Все Круги Ада. Освобождение

      Он спал у себя в гроте, чуть изогнув красивое гибкое тело, положив под голову правую согнутую руку. Левая была вытянута, рукав на ней задрался, обнажив внутреннюю сторону руки; ее запястье обнимал узкий браслет, сработанный из какого-то гладкого черного камня с яркими красными прожилками; прожилки блестели и, казалось, пульсировали; из-под браслета, вверх вдоль руки тянулся такой же тоненький, аккуратный и ровный шрам, перечеркнутый широким следом от браслета кандалов, а еще выше виднелся второй поперечный, рваный - когда-то здесь была очень глубокая рана. Выходило что-то очень похожее на клеточный рисунок. В это мгновение Игорь представил, как он выглядит со стороны, и усмехнулся про себя: ну совсем как синьора Болла у постели больного Овода! Очень даже похоже! Граф действительно чем-то напоминал ему этого борца за свободу, ставшего в то время идеалом многих. Не странно ли? Но сейчас "волк" спал и улыбался во сне. Шрама на щеке не было видно, тень длинных, чуть загнутых вверх ресниц легла на лицо... "Красавчик!" - подумал Игорь, и в который раз удивился, как может казаться прекрасным такой человек. На постели рядом лежал нож, и он предусмотрительно забрал его. Сел на ящик, рассматривая. Красивый, надежный нож, переделанный из старинного кинжала; лезвие, украшенное надписью на латыни, и ручка с инкрустацией в виде распятия напоминали об Испании. "Sequi is tuo corse, a fastia dir le geuti", - прочитал Игорь надпись. Остро отточенное лезвие выскакивало само, быстро и бесшумно, стоило только нажать кнопку на корпусе ручки. Вот этим самым ножом Граф убил не одного человека, беззастенчиво, цинично бахвалясь своими преступлениями. Не для этого ли, не для демонстрации ли своей силы и жестокости, он собрал "волков"? Может быть, они нужны ему как зрители? И как он может так спокойно спать после всего? Но Граф уже проснулся. Игорь, наблюдавший за ним, с проницательностью недоучившегося медика заметил, как напряглось его тело. Затаился, делая вид, что спит, и готовился встретить неизвестного врага - кого, кроме врага, он мог здесь ждать? Левая рука его осторожно поползла к тому месту, где лежало оружие. - Нож у меня, Граф. "Волк" вскочил, обернулся, и тут же напряжение сошло с него: он узнал гостя. - А-а, спаситель... - Да, это я. Меня зовут Игорем, если ты забыл. Еще у меня есть кличка - Студент. По лицу Графа поползла ухмылка. - А ты настырный, я не ошибся. За должком явился? - Каким еще долгом? - удивился Игорь. - Милый мой, в этом мире зря даже идиотом не назовут, и не надо делать вид, что ты этого не знаешь. А тебе, насколько помню, я обязан жизнью. Выкладывай, что тебе нужно. - Ну что же, если тебе нравится так считать... Я хочу поговорить с тобой. - Всего лишь? И для этого надо было забирать нож? Но я ведь и так могу справиться с тобой. - Давай договоримся, - Игорь был довольно спокоен: если Граф сразу не взял его за горло, то, может, уже и не тронет. Так, во всяком случае, ему казалось. Кроме того, было видно, что "волк" заинтригован и ждет, чем все это кончится. - Давай договоримся по-хорошему. Ты получишь свой нож, но с условием: я пришел сюда сам, видишь, даже не вооружен, и уйти хочу сам, на своих двоих. - Нож я получу и безо всяких условий. Но ладно. Диктуй дальше. - Возьми. - Игорь протянул ему оружие, демонстрируя, что не ждет враждебности. - И еще: я хочу, чтобы ты говорил откровенно, мне не нужна твоя бравада, а то, чем ты дышишь, что думаешь. Если не захочешь говорить правду, то лучше вообще откажись отвечать. - Что, исповедь? С какой стати я должен исповедоваться тебе? - Только что тобой упоминался некоторый долг. Ты не хочешь быть мне обязан? - Нет, не хочу. Ни тебе, ни кому-либо другому. Но зачем тебе знать, что я думаю? - Я просто хочу понять тебя. - Чем меньше ты меня понимаешь, тем лучше. Больше будешь опасаться. - Сказанное тобой дальше меня не пойдет. - Лучше, если оно не пойдет дальше меня. Игорю это надоело. - Хорошо, я спас тебе жизнь и жду благодарности. Ты не хочешь? - Я ни о чем тебя не просил. Но ладно. Только на многое не рассчитывай. - Но ты меня не тронешь? - До сих пор я не прикоснулся к тебе. И есть причина, по которой не сделаю этого и в дальнейшем. Давай быстрее, что ты хочешь знать? - Может, выйдем? - предложил Игорь, опасаясь находиться с ним в замкнутом помещении. Он первым сел на колоду и тут же напал на него: - А причина эта, случайно, заключается не в том, что ты боишься обострить отношения с Оксаной? - Их обострять дальше некуда. Но это может тебя не волновать - я тебе не соперник. - Почему же ты должен быть мне соперником? - искренне удивился тот. - Она же любит тебя, это видно с первого взгляда! Я не могу отнять у нее любимого человека. Тем более, что ничего не способен дать взамен. - А ты ревнуешь? - От моей ревности ничего не изменится. - Ты самоустраняешься? Но почему? - Тебе этого должно быть достаточно. - Видишь ли, я ее брат. Двоюродный, правда, но брат. И больше ничего между нами нет. Граф побледнел. - И что же? Что ты от меня-то хочешь? - Я хочу понять, что заставляет тебя убивать. И что заставило тебя позволить "волкам" связать тебя, там, на берегу. - Личные мотивы. - Ты пообещал. - Ладно. "Волки" покусились бы на мою душу так или иначе, днем раньше, днем позже - какое это имеет значение? Не мне бегать от этих щенят. Мой поступок они не поймут, поэтому он внушает им страх. Страх - это власть. Здесь только холодный расчет. - Не вижу никакого расчета. Если только речь не идет о расчетливом самоубийстве. Довольно бессмысленно возбуждать страх за счет своей собственной смерти. Но любой человек попытался бы избежать этого. - Надо бить или быть битым. Я сам научил их этому. - И все же ты бессмысленно жесток. - Да. - И говоришь об этом так спокойно? Это страшно. - Страшно? - Граф вскочил и стал напротив него, облокотившись обеими руками о камень, к которому прислонился его собеседник во время разговора, так что зажал Игоря. - Это страшно! Бойся! Ты не боишься меня? Я могу сейчас свернуть тебе голову. Это легко. И быстро. - Он схватил его за горло. - Ты когда-нибудь слышал, как трещат позвонки, когда ломают шею? Кто ты для меня? Прохожий. Страшно? Но за мной идут. "Волки", те самые "волки" стонут, что я кидаю им объедки, что им почти нечего делать во время травли! Они хотят крови! В этот момент хлынул давно ожидавшийся дождь. Крупные настойчивые капли заплясали по земле, воде, траве и камню. "Волк" отошел в сторону. Игорь с облегчением запрокинул голову и подставил им лицо. В какой-то момент ему показалось, что его действительно сейчас убьют. У Графа был совсем безумный взгляд. Вода была теплой и мягкой, приятно скользила по коже. Студент с интересом ожидал, пригласит ли хозяин его в свой дом. Молчание затянулось, и гость посмотрел на него. Граф тоже поднял лицо и смотрел в небо. Игорь с удивлением отметил, что его глаза не реагируют на встречные капли. Но "волк" почувствовал, что за ним наблюдают, и это, видимо, ему совсем не понравилось. - Будем мокнуть, или ты все-таки войдешь внутрь? Не бойся, я тебя не трону. - Ты живешь по-волчьи и других теми же красками изображать пытаешься, - сказал Игорь, продолжая начатый разговор. - Человек человеку - волк. Это не я сказал. - Да, но кто-то сказал и другое: человек человеку - брат. Граф пожал плечами. - Сказать можно все, что угодно. Но до дела доходит только в первом случае. Пожалуй, справедливее всего будет так: человек человеку - обезьяна. - Ты, я вижу, сильно обозлен на людей. - У меня есть на то причины. - Жалеешь себя? Но ты сам влезаешь во все эти дела, а потом валишь с больной головы на здоровую. Ходят слухи, "волки" тебя сейчас ищут и в городе, и в горах, ты знаешь? - Знаю. Они идиоты. Но пусть ищут, это их дело. - Да зачем же тебе это? - Видишь ли, когда чувствуешь на губах вкус крови, все равно чьей, чужой или своей, все меняется. Это экстаз жизни. Момент, когда ты можешь все иметь или все потерять, ни с чем не сравнится. - И ты убиваешь. Ради удовольствия! - Не знаю... Я будто чувствую какой-то голод, заставляющий меня убивать. Мне кажется, что вот, уничтожив этого человека, я получу что-то такое, что мне необходимо, что избавит меня от этого чувства, не дающего покоя, не позволяющего спать по ночам. Я словно все время бегу за чем-то... Мне даже приходится изобретать определенные правила, ограничивать себя, потому что я боюсь, что сорвусь и просто начну убивать всех подряд, не останавливаясь, забыв обо всем. А я не хочу сойти с ума таким образом. Игорь невольно отодвинулся от него. Его подозрения подтверждались, и он пожалел, что мало внимания приделял психиатрии. - И что же, ты получаешь то, что хочешь? - Нет... Ничего. Только разочарование. Чем больше я убиваю, тем больше чувствую этот голод. Мне кажется, что вот-вот - и я поймаю то, что нужно. Но оно проносится мимо, не задевая меня. Я пробую снова и снова, но все повторяется. Остается только разочарование, словно меня поманили и обманули. - Что же это? - В том-то и дело, что я и сам не знаю! - Радость, садизм, жажда крови, желание проявить свою силу, власть? - Не знаю... Я не знаю! - А может, ты просто слышишь голоса, приказывающие тебе убивать? Граф покосился на него, но выражение страдания исчезло с его лица, он засмеялся. - Не бойся, шизофрении у меня нет. - Не бояться? Это было бы самым простым и рациональным объяснением. Тогда бы я, может, не боялся. И все же мне кажется, что ты просто садист. Ты наслаждаешься, убивая. И твои суицидальные склонности проистекают именно из-за самоограничений, которые ты накладываешь на себя. Тебе нужно убивать, но не всегда имея возможность излить эту потребность на других, обращаешь насилие на себя. Граф снова стал серьезным. - Дело не в этом, поверь. - Человек не может так ненавидеть себя. И я не вижу других причин. - Тем лучше. Излишнее знание пользы не несет. - Ты действительно страшный человек. Тебя надо срочно лечить. Или действительно уничтожить. - Давай. Но помни: убить тоже нелегко. - Господи, да пойми же ты наконец, что все это придумано тобой. И кровь, этот твой ... твое... - Экстаз, - подсказал Граф. - Да, экстаз. У человека не может быть такой жизни. Ты сам ее изобрел. Скажи, зачем тебе этот уговор с твоей псарней? Ты не мог пообещать им денег или чего-нибудь другого? Нет, ты заложил жизнь. Зачем? - Тебе какое дело? Я свою заложил, твою не трогаю. - А ты не злись. Я дело говорю. Они тебя убьют, а пользы что? - Мне нужна власть, не формальная, пустая, а полная, когда от моего слова зависит чья-то жизнь и смерть. Я хочу отыграться. Когда передо мной стают на колени только из страха, я знаю, что не хуже других. Я могу верить в это. Ведь их ничего больше не заставляет, но у них самих нет ни воли, ни способности быть свободными... Я... А за такую власть надо и платить соответственно. И какое тебе дело? Убьют - и полиции меньше работы, и вам поспокойнее, разве не так? Что ж ты пришел меня отговаривать? - Это самоубийство. А когда его совершает психически больной человек, врач обязан остановить. - Это не самоубийство. Это просто война всех против всех. Ее ты не остановишь. - Да для тебя есть что-нибудь святое? - Есть, - усмехнулся Граф. - Что, если не секрет? - Я. - Ну, знаешь! - Игорь было искренне возмутился, но потом догадался, что это просто бравада, и поспешил отступить. Он чувствовал, что ему удалось добиться некоторой искренности, и не хотел этого терять. - Скажи мне, как тебя зовут? - Граф. - Нет, не это. - Не то? Что же тебе надо? Еще меня называли Зверем, Диким, Бешеным... - Это клички. Как твое настоящее имя? - Граф, - упрямо повторил "волк". - Как тебя звали родители? - Зачем тебе это знать? Кличка у меня не матерная, произносить ее меж людей можно без стыда, а креста мне ставить не будут. А поставят - так Графом и напишут. - Блядь, ты опять про смерть заговорил! Ну, если тебе так по душе эта тема, скажи, почему ты предлагал Федору зарезать тебя? - И это узнал? - Граф оскалился. - Все-таки, почему? Подобное может делать только безумный. И часто тебе такие мысли приходят в голову? - Нет, это зависит от настроения. Мне... Впрочем, ты уже почти сам догадался. Мне говорили, - а этому человеку как врачу мне не доверять нечего, - что это действительно болезнь, психоз. Маниакально-депрессивный психоз. Депрессивная форма. Еще он заикался о суицидомании, но потом сказал, что ее у меня нет. Дело не в моей голове, а в обстоятельствах. - Если ты знаешь, что это болезнь, почему бы тебе не обратиться к врачам? - Нет, мне нельзя идти к врачу. Да я и не хочу. - Почему нельзя? Можно найти такого, что не выдаст тебя полиции, да и душевнобольных не судят. - Не в этом дело! - отмахнулся Граф. - Спроси лучше о чем-нибудь другом. - Хорошо. Ты верующий? - Я католик. - Ты не ходишь в церковь. - Никогда. - Но ты же веришь? Если ты не хочешь лечиться, почему бы тебе не попытаться успокоиться с помощью религии? Обратись к богу... Граф вспыхнул и словно преобразился. Напускное спокойствие слетело с него. - К богу? Ну да! Я уже пробовал. Когда-то он очень жестоко обошелся со мной. Я верил и всем сердцем был отдан ему. С тех пор прошло много времени, и мне обеспечено место в геенне. Тебе, атеисту, легче. Умирая, ты надеешься, что наступит тишина и покой, у меня же смерти ожидает только тело. Но не это страшно. Ад не такой, каким его рисуют священники, я знаю. Ад уготовлен нам здесь, и дело не в огне. Душа боится другой пытки, а после того, что я перенес, мне не страшно ничего - ни один дьявол не додумается до того, что изобретает человек, чтобы мучить своего собрата. Кто может так унизить, оскорбить, как он? Бог способен только позаимствовать у него. А впрочем, кто знает? Может он и стоит за всем этим? Я умирал много раз, и смерть моя никому, кроме него, смешной не казалась. А моя жизнь - разве не его изобретение? Да, я сам виноват, отправлюсь на тот свет, и никто не будет жалеть, нет, даже вздохнут с облегчением: наконец-то подох Граф! Я не нужен никому в мире, и жизнь моя была собачья, и смерть будет такой же. Моя жизнь никому не нужна. Никому! Ее берут только для того, чтобы поиздеваться, искалечить. Да, сейчас вы презираете и ненавидите меня. Говорите, я убийца? Но вы забыли вашу проклятую войну, эту бойню, на которую каждый день отправляются сотни людей! Да ведь там же смерть не успевает косить головы! Ей надо бы разорваться, чтобы удовлетворить вашу озверевшую прихоть! А потом вы возносите хвалу своему богу, прося у него смерти людей, пусть немцев, но ведь таких же двуногих, как и вы! И так будет всегда! Вы не можете жить, не мучая друг друга! Тебя поражает, что я лью кровь? Не так. Я пью кровь. А вы? Вы не пьете? Пьете! И не только у своих врагов - у людей, которых никогда не увидите! А-а, оскорбили вашего царя-батюшку? Так вам-то какое дело? Пусть сам защищает свою честь. А германцам что? Вы впервые встречаетесь там, на поле, и тут же вцепляетесь друг другу в глотку, не зная, зачем, за что, не зная даже, как зовут врага, какой у него голос! Я жестокий? А тебя когда-нибудь топтали? Нет, я не говорю про тело, - с ним можно делать все, что угодно, а человек останется тем же, - я имею в виду душу. Тебе плевали в нее, поганили? Над тобой смеялись, когда ты вскрывал вены? Нет? Так как ты смеешь обвинять меня? - Тебе не кажется, что ты слишком плачешься? И все то, что ты проклинаешь, дало тебе жизнь... - На, забери ее! Почему я должен быть кому-то благодарен? За что? За вот эту жизнь? Да ведь нет ничего дешевле, чем она! Скажи, сколько стоит моя голова? Кровь? Свобода? Право ставить меня на колени и наказывать? Не знаешь? А я - да. Все это уже давно оценили. А сколько ты заплатишь за мою душу? Вот она уж ни копейки не стоит. Так за что же я должен благодарить? - Успокойся! Ну же, ты сам доводишь себя до белого каления, - пытался Игорь привести в чувство бесновавшегося "волка". - Никто и никогда не оценивал твою кровь. - Ошибаешься. - Это сумасшествие. Граф не ответил. Он сидел мрачный и злобный, остывал. Дождь кончился, воздух сделался чистым и влажным, словно после купели, сразу распогодилось. На небе уже стали появляться первые крупные звезды, когда он пошевелился и встал. - Идем, - сказал, улыбаясь. - Во дворе темнеет. Они снова вышли и сели на колоду. Долго молчали, наслаждаясь покоем. Игорь вдруг задумался: как давно он вот так спокойно и тихо сидел, вслушиваясь в вечер? Возможно, именно здесь, вдали от города можно отделить себя от ежедневной суеты и просто сидеть и слушать... И в чем-то позавидовал Графу, умевшему жить одному. Сам бы он ни дня не выдержал без людей. Но вот необходимость высказаться опять заговорила в "волке". - Знаешь, - сказал он, - Мне один индеец рассказывал о древних обычаях. Там был один. Когда-то очень давно его предки были разбиты враждующими племенами и вынуждены уйти со своих исконных земель. Они двинулись на юг, по знойной раскаленной пустыне. Вокруг был только горячий песок и горячие камни, кактусы не давали тени, и люди умирали от жажды и голода. Их хоронили тут же, у дороги, засыпая все тем же ненавистным песком. Племя таяло, людей становилось все меньше и меньше, силы идти кончались, а конца пути все не было видно. Люди отчаялись, им казалось, что они обречены на страшную смерть. И тогда одной ночью жрецы обратились к своему всемогущему богу-покровителю Уитсилопочтли, богу войны. Они просили его указать им путь, не дать им погибнуть в раскаленных песках, в пустыне, внушающей им ужас. И вот с ночного темного неба прозвучал голос: "Идите, идите вперед, пока не встретите орла, сидящего на кактусе, со змеей в когтях. В этом месте вы должны остановиться и воздвигнуть свой город во славу мне!". И племя пошло опять, и повторялось все снова и снова. Проходили долгие годы, дети вырастали и старели, а орлы парили высоко в небе, змеи уползали в пески, оставляя изгнанникам одно отчаяние. Но кончилась пустыня - и она не вечна, - люди перешли через горный перевал и спустились в болотистую долину. И там рос кактус, и на кактусе сидел орел, вцепившись когтями в змею. Племя радовалось и праздновало, потом соорудило пирамиду, на которой воздвигли статую Уитсилопочтли, и принесли ему в жертву самого красивого юношу. У бога был голый разукрашенный череп и пустые глазницы - его глаза ничего не видели, но умели внушать трепет. Бог Уитсилопочтли, бог войны - это бог смерти. И каждый год выбирали самого красивого, сильного и ловкого юношу, и на глазах у всего племени ему вспарывали грудь, вырывали сердце и бросали к ногам своего бога. Этот человек был обязан отдать свою жизнь не богу искусства, не богу жизни и дня - Уитсилопочтли, богу войны. Толпа ликовала, когда еще живое, трепещущее сердце падало перед божеством, на камень алтаря - она поклонялась требующему крови... Это страшно или нет? - Зачем ты мне рассказываешь это? При чем здесь дикие индейцы? Это старая легенда. - Ты думаешь? - Граф как-то болезненно скривился. - Это вечно. Бог один. И он всегда прежний. Взломайте синие ворота неба, ворвитесь в светлые хоромы бога. Спросите, кто он в этой белой тоге, спросите, что он в этом черном мире. - Ты фанатик, - заявил ему Игорь, раздумывая над его словами. - И поэтому ты торгуешь своей жизнью? Это не на добро. - Торгую? Может быть. Но я верю только себе. Поэтому единственной моей валютой могу быть только я сам. - Но зачем? Жизнь одна у каждого. Граф долго молчал. На руку ему сел комар, и он задавил его. - Смотри: одно движение - и его уже нет. А чем я лучше? Чем ты лучше? Он тоже двигается, живет, может, любит жизнь... А я убил его. Убил и не заметил, и через несколько минут забыл об этом. Его жизнь ничего не стоит. А чем я лучше? - повторил он. - Ты человек. - А он комар. Чем ты докажешь, что он хуже меня? "Нет у человека преимуществ перед скотом, потому что все суета! Все идет в одно место: все произошло из праха, и все превратится в прах". И еще: "Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их, и ненависть, и ревность их уже исчезли, и нет им более части вовеки ни в чем, что делается под солнцем"... Это из Экклезиаста. Не знаю, ты ведь атеист, тебе он, может, и не известен. - И много ты вызубрил на память? Но Граф насмешки не воспринял. - Нет, но Экклезиаста знаю. Ну, так вот. Я наслаждаюсь своей жизнью, как могу. А если не буду ощущать, что она в любую минуту может прекратиться, как мне ей радоваться? Человек теряет наслаждение вещью, если не будет рисковать лишиться ее. Я пессимист. И к тому же, откуда ты можешь знать, что лучше: жизнь или смерть? Я католик, и мне предстоит загробная жизнь. - С тобой невозможно разговаривать, - раздраженно произнес Игорь. - По-моему, у тебя на все приготовлен ответ. - А ты молчи. - Гость почувствовал раздражение, зато Граф совершенно успокоился и даже пустился в лирику. - Смотри лучше, какая красивая ночь. Игорь рассмеялся. - Ты говоришь совсем как Оксана. Ей бы сказать - ни за что не поверит. Больше всего любит смотреть на звезды. А еще цветы. Крутится, возится возле них, поливает, пересаживает, что-то еще там колдует... И всегда цветут! Везде букеты расставляет! - Ты бы дарил ей цветы. - А что ж ты не попробуешь? - У меня не возьмет, - покачал головой он. - Да мне лучше и не встречаться с ней. - Почему, если ты будешь вести себя по-человечески. Если для нее это не будет опасно... - Это будет опасно для меня. - Боишься влюбиться? Размягчится сердце, или что-то в этом роде? - Что-то в другом роде. Мне жаль, что ты только ее брат. - Не понимаю. - Это неважно. - Нет, важно. Ты одинок, и потому так мучаешься. Я думаю, ты изменился бы, если б... - Мне никого не надо. - Ты лжешь. - Игорь подошел к нему и стал рядом. - Человек не может быть один. - Стадное чувство, - усмехнулся тот. - Нет, чувство любви. С тобой рядом должен быть другой человек, которому ты мог бы довериться. И тогда поймешь: то, что ты творишь, и с другими, и с собой самим, - ужасно. Игорь положил Графу на плечо руку, но тот освободился. Повернулся к нему и, глядя со злой ухмылкой в лицо, процедил: - Если бы было смешно, я бы не занимался этим. У него начинало портиться настроение, и дальнейшие разговоры могли бы плохо кончиться, но Игорь не отступал. - Ты действительно волк. - Да, я - волк. Я бешеный зверь, - тихо проговорил Граф и вдруг закричал, теряя эхо в ночных горах: - Я, бешеный зверь, ломаю людей и буду ломать, как ломали меня, убиваю и буду убивать, пока не убьют меня! Меня боятся, как бешеную собаку, и пристрелят, как стреляют бешеных! Убирайся! Слышишь? Уходи, мне не нужны твои душеспасительные беседы! - И ты добьешься того, что твои же "волки" и убьют тебя. - Убьют. Или ты хочешь, чтобы я прятался от этих... мальчишек? - Он усмехнулся. - Блядь, они же издеваться, истязать тебя будут! - Этим ты меня не испугаешь. - Ах, не испугаю! - вскипел тот. - Конечно, чего тебе бояться! Ты всю жизнь унижал, убивал, ставил на колени, топтал ногами, ломал руки. Тебе это нравится! Но будь уверен, ты будешь наслаждаться этим только до тех пор, пока сам не окажешься на месте своих жертв. Над тобой так еще не издевались! - Сейчас Игорь ненавидел этого человека, его самоуверенность выводила его из себя. - Ты еще не знаешь, что такое настоящая, страшная боль!.. Да человек ты, или нет? - Судить меня не тебе, - сдерживая голос, отрывисто произнес Граф. - Чего я не знаю, того не знаю, а что испытал - то мое. То, что я пережил... О существовании многого из этого ты вряд ли узнаешь вообще... Хочешь узнать, как я переношу боль? Попробуй - "волки", думаю, примут тебя... А на твой вопрос, человек я или нет, отвечу: нет. Я не человек, я - зверь, и буду им до конца.