Все Круги Ада. Освобождение

С тех пор прошло много времени. Граф действительно остался жив, но сознание этого вряд ли доставляло ему удовольствие. Он часто срывался, долго бунтовал, но теперь это не имело смысла. Сеид ввел в свое изобретение некоторые коррективы. Раб уже не мог ни украсть кестека, ни покончить с собой, сколько бы ни менялся его хозяин. Кестек был не только управляющим, но и особенным записывающим устройством, имевшим как бы два уровня памяти: верхний, временный, и глубинный, с помощью которого программировались основные функции, использовавшиеся постоянно и не зависящие от смены владельца или изменения приказов. Именно туда, на этот уровень, и были внесены страх перед воздействием кестека, запрет на агрессию против хозяина, невыполнение приказа, непослушание и прочее. А это значило, что информацию глубинного уровня нельзя отменить, даже если владельцем кестека станет сам раб. Сюда же Сеид записал и запрет самоубийства. После долгих напрасных попыток освободиться Граф, наконец, научился служить хозяину, его уже не приходилось ломать с помощью кестека из-за любой мелочи, и он стал даже учеником и ближайшим помощником турка. Ему были вверены почти все тайны, он ориентировался в лаборатории не многим хуже господина, был постоянным ассистентом в его экспериментах и не менее постоянным объектом этих экспериментов. О том, как хозяин выделял его, говорило хотя бы то, что Граф был единственным из подданных мужского рода маленького царства Сеида-аги, которого он не сделал немым евнухом. Но турок знал, что этот слуга просто выжидает, ждет удобного случая, когда ему все же удастся вырваться, а может быть, и убить ненавистного господина. Но, несмотря на это, Граф был гордостью Сеида, венцом его творения, и относился он к нему далеко не так, как ко всем остальным своим рабам. Ага видел в нем равного себе, равного, которого необходимо сломать, укротить. Гордость и упрямство Графа не знали себе равных, поэтому укрощать было что. Как часто он с восхищением смотрел на беснующегося, скрипящего зубами от бессильной ненависти раба, этого дикого животного на цепи, как часто ему самому нравилось вызывать эти порывы, чувствуя необъяснимое удовлетворение от того, что в его руках находится подобный огонь. Вот так и получалось, что самый бесправный из его рабов получал необыкновенно широкие права. Граф не был немым, и он говорил такие вещи, которые произнести при Сеиде не осмелился бы никто из его окружения, и он же посвящался во все идеи и мысли, знать которые не удостаивался никто другой. На какое-то время он стал объектом всех стремлений и помыслов своего хозяина. Целыми днями Сеид мог находиться в его обществе, раздражаясь, ругаясь, наказывая его, работая с ним в лаборатории или беседуя с ним о самых сокровенных вещах, и никогда это общество ему не надоедало. Их взаимоотношения складывались беспримерно сложно. Вот они полдня сидят в беседке и вполне спокойно разговаривают, а вот Граф говорит невероятные дерзости, и Сеид только смеется в ответ на них. На следующий день из-за какой-то мелочи, ничего не значащей ни для одного, ни для другого, Графа отправляют в подвал, ставят на колени, отдают приказание, которое выполнить невозможно, с тем, чтобы кестек расправлялся с ним. Раб не скрывал, что ненавидит своего господина и при первой же возможности убьет его и сбежит. Но его беспомощная, беззащитная ненависть только развлекала Сеида, заставляла его намеренно пробуждать вспышки бешенства невольника, чтобы потом, унижая, принудить его признать, что он раб и ничего не может с этим сделать. Что он больше, чем просто раб. Граф очень изменился за эти годы, он уже без запинки произносил слово "господин", с каменным лицом становился на колени, флегматически переносил, когда его били по лицу, заставляли выполнять унизительные, насилующие его волю приказания. Он уже не видел во всем этом оскорбления, а только напоминание о своем положении. Когда в ответ на дерзость Сеид унижал его, он как бы говорил этим: ты, раб, знай свое место! Граф держался на отшибе от остальных слуг, и они ненавидели его и завидовали как фавориту господина. С их стороны были попытки притеснять его, но ага быстро это пресек. Однажды, после очередной дерзости чифтчи избил его с помощью немых аскеров и запер в подвал. Придя через некоторое время выпустить Графа, он застал его там не одного. Несколько слуг избивали его. Граф, видимо, считая, что на то воля господина, идти против которой значит только быть еще более униженным, не делал попыток сопротивления, и они уже успели его основательно измочалить. Тогда Сеид устроил показательную экзекуцию: созвал в подвал всю имеющуюся в доме прислугу и на глазах у всех приказал Графу уничтожить обидчиков. Раб был безоружен, но через несколько минут на полу лежало пять трупов. - Так будет со всяким, кто без моего разрешения хоть пальцем коснется этого человека, - сказал ага, выходя. Граф научился в большинстве случаев скрывать свои эмоции. Он вообще стал скрытен. Не лгал, так как лгать хозяину не мог, но никогда не говорил лишнего слова. Всегда настороженный, всегда замкнутый, готовый сорваться, он старался держаться в стороне, в саду было достаточно места, чтобы спрятаться. Но господин находил его. Ага хотел быть рядом с ним, наблюдать, унижать, ломать, изучать, ага нуждался в нем, и у Графа выхода не было. Сеид мог истратить целый день, выпытывая у него самые потаенные мысли и чувства или изучая его организм в лаборатории, и Графу приходилось приучаться к смирению, привыкать к мысли, что его чувства, его желания ничего не значат и ничего не изменят. И он учился подавлять их, хотя не всегда это было так. Эти два человека настолько изучили друг друга, что почти всегда знали, как поведет себя другой в той или иной ситуации. Как правило, Сеид даже не приказывал, стоило только сказать, что следует сделать, и Граф выполнял, ведь иначе бы просто последовал прямой приказ. И Сеид был уверен, что знает всю подноготную своего раба. Каково же было его удивление, его ярость, когда к нему явился кизляр-ага и сообщил, что любимый невольник чифтчи находится в слишком интимных отношениях с Фатимой, той самой женой, с которой его поймали в первый раз. Услышав это, Сеид покраснел, но сдержался и только приказал спокойным тоном: - Позови Графа. Граф вошел и остановился у порога. - Ты звал меня, господин? Но хозяин обратился к нему лишь после того, как кизляр-ага вышел. - Ответь мне: знакома ли тебе ханум по имени Фатима? Волнение вспыхнуло в глазах Графа, он напрягся. - Отвечай! - Да... - Ты встречаешься с ней? - Да. - Та-ак. - Сеид вскочил, рука его легла на эфес. Но он опять сдержал себя. - Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Граф побледнел и, помедлив мгновение, шагнул к господину, упал перед ним на колени, низко склонив голову под обнаженным ятаганом. Да, ага действительно собирался убить раба, но то, что он сам подставил шею, остановило его. - А ведь ты сделал это без приказания, - сказал, наклоняясь к нему. - Думаешь, это тебе избавлением будет? Я помню, как ты удавиться хотел... На легкую смерть надеешься? Ну уж нет, если я захочу тебя уничтожить, то желание мое исполнит кестек, и произойдет это не где-нибудь, а на лабораторном столе... Завтра, сразу же после утреннего намаза, я жду тебя в лаборатории. Иди! Граф вышел, а чифликчи еще долго ходил взад-вперед по комнате, утихомиривая бешенство. Наконец, это ему удалось, и Сеид отправился искать Графа: как всегда, ему хотелось выпытать, что он сам думает по этому поводу. Сеид знал, что Граф сейчас пойдет в сад, спрячется и станет плакать. Он не будет молиться и просить спасения у Бога, и если что-нибудь произнесет, то только проклятия. Ему не к кому обратиться и излить свои чувства у него нет возможности, от этого все остается при нем, и завтра он придет в лабораторию с искусанными в кровь руками, немой в своем ужасе и горе. Это приводило Сеида в смятение. Да, ему нравилось ломать и унижать его, но ага не мог избавиться от чувства вины оттого, что он сознавал, насколько нрав Графа не подходит для его роли здесь. Его необходимо было усмирить, раб обязан быть послушен, а лабораторный кролик не должен подвести во время опытов, но Сеид не мог не признать, что при этом растворится столь неповторимый и восхитительный экземпляр. Даже сейчас, сгорая от гнева, ага не был способен отказаться от восхищения им. И именно предстоящее уничтожение личности он хотел бы облегчить рабу. Но это не было ему доступно: душа Графа ощерилась против него ненавистью и страхом, а господин мог только ломать его, но не помочь. Он нашел его в дальнем углу сада. Граф ничком лежал на траве, спрятавшись за кустами. Когда подошел Сеид, поднял голову, но тут же отвернулся, пытаясь скрыть слезы унижения. Сеид знал эту слабость и не удивился, но никогда не мог понять, как может так плакать человек, мужественно переносивший страшную боль. Впрочем, он стыдился своих слез и всегда пытался утаить их. Вот и сейчас, когда ага опустился рядом с ним, Граф повернул к нему уже сухое лицо, сделал движение встать. - Я нужен, господин? - Нет, лежи. - Сеид и сам прилег, наклонившись над ним. - Расскажи мне о своем прошлом. - Ага... - Все, до последней минуты. - Зачем, господин? - Я приказал не спрашивать, а рассказать, - холодно отрезал чифтчи. - Я намерен решить твое будущее, и хочу знать прошлое. Прежде всего, как тебя зовут? Граф, сбиваясь и пряча глаза, выполнил приказание. Не назвал только Ахмеда - эта уловка ему удалась, так как о нем и не спрашивали. - Так значит, ты из свободы и жизни выбираешь первое? - подвел итог Сеид. - Жизнь раба не имеет смысла. - По тому, как Граф произнес это, было ясно, что мысль эта была обдумана им уже не раз. - Ты не хочешь жить? - Я не хочу быть ручной тварью! - Не одна смерть есть спасением от рабства. И потом, ведь ты же боишься завтрашнего дня. - Да, я не готов к нему. - Граф опять понизил голос. - И тебе известно, что это от меня не зависит. Ты сам запрограммировал меня на ужас перед кестеком. - Когда же ты будешь готов? Может, этого слишком долго ждать? - Ждать не придется. Завтра с рассветом я приду. - И все-таки свобода, - с горькой насмешкой сказал Сеид. - Свобода! - повторил, вкладывая в свои слова как можно больше презрения и даже возмущения. - На что тебе свобода? Да знаешь ли ты, что я, может быть, для тебя же и благо делаю, освобождая тебя от самого тяжкого бремени - бремени свободы? Кто тебе сказал, что люди к свободе и к воле своей стремятся? Да ведь решать и отвечать за свой выбор - вот что тяжелее всего. Свобода - это кандалы ответственности перед собой, перед миром, перед Аллахом! Да ведь и Аллаха люди выдумали из-за страха ответственности! А отвергая Аллаха, новое божество себе находят, свои догматы. Неужели ты не видишь, что те, кто больше всего кричат о свободе, те больше всех и рабы, и рабства требуют! Покажи мне хоть одного свободного человека? Всякий кланяется своему господину, а у кого нет, тот найдет, изобретет его себе. И ты религиозен и очень гордишься своим католичеством. - Я обхожусь без помощи бога. - Но ты несвободен. Ты просто бунтуешь против него, как бунтуешь против меня, твоего нового господина. И ты хочешь свободы. А зачем она тебе? Что ты будешь с ней делать? Где найдешь способ проявить ее? Презреешь человеческие и божеские законы? Станешь преступником? Или наоборот, будешь эти законы ревностно почитать и станешь святым? Но и святые - рабы своего благочестия, и преступники - на привязи своей алчности. Свободы невозможно добиться, а если и добьешься, то тебе нечего будет с ней делать. Человек не способен быть свободным. В этом мире все связано, все причинно и предопределено. В чем человек - вообще человек, не ты, - способен проявить свою свободу? Чему он может сказать "нет"? Что он может противопоставить обстоятельствам? Выбор? Жалкая насмешка! Ты знаешь, я не верю в Аллаха, но как точна эта поговорка: "Все в руке Аллаха"! Что может решить человек? Клочок пуха, носимый ветром, камешек в горной реке! Ну? Так скажи мне, что ты можешь выбрать? Ты ешь, что тебе дано, ты думаешь о том, на что подталкивает тебя действительность, делаешь то, что требуют обстоятельства. Посмотри, что ты такое? Мораль, которая дана тебе, религия, которая дана тебе, тело, которое дано тебе, прошлое, которое дано тебе, настоящее, которое даю тебе я. - Человек может решить, жить ему или нет. - Ты - не можешь. - Я - нет. Но я могу ждать. - Ждать? Чего? - Своего часа. - Да? А если я сделаю так, что тебе будет нечего ждать? - Ты можешь помешать мне ждать свободы, но смерти - нет. - Вот как? А если - да? - Сеид склонился над Графом. - Это в моих силах. - Ты не бог. - Я - бог. Твой бог. Что захочу, то и сделаю. Граф заволновался. Он начинал верить. - Ты же еще сегодня хотел убить меня. - А теперь я хочу дать тебе жизнь. Без смерти. Вечную жизнь. - Ага рассмеялся, видя, как расширились зрачки Графа. - Ну, что же ты? Подумай, сколько людей мечтает об этом! - Ты действительно можешь сделать это? - Я это сделаю. - Не надо. - Ну, где же твой выбор? Я его делаю за тебя, я решаю твое будущее. - Господин... - Об этом не стоит говорить. Я так решил. - Но почему? - Потому что ты раздражаешь меня со своей свободой. Якши. Раньше я думал провести этот эксперимент с другим, но теперь... Я дам тебе жизнь. Ты будешь жить, жить долго, страшно долго, ты переживешь меня и моих детей, твое тело не состарится и мозг останется молодым. Я знаю, ты тешишь себя тем, что, если не сможешь освободиться при жизни, то уж смерть освободит тебя. Но теперь тебе придется отказаться от этой мысли. Ты не умрешь, потому что я сделаю тебя вечным. Граф неотрывно смотрел на заходящее солнце полными слез глазами. - Господин! - сказал чуть слышно. - Мир прекрасен, в каждой его капли - жизнь. Почему я должен желать смерти? Иногда я хочу уйти, сам, один - исчезнуть, растаять, спрятаться от всего этого ужаса и ничему не мешать; но чаще мне хочется уничтожить все, все, все!.. Я не буду вечным. И я сумею умереть. Сеид схватил его за руку и с силой сжал. - Ты сумеешь, ты, конечно, сумеешь! Можешь только надеяться. Но что ты скажешь, если я стану готовить тебя к операции уже сегодня? - Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Тебе нужно мое согласие? - ядовито спросил Граф. - Нет, конечно, но меня интересует, что ты думаешь по этому поводу. - Ты знаешь это и так. Сеид улыбнулся. - Не надо, не отвечай. Ты мне скажешь это перед операцией, когда будешь в ногах ползать, умоляя не делать ее. - Ты же собирался убить меня. - Граф вдруг заговорил просительно, так, как не говорил никогда. - Помнишь, в самом начале, ты обещал, что убьешь меня, если я останусь калекой. Так вот, я - калека, урод. Почему ты не выполняешь ни одного своего обещания? Ведь я же уже не прошу отпустить меня. И я виноват перед тобой. Почему ты не убьешь меня? Ага поднялся и внимательно посмотрел на него. - Ты действительно так хочешь умереть? - Да. - В лаборатории, на столе, с кестеком? - Да. - Я постараюсь продлить агонию. Мне нужно это для исследования. - Хорошо. - А если я дам тебе порошок, обостряющий чувствительность? Активин? - Все, что хочешь. Пожалуйста. Я устал, я хочу, чтобы это кончилось. - Я ведь предлагаю тебе жизнь, без старения, без болезни. - И с кестеком. Сеид долго серьезно смотрел на него. - Хорошо. Я подумаю. Значит, завтра, после утреннего намаза.