, я сделал бы это раньше. Но я еще что-то должен тебе. - Я поспешил перевести разговор на другую тему. - Пусть Хуан побудет здесь, пока поправится. Он ранен. - Мне казалось, вы в плохих отношениях. - Ты позволишь? - Позволю. - Он выживет. А вот старого Джиммерса убили. - Да? Хороший был старик. - Эверсон вздохнул, но сейчас было не до скорби. - Ну, ты отдыхай, а у меня много работы, видишь, мы только обосновываемся. Многие не пришли... Он ушел, а я перевязал Хуана, напоил его кровью и заснул до самого вечера рядом с ним - за эти несколько дней я привык отогревать больного своим теплом. Разбудил меня Эверсон - и довольно недвусмысленно. Я испугался. - Прошу тебя, Эверсон, только не сейчас. Я не могу, пока Хуан здесь, лучше добавь эти дни к моему сроку. Хозяин отпустил меня, и я обернулся к испанцу. Оказалось, что Хуан уже пришел в себя и следит за мной темными, мутными глазами. Кровь ударила мне в голову - он все видел и слышал. Осторожно, стараясь не прикоснуться к нему, я встал с постели и вышел наружу. У шалаша стоял Эверсон. - Ты специально принес его в мой дом, чтобы я не мог дотронуться до тебя? - Он скоро сможет встать и уйдет. Я же сказал, что время, пока он будет здесь, ты можешь добавить к моему сроку. Я все отработаю. Но не принуждай меня делать это при нем. - Мы договаривались, что ты не будешь мне отказывать. Не ты ли обещал слушаться? - Я послушен. Ты знаешь, как я к этому отношусь, и все же, по-моему, еще ни в чем тебе не отказывал. Но только не при нем. Хочешь, за каждый день, что он проведет здесь, я отдам тебе два. - Хорошо. Но только я не желаю, чтобы ты еще раз вел себя так, как будто я тебя насилую. Ты дал слово, не забывай. - Я помню. И, кажется, до сих пор вел себя так, как ты хотел. Но при Хуане я не могу. Испанец перебрался из нашего шалаша на пятый день, и после этого долго не попадался мне на глаза. Потом появился опять и вел себя так, словно между нами ничего не произошло. Я и не ждал благодарности, напротив, сам был признателен, что он больше не трогает меня и не вызывает в лес. Но меня тревожило, когда я ловил на себе его настороженный, пристальный взгляд. Когда я оглядывался, он сразу отводил его и хмурился. Я благоразумно старался держаться от него подальше - с его высокомерием он мог не простить мне, что я, тот, кого он презирал, помог ему и в чем-то оказался сильнее. Но потом произошел перелом. Было время обеда, и все сошлись на центральной поляне вокруг котла. Я взял свою порцию и сел поодаль, но через несколько минут почувствовал, что чем-то вызвал недовольство одного из эдамитов. Не подымая глаз, кожей ощущал его пристальный взгляд. Вдруг он перестал есть и отставил свой котелок в сторону. - Дай сюда, - протянул руку к моему, и я покорно отдал. Тогда он схватил меня за волосы и пригнул к земле - это была старая и, как считалось, остроумная шутка: вылить мне на голову мою же похлебку. Но я довольно долго ждал, а суп все не лился, и я украдкой поднял глаза. Надо мной стоял Хуан и держал своего приятеля за руку с котелком. - Только посмей, - сказал он ему и уже громко крикнул: - И всех предупреждаю: я убью того, кто обидит этого человека. Среди обедавших воцарилась мертвая тишина. Всем было известно, что Хуан - один из самых ревностных моих гонителей. О том, что я принес его в лагерь, ни он, ни я не обмолвились ни словом. И это заявление вызвало немалое изумление. Я не стал ожидать развязки, встал и быстро ушел в лес: если бы его стали бить, защитить я не смог бы - не имел права. Но не успел уйти далеко, как услышал сзади шаги - кто-то догонял меня, быстро и легко шагая по шуршащей траве. Я не оборачивался, но напрягся - это мог быть кто-нибудь из тех, кто ловит меня в укромных уголках... Оказалось, что это Хуан. Он поравнялся со мной и пошел рядом. - Почему ты сбежал? - спросил, заглядывая мне в лицо. - Тебя никто бы не тронул. Я молчал, решая, заговорить мне с ним или не стоит. - Ну, скажи что-нибудь, я же знаю, ты можешь, я слышал, как ты говорил с Эверсоном. Ну? Зачем ты притворяешься немым и слабым? Почему позволяешь так обращаться с тобой? Ты же другой, я знаю. Ну? Не молчи! - Почему ты это сделал? - Я не подымал глаз, зная, что он смотрит на меня. - Зачем тебе это? - Мне? - удивился испанец. - А тебе это не нужно? - Не надо было вмешиваться. - Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе по нраву подобное отношение? Ты не желаешь защищаться сам, значит, делать это буду я. Сколько тебе еще осталось быть у Эверсона? Я все слышал, знаю. Он помог тебе сбежать из монастыря и за это заставляет спать с собой, да? Сколько ты должен ему еще? - Два месяца. - Еще два месяца! А посмотри, на кого ты стал похож! Я постарался перевести разговор и превратить все в шутку. - Не знаю, здесь нет зеркал, - сказал, усмехнувшись. - Зеркал? - опять удивился Хуан. - Ты привык к зеркалам? Я промолчал. - Тогда тебе наше общество кажется еще страшнее, чем я думал. Ты, наверное, впервые попал в такую общину. - Нет, - покачал я головой. - Мне уже доводилось быть рабом. А потом, подобное мне приходилось испытывать и в тюрьме, и в монастыре. Испанец захохотал. - Тюрьма и монастырь! Это ты их ставишь рядом? Неужели в монастыре тебе было так плохо? - Там знали, что я убийца, и ко всему еще заставляли отмаливать свои грехи. - Разве тебе и раньше случалось убивать? - Да. До монастыря это было одной из моих обязанностей. - Обязанностей? - Мена кормили за каждого человека. - А если не убивал? - Тогда не кормили. Мы помолчали. Я сел под деревом и сорвал травинку. Испанец долго рассматривал меня. - Наверное, все это оттого, что ты красивый. - Красивый? На мне ведь живого места нет. - Все равно красивый. Ведь ты прячешь шрамы под одеждой. Я усмехнулся. - Эверсон любит меня и со шрамами. - Я не могу понять. Ведь ты не любишь Эверсона, я вижу это. Почему же не уйдешь от него? Он тебя не привязывает. И ты сильнее его. Если он держит тебя силой, ты сильнее его. И он тебя не запирает, не сторожит. Что же тебе мешает уйти, сейчас, например? Ведь ты же можешь это сделать? - Я много чего могу. Испанец вскочил. - Тогда идем. Идем со мной. Уйдем вместе. - Нельзя. Мне нельзя, - поправился я. - Ты можешь уходить, если хочешь. - Да почему же? - Зачем тебе это знать? И потом, я не понимаю, зачем вообще все это. Ты мне ни в чем не обязан. То, что я сделал, ничего не значит и ничего не меняет. Ну да, ты узнал, что я не немой, что я с Эверсоном против желания, что я далеко не беззащитен и не слаб. И если ты действительно хочешь отблагодарить меня, то молчи об этом, это наши с Эверсоном дела, никого они не касаются. Пусть все остается по-прежнему. С чего ты вдруг взялся опекать меня? - Да потому, что я считаю тебя другом! Ты спас мне жизнь. Я перед тобой откровенен, а ты... Ты вот, например, не говоришь мне, почему попал в монастырь. Ты ведь и в монастырские постели ложился, а теперь Эверсона ненавидишь. Со святыми спать тебе больше нравилось? - спросил он с издевкой, обидевшись, что я его оттолкнул. Но тут вскочил и я. Схватив его за грудки, притянул к себе. - Оставь в покое мое прошлое, ясно? Не смей туда лезть. Тоже мне, друг нашелся. А давно ли ты пинал меня ногами, брезговал есть со мной рядом? Ты... ты... Голос у меня сорвался. Мне страшно захотелось ударить его. Ударить по его побледневшему, испуганному лицу, по темным послушным глазам. Но я сдержался. - Сволочь, - сказал, швыряя его на землю. Хуан сел, куда я его бросил, стал рассматривать исколотую при падении руку. Я молчал. - Что же ты меня не ударил? Ты ведь хотел ударить? - Не трогай меня, не трону тебя и я. - А ты тронь. Я ведь все равно скажу, что ты шлялся по монастырским постелям, теперь спишь с Эверсоном. И что бы ты ни говорил, добровольно спишь, иначе тебя здесь давно бы уже не было! А к кому ты пойдешь после него? К Риасу? - Я тебя предупредил. - Ну, ударь, ударь, ты, шлюха монастырская! Я разозлился, кровь бросилась мне в голову. - Ты думаешь, я тебя ударю? - Попробуй только! - Я сделаю с тобой кое-что другое. Почувствуешь, как это приятно - быть шлюхой. Хуан испугался по-настоящему только тогда, когда я уже схватил его. Он закричал и стал вырываться. Но в моих руках он был как ребенок, и все его барахтанье ни к чему не привело. - Ай, пусти! Пусти! Не смей прикасаться ко мне! Я сжал его руки и легко подмял под себя. В глазах испанца был ужас, отвращение, и мне нравилось, что он боится меня, нравилось причинять ему боль, я с силой укусил его за щеку. И тут же отодвинулся: и с меня, и с него было достаточно. К тому же я опасался, что начнет действовать кестек - у меня имелся запрет на насилие любого вида к эдамитам. Хуан мгновенно вскочил, брезгливо вытирая лицо. Его трясло, словно в лихорадке, он опасливо отошел в сторону. У меня тоже дрожали руки. Я сел, прислонился к дереву и снова взял в зубы травинку. - И ты мог бы изнасиловать меня? - убито спросил испанец. Я посмотрел на него и опять уставился перед собой. Я успокаивался и уже начинал сомневаться, стоило ли это делать. - Скажи, смог бы? - не отставал Хуан. - Я просто показал тебе, что значит "шляться по монастырским постелям". Не знаю, что бы произошло между нами дальше, если бы не появился Эверсон. Он искал меня и, быстро окинув нас взглядом, сразу заметил наши хмурые лица. - Что это вы не поделили? - спросил, сразу перестав улыбаться. Подождал ответа, но мы оба смотрели себе под ноги и молчали. - Ты что, опять обижаешь Луиса? - спросил он Хуана. - Да, наверное, это я его обижаю, - мрачно ответил тот. - Что ты хочешь этим сказать? - Ничего. - Хуан поднял голову и зло посмотрел на Эверсона. - Ты пришел за своим Луисом, вот и забирай его. - Что это у тебя с лицом? Хуан схватился за укус. - Так... Сухой веткой поцарапался... Эверсон еще раз внимательно посмотрел на него, на меня, потом кивнул мне головой. - Идем. Пока мы шли, он не проронил ни звука. Я тоже молчал, думая о Хуане. Эверсон, разумеется, не поверил басне о сухой ветке: на щеке испанца явственно отпечатались зубы - я довольно-таки сильно укусил его. Когда мы пришли в шалаш, и я стал раздеваться, Эверсон некоторое время наблюдал за мной, потом сказал: - Луис, пока ты со мной, я не хочу, чтобы у тебя был кто-то еще. Я искоса посмотрел на него и лег в постель. Откровенно усмехнулся ему в лицо. - Ревнуешь? - Если я что-нибудь замечу, то своими же руками задавлю тебя. - Дави, - равнодушно ответил я, - мне терять нечего. - С каких это пор вы стали приятелями с Хуаном? Всего несколько недель назад он убить тебя был готов. - Эверсон, он просто благодарен мне за то, что я спас ему жизнь. И ты прекрасно знаешь, что ни с кем больше я спать не буду. - Вот в этом я не уверен. - Я выполняю договор, и ложусь с тобой в постель только по необходимости. Истечет мой срок, я уйду и постараюсь даже не вспоминать никого из вас. - И меня? - И тебя. В эту ночь Эверсон впервые избил меня. Выволок из шалаша и топтал на глазах у всех. Потом забрал обратно в вигвам и всю ночь издевался, именно издевался, грубо, жестоко.