Все Круги Ада. Освобождение

      Рыжий предупредил их о сухой ульве на пороге, и это препятствие было успешно преодолено. Граф спал, как всегда, ничком, опустив голову на раскрытую книгу. Край дорогой шубы свисал на пол, в буржуйке тлел огонь, мягко освещая грот. Зима в этом году выдалась холодной, снег, мешаясь с дождем, укрывал берег и норовил забиться внутрь, как только приоткрывали полог над входом. "Волки" тихонько подошли и по знаку вожака навалились на спящего. Еще не совсем проснувшись, он рванулся всем телом, но ему успели заломить руки за спину и, связав, вытащили наружу. Граф не пытался сопротивляться, когда его били, лишь потом, когда Ганя приказал поставить его на ноги, прислонился спиной к дереву и вяло ткнул Ганю в колено. Федор, опасаясь, что он начнет отбиваться, обошел его с тыла и, изловчившись, прижал к сосне за горло, обнимая вместе со стволом. - У тебя есть деньги, - сказал Ганя. - И они тебе уже не понадобятся. - Ищите, если они понадобятся вам. - Для тебя же будет проще, если ты скажешь добровольно. - Почувствовав свободу, Ганя уже не отводил глаз, обращаясь к нему, и ухмылку позаимствовал у осужденного предводителя. Многие из "волков" в чем-нибудь подражали Графу. Он олицетворял для них силу, а они преклонялись перед нею. - Иначе... - Я скажу не добровольно? - Граф оставался спокоен, даже презрительная усмешка вернулась на его лицо, возможно, автоматически. - Вряд ли. Федор сильно придушил его, и смотреть на Ганю ему было трудно - голова запрокинута. Рыжий, видя, как вожак рванул Графу ворот, решил, что он будет убивать его сейчас же, и отвел его голову еще дальше, перехватив чуть выше. Он почувствовал, как Граф, видимо, думая о том же, сразу затаил дыхание. Но Ганя не собирался кончать сразу. Он знал, что у его врага имеются деньги, драгоценности, и упускать их не собирался: стал обыскивать его. Когда руки "волка" заскользили по телу Графа, он напрягся и как-то вывернулся, словно ему за пазуху бросили слизкое. - А ты не дергайся, - хмыкнул Ганя, заметив это. - Не девка. Все было спокойно, пока вытряхивали карманы и Ганя пересчитывал деньги. Но потом он обнаружил у него на шее мелкую золотую цепочку с небольшим медальоном, сработанным из того же камня, что и браслет, которого "волк" найти не успел. Когда вожак потянулся к цепочке, лицо Графа исказилось злобой, в него словно бес вселился. Вырываясь, он изогнулся всем телом и с силой ударил его в грудь ногами. Ганя покатился по гравию, успев все-таки сорвать украшение, а Федор едва не удавил Графа, пытаясь удержать его. Ганя поднялся и, вытирая кровь с разбитой о камень щеки, с ненавистью посмотрел на противника. Напускное его спокойствие слетело, как пылинка под ветром, он перестал играть роль хладнокровного судьи. Граф же, пытался справиться со смятением, опять ухмылялся, но спрятать бледность ему не удавалось. - А ну, подержите ему ноги! - А так подойти боишься? - Ты же, сука, теперь утра ждать будешь, как маму родную. А раньше не сдохнешь. - Ганя вплотную подошел к нему, заглянул в лицо. - Ну, держите его! - И ударил. Через некоторое время Федор отпустил Графа, и тот, даже не пытаясь увернуться, осел на землю. Когда он очнулся, уже стемнело, и пришлось разложить костер. "Волки" переворачивали в его жилище все, что только можно было перевернуть, - шел обыск, и о нем, казалось, забыли. Его отливали, судя по мокрой одежде, и связали изобретательно и надежно: нашли где-то длинный ремень, одним концом стянули руки за спиной, потом обвели вокруг ствола и перехватили ноги. Теперь он сидел с подобранными ногами, прижавшись к дереву, и позы поменять не мог. После слабых попыток освободиться успокоился и замер. К нему подошел Рыжий, присел рядом. - Не нравится мне все это. - Скучно? Пришел развлечься? Я к твоим услугам, - сказал каким-то усталым голосом Граф и засмеялся, словно пытаясь согнать с себя эту усталость. - Ты этого хочешь? - А я могу противиться? - Граф все-таки не выдержал и отвернулся, прижавшись щекой к стволу, перестал смеяться. - Ты явился поговорить со мной по душам? Мне не нужен священник. - Мне жаль, что это происходит. И что это происходит... так. - Брось, ты сам их сюда привел. Нечего теперь скулить. - Меня заставили. Я, правда, не хотел. Но проговорился, что знаю, где ты живешь... - Какая разница! Только отдайте брелок. Разве вам не все равно, когда? С трупа снимите. - Брелок? - Да, тот самый, что сняли с меня. - Зачем? Граф вскинул на него глаза, и Рыжий отшатнулся. В них отражался свет костра, он словно заглянул в колодец, до того страшным и темным был этот взгляд. - Как тебя может волновать сейчас какой-то брелок? Переживай лучше о своей жизни! Ты зря ударил Ганю, он этого не простит и попытается сломать тебя. Подумай лучше об этом. - О чем? О его мелкой мстительности и таких же амбициях? Я не боюсь. Хоть поджарьте меня - я ползать перед ним не буду. В его голосе звучала все та же усталость, и Федор хотел что-то сказать, но его перебил голос незаметно подошедшего Гани. Он слышал последние слова. - Поджарить, говоришь? Хорошая идея. А если я все же отпущу тебя? Прощу и отпущу? Лицо Графа преобразилось, по его губам поползла высокомерная, заносчивая улыбка. - Мне твое прощение не нужно! - произнес, сдерживая голос и глядя Гане в глаза с такой ненавистью, что казалось, вот-вот защелкает зубами. Но Гане, из осторожности все же соблюдавшему дистанцию, нравилось его травить. - Ну, почему же? - Он наклонился, рассматривая его. - Я ведь не в подарок жизнь тебе предлагаю. Ты должен отработать ее. Федор молчал, не решаясь прервать их поединок, и теперь стоял, переводя взгляд с одного на другого. Но Ганя быстро отогнал его, чтобы не мешал. - Слушай, я прощу тебя, ты останешься живым и даже "волком", правда, не вожаком; я забуду все, и ты тоже забудешь; мы будем уважать друг друга и мирно уживаться. Как тебе смотрится такая перспектива? Мне нужно только, чтобы сейчас, перед всеми "волками", ты на коленях просил у меня прощения, чтобы они видели, что и ты признаешь мою власть. Ты будешь просить о пощаде, как просили у тебя, и меня будут бояться и уважать, как уважали тебя. Ты видишь, я с тобой совершенно откровенен. Сделай это для меня, и я тебя отпущу. Граф внимательно смотрел на него, и лицо его было жестким. - Пошел бы ты... - Даже если это будет простой формальностью? Между нами... - Я же сказал: нет. - Не принуждай меня заставлять тебя. - Только не пугай. Уж тебя-то я не боюсь. - Ах, не боишься, сука? Ничего, мы найдем, чем тебя испугать. - Ты думаешь, что если сумел сорвать... - Тут Граф запнулся и мотнул головой. - Кто ты такой, чтобы прощать меня? Бог, царь, отец? Или кто еще? В твоем прощении я не нуждаюсь! - Я могу сделать с тобой все, что захочу, значит, я твой бог, - засмеялся Ганя. Но и у него тряслись руки. - И просить ты все-таки будешь. А если хочешь, чтобы перед этим мы с тобой поигрались, то мы поиграем. Спешить нам некуда. Граф молчал, и "волк" взял горящую головню из костра, поднес поближе, пытаясь разглядеть, что чувствует пленник. Человек, с которым почти невозможно было совладать, оказался в его руках. Ганя победил, и Бешеный Зверь, угрожавший ему совсем недавно, сам стал его жертвой. Теперь можно было мстить за все те унижения, что приходилось переносить под его властью, за страх, внушаемый им. Но этого было мало. Геннадий хотел, чтобы он просил у него пощады, чтобы валялся в его ногах, не брошенный, а упавший сам. Только тогда он мог бы получить такую же власть, какая была у Графа. Но по-прежнему встречал только ненависть и презрение. Где-то внутри, далеко, тщательно спрятанный, бился страх, он это знал, чувствовал, но как вытащить его наружу, как заставить показать его всем, кто ждал, ждал, чем закончится эта битва двух вожаков и заклятых врагов? Потому что, несмотря ни на что, она еще не была закончена. Ганя поднес головню еще ближе, стараясь заглянуть в лицо Графу, но тот отвернулся от огня. - А-а, ты боишься обжечься? - прошептал "волк". - На вот, попробуй. Он ткнул головней ему в лицо. Граф отвернулся в другую сторону, запрокинул голову, но ствол мешал, огонь нашел его и лизал скулу. Запахло паленым, Ганя видел, как бьется на его горле жилка, и чувствовал его страх. Не боль, а ненависть и почти панический ужас. Возможно, Граф боялся огня. - Никита! - позвал Ганя. - Никита! - Что? - отозвался Никита, находившийся у него на побегушках один из старейших "волков". - Иди, сука, сюда. - И когда "ординарец" подошел, приказал: - Раздень его. - Зачем это? - Никита внимательно смотрел на вожака, но лишь для того, чтобы не встречаться глазами с Графом. - Мы его сиятельство сейчас погреем. - Да как же я его раздену, если он связан? - Отвяжи, значит. Все равно его к костру тащить придется. - Да он же... - Ничего он с тобой не сделает! Никита с опаской подошел ближе, но тут произошло такое, чего не мог ожидать ни один из присутствующих. Оксана с Игорем и еще одним товарищем клеила листовки в городе. Сегодня им не повезло, они натолкнулись на полицию, и один из их тройки был ранен. С трудом добравшись до дома Дарьи Степановны, они обнаружили, что рана серьезная. Игорь взялся удалить пулю и послал Оксану к отцу за лекарствами. Проходя мимо, она заметила костер на площадке Графа и не сочла зазорным подняться. До отца было в несколько раз дальше идти, время не ждало, а брат не раз говорил ей, что у "волка" имеются наркотики. Вот и решила попросить у него немного для анестезии. Поднявшись наверх, она сразу же все поняла, поскольку была готова к подобному, но, неожиданно для себя, ужаснулась и бросилась к связанному. - Граф, что они с тобой сделали! - воскликнула, вытирая ладонью кровь с его лица, и принялась распускать ремень, стягивавший кисти рук. Граф побледнел. - Уходи! - шипел он, пытаясь ей помешать. - Уходи, тебе нельзя здесь... Это сумасшествие... Да послушай же меня! Ее тут же схватил Никита и оттащил от Графа. Она отбивалась, и на шум сбежались остальные, с восклицаниями обступив ее. Дела девушки обернулись бы очень плохо, если бы не Федор: он заявил, что она его невеста и причинить вреда он ей не позволит. Ее отпустили. Напряжение момента спало, но все же оставаться Оксане здесь было немыслимо, и не только потому, что кто-нибудь из "волков" мог ее обидеть, но она попыталась бы помешать предстоящему убийству, ее присутствие было тяжело всем троим: и ей, и Рыжему, который представал перед ней в очень невыгодном свете, и Графу. И Федор почти насильно повел ее домой. Ганя постоял еще немного, потом прикрикнул на Никиту: - Ну, чего остолбенел? Что я тебе сказал? - И пошел класть ножи в огонь. Никита нерешительно приступил к дереву. Зная силу бывшего вожака, он опасался его даже связанным. Перерезав ремень, обхватывавший ствол, так, чтобы руки и ноги у него оставались связанными, он схватил, было, Графа за ворот, но отступил, остановленный его предупреждающим взглядом. - Только не надо меня хватать и тащить. Я сам... лягу. Ноги развяжи. - Да ты что, совсем идиотом меня считаешь? - изумился тот. - Ноги развяжи. - Повторил Граф медленно и раздельно, не сводя с него взгляда, и тот послушно выполнил приказ. Ганя зря надеялся, что когда-нибудь у него получится так же. Он мог внушать страх, унижать, но такой воли и способности к гипнозу у него не имелось. Федору пришлось выдержать тяжелую семейную сцену. Он с трудом увел Оксану подальше от опасного места, и еще тяжелее ему было убедить ее, что лично он смерти Графу не желает. С ее слов получалось, что он - просто воплощение зла на земле, а Граф - агнец божий, невинно страдающий от таких подонков, как Рыжий. Но она не стала долго задерживаться, а поспешила домой, к Игорю, надеясь, что он ей поможет. Когда же Федор вернулся, он застал потеху в самом разгаре. Графа повалили на горящие угли и прижали к земле, задрав рубашку и ею же замотав ему голову. Руки и ноги у него были связаны, к тому же четверо сидели верхом на его спине. Ганя собственноручно вгонял красное до прозрачности лезвие раскаленного ножа под ногти своей жертве. Делал это, не торопясь. Нагреет нож на огне. Потом прижжет. Опять положит в костер, перекурит, пока нож греется. Оставшиеся не у дел стояли вокруг и с интересом наблюдали. "Волки" пытались заставить Графа закричать, но он затаился, молчал. Один только раз, когда Ганя ввел свое орудие слишком глубоко, изогнулся, словно огромная рыба в руках, что и удержать нельзя, потащил за собой державших. Но не проронил ни звука. - Ганя, - сказал Федор в ужасе. - Ты сказал, что просто убьешь его. Это говорится в правилах, и я тебя привел сюда. Но никогда не было правила, чтобы делать то, что делаешь ты! - Заткнись. - Спокойно ответил вожак, даже не оборачиваясь. - Теперь я сам составляю правила. - Перестань, Ганя! Это же человек! - Дайте ему кто-нибудь по шее, чтоб не мешал! Рыжего оттеснили, и ему ничего не оставалось, как только наблюдать за происходящим издали. Это продолжалось до тех пор, пока не заметили, что Граф потерял сознание. Тогда его оттащили от костра, стали отливать водой. - Ну что? - спросил вожак, когда тот пришел в себя. - Мое предложение в силе. Ты станешь на колени, и я тебя отпущу. Граф молчал, сплевывая кровь с искусанных губ и пытаясь презрительно усмехнуться. Ганя вышел из себя, пнул его ногой. - На колени, сука! Я хочу, чтобы ты стал на колени, и ты станешь! И вдруг Граф сдался. Перестал улыбаться, потупился и произнес глухо: - Я же связан, не могу выполнить твоего приказания. Геннадий замер от неожиданности, потом усмехнулся. И все же он не доверял ему: может быть, пытаясь найти лазейку к свободе, бывший вожак старается усыпить его бдительность? Но соблазн был слишком велик, чтобы не победить все сомнения - в конечном счете, руки-то освобождать не приходилось. Ганя разрезал ремень на ногах, и Граф поднялся, разминаясь. Помедлив немного, опустился на колени. Это была победа. Вожак ликовал, празднуя свой триумф, и в то же время чувствовал разочарование. Он близко наклонился к Графу. - Не думал, не гадал, что ты, сука, так быстро отступишься от своих слов! А ведь клялся, что ничего этого не будет. Подумать только: сам Граф, Граф, заставлявший нас ползать перед ним в грязи, молит меня о пощаде! - Я не молю ни о чем! - резко оборвал тот. - Ты приказал - я выполнил. Но просить тебя не собираюсь. Тебе нечем меня пугать! Давнишнее бешенство засверкало в его глазах, он побледнел от ненависти. Как странно не соответствовало это его позе! Ганя тоже вышел из себя: - Ах, ты не будешь просить у меня? Да ты у меня... ноги лизать будешь, падло, ползать передо мной!.. Ну, сволочь, целуй! Целуй, сука! Пусть все видят! Эй, хлопцы, идите сюда! Тут настоящий цирк! "Волки" бросили перерывать грот, стали сходиться. Становились полукругом, наблюдая Графа в таком странном для него положении. Он стоял на коленях перед Ганей со связанными за спиной руками, бледный, дрожащий от злости, но какой-то бессильный, будто держали его. - Ну! И Граф, тот самый Граф, столько раз доказавший свою несгибаемую волю, внушавший страх своей непоколебимостью, медленно наклонился и при всеобщем молчании прикоснулся губами к заснеженным сапогам Гани. Он не поднялся опять, безмолвно замер перед ним на земле, спрятав лицо в грязный снег. И тогда Ганя провел ногой по его щеке, вытирая подошву. На покрывшейся нервными красными пятнами скуле остался темный след. Все. Граф повержен. Долгая и упорная борьба с ним нового вожака окончена. Его могли истязать, убить, но он вышел бы победителем, потому что воля его не была свергнута, необъяснимая его власть над "волками" сохранилась бы. Но теперь, когда он сам, - сам! - целовал сапоги вожаку, когда он лежит бессильный не от того, что связан, но от того, что сломался, от того, что оказался не сильнее любого из них, что вот ему плюют в лицо, а он не накажет, не убьет дерзкого на месте, и не потому, что не в силах подняться, а потому, что уничтожен, уничтожен не человек, но Граф, тот образ, что подавлял и внушал страх, теперь его ореол пропал. Да, остался человек, он еще дышит, дрожит от унижения и злости, но Графа уже нет. Теперь никто и никогда не посмеет сравнить Ганю с ним, не признать его прав, потому что он слабее предшественника. Ганя тронул его сапогом, но Граф не шевелился, и вожак первым ударил его по голове, потом снова и снова; за ним подошли остальные и последовали его примеру. Теперь власть Графа, страх перед ним сошли с них. Освободившись от этого гнета, они мстили за свое самоунижение и покорность, за бессилие, испытанное ими по его вине. Тот самый Никита, совсем недавно не смевший даже прикоснуться к нему, теперь топтал его тело, досадуя на то, что большего придумать не может, ведь и этого мало, чтобы заставить Графа кричать, ползать, чтобы упиться местью, отплатить за все. Графа избивали, пока снег вокруг его тела не окрасился кровью. Тогда его оставили в покое, кто-то принес ведро воды и окатил его. Граф медленно поднял голову, показал пестрое от грязи и крови лицо, мельком взглянув на "волков", остановил на вожаке долгий, тяжелый взгляд. Ганя присел возле него, перевернул. - Ну? Граф неожиданно усмехнулся, и Геннадий с размаху ударил его по лицу, опрокинул на спину. - Тебе мало, ты, сука? Но тот стал медленно подниматься с земли, с непонятной мрачной улыбкой смотря на Ганю. Он твердо стал на ноги. Было просто непонятно, где он брал силы на это: ведь, пока он стоял на коленях, казалось, ему больше уже не подняться. - Тебе нечем меня пугать. - Что? - Тебе нечем пугать меня, - упрямо повторил он. Ганя вскочил, хотел снова ударить его, но сдержался. В отличие от многих "волков", он не был дураком, Графу, вопреки всем стараниям, не удалось заглушить в нем природного ума, заменив его тупой покорностью, как у остальных. Новый вожак заметил перемену в своем враге: гордая его ненависть превратилась в ненависть слабых. - Никита! - опять позвал он, не сводя с Графа глаз. - Скажи всем, чтобы собирали дрова. Все, что можно. Пусть принесут сено. Сожжем эту суку - и по домам. На сегодня хватит. "Волки", услышавшие это, зароптали. Они и так успели устать за эту ночь, расправа затягивалась, у всех были свои дела, а теперь еще - лазить в потемках по горам, разыскивая сучья. Гане пришлось пнуть нескольких, прежде чем они принялись выполнять его приказание. Как ни странно, вопреки ожиданиям вожака, падение Графа не укрепило его власти, напротив, каждый из "волков" стал чувствовать себя свободнее. Они боялись не просто главаря, любого главаря, - а именно Графа. Гане, как бы он ни старался, так запугать и согнуть их не удавалось. Федор, не участвовавший в избиении, подошел к оставленному без присмотра Графу - он был надежно связан и никто не опасался, что ему удастся бежать. - Больно? - спросил, почти с ужасом смотря на его окровавленные, изуродованные руки. - Я, правда, не хотел. Тот молчал, вопросительно глядя на некогда своего "волка". Наконец произнес чуть охрипшим голосом: - Зачем тебе это? Ну, хотят они поиграться со мной - тебе-то что? Или жалко? Брось! Я не жалел, и меня жалеть нечего. Таких, как я, нужно уничтожать, изводить ежедневно и ежечасно, ведь так ты когда-то говорил мне? - Он вдруг засмеялся. - Ну, что смотришь? Я принадлежу вам, я в вашей власти. Что ж ты не берешь пример с остальных? Вспомни все злое, что я тебе сделал, - и вперед! Посмотри, это тело в твоих руках, его можно бить, жечь, рвать на части, из него очень легко вырвать жизнь - с ним можно сделать все. Ганя не теряет времени. А ты? Кто ж ты такой, что боишься испачкаться кровью! Чему я тебя учил? Он издевался. Насмешка, злая и жестокая, слышалась в его словах, желание причинить боль. - А ты ведь боишься. - Тебе это нравится? - Я не позволю им жечь тебя. - Ты? Да что ты можешь сделать? - Очень многое. Убить, прежде чем они за тебя возьмутся. - Ты не способен убить. - Просто скажи, хочешь ли ты этого. Граф перестал улыбаться. - Ты в самом деле предлагаешь мне выбирать между костром и?.. - Да. Я просто хочу облегчить твою участь. Я не желаю тебе смерти, но другого выхода... - Это неважно. Я действительно всегда испытывал отвращение к огню. - Ты согласен? - Да, черт возьми! Что ж тут спрашивать? Федор достал нож, примерился - и вся его решимость исчезла. - Горло, - сказал Граф. - Только горло. Смелее. Он спешил, потому что в самом деле боялся костра, а Рыжий никак не мог ударить. Он много раз видел, как Граф убивает, и каждый раз это казалось ему ужасным. Сделать подобное самому... Вдруг кто-то толкнул его в спину, и он повалился вперед, на Графа, едва не выколов ему глаз, порезал щеку. Волк! Скачет вокруг, радостно лижет ему руки. По площадке носились животные, бросаясь на людей, хватая все, что двигалось. "Волки" заметались по площадке, растерявшись в темноте, неспособные различить, что происходит. И Федор понял, пытаясь скрыть облегчение в голосе, закричал: - На нас напали! Спасайтесь! - И бросился прочь, схватив за руку первого попавшегося бандита. Дрова посыпались на землю. От них не отставало животное, все порываясь вцепиться в загривок Лишаю. Началась паника. "Волки" выскакивали из грота и искали скрытую в кустарнике спасительную тропинку. Звери следовали за ними. Кого-то опрокинули, и волк насел на него, начал рвать. Площадка быстро опустела.