Все Круги Ада. Освобождение

Вначале было Ничто. Но Ничто быть не может, поэтому оно не было. И времени у Ничто нет, потому не было начала и не было потом. Не было Бытия. И ничего не могло быть могущественнее Ничто, так как лишь оно не боится небытия, и ничего не могло превышать его, так как ничего не может переполнить абсолютной пустоты.       И все же положило Ничто границы себе. Не потому, что так велел ему закон, так как нет законов для Ничто. И не потому, что имело оно в этом потребность, так как ни в чем не испытывает нужды. Ничто не знает стремлений и движения, ни в чем не нуждается и ничему не подчинено, ни покоя, ни тревоги не испытывает оно, не ведает ни света, ни тьмы, ни жизни, ни смерти. Больше, чем смерть, совершеннее совершенного, абсолютно превышающее абсолютное, без нужды и закона, без желания и отвращения, из своей иррациональности сказало оно: "Я - Ничто". И дав себе имя, тем самым положило себе пределы, проявив то, что не есть Ничто, породив Бытие, что всегда лежит напротив него, как совершенное зеркало, и всегда есть, в противоположность Ничто, что не есть никогда. Не-небытие, что знает и свет, и тьму, и зло, и добро, и покой, и движение, и время, и бесконечность. И Бытие был Демиург, Всевластный, вмещающий все, что может быть, Творец, способный творить, судия, уничтожающий, Отец, переполняющий Себя и ищущий, куда излить Свое пресыщение. И не видел Он ничего кроме Ничто, и вечность Его, знающая лишь Ничто, была мукой тоски и безвременья. Но, будучи всем и везде, и всегда, не имел Он, куда пойти, куда обратить взор Свой, так как всюду был только Он - Бытие. Совершенство Его делало Его неподвижным и цельным, замкнутым в себе навеки.       И разделил Свою сущность на две противоположные, что были лишь половинами Его, то есть несовершенными вполне и потому способными к движению и деятельности. Так сотворил Отец два сына. И дал одному во владение свет и жизнь, огонь и любовь, мягкость и смирение. И обрек его на вечный бег, так как дал ему предназначение - творить жизнь, быть вечно переполненным, пресыщенным ею и искать, куда излить эту полноту. И дал другому мрак и смерть, голод и ненависть, силу и гордыню. И обрек его на вечный бег, так как дал ему предназначение - поглощать жизнь, быть вечно пустым и одиноким, вечно голодным и искать, чем утолить свою пустоту. И нарек их Братом Света и Братом Тьмы. И в первом было все от Бытия, а во втором – все от Ничто. Так Его божественная сущность получила возможность действовать.       И взял твердь небесную и сотворил Обитель, наполненную хрустальным светом. И взял стихии и энергии, принадлежащие Братьям, сотворил множество рангов ангелов и архангелов, воинов небесных и служителей, и заселил ими Обитель небесную.       И взял твердь земную, и сотворил галактики, миры и планеты, и на них расплодил живые существа всевозможных видов. Так появилось не только Бытие, что вечно есть, но и жизнь, что одновременно и есть, и нет - не бытие, но пребывание. И сотворил их смертными, дабы Сыновья могли править ими: жизнь - для Света, смерть - для Тьмы.       И обратил свой взор на смертных, коих было великое множество и разнообразие, и стал творить их судьбу, принуждая к поступкам и ставя преграды. И не было больше тоски безвременной, был театр жизни, и на этой сцене куклы боролись и страдали, рождались и умирали. И отводил Он одним - участь святых, другим - долю мучеников, и радовался вечно новому и изменчивому. Перед Его взором проходили войны и пиры, богатство и нищета, счастье и отчаяние. И заставлял Он бороться живых за жизнь свою. Убивая и поедая соперников, выживал сильнейший, но через миг посылался ему другой сильнейший, бедствия и хвори, и на сцене оставались другие, и начиналась новая битва, нескончаемая пьеса пред взором Всевышнего, игра, в которой нет победителей. Брат Тьмы, Властитель Смерти убирал со сцены старых кукол, Светлый Брат, Властитель Жизни творил всегда новых, чтобы никогда не прекращалось зрелище. Сонмы ангелов, незримо присутствуя в мире, меняли декорации по желанию Всевластителя, вели кукол в сторону, угодную Демиургу.       И было ОНО, больше, чем мир, чем реальность, чем Ничто и Бытие, смертное и бессмертное, было Целое. ОНО, с вечно неподвижным и совершенным центром Ничто, замкнутым в совершенную форму сферы, не допускающей в себя ничего и ничего из себя не дающей. И окружала Ничто другая сфера - вечно подвижного, несовершенного, изменчивого, временного и пространственного, живущего и умирающего, страдающего и наслаждающегося. И звалась внешняя сфера смертным, сотворенным миром, и была в вечном равновесии с ядром Ничто, связанная с ним через Обитель Бытия, того, что вечно есть, что не возникает и не исчезает. И был это бессмертный мир, мир Властителей. Так и было ОНО, вечно кружилось ОНО, уравновешенное целое, с неподвижным ядром Ничто, с движимой периферией смертного и связующей их Обителью Бытия. И чем далее от Центра, тем более убыстрялось движение, ускорялось время, увеличивалось пространство. Рождался и погибал сотворенный мир, вечно правила и свершала закон Обитель, и лишь Ничто было недостижимо ни для кого, то, что есть не-есть, ни в чем не нуждается, своей иррациональностью породившее ОНО и ожидающее нарушения равновесия, прекращения движения, чтобы рухнуло смертное и Обитель в его пучину, чтобы поглотить его опять и как прежде забыть свое имя, без нужды, без закона.       И везде в сотворенном мире были день и ночь, смерть и жизнь, когда Братья сходили в него. В свою пору Светлый Брат царил в мире, изливаясь и вдыхая жизнь, даруя пищу и надежду, тепло и жажду возрождения. И соединялись смертные, творя новую жизнь, трудились, продолжая свою. И крылья его сияли ослепительно, не принимая тьмы, не зная холода - и все просыпалось и тянулось к нему. Но приходила пора, и сменял его Брат Тьмы, неся холод и мрак, забирая жизнь и желания. И все замирало с его появлением, кому была предназначена смерть, - тот умирал, кого не касался он, - тот засыпал, на миг забывая о жизни, затронутый холодом смерти. Крылья его были мраком, не отражали света, набрасывали на мир тень и молчание. Одиночество нес он в мир, ведь во сне и смерти, страхе и боли - всякий одинок.       Лишь на миг встречались братья, в час предрассветной зари, и неслись дальше, каждый в свой час, в свое место, свое Царство, совершая вечный круговорот времени. Две половинки одной сущности, разорванные и тоскующие друг по другу, но никогда не способные воссоединиться, так как, противоположные силы, были гибельны друг для друга.       Брат Тьмы совершал свой обход сотворенной сферы, собирая урожай, посеянный его Братом. Тенью проносился Властитель над тысячами миров, и где ложилось его черное крыло, торжествовали мгла и смерть. Каменным ливнем падал он на горные селения, ледяным ветром гасил жизнь в существах холодных пустынь, безумной волной рушился на одинокие корабли, хищником поджидал в зарослях, призраком склонялся над постелями больных, незримо реял над полями битвы, поглощая энергию жизни, торжествуя в своем Царстве. С каждой отнятой жизнью могущество его возрастало, но он был всего лишь частью сущности Отца, Его орудием, и собранную силу отдавал Ему, насыщая Его власть, часть которой передавалась Светлому Брату, дабы он мог творить новую жизнь. Вечный круговорот совершали они, круговорот, положенный Отцом, бесконечную игру божественного закона.       Этот мир существовал за счет страдания. Именно оно давало ему движение, то напряжение, что не позволяло Бытию рухнуть в Ничто. Пока страдал и находился в движении смертный мир, противостоя Ничто, существовала Обитель, и Демиург творил закон, по которому мир двигался, и Сыновья исполняли его. Страдая от холода, жизнь искала тепла, в раскаленных пустынях бежала в тень, в сумрачных лесах боролась за свет, в обильных - за место, в одиночестве искала спутника, жаждала насыщения и покоя, а в покое - ощущений и напряжения. И Братья также были подвержены этой муке, благодаря ней были они способны к движению. В отличие от Демиурга, недостаточность, несовершенство и страдание принуждали двигаться и их. Властитель Жизни страдал, если не мог исполнить свое предназначение, поделиться своей полнотой, освободить свою силу, пролить жизнь, переполняющую его сущность. Только в момент порождения забывал он боль, и потому не был способен не изливаться. Так же и Властитель Смерти мог утолить свою пустоту и одиночество лишь в краткий миг, когда забирал чью-то душу, поглощал чью-то жизнь, когда она, еще не успев исчезнуть в его бездне, не утратив своей неповторимости, сливалась с его сущностью.       Властитель больше любил сложные души. У растений и простейших животных они были так слабы и безлики, волнение, приносимое ими, так ничтожно, что он пожинал их тысячами и проносился мимо, не останавливаясь. Иначе дело обстояло с высшими, разумными существами. Организация их душ была ему ближе всего, в момент слияния он успевал словно заглянуть в маленький, но такой неизведанный, чарующий и теплый мир, и иногда Властитель задерживался, играл, растягивая удовольствие, брал жизни по одной. И сейчас, прибыв в один из принадлежащих ему миров по имени Земля, превратившись в огромного льва, подкрадывался к селению жителей песков, высматривал хищными глазами жертв, предопределенных ему Отцом - незримый знак лежал на тех, чье время кончалось, знак, предназначенный только для его взора. Потом гривастая тень ворвалась в селение, рвала зубами и когтями воинов пустыни, беззащитные тела женщин и детей. В азарте налетел на одного старика, но он не был отмеченным, лев отступил, замешкался, и в бок его вонзилось копье - один из охотников успел сориентироваться и оказать сопротивление. Неуязвимый для оружия смертных, лев-людоед медленно повернул голову, желтыми глазами посмотрел на осмелившегося напасть на него человека. Охотник побежал прочь, в пустыню. На нем уже лежала отметина смерти, и хищник бросился за ним. Он настиг его в темных песках, опрокинул, подмял под себя. Человек закричал, когда Властитель, отбросив личину животного, показал ему свое лицо - лик смерти. И Брат содрогнулся от наслаждения, когда смертная душа слилась с его, на мгновение утоляя его вечный голод одиночества, с ужасом и болью входя в его сущность. Это был сладкий миг власти, когда он имел, когда был един с ее трепетным живым существом. Но вот чужая душа растворилась в его пустоте, исчезла в его бездне, и он снова остался ни с чем, голодный и одинокий.       Потом Властитель Смерти сидел на горе, окутанный тьмой, смотрел на этот мир, прислушивался к тишине, окружающей его и вечно царящей в нем самом. У него еще было время, до утренней зари он успеет закончить работу, а сейчас Властитель просто хотел подумать и утонуть в своем одиночестве, таком привычном и необходимом. Здесь, вдали от Обители, он мог забыть, кем является на самом деле, чувствовал покой и умиротворение, впитывал родную ночь с ее неповторимыми радостями и печалями, пока жестокое, чуждое ему время смертного мира не начинало терзать его, лишенного времени.       Но вот далеко внизу послышались голоса, смех. В ближайшем селении был праздник, никто не спал, и теперь женщины шли к реке купаться. Сын не обратил бы на это внимания, но на одной из них лежал знак смерти. И он взмахнул крыльями, спустился вниз - рассвет приближался, а его еще ждала работа.       Властитель укрылся в прибрежном камыше и наблюдал за людьми. Женщины раздевались, переговаривались о чем-то веселом. От них пахло вином и праздничной пищей, пахло жизнью и человеческой близостью. Он смотрел на предназначенную ему жертву - совсем еще юную девушку, плескавшую водой на подруг, смеявшуюся громче и заразительнее их, самую радостную и безмятежную. В ней имелось жизни больше, чем во всех остальных, миг слияния обещал быть прекрасным. Но Властитель медлил. Он вдруг почувствовал зависть. Ему не хотелось тушить этот огонь, в нем зародилось странное и крамольное желание погреться у него, узнать, что это такое - жизнь, любовь, близость. Властитель боролся с собой, сознавая, что это против всех законов, но не мог заглушить мысль, что, если не поглощать жизнь, а попытаться прислушаться к ней, может быть, ему удастся разгадать секрет освобождения от голода и одиночества. Он смотрел и колебался. Жертв ему выбирал Отец, и теперь Брат Тьмы думал, почему и как Он делает это. Почему знак лег именно на нее, молодую и прекрасную, еще не успевшую познать жизнь, а не на ту, что стоит рядом, старую и усталую, или на другую, измученную больной спиной, тяжелой работой и постылым мужем? Была в этом какая-то бессмысленная жестокость, просто мстительность, как будто и Демиург завидовал краткому счастью смертных. Что могло понадобиться от этих призрачных существ им, могущественным и бессмертным сущностям? Что они имеют такого, чего нет у Властителей? Тоска вечности снедает их, и Демиург просто бежал от нее и вел за Собой Обитель, глядя в сотворенную сферу, утолял Свою скуку, изобретая неожиданные повороты и странные ситуации в судьбах смертных. Брат знал, что нужно лично ему: утоления жажды, вечно гнавшей его вперед, заставлявшей поглощать жизни, ради мгновения слияния растаптывать судьбы, наслаждаться ужасом и отчаянием уничтожаемых им душ. Через боль и смерть своих жертв шел Властитель к недостижимой цели, положенной ему Отцом. Для него не существовало законов и сострадания, ужасной торжествующей тенью проносился он над планетами, вечно беря и не насыщаясь. Одиночество говорило в нем, части Ничто в сиятельном Бытии, вечном среди смертных, смерти, лишенной жизни. Навечно разделенный со Светлым Братом, он тосковал по свету и жизни, оторванной от него. Брат был пустотой, которую нельзя заполнить.       Но вот отмеченная девушка отделилась от подруг, поплыла от берега. Время пришло. Властитель принял облик крокодила и сполз в воду. Он настиг ее снизу, торпедой поднялся с глубин и потащил под воду. Девушка закричала, когда огромное бронированное тело возникло рядом с ней, забилась, пытаясь увернуться от голодной пасти. Здесь никогда не водилось этих рептилий, и женщины с визгом бросились к берегу, услышав ее крик и видя, как она скрылась под вспененной поверхностью.       - Мария! - позвали ее с берега, но ответа не было, водоворот, вызванный появлением хищника, исчезал.       Где-то внизу Брат отпустил оглушенную жертву. Он не хотел рвать ее зубами, смотрел, как медленно опускается она на дно, окруженная пузырями воздуха, вдыхая воду. Глаза амфибии закрылись. Властитель ждал, исполненный предчувствием часа своего торжества. Но в тот самый миг, когда он должен был настать, когда ему следовало излить свою власть, Брат Тьмы, поддаваясь неосознанному порыву, воздвиг между собой и жертвой охранный щит, не позволяя силе коснуться ее, сбросил облик животного и, подхватив девушку, рванулся вверх.