Все Круги Ада. Освобождение

Весь день Граф старался искупить свою вину полной покорностью. Было просто невероятно, что это тот самый Граф, которого вначале приходилось держать на цепи, постоянно одергивать кестеком, теперь бичует себя за единственную дерзкую фразу. Раб не подымал глаз и за любым словом повторял "господин". Ахмеда унесли обряжать, и он украдкой смотрел в ту сторону, куда пошли слуги, но просить отпустить его не смел, только усерднее брался за работу. Ага с сожалением наблюдал за этим самоистязанием и понимал, что впереди его ждут немалые трудности. И действительно, лицо Графа оставалось бескровным и серым, движения - неуверенными и медленными, и господин боялся, что, даже не желая того, он отправится вслед за своим муаллимом. Наконец, Сеид попытался еще раз поговорить с ним. - Что ты так переживаешь за стариком? Он ведь хотел убить тебя? - У него было на то право, господин, - тихо сказал Граф. Он так и не поднял глаз. - Какое право? Какое у него могло быть право? - Он когда-то вернул мне жизнь. - А сколько раз ее возвращал тебе я? Почему же со мной ты никогда так... - Прикажи, господин, и я исполню все, что ты пожелаешь. Никто не оспаривает твоих прав на меня. - Но ведь мне ты никогда не был так предан. Я хочу понять. - Ты не поймешь этого. Лучше бы ты спасал его. Ему было зачем жить. Сеид улыбнулся. - Ну, во-первых, его спасти было невозможно. Ты - и то чудом жив остался, а простой человек... А кроме того, зачем мне твой Ахмед? Раз он все знал, отпускать его было нельзя. Разве что кестек ему поставить? Граф вскочил. - Ну, ну, успокойся. Иди, лучше, отдыхай, ты шатаешься от слабости. Я тебя не для того реанимировал, чтобы ты теперь подрывал свое здоровье. Ахмеда похоронили, и Сеид надеялся, что на этом все кончится. Но не тут-то было. Граф по-прежнему был удивительно послушен, и ага видел за этим самобичевание, мазохистское стремление наказать себя. Раб не оправился после операции, худел, слабел, потерял аппетит. Им завладело полное равнодушие ко всему, происходящему вокруг, все свое свободное время он проводил на могиле. Сеид понимал, что Граф не просто подавлен смертью Ахмеда, больше всего его тяготит, что убийцей стал он сам. Прошел рамазан, а раб все никак не приходил в себя. И чифликчи решил положить этому конец. Однажды он застал его на могиле. - Мне не нравится твое поведение, - сказал, остановившись над ним. - Я сделал что-то не так, господин? - Ты все делаешь не так. Оставь мертвых в покое. - Это был единственный мой друг. - И что же теперь? Хочешь лечь с ним рядом? Ну, чего молчишь? - Господин, если я сделал что-то... - Ты ничего не сделал. Ты просто изводишь себя глупостями. Да, ты ничего не сделал. И я благодарен тебе за спасение моей жизни, даже несмотря на то, что сделал это по приказу кестека. Я тебе благодарен, и уже только поэтому не могу равнодушно смотреть, как ты медленно умираешь. Я понимаю, что ты его любил, понимаю, что теперь раскаиваешься и не можешь забыть. Тем более, что кестек - совершеннейшее запоминающее устройство, он просто не позволит тебе забыть этого. А может и вычеркнуть из воспоминаний все ненужное. Поэтому я сотру из твоей памяти этот неприятный эпизод. - Господин... - Тихо, это не больно. Тебе просто покажется, что ничего не было. Другой бы на твоем месте благодарил меня. Ты не забудешь Ахмеда, просто не будешь знать, что убил его, что он вообще приходил сюда. - Но, господин... - Это приказ. Идем. Граф побледнел, но промолчал. Он все еще пытался сдержаться. У входа в лабораторию ага обратился к телохранителю - после случая с Ахмедом он сменил их всех и больше никогда не оставался один. Граф же просто физически не мог находиться при нем неотлучно. - Пойдешь в сад и проследишь, чтобы убрали могилу. Цветник на ее месте разобьете или еще что-нибудь. Ясно? Слуга поклонился и вышел. Сеид говорил тихо, но Граф, хоть и был далеко, услышал. Не успел турок повернуться к нему, как он бросился к его ногам. - Господин! - сказал, целуя ему руки. - Будь милосерден. Оставь мне могилу. Сеид покачал головой. - Нет. Ты должен забыть. - Но господин, я убил ради тебя единственного близкого человека... Неужели ты отнимешь у меня и то, что осталось? - Я же сказал, ты должен забыть. А могила будет напоминать тебе. И Ахмеда убил, в конечном счете, кестек, а не ты. Я уверен, что если бы ты был тогда в сознании, а не лежал в агонии, то никогда не согласился бы на это, правда? - Хорошо, пусть я забуду, кто там лежит, но не заставляй меня ходить по его могиле, господин! Разве ты обращаешься так с памятью своего отца? Разве я заслужил такое наказание? Я же послушен! - Иди ложись, - приказал Сеид, желая оборвать эту сцену. - Но господин... - Ложись на стол! Граф повиновался и молча стал привязывать себя. - Спокойно, спокойно, я ведь для тебя это делаю, глупец ты этакий. У меня ведь тоже никого дороже тебя нет, - сказал ему ага, зная, что тот никогда не вспомнит этих слов. После операции Граф действительно успокоился. Он уже не мучался раскаянием, хотя и счастливым его вряд ли можно было назвать. Кестек сильно подавлял его естественную память, но возможно, воспоминания о смерти Ахмеда тревожили его подсознание, проявляясь в виде снов или отрицательных эмоций. А может, Сеиду его тоска больше бросалась в глаза, потому что он стал внимательнее относиться к невольнику. Он начинал понимать ту безысходность, которую должен был чувствовать Граф со времени своего превращения. При его свободолюбии и гордости он был более бесправным, чем последний раб, и даже не мог себя питать надеждой, как обычный невольник, что судьба улыбнется ему и придет освобождение. Граф освободиться не мог. Мог попасть в руки другого хозяина, сам завладеть брелком, - но всегда оставался рабом кестека. Свобода для него означала смерть, но и умереть он не мог как простой человек, даже убить его было трудно. И смерть - что означает для него смерть? И после смерти он не ждал ни свободы, ни покоя. И ни одной близкой души, все представляют опасность и стоят по другую сторону. Хозяева и их слуги, подавляющие его волю, ученые, способные раскрыть его тайну, просто любопытные, сам он, ненавидящий и презирающий себя. И нигде ему нет места, ни с кем он не может быть своим. Он не человек и не животное, даже не машина, даже в доме Сеида он всегда один, потому что не господин и не обычный раб. Любой слуга свободнее его, в их обязанности входит наказывать его по желанию господина, и в то же время он ближе всех к хозяину, сам может приказывать. Из-за этого двусмысленного положения его не любят, его никто не признает своим. Господин, которого он так ненавидит, - единственный его собеседник. И при этом он вел себя на удивление корректно, был послушен и предан как никто другой. Сеид впервые по-настоящему задумался, что должен чувствовать такой человек, сострадание и, может быть, даже нежность, - да, да, та самая нежность, которую он впервые почувствовал, реанимируя его, и в которой никому бы никогда не признался, - принуждали его относиться к невольнику внимательнее. Он старался зря не тревожить его, оставить в покое. Но чем больше наблюдал за ним, чем дольше тянулось это странное отношение господина к рабу, тем больше ага понимал, насколько необходима Графу свобода. И вот однажды он проснулся с мыслью, показавшейся ему в тот момент предельно ясной и верной: Графа следует отпустить. Он не создан для такого существования, а на свободе его жизнь нормализуется, все придет в порядок. В конечном счете, можно повторить эксперимент на ком-нибудь другом. Но просто сказать ему "уходи, ты свободен", Сеид не мог. Это выглядело бы как признание, что все, сделанное с Графом, не имело смысла. Как бы он отнесся к мысли, что его жизнь поломана напрасно, что это не нужно даже Сеиду? Поэтому ага решил просто дать ему шанс бежать. Он снял брелок и общался с невольником без его помощи. Ничего не изменилось. Граф по-прежнему избегал хозяина, был подавлен, но послушен. Казалось невероятным, чтобы он мог не заметить, что хозяин не пользуется кестеком, но только этим можно было объяснить, почему он никак не реагирует. Тогда Сеид положил брелок в спальне на видное место и несколько ночей подряд вызывал Графа играть в шахматы. Тот сразу заметил цепочку, побледнел, но больше в ту сторону не взглянул ни разу. Ага стал терять терпение. Рабу стоило только протянуть руку для того, чтобы больше никому не принадлежать, но он этого не сделал. Турок злился и ломал голову над этой загадкой. Ведь Граф хочет освободиться, почему же он этого не делает? И Сеид решил попробовать еще раз. Он прибегнул к старому трюку. Вызвал Фатиму и приказал ей опять организовать его побег. О соблазнении речь стоять уже не могла - за это время женщина постарела и могла бы годиться в матери невольнику, но так как она была единственной, с кем он когда-то общался не в силу своих обязанностей, то именно к ней и обратился чифликчи. Но условием освобождения раба была безопасность самого Сеида. Он совсем не хотел, чтобы с ним расправились, как с эфенди, племянником Ахмеда. Фатима должна была пообещать рабу свободу, если он не станет мстить бывшему господину. Граф слово сдержит и не тронет его. Но опять ничего не произошло. И через несколько недель Сеид каждый день видел Графа. Его поведение оставалось прежним. Ага стал сомневаться, что Фатима встречалась с рабом, и опять вызвал ее. - Ты виделась с Графом? - спросил он ее с порога. - Да, господин. - Так почему же он до сих пор здесь? - Он не хочет. Даже запретил мне говорить об этом. - Боится, что освободиться опять не удастся, и я свяжу его еще больше? - Не знаю. Но он был очень недоволен, что я предложила ему бежать. - Хорошо, иди. Сеид задумчиво смотрел ей вслед, потом походил по комнате туда-сюда, рассеянно потирая руки, и мысленно позвал раба. Тот явился, стал у порога, потупившись, ожидая, что скажет турок. - Где ты был? - В саду. Прости, я задержался. - Когда ты в последний раз видел Фатиму? - Недели две назад, господин. - О чем она с тобой говорила? Граф замялся и опустил голову. - Ты боишься навредить ей? - спросил Сеид, не дождавшись ответа. - Не мучайся, я все знаю. Она предлагала тебе сбежать? - Прости ее, господин, она не... - И что же ты ответил? Графа побледнел и молчал. - Что ты ответил? - повторил Сеид. - Господин... - Ты отказался. Почему? Граф сделал движение упасть на колени, но ага остановил его. - Стой... Я ведь могу тебя только похвалить. Почему ты не отвечаешь? Почему ты отказался бежать? - Но... я не хочу бежать. - Да? - с жестокой усмешкой спросил Сеид и прищурился. - Не хочешь? А это что? - Он схватил его за руку и задрал рукав: выше запястья еще остался красноватый след от зубов. - Что это? Молчишь? Ты думаешь, тебя не видно, когда ты прячешься в саду? Не хочешь? Так почему же мне приходилось усмирять тебя в подвале? Сумасшедший! - Господин, я, кажется, послушен, делаю все, что ты хочешь. Тебе давно не приходилось прибегать к подвалу. Но если я что-то делаю не так, накажи меня. Чем ты недоволен? - Тобой я недоволен, тобой! Бродишь здесь, как неприкаянный дух, но и уходить не хочешь! - Я не могу. - Хорошо. Попробуем так. - Турок постарался успокоиться. Взял со стола цепочку и показал ее Графу. - Вот кестек. Если бы он попал тебе в руки, ты сразу бы убил меня? - Нет. - Поклянись. - Клянусь, я никогда не подыму на тебя руку, - с оттенком недоумения сказал Граф. - Да я и не могу, ты же знаешь. - Держи, - протянул Сеид брелок. - Ну, бери. Не бойся, он твой. Ты свободен. Граф не пошевелился. - Свободен? - Ну, конечно, не так, как простой человек. Ты всегда останешься рабом кестека. Но теперь сам будешь его хозяином. И своим. Можешь идти, куда хочешь, делать все, что пожелаешь. Со сменой хозяина все запреты снимаются, кроме тех, что заложены в сам кестек. Ты не сможешь ни умереть, ни рассказать о нем кому-нибудь без кодового слова. И всегда обязан выполнять пожелания хозяина. Но остаются все преимущества: вечность, сила, живучесть. Тебе будет легче добиваться своего, потому что ты сам можешь приказывать себе. Будь только осторожен, чтобы не заставить себя делать невозможное. И еще: держи кестек всегда при себе, не прячь его и не пытайся уничтожить. Он может случайно попасть кому-нибудь в руки, а это очень опасно. Ты будешь далеко от хозяина, не сможешь узнать, кто он, чего хочет. Сам понимаешь: он погубит тебя, даже не подозревая о твоем существовании, - невыполнение приказа, и кестек убьет тебя. А закопаешь, бросишь в море, попытаешься сжечь цепочку - уничтожить ее очень трудно, но может начаться коррозия, а это хуже, чем невыполнение приказа. Так что береги ее, чтобы глупо не умереть. - А если я захочу умереть? - Выкинь это из головы. Только попробуй, и кестек накажет тебя. Не думаю, что ты захочешь умирать с помощью кестека. - Можно попытаться его обмануть. - Тебе это не удастся. И вообще, мне не нравятся эти разговоры. Чего ты хочешь? Я тебя отпускаю, ты молод, красив, силен, я дам тебе денег. Тебе только жить и жить, а ты опять... Не забывай, что самоубийство - тяжкий грех. Ты не о смерти должен сейчас думать, а о жизни. У тебя ведь только начинается жизнь. - Я не человек. - А зачем тебе быть человеком? Посмотри на людей. Все они слабы, мелочны, трусливы. Они смертны. А ты превосходишь людей во всем, ты имеешь право смотреть на них сверху вниз. - Но они свободны. - Они свободны гораздо меньше, чем ты. Люди зависимы во всем, что делают, как думают, чем живут. Они зависят от денег, от случая, от момента и места, в котором родились, от религии, от соседей, от богатых и власть предержащих. Они кланяются, кланяются всем, кто сильнее и свободнее их. Они ищут себе хозяина, им легче жить, когда кто-то за них отвечает, решает, кто-то направляет их действия. Они зависят от смерти. А ты - ты свободен от истории и смерти. Ты сильнее самых сильных и свободнее самых свободных, потому что ты выпал из их истории, ты одержал победу над самым страшным их гнетом - конечностью, безысходностью жизни. Если ты не человек, то ты неподвластен и их законам. Среди людей никогда не существовало никого более удивительного, более высокого и прекрасного, чем ты. Так зачем тебе люди? Из страха одиночества? Но ведь ты был человеком. Кого ты можешь назвать своим другом? Ахмеда, который... отказался от тебя? Кого еще? Ты был одинок как человек. Но тогда ты еще нуждался в людях. А теперь люди для тебя - прошлое. Бери же кестек и иди, и хорошенько поразмысли над моими словами. Ты должен гордиться собой. Переоденешься в простую одежду, чтобы не бросаться в глаза, возьмешь золото в сейфе и считай себя свободным. Ну! Бери же! - Ты действительно отпускаешь меня? - Да, отпускаю. Не бойся, это не шутка, никакого подвоха нет. Ты можешь идти. - Как тебе угодно, господин. - Мне? А тебе это уже не нужно? - Это ты решил меня отпустить. - Сумасшедший! Лучше не зли меня. Бери кестек и иди, пока я не передумал. Граф взял брелок и поклонился. - Спасибо... господин. Пока Граф собирался, Сеид вызвал к себе бродячего дервиша, хитрого и умного старика, кормящегося у него за выполнение некоторых особых заданий. Немые рабы годились не для всякой работы, а этот старик, при всем своем любопытстве и наблюдательности, никогда не осмеливался интересоваться лишним. - Пойдешь за этим человеком, - сказал ага, издалека показывая Графа дервишу, - и будешь следить. Ни в коем случае не заговаривай с ним и старайся, чтобы он не заметил тебя. Но если появятся какие-нибудь сложности, тут же скажи мне. А время от времени будешь приходить и рассказывать, как он себя ведет. Не нравятся мне его разговоры. Старику Сеид тоже дал денег и на этом успокоился. Как ни странно, после освобождения Графа у него появилось чувство удовлетворения выполненным долгом. Но он не собирался отказываться от своей работы, и на следующий же день подыскал нового кандидата для экспериментов, и уже отбирал его не только с точки зрения физической выносливости и полноценности, но и смотрел, насколько его душевные качества соответствуют подобной работе. Ему не хотелось ломать второго дикаря. Не спеша обучая его ориентироваться в лаборатории, ага не терял из виду и Графа. Время от времени дервиш доносил, как тот ведет себя.