Все Круги Ада. Освобождение

В тот день они прогуливались по аллее сада чифликчи и беседовали о том, что стало уже привычной темой их разговоров, - о науке, которой ага отдал всю свою жизнь. В этот раз Сеид рассказывал об одном из своих открытий и, увлекшись, не заметил, как разговор зашел в опасную область. Вот тут-то он и проговорился. - Сказать, что с помощью этого механизма у человека исчезает чувство самосохранения - это значит сказать неточно. У человека остается чувство опасности, страх перед ней. Но он не станет пытаться избежать ее, если будет получен приказ. Проще сказать, человек перестает дорожить собой, превращается в исполнителя чужой воли. Нет, даже не так: он просто действует так, словно не дорожит. Но он не становится машиной. Он может мыслить, рассуждать, выбирать наилучшие способы выполнения. В остальном - ему не чуждо ничего человеческое. Я объясняю достаточно ясно? - Да. Но зачем это? - не понимал Граф. - Видишь ли, это прекрасные слуги, такие люди очень нужны армии, имея таких солдат, она непобедима. Воин, который готов исполнить приказ любой ценой, спокойно пойти на смерть, если прикажут, - бесценен. - Но если так, почему не убрать у него чувство опасности вообще? Да и все чувства? Ведь он же чувствует страх, а... - Пойми, он должен уметь избегать опасности, чтобы выполнить задание, а человек, лишенный инстинкта самосохранения, не будет остерегаться ее. На этом основаны все виды жизнедеятельности. Ты не пытаешься дышать под водой, зная, что это опасно. Ты избегаешь боли, не только потому, что она неприятна, но и потому, что предупреждает об опасности. Скорее всего, она неприятна именно потому, что является сигналом: что-то не так, немедленно поменяй ситуацию, измени способ действия. Для того, чтобы вынуждать нас избегать неблагоприятного положения дел боль болезненна. Без этого ты не отошел бы от огня, не грелся в холод, спокойно задыхался без воздуха и прочее. Без осознания опасности ты не мог бы жить. А слуга должен быть полезен и дееспособен, воин - уметь выживать. Слуга должен быть оперативен, именно за это мы так ценим слуг - за умение понимать с полуслова. Наоборот, чувство самосохранения мой механизм увеличивает. - Но человеку с сильно развитым стремлением к жизни трудно будет пойти на приказанную смерть. - Это не имеет значения. Будет действовать механизм - если он и захочет остановиться, продолжит все же идти, куда приказано. Мышцы не будут слушаться его, если он захочет сделать что-то вопреки желанию хозяина. Искусственная нервная система будет подавлять его волю и руководить его телом согласно приказу. - А если он все-таки найдет в себе силы ослушаться? - Нет смысла даже пытаться. Механизм убьет его. И сделает это таким способом, на который никто не согласится сознательно: несколько суток страшных мучений, механизм парализует тело, потом начнет разрушать мозг и нервную систему, и лишь тогда наступит смерть. Впрочем, господин может остановить этот процесс. Для этого ему будет достаточно находиться рядом и назвать позывной - имя или номер - раба. Я специально ввел это медленное разрушение, чтобы человек не соглашался на такую смерть. - А если все же согласится? Если не будет знать, как действует механизм? - Нет. В программу введен доминирующий подсознательный страх - для него не будет ничего страшнее этого исхода. - Это слишком страшно и... жестоко. У человека забирают все, а в обмен не дают ничего. - Почему же? Феноменальная память, он не способен забывать, так как мой механизм является и записывающим устройством, мгновенная реакция, недоступная никакому животному, прекрасные физические данные, сила, ловкость... Разве ты не чувствуешь этого уже сейчас? Это было ошибкой со стороны Сеида - проговориться до второй операции, когда аппарат только приживался в мозгу подопытного, а вторая часть его, долженствующая находиться у господина, именно та, что и обуславливает повиновение, подключена еще не была. Граф задохнулся, глаза его расширились и налились бешенством. Он понял. - Что-о-о?! Оцепенение его прошло быстро. В следующее мгновение сильные, цепкие пальцы сомкнулись на шее мудрого аги. Ученому пришлось бы худо, если бы не всегда сопровождавшие его телохранители. Подопытный находился в таком состоянии, что даже не заметил, как ему надели на руки цепь, - пальцы разжал лишь после того, как его оглушили. С этого часа он перебрался со своей комнаты в сырой подвал, где бесновался до тех пор, пока не понял, что разнести этот склеп ему не удастся. Сеид только посмеивался, пока Граф не объявил голодовку. Это в планы аги не входило - во время эксперимента организм подопытного не должен ослабляться, а он твердо решил умереть, но не позволить провести себе вторую операцию. Сейчас он уже получил все преимущества механизма Сеида, но связан им не был. В подвале оказалась заперта страшная разрушительная сила, желающая вырваться на свободу. Пришлось его кормить насильно. Сделать это оказалось нелегко, Граф оборонялся с бешеным отчаянием, и цепь на руках использовал в качестве оружия. После этого ему сковали руки за спиной. Теперь весь его протест заключался в том, чтобы отказываться разжимать зубы и глотать пищу, но это уже не представляло опасности. Беспокоило Сеида то, что Граф замолчал, не издавал даже самых простых звуков, как это делают немые. Ага опасался, что сказываются негативные последствия операции на мозгу, который не сразу, но все же начинает разрушаться. Но это просто повторялось то же самое, что было в рабстве у эфенди, вот только чувствовал и понимал он прекрасно, и прихода слуг ждал со страхом и отчаянием, но никак не с покорностью. Три недели спустя, когда первая часть механизма вполне прижилась, пришло время следующего этапа эксперимента. Сеид приготовил лабораторию и пошел вместе со слугами в подвал. Граф при виде их отступил к стене, но это было все, что он мог сделать. К нему подошли и после недолгой борьбы повалили, стали кормить. Выходило это медленно и тяжело, так как Граф отбивался ногами, а Сеид уже несколько дней как запретил избивать пленника. Когда кормежка закончилась, к ним подошел ага с предметом, очень похожим на шприц, изобретенный гораздо позже в Европе. - Давайте. Но держите так, чтобы не шевелился. Если он сейчас шевельнется, вы отсюда не выйдете. Ясно? Графу запрокинули голову, и тонкая, очень длинная игла вошла в шею. Тело судорожно прогнулось, но голова, что самое главное, осталось неподвижной - ее держали крепко. Жидкость вводилась медленно и долго, потом игла выскочила назад, оставив на коже чуть заметный след. Подопытного отпустили, но он, казалось, потерял сознание. - Пусть лежит, - сказал Сеид. - Когда сможет двигаться, помоете и приведете ко мне. Не бить и быстро не вести - движения его будут ослаблены и замедленны. Ясно? Цепь снимите, - добавил, выходя. Приблизительно через час пациента привели в лабораторию. Он двигался очень неуверенно и, несмотря на то, что цепь с него сняли, сопротивляться не пытался - после внутримозговой инъекции был слишком слаб. - Ложись на стол, - кивнул Сеид, но Граф только отступил назад и отрицательно покачал головой. Его сразу же подхватили, так как даже это движение заставило его потерять равновесие, и он едва не упал. Слуги силой уложили его на стол и закрепили на нем. Отпустив их, чифликчи надел подопытному контрольные браслеты и тонкий блестящий обруч на голову; от него тянулись провода к белому пульту с маленьким экраном. Предстояло настроить механизм, вживленный в мозг, на ту же волну, что и его вторую, управляющую часть. Эта операция была легче первой, ее следовало проводить без наркоза, хоть она и не была приятна. Граф следил взглядом за действиями Сеида, но без эмоций. Мозг его расслаблен, он все понимает, но полностью сможет все осознать только потом, когда действие инъекции окончится. А сейчас он только наблюдает. Ага пощелкал переключателями, и помещение наполнилось мягким гудением, на экране пульта запрыгал огонек. Минут пять ушло на регулирование его скачков, потом, бросив взгляд на стол, он повернул рычаг. Раздался сигнальный писк, Граф рванулся всем телом и обмяк. Сеид отключил пульт. Когда ага открыл двери комнаты, Граф уже пришел в себя. Бледный и дрожащий, с перекошенным отчаянием лицом, он привязывал к спинке кровати петлю, но при виде чифликчи прижался к полу, то ли пытаясь спрятаться, то ли готовясь к прыжку. Он был единственным, кто пережил обе операции. Мысль о том, что еще минута, и этот человек перевел бы всю его работу, за которой остались длительные годы труда, бессонные ночи и горы золота, вывела Сеида из себя, он подошел и ударил затаившегося перед ним зверя по голове. Впрочем, это отрезвило его и заставило уступить место аскерам - им такое сподручнее. Граф не отбивался, только прятал голову. Наконец, Сеид прекратил избиение и приказал слугам удалиться. - Теперь ты мой. Смотри. - Ага достал крохотный красноватый брелочек на золотой цепочке. - Вот он, твой кестек. Маленький, а держать будет крепко. Граф посмотрел и отвернулся. - Не нравится? Но ничего, это не важно, теперь роль играет лишь то, чего хочу я. Итак, прежде всего, ты не смеешь покушаться на свою жизнь и, вообще, причинять себе вред без моей на то воли. Ты будешь свободен и сможешь передвигаться по всему конаку, но за моим забором земля для тебя кончается. Ясно? Граф молчал. - Я спрашиваю - отвечай. И брось эти штучки, мне ты немой не нужен. Я приказал отвечать. Тебе ясно? - Д...да... - с усилием произнес Граф. А ночью попытался сбежать. Брелок, тот, что находился у хозяина, нагревался, давая ему знать, что раб находится под воздействием кестека. Он свалил его у забора. Здесь ага и наткнулся на своего пленника. "Хорошо, - сказал он себе, - попробует, что такое кестек, увидит, что вырваться не удается, и успокоится. Пусть". Сеид привел его в себя и ушел спать. Но когда то же самое повторилось четвертую ночь подряд, он решил, что пришло время проучить раба, если он не может понять сам. Сеид давал Графу время для акклиматизации, поэтому со времени последней операции они встречались только по ночам, когда ага приходил освобождать его от действия кестека, и теперь его пришлось искать в саду. Граф сидел в кешке с сазом в руках и меланхолически перебирал струны. Стояло ясное утро; высоко взлетело небо под синей вуалью, а под ним - пряно звенели запахи. В саду пели птицы. - Граф! Иди сюда! Тот отложил саз, подошел и остановился перед Сеидом. - Я аюха! Граф стал ближе. - Я же говорил, что тебе не удастся уйти. Я запрещал подходить к забору. Неужели ты думаешь, что мое терпение вечно? Что ты так смотришь на меня? На лице Графа застыла ненависть. Несколько мгновений Сеид пристально смотрел ему в глаза, а потом, размахнувшись, хлестнул по лицу камчой - будучи заядлым наездником, он всегда носил ее с собой. Отшатнувшись, Граф схватился рукой за окровавленную щеку. Но разговор еще не был окончен. - Стоять! Граф покорно выпрямился. - Я твой хозяин. И ты не смеешь ослушаться моего приказания, ты не смеешь ни ненавидеть меня, ни поступать мне во вред, - говорил ага, хлеща его камчой по лицу. Граф не мог отвернуться, только, побледнев, закрыл глаза, чтобы уберечь хотя бы их, и прятал дрожащие руки за спину - боялся, что Сеид увидит, как они сжимаются в кулаки. - Ты должен слушаться и бояться! Ты слуга, раб, ясыр, машина! Да, Граф стал машиной и рабом, и поэтому, когда Сеид, наконец, успокоившись, спросил, ясно ли ему, он, все так же не подымая глаз и не смея утереть крови с лица, ответил: - Да. - Господин! - Да, господин. - На колени. На колени, я говорю! Граф открыл глаза и медленно опустился перед ним на колени. Его трясло и взгляд стал безумным; он смотрел прямо перед собой, уже не закрывая глаз даже тогда, когда плеть ложилась ему на лицо. - Ты раб, мой раб, каждая твоя клетка, последняя капля твоей крови принадлежит мне. Ты весь мой, весь здесь, в моих руках, и я сделаю с тобой все, что захочу. Ты стоишь на коленях, стоило мне сказать одно слово; я прикажу, и ты не пошевельнешься под ударами, хоть и не будешь связан; сам построишь дыбу и сам отдашь мне в руки плеть; я прикажу, и ты убьешь свою мать, отца, жену; я прикажу, и ты забудешь все, что было для тебя святым, преступишь все, что было для тебя законом. Ты мой раб, орудие, и должен забыть, что был когда-то человеком. Повтори. Смотри мне в глаза и повторяй. И Граф стал повторять за ним тихо и хрипло: - Я твой раб, я весь, до последней капли крови принадлежу тебе... Ты можешь приказать мне... все, что угодно, и я должен буду... - И вдруг закричал: - Как же я ненавижу тебя! Зубами вцепился бы в твое горло, кровь бы твою пил! Матка боска, что бы я сделал с тобой, если б воля... - Он задохнулся и поник. Но Сеид не разозлился в ответ на этот взрыв, как этого можно было ожидать; он расхохотался, глядя на взбесившегося, рыдающего от бессильной злобы Графа, бледного, дрожащего, страшного. А потом, толкнув его ногой в папуче в грудь, опрокинул на землю: - Что можешь сделать мне ты, раб! - И ушел. Через некоторое время ага пошел посмотреть, чем занимается его пленник. Тот сидел на краю хавуза и, давясь рыданиями, отмачивал лицо. Почувствовав, что приближается господин, встал, потупившись. -Ну, как ты себя чувствуешь? - Сеид рассматривал не запекшиеся еще рубцы. Граф чуть пошевелился, но промолчал. - Ты будешь еще сбегать? - Йок... - Господин. - Нет, господин. Сеид взял его за подбородок. - Почему мне не верится? Молчишь... Ладно, как бы то ни было, жаль уродовать такое лицо. Идем. Ага привел его в лабораторию и усмехнулся, видя, как изменился в лице Граф - это помещение теперь вселяло в него животный ужас. - Да не бойся, иди сюда! - прикрикнул на него. Он достал мазь и усадил Графа в операционный стол-кресло. - Сейчас ты будешь здесь ждать, пока я не заберу тебя. Ясно? Не шевелись, не криви лица, руками не трогай. Жжет? Терпи. Потом благодарить будешь - на лице ни следа не останется. Он не спал, когда в окно пролез Граф, затаив дыхание, наблюдал, как, бесшумно передвигаясь по ковру, тот обыскивает комнату. Ага знал, что он ищет. Кестек. Граф должен был чувствовать своего хозяина, ведь при его приближении кестек отзывался, переходил на режим ожидания. Сфера его движений ограничивалась, предупреждая возможную агрессию по отношению к господину, Граф оказывался словно привязанным к сотням невидимых нитей, одни из которых запрещали делать ему определенные движения, другие - принуждали двигаться в нужном направлении. Естественно, он должен был узнать, что на ночь хозяин снимает цепочку. Раб не мог сорвать ее с него насильно, но когда кестек не находился с Сеидом в физическом контакте, тот переставал быть господином. Тогда ничего не стоило просто взять никому не принадлежащий камень. А это означало свободу: со сменой хозяина все старые приказы отменялись, то есть, тогда Граф мог спокойно убить Сеида и сбежать из поместья. Понимая, что если он попытается помешать рабу, тот легко с ним расправится, ага затаился, и только молился про себя, чтобы в спальню, услышав шум, заглянул телохранитель. Он давно уже не верил в аллаха, но решил пересмотреть свои взгляды, когда так и случилось. Немой телохранитель замычал, созывая товарищей, и бросился на Графа. Тот мгновенно свернул ему шею и продолжил свое занятие. Когда его окружили, он уже завладел кестеком. - Держите его! - закричал Сеид, вскакивая с кровати и отступая к стене, опасаясь, что в свалке его просто раздавят. - Только не убивать! - добавил, когда один из слуг достал раба ятаганом, и поклялся себе, что если его удастся задержать, он уже никогда не выпустит кестека из рук. Его предупреждение оказалось напрасным: Граф разбросал противников и бросился к окну. - Держите! Сбежавший раб приземлился на раненную ногу и это его задержало. Высунувшийся вместе с хозяином в окно телохранитель метнул нож и попал. Граф снова споткнулся, но выдернул нож и, медленно кружась на месте, поджидал приближавшихся аскеров. Они окружили его, но теперь он был вооружен и Сеиду пришлось наблюдать безжалостную и кровавую бойню. Раб не знал милосердия, а кестек увеличил его силу и ловкость во много раз, ни ранение, ни количество не давали его противникам преимущества. Ага воочию увидел, какого бойца он создал. Перебив десяток телохранителей, перехвативших его под окном, Граф бросился к саду, намереваясь выбраться из поместья. Но тут навстречу ему показался новый отряд аскеров. Скачущие верхом, они натянули между собой сеть - то самое средство, что помогло захватить его в первый раз. Ситуация повторялась. Граф остановился. С раненной ногой он не смог бы убежать от верховых и перепрыгнуть через забор. И они не подпустят его настолько близко, чтобы возможно было перебить их - легко запутают сетью, и уже ничего нельзя будет сделать. Расширившимися глазами он смотрел, как приближаются слуги: ему не справиться с ними, а значит, его сумасшедшая попытка освободиться бессмысленна, и через минуту - опять рабство... Граф не стал даже дожидаться, когда на него набросят сеть, вонзил нож в живот и со всей силы рванул его вверх. Но закончить движение не успел - слуги уже наскочили, схватили за руки, отняли нож. Сеид снял с шеи кестек... Его уложили, ага осмотрел рану. - В лабораторию, живо! - приказал он слугам и тихо сказал, наклоняясь к его лицу: - Ты будешь жить. Несмотря на то, что ты перебил десяток моих лучших аскеров, ты показал, что слишком ценен, чтобы тебя терять. Ты будешь жить, мой Граф. - Нет... - отрицательно покачал головой тот. - Нет!.. - Я заставлю.