Все Круги Ада. Освобождение

При виде господина тот быстро спрятал шприц за спину. Сеид сел рядом с ним. - Я вижу, ты стал серьезно заниматься этой гадостью, - сказал он. - А что, нельзя? Если запрещаешь, я не буду. - Нет, почему же, можно. Я ведь понимаю, что это не причина, а следствие. Меня интересует другое. Что происходит? Откуда эта апатия? Граф лег. - Это не апатия. Я просто спокоен. - Ты не спокоен. Ты сходишь с ума. - Да? Тебе виднее. Господин, - добавил он равнодушно. - Скажи мне, чего тебе надо? У тебя все есть, ты сыт, одет, можешь работать, отдыхать. Я дал тебе время привыкнуть к своему положению. Ты не сидишь взаперти или на цепи, тебя никто не бьет, не унижает. Ты имеешь огромные привилегии по сравнению с остальными моими слугами. И, тем не менее, ни один из них не ведет себя, как ты. - Ну что же, надо было и меня кастрировать, отрезать язык. Может быть, тогда мое поведение тебе бы нравилось. - Нет. Я этого не сделал и не сделаю. Мне нужен ты. Видишь, я откровенно признаюсь, что очень уважаю тебя как личность и не хотел бы потерять. Немой евнух - это будет уже не то. Я не хочу тебя ломать. В конечном счете, если говорить о свободе, то ты свободнее даже моих жен. Так чего же тебе надо? - А чего надо тебе? Я, ведь, кажется, послушен, не пытаюсь тебе грубить, противоречить, протестовать в чем-нибудь? Разве я сделал за все это время хотя бы одну попытку освободиться? Нет. Так что же тебя не устраивает? Пока я боролся, ты был недоволен. Я перестал, я покорен - и опять тебе мало. Чего же ты хочешь от меня? Ведь именно этого ты и добивался - послушания. Или нет? - Да, добивался. Но меня тревожит твое состояние. - Мое состояние? Я ведь не кричу, не бьюсь в истерике, не пытаюсь умереть. Чем же оно тебе не нравится? - Вот я тебя и спрашиваю, чего тебе еще нужно? - Чего? - Граф искренне удивился, потом жестоко ухмыльнулся: - Ничего мне не надо, ты же сам говоришь, что у меня все есть. Я сыт, одет... И так далее. - А это? - Ага протянул руку и достал шприц. - Я же сказал, если ты прикажешь, я не буду. - Я не запрещаю. Но из-за тебя стоит на месте вся моя работа. Лаборатория пуста. Я не могу проводить исследования, пока ты смотришь на меня пустыми глазами или накачиваешься алкалоидами. - Я не пытаюсь стопорить твои исследования. Скажи, когда мне нужно прийти, и я приду. Я буду чист. В конечном счете, мне понятно, что именно в этом и состоит моя работа - ложиться на операционный стол. Но честное слово, не знаю, что еще можно во мне изучать. Кажется, ты уже во всем покопался. - Ну, в данном случае тебе предстоит не такой уж и тяжкий труд. Скорее, приятное развлечение. Насколько я знаю, ты уже несколько лет не видел женщины. А я хочу, чтобы ты имел детей. Граф сел. - Ты можешь сам выбрать себе женщину, - продолжал Сеид. - Я не пожалею для тебя даже своих жен и, если хочешь, отдам Фатиму. Я хочу посмотреть, какова твоя наследственность. Раньше, когда ты был только с кестеком, у меня не было никаких сомнений, что он не передастся потомству, как не передается хромота или шрамы. Но сейчас, с новым составом крови, с измененной органикой... - Нет. Граф сказал это слово так спокойно, что Сеид поначалу даже не обратил внимания на протест. Лишь потом, наткнувшись на непреодолимые препятствия и задумавшись, он понял, что это "нет" было сродни тому, которое раб сказал Махаммеду. Если раньше речь шла об апатии, то теперь ага получил бунт, самый отчаянный бунт, потому что проводился он невольником все так же спокойно и равнодушно. Все было решено раз и навсегда. Ага дал развод Фатиме и предоставил ее в полное распоряжение Графа. Спустя некоторое время он осведомился у нее и узнал, что муж даже не являлся к ней. Сначала господин просто поговорил с ним, потом приказал. Это ничего не дало. Заставить Графа не мог даже кестек. Тогда ага прибегнул к тем средствам, в действенность которых и сам не верил - подвал, бич под активином, унижения... Граф стоял на своем. Месяц безрезультатной борьбы, месяц напрасных попыток принудить Графа сделать то, в чем, как поначалу был уверен хозяин, не будет никаких сложностей. Наконец, его терпение лопнуло. Он взял Графа за руку и отвел в спальню Фатимы. Сеид собирался стоят над ними все время. У женщины началась истерика, она рыдала. Граф за всю ночь так и не сделал шага к постели. Ага приказывал ему, но он сразу же ложился на пол, ломаемый кестеком. Пришлось опять вернуть его в подвал. Но чифтчи не верил, что от Графа можно чего-нибудь добиться истязаниями, и через несколько дней выпустил его, оставил на некоторое время в покое, обдумывая способы, которыми сможет заставить раба повиноваться. Как выяснилось, тот тоже не сидел, сложа руки. Однажды к турку прибежал один из аскеров. Очень возбужденный, он проводил ногтем по лицу, вычерчивая на щеке шрам, и пилил рукой горло. Ага понял. - Где? - спросил он и побежал за слугой. В самом дальнем конце сада, в кустах корчился Граф. Сеид перевернул его и отвел искусанную в агонии руку. Раны не было видно. - Что это? Граф попытался отвернуться. Тогда чифтчи ударил его по искривленному, позеленевшему, такому ненавистному сейчас лицу. - Я приказываю - отвечай. Что это? - Мышьяк, - сказал раб одними губами. Когда Графа доставили в лабораторию, его пришлось уже реанимировать. Трое бессонных суток провел Сеид у операционного стола, прежде чем он открыл глаза. Ученый заметил это, когда ставил ему капельницу. - Ну как? - спросил, пережимая вену. - Отошел? Не дождавшись ответа, сел на край стола. - Болит что-нибудь? Ну, ну, - похлопал его по щеке, - не расстраивайся. Все будет в порядке. Ты вот что мне скажи... Я все время думал и пришел к выводу, что ты не мог сделать это сам. Тебе или кто-то помог, или отравил из ненависти. Граф молчал. - Так что же это было? Ага подождал еще немного и пошел за шприцом. Когда он вернулся к столу, Граф медленно сказал: - Ты накажешь меня, господин. Я не имел права нарушать договор. - Так. Значит, это твоих рук дело. Вот уж не думал, что ты сойдешься с этими животными. Так кто же из них дал тебе яд? - Никто, я сам. - Глупости! Кестек не позволил бы тебе сделать и глотка. Тем более - принять такую дозу, чтобы едва не убить тебя. - Виноват только я. - Конечно, ты виноват, - кивнул Сеид, вгоняя иглу в вену. - Но я не мог иначе, господин! Граф вдруг рванулся, пытаясь приподняться, но ага поспешно толкнул его в грудь. - Не двигайся, ты мне мешаешь. Раб откинул голову и молча ждал, когда он кончит колоть. - Я не мог иначе, - почти выдохнул после того, как Сеид вынул иглу. - Уродуй меня, но меня только, издевайся - но надо мной. Я готов жить в этой лаборатории и слова лишнего не скажу, но не заставляй меня плодить уродов, подобных мне. - Так значит, это из-за этого эксперимента? Но ты не урод. Твои физические и умственные способности много выше человеческих. Ты сверхчеловек, а не урод. - Я калека. - С тобой спорить бессмысленно. Слушай, что я тебе скажу: за это время я успел кое-что подсчитать, и в результате стало видно, что у обычной женщины от тебя не может быть потомства. Так что пока можешь не волноваться - мне сначала надо подыскать и прооперировать подходящую женщину. А потом... Ты только подумай: новое племя, вечное, сильное, прекрасное! Племя полубогов!.. - Я убью и женщину, и ребенка, как только он появится. - Да ты что, - закричал Сеид, вскакивая, - не понимаешь, что я не могу всю жизнь носиться с тобой одним! Мне необходим материал для исследований, люди! - Проводи исследования надо мной. - Тебя одного мало. Во-первых, я не хочу лишний раз рисковать тобой, а потом, ты же сам все время стонешь, что не человек. А каждая из операций будет отдалять тебя от человека все больше. - Так или иначе, я уже не человек. И не стану им. - Ты не смеешь ставить мне условий! - Я не ставлю. Просто говорю, что детей у меня не будет. - Ты нарушаешь договор! - Нет. В договоре говорится только обо мне. О том, что я должен плодить подобных себе, - там ни слова. - Но ведь у тебя же была связь с Фатимой. Тогда ты не боялся? - Тогда у меня был только кестек. Ты сам говоришь, что он не передается по наследству. - Хорошо, значит, ты хочешь, чтобы я оперировал тебя? Ты уверен, что тебе это понравится больше, чем брак с Фатимой? - Да. - Я поставлю тебе браслет. Если господин будет в другом городе и позовет тебя, то ты всегда найдешь его, потому что, стоит тебе начать двигаться в другую сторону, как начнется боль. Этот браслет нельзя будет снять, потому что он станет частью твоего тела, как кестек. Опасен он будет не так, как кестек, потому что не разрушает мозг, но он способен принести почти такие же мучения и делает тебя зависимым почти так же, как и он. Ты окажешься на прочном поводке. Отныне мне даже не надо будет запрещать тебе выходить за пределы имения - стоит мысленно позвать тебя, и ты прибежишь, как бы далеко ни был. Хочешь? - Да. - Действительно? - прищурился Сеид. - Дальше. Я сделаю твои глаза способными видеть в темноте. Небольшое облучение, и... - Делай. - А если я поставлю тебе жабры? А потом... - Я принадлежу тебе, и ты сделаешь все, что захочешь. Но только со мной. - Ты действительно готов на это? Или потом мне опять придется ломать тебя? - Нет. - Не готов, или не придется? - Я твой раб. Все будет так, как ты захочешь, господин. - Хорошо. На этом и сойдемся, хотя с твоей стороны слишком большая наглость ставить мне условия. А ты не больно-то радуйся, - добавил он, заметив, что Граф повеселел с окончанием разговора, видя, что хозяин не собирается допытываться у него имя сообщника. - Наказать я тебя все же собираюсь. И он действительно наказал его, но далеко не так, как того ожидал раб. Дождавшись, когда тот вполне придет в себя, турок собрал в подвале всех своих аскеров, выстроил и привел туда Графа. Он и в самом деле не спрашивал имени того, кто пытался помочь невольнику умереть, просто приказал его уничтожить. Когда все было кончено, ага уже во второй раз с начала появления у него этого своеобразного фаворита произнес краткую речь о том, как неполезно пытаться помочь или нанести вред Графу без его, Сеида, на то ведома. Ага хорошо понимал, что подобное наказание подействует на Графа значительно сильнее, чем истязания: чего он действительно боялся, так это предательства. По приказу Махаммеда хладнокровно шел убивать совершенно незнакомых людей, но ради Ахмеда был готов стерпеть все. Так же получилось и здесь. Реакция Графа на убийство нескольких аскеров, притеснявших его еще в самом начале невольничества, и реакция на убийство сообщника сильно отличались. Но Сеид именно на это и рассчитывал. Он хотел показать ему, что попытки найти себе близких за спиной господина приводят только к плачевным результатам. И Граф это понял. С тех пор прекратилось всякое общение между ним и остальной прислугой, весь его мир ограничивался обществом хозяина. Сеид по-прежнему пытался вывести его из холодного равнодушия к чему бы то ни было, но теперь Граф избегал демонстрировать перед ним апатию без надобности. Он безмолвно перенес операцию с браслетом и активно помогал господину в лаборатории. Мало того, настолько завоевал его доверие, что ага даже отказался от своих телохранителей, полагаясь на одного Графа. Как вскоре выяснилось, охрана была действительно надежной. Махаммед через довольно долгое время спохватился, что Сеид имел неосторожность намекнуть ему о своем ведении его темных делишек, и прислал убийц. Граф уничтожил их даже без приказания. Господин узнал об этом происшествии, только увидев трупы. После этого он уже не расставался с невольником, тот сопровождал его даже в сераль, и в самом деле был едва ли не надежней евнуха. Несмотря на все уверения Сеида, что общение с обычной женщиной не несет в себе никакой опасности для него, раб даже не смотрел в сторону какой-либо из них. В научной области он также был на большом доверии у господина, И Сеид серьезно вознамерился поделиться с ним всем, что знал сам. Потянулись месяцы упорного обучения. Граф не был способен забывать, и эта работа давалась ему легко. Потом была операция над зрением. Временно невольник ослеп, и ага приставил к нему поводырем одного из аскеров. Но это прошло, и опять ничто не вмешивалось в их отношения. Идиллию нарушил следующий эксперимент - жабры. Сделать земноводным Графа не удалось, а сама операция едва не привела к его смерти, да и Сеиду стоила не одного года жизни. Все это проводилось в полной тайне, и никто бы не догадался, что происходит, если бы однажды они оба не исчезли. В течение нескольких недель Сеид выходил из лаборатории только для того, чтобы поесть. Он осунулся, похудел, шатался от усталости, и вдруг стало видно, что ага уже стар. Тридцать лет прошло с тех пор, как Граф впервые переступил порог его дома. И за эти тридцать лет они успели срастись настолько прочной пуповиной, что Сеид, стоя над операционным столом с агонизирующим на нем рабом, пытаясь выдернуть его с того света, стал серьезно задумываться о самоубийстве в случае его смерти. Граф был делом всей его жизни. Он один выжил после вживления кестека, стал единственным объектом его исследований. Но кроме этого непрекращающаяся борьба, тянувшаяся между ними на протяжении всего этого времени, заставляла ученого изучать не только организм своего невольника, но и его внутренний мир, и это затягивало настолько, что все остальное, не касавшееся раба, казалось второстепенным и чужим. Граф был его творением, как в физическом, так и в духовном отношении, ведь научив его быть рабом, турок сделал его другим человеком. И бездетный чифтчи привык считать его своим дитям. К тому же невольник давно уже прекратил проявлять какую бы то ни было агрессию по отношению к хозяину, был послушен во всем и ни разу не выразил протеста, честно пытаясь быть покорным рабом. В последнее время у них установились на диво ровные отношения, и теперь все эти недели имение находилось в трауре. Но Граф выжил, а вместе с ним ожил и господин. Он дал себе слово больше не проводить над невольником экспериментов, и слово это сдержал. Время шло, и эти два человека были так неразлучны, так привыкли друг к другу, и ага уже тешил себя надеждой, что Граф тоже полюбил его. Так, например, Граф однажды сказал ему: "Не представляю, как бы я жил без тебя". Произнес это с кривой усмешкой, желчно, но турок не захотел толковать эти слова как иронию. Ага уже мечтал дожить свои дни в спокойном труде и теплом взаимопонимании со своим ближайшим помощником. Но произошло одно событие, открывшее ему глаза на то, что такое любовь Графа и как у него мало шансов ее завоевать.