Все Круги Ада. Освобождение

      Когда Сеид-ага пожелал взглянуть на свое творение (он уже жалел, что так легко продал его, - за это время умерли два очередных кандидата на кестек), Махаммед повел его какими-то задворками в укромное место своих владений. Там, на земле, подложив под голову руки, ничком лежал Граф. Он был на цепи, тянувшейся к железному кольцу, вделанному высоко в стене; ржавая сама по себе, цепь была до блеска отполирована в тех местах, где звенья соприкасались. Сеида поразил его вид: заросший, похудевший, грязный, на нем не было живого места, одни глаза остались на лице, сделавшись даже еще как будто больше; они невидяще, равнодушно смотрели на свет, затаив в себе единственный огонек, - казалось, последнее, что поддерживало жизнь в теле этого человека, - огонек боли. Больше не осталось ничего; даже для страха перед хозяином, подходившем к нему, не хватало сил ни в его теле, ни в сознании. Он умирал. - Что с ним? - спросил Сеид, заворожено наблюдая, как Граф безнадежно пытается встать. Он продал его совершенно здоровым, сильным и ловким. Тогда он был зверем, поражавшим хозяина своей жизненной силой, а теперь это почти труп. - Он наказан, - ответил Махаммед. - Сначала я оставил его без пищи, а потом перестал давать и воду. Уже второй месяц он не получает ничего. Я даю ему пить раз в две недели, чтобы не сдох. Я никогда не слышал, чтобы без воды можно было жить неделями, но я заставлю его выполнить мое желание. - И вдруг сорвался гневом, видя, что раб лежит перед ним, пнул его под ребра. - Встать, собака! Встать! Неимоверным усилием Граф заставил себя подняться, пытаясь ухватиться за что-нибудь рукой. Хорошо было видно, чего это ему стоило. Наконец, он схватился за цепь, которой был прикован к стене, и подтянулся вверх. Но ноги его тут же подкосились, и он опустился на землю снова. Это совсем вывело Махаммеда из себя, кажется, он думал, что раб нарочно не желает встать перед ним. - На колени, - бесился он, - на колени! На такое прямое заявление о предстоящем наказании Граф не отреагировал никак, кроме попытки выполнить приказание. Он не видел хозяина и не узнал Сеида, неподвижный взгляд его был направлен в одну точку перед собой. Но кестек требовал послушания. Это приказание оказалось более легкой задачей, и он сумел стать на колени, цепляясь рукой за стену. Махаммед подошел к нему вплотную и ударил в лицо сапогом. Граф отлетел к стене, но не упал, а замер, прижавшись спиной к холодному камню, запрокинув голову, видно, пытаясь остановить кровь, тоненькой струйкой бегущую через разбитую губу вниз, на шею, и закрыл глаза. Но удары, последовавшие один за другим, свалили его. В саду стояло тишина, даже птицы, разомлев от жары, молчали; были слышны только глухие удары и звон цепи на шее раба. Сеид молча стоял в стороне, считая себя не вправе вмешиваться в отношения между хозяином и его собственностью. Но когда со рта Графа кровь хлынула слишком уж обильно, не выдержал. - Послушай, Махаммед-бей, - говорил он, схватив Махаммеда за руку и пытаясь остановить его. - Если тебе не жалко этого человека... - Он человек? - возмущенно прервал его Махаммед, едва переводя дыхание от ярости или слишком активного движения. - Это скотина! Свиной щенок! Он смеет не выполнять мои приказания! А ведь ты говорил, что он все сделает... - Он - человек. - Что Сеид хотел сказать, подчеркивая это, он вряд ли знал сам. В нем опять проснулось сострадание к этому поверженному, избитому, умирающему, - и все же не сдающемуся человеку. Но он был слишком тверд, чтобы раскаиваться полностью. - Так вот, я повторяю: если тебе не жаль этого человека, то пожалей хотя бы своих денег - ты же немало отдал за него. И к тому же, он сейчас почти не чувствует, бьешь ты его, или нет. Я еще могу попробовать его спасти, но за успех этой попытки не ручаюсь. Успокаивая таким образом хозяина, ага принялся приводить раба в чувство. Брезгливо орудуя платком, расстегнул ворот, похлопал по лицу, предварительно вытерев кровь - не желал пачкаться, ведь невольник все это время сидел на цепи, словно собака, и запах от него шел, как от животного. Граф послабил до этого намертво сжатые зубы, открыл глаза и посмотрел на Сеида. Все та же боль. Жажда. Испепеляющая все внутренности, все силы, всю волю. В этих глазах отражалась смерть. - Мне нужна су, - сказал ага. - Я приказал не давать ему воды. - Дело, конечно, твое, но собаку убить таким способом - и то грех. Будет чудом, если он доживет до утра. Ты этим ничего не добьешься. Он тебе живой или мертвый нужен? Махаммед все же слушался Сеида. Через мгновение появилась вода. Ага облил рабу голову. И сразу же сообразил, что кувшин стоял тут же, но так, чтобы Граф дотянуться до него не мог. - Ты ему, именно ему, запрещал пить? - Нет, - ухмыльнулся Махаммед. У Сеида задергался уголок губ - плохой признак! - И специально поставил кувшин на виду? Близость воды встревожила Графа, он приоткрыл губы, собираясь что-то сказать, но передумал и опять сжал зубы. Он хотел воды, но не мог пить. Сеиду стало интересно, делает он это намеренно или все же исполняет приказ господина. - Его можно спасти? - подал голос Махаммед. - Для того, чтобы ты истязал его дальше? - взорвался ученый. - Да, если ты сейчас позволишь ему пить. Бей подошел к Графу и пнул его ногой. - Можешь пить, элкеб! Слышишь? Но тот даже не пошевелился. Сеид опять приподнял его голову, поднес воду к губам. Напрасно. Тогда он попробовал разжать его зубы и напоить насильно. Граф слабо попытался оттолкнуть его; он слишком ослабел для этого, но челюстей не разжимал - утоление жажды означало для него продолжение пытки. - Прикажи ему пить. Приказа Граф послушался. Ему сразу стало лучше, в глазах появилась искра жизни; теперь он лежал и все так же смотрел в одну точку, но Сеид видел, что он слушает их разговор, правда, равнодушно, но все же слушает. Ага обратил внимание на его рубашку, изорванную, грязную и окровавленную, видно, после порки, - ученого поразило, что Махаммед не удосужился даже переодеть его: это была все та же европейская рубашка, в которой Граф продавался. - Я вижу, что ты сечешь его. От него ты этим ничего не добьешься, только понапрасну изуродуешь. Кроме того, что это за лале у него на шее? Более острого ты найти не мог? Когда-нибудь оно перережет ему горло, смотри, - Сеид наклонился и запрокинул Графу голову, сдвинул ошейник выше, открыв довольно глубокую рану. Махаммед отошел в сторону, стал вытирать о траву заляпанные кровью сапоги. - Я предлагал ему пить. - Да? В обмен на что? - желчно спросил Сеид и опять нагнулся к невольнику. - Что он хотел от тебя? Граф молчал и пытался отвернуться к стене: Сеид опять мешал ему умирать. - Он погибнет. Но Махаммеду перестало нравиться, что его собственностью распоряжаются, он запротестовал. - Это мой раб, я сделаю с ним все, что захочу. Ты, Сеид-ага, продал его мне, что же командуешь чужим добром? Сеиду пришлось замолчать. Но он не отказался от мысли спасти свое творение и вернуть его себе. "Что же, - подумал, - если Махаммед мешает мне, то мы отнимем его у Махаммеда". Они расстались почти врагами. Всю дорогу до своего конака ага не произнес ни слова, хмуро глядел на луку седла, безжалостно подстегивая любимого жеребца. Дома сразу же пошел в сераль и позвал Фатиму. Впавшая в немилость из-за связи с Графом, Фатима была испугана его вниманием, но Сеид, хоть и был в плохом настроении, говорил с ней в чисто деловом тоне и о грехах не вспоминал. Фатиме было поручено тайно пробираться в имение Махаммеда по ночам и носить пищу Графу. Ее будут охранять аскеры, но о них и о том, что сам господин посылает ее, Граф знать не должен. Пусть он поверит, что это ее личная воля. Также в ее обязанности входило внушить ему мысль бежать вместе с ней куда-нибудь подальше, хоть на Восток, хоть в Европу. Кестек у Махаммеда достанут его лучшие аскеры, она отдаст его Графу, а дальше он освободится сам и придет за ней сюда, в дом Сеида. Естественно, отдавать брелок рабу ему совершенно не хотелось, проще было бы оставить его у себя, но без этого он мог вообще отказаться бежать. О дне и часе встречи ага должен быть предупрежден заблаговременно. Для того, чтобы завлечь раба, женщина может использовать любые средства, если все пройдет успешно, она будет прощена и даже вознаграждена. Но не дай бог ей сговориться с Графом всерьез! Это будет большой ошибкой с ее стороны, самой большой в жизни! После каждого визита к Графу она должна будет являться к нему и обо всем подробно докладывать. Специальную, сдобренную лекарством пищу для Графа будет получать из рук мужа. Сеид понимал, что это рискованное дело, действия Графа непредсказуемы, и он может уплыть из его рук, но сам похищать его не решался. У Махаммеда большие связи, если все это откроется, возникнут неприятности, будет разбирательство, а чужие глаза в имении Сеиду были не нужны - он слишком дорожил тайной своих занятий. Граф должен сбежать сам. Оставалось только надеяться, что любовь его к Фатиме не угасла. Но опасения турка не оправдались. Не прошло и месяца, как Фатима сообщила ему, что сегодня ночью Граф придет за ней. Они договорились отправиться в Европу, хотя он и не хотел брать ее с собой. Но когда она стала упрашивать избавить ее от мужа, согласился, хотя близость ее отвергал, собирался только вывезти ее из Турции и оставить одну. Он проникнет в сад с восточной стороны, она, с вещами, должна ждать его у засохшего дерева. Услышав это, Сеид немедленно приказал запереть ее в подвале, а сам, с аскерами, отправился под восточную стену. Когда Граф соскочил со стены в условленном месте, женщины там, конечно, не оказалось. Зато был Сеид и с ним двенадцать аскеров. Как только он коснулся ногами земли, они окружили его со всех сторон. Граф тут же отскочил назад, прижался спиной к высокой стене. В руках его показался нож. - Я убью первого же, кто прикоснется ко мне, - предупредил он. - И я убью тебя, ага. - Аллах с тобой, сын мой, - сказал Сеид как можно добродушнее. - Никто не собирается тебя трогать. Я просто пришел сказать, что мои жены - это мои жены, их не так легко получить. А теперь можешь идти. Тебя никто не тронет. Он не верил, продолжал прижиматься к стене, напряженно сжимая нож, тот самый, что подарил ему хозяин, которым раб когда-то пытался покончить с собой, - испанский кинжал с распятием на рукоятке. Сеид дал знак своим людям, и они расступились, образовав довольно узкий коридор. Через него предстояло пройти Графу. В любом случае, чтобы уйти, ему пришлось бы отделиться от стены, иначе перепрыгнуть через нее было нельзя. И вот он решился двинуться вперед. В то же мгновение один из аскеров, стоявших ближе всего к стене, согласно тщательно продуманному плану, шагнул ему за спину. Реакция Графа была молниеносной: он обернулся и ударил его ножом. Все произошло очень быстро, но и этого было достаточно, чтобы остальные набросили на него сеть сзади. Граф забился, но он был все еще очень слаб, аскеры тоже не мешкали, быстро опутывали его сетью. Минуты через две Граф упал на землю, укутанный, словно в кокон. Он уже понял, что сопротивляться нет смысла, лежал спокойно, но два турка все же придерживали его ноги и плечи. Сеид поднял оброненный нож и наклонился над ним. Сквозь ячейки сети, в несколько раз намотанной на голове пленника, не было видно его лица. Ага быстро разрезал сеть над его шеей и просунул в отверстие руку. Но вместо кестека пальцы его наткнулись на железный ошейник. - Где кестек? Граф тяжело рассмеялся. - А ты думал, я уже твой? - Ты его спрятал где-то? - Я ведь знал, куда иду... - Где ты его спрятал? - А ты знаешь, что я не скажу. - Заберите его, - с досадой в голосе сказал ага. Через два часа Граф, уже помытый, переодетый, по уши залитый лекарствами, сидел в своей комнате. Ошейник, так мучавший его, как и лишние цепи, в которые Сеид приказал его сразу же заковать, были сняты. Единственной цепью он был прикован к стене за руку. Сеид сидел на миндере возле дверей и с удовольствием рассматривал осунувшегося, похудевшего, но вновь принадлежавшего ему раба. Несмотря ни на что, он все же был рад заполучить его обратно. Единственное, что осложняло дело - отказ Графа отдать кестек. Конечно, ученый мог настроить его мозг на новый камешек, который будет уже в руках хозяина, но операция была достаточно опасной, а Граф все еще не пришел в себя после пребывания у Махаммеда. Ждать же, пока он наберется сил, Сеид боялся - за это время Граф мог сбежать, да и бывшего господина наверняка попытался бы убить. В любом случае ага рисковал: если операцию проводить сейчас, можно потерять раба, ждать - еще хуже. Но Граф не собирался говорить, где спрятал кестек. Вначале он был уверен, что Сеиду не удастся прибрать его к рукам без кестека, когда же понял, что так или иначе турок будет его хозяином, решил защищать свою вновь обретенную свободу до последнего. Сеид всячески внушал ему, что предстоящая операция опасна, если же он сразу отдаст кестек, то результат получится тот же, но без лишнего риска. Свой страх - не за Графа, а перед ним, - он старался скрыть. Только сейчас он внезапно осознал, как опасен этот человек, особенно - для него, особенно - свободный. Раб уже и сам не верил, что ему удастся остаться свободным, его сопротивление было сопротивлением отчаяния. Быть может, он и надеялся именно на то, что операция окажется неудачной. И вот уже который час ага сидел с ним в одной комнате и внушал ему мысль о том, что лучшим выходом будет сдаться.