Клинок в Тени

      Город, построенный из бетона и камня, был укрыт мышино-серым смогом. Словно вместо сторожевых башен, над Эталом возвышались кирпичные трубы цехов и мануфактур, которые выбрасывали в воздух облака дыма, словно работники в едином порыве принялись жечь костры…       Этал был… серым и унылым. Пыль и смог укрывали его, оседая на зданиях, лавках, жителях и животных. На первый взгляд казалось, что здесь страшно жить. Но это лишь поверхностный взгляд.       Внутри его цехов, мануфактур и фабрик люди, зверолюди и эльфы, словно в единой с машинами и инструментом молитве, вершили полный цикл, в коий была заложена одна грандиозная цель — обуздать мощь пара, направить его на нужды Мидгара и всего мира.       Именно здесь, в Этале, в единственном во всём мире месте, рождались паровозы и паровые двигатели, именно отсюда выходили машины и механизмы, именно здесь рождались вены, по которым текла кровь современной экономики…       …и вены экономики в своих руках держала семья, чьей фамилией было названо сосредоточие промышленной мощности.       «Паровозная мануфактура семьи Блэк»       Маркус Блэк, тучный мужчина в преклонных годах, пригладил плешь посреди редких каштановых волос, сидя на веранде загородного поместья семьи. Взгляд серых глаз был устремлен на силуэт Этала, города, в который он вложил всю свою жизнь.       Его детище, его город-фабрика, наперекор всему, расцвёл. Из мастерской небольшого городка на отшибе Мидгара, где он обучился основам обработки металла, за почти семьдесят лет выросла промышленная столица не только королевства, но всего мира. Именно здесь родилась первая паровая машина мира…       «Этал, жемчужина мидгарской короны…»       Смотря на своё детище, Маркус лишь тоскливо вздыхал. Богиня послала ему двух сыновей — Арктура и Криса, но никто из них не мог принять в свои руки дела семьи. Кому он должен был передать Этал, когда старого графа не станет?       Арктур? Ответственный, мужественный, исполнительный, умный не по годам и прагматичный — на первый взгляд — идеальный наследник дела семьи… Но когда он отправился в столичную академию, всякие надежды на него рухнули — в мальчике раскрылся талант магического мечника.       На тёмного рыцаря из Этала обратил внимание лично покровитель семьи, благодаря которому Паровозный Граф стал графом, и отказать ему было бы просто неудобно — тем более, что перспективы для Арктура открывались поистине окрыляющие… и тогда Маркус обратил внимание на своего младшего сына — Криса…              …который стал для Паровозного Графа настоящим разочарованием. Словно в противоположность Арктура, Крис был… плаксой, больше похожим на девочку, нежели на мальчика. В нём не было ничего, что хотя бы роднило его с братом — словно старший брат забрал у Криса все достоинства, оставив лишь недостатки.              «Крис лишь развалит компанию…» — качал головой Маркус. Крис должен был стать надеждой семьи, но пока что лишь стал его самым большим разочарованием. — «Неужели я не заслужил достойных наследников, Беатрикс?» — старого графа нельзя было назвать богобоязненным человеком, и всё же, казалось, что некая высшая сила не хотела, чтобы мануфактура осталась в семье основателя…              Что могло пойти не так?              Как при том же подходе к воспитанию наследника из Арктура вырос достойнейший юноша с большим будущим, а из Криса — комнатное растение?              *******************              В комнате царил небольшой беспорядок — настолько небольшой, что он казался естественным… Деревянная дверь была заперта, чтобы никто не мог пройти и помешать ему, оторвать от дел…              Он сидел за столом, в зеркале у стены отражался его силуэт — низкий, тонкий, болезненно-бледный, словно кожа мальчика не видела солнечного света. Его иссиня-чёрные волосы достигали уровня плеч, не были расчёсаны, и от того казались неряшливыми.              Под чёрными же глазами залегли глубокие тени, он выглядел… замученно. Всякий, кто посмотрел бы на мальчика со стороны, подумал бы, что у него не все в порядке в семье… но правда была иной.              Крис — так звали мальчика, который сидел, склонившись над потрепанной, изрядно пожелтевшей книгой. Он клевал носом, моргал, но продолжал читать, заставляя мозг работать с новой силой.              «Теперь понятно, почему рунической магией никто не пользуется…» — он встал и подошёл к окну, а после шумно выдохнул, чтобы стекло запотело.              — Руна «Свет», — он взял книгу, и старательно вывел на стекле знак — ломаную из двух звеньев, одно звено длиннее другого. Он попытался влить в знак немного маны, чувствуя, как мана с огромной неохотой продвигается через тонкий слой воды на стекле…              Мана достигла точки излома, перешла через неё, и достигла конца руны… но вода почти мгновенно исчезла со стекла, испарившись…              «Может, ему нужен другой материал?» — Крис был озабочен. Но эта озабоченность все же была приятной — она занимала его разум, интересовала, хотела толкнуть его вперёд, отдаваясь не болью, но неким манящим теплом.              Он повторил то же самое с листом бумаги, нанеся на него руну с помощью чернил, и снова влил ману… но снова не произошло ничего — разве что, как ощутил Крис, бумага ощутимо нагрелась.              «Мана превратилась в тепло?» — нахмурился парень, после чего достал тетрадь и стал записывать и зарисовывать…              Измотанный юноша и сам не заметил, как в конце концов сон свалил его, бросив в пучину самого ужасного кошмара…              *****************              — И сейчас я наглядно покажу тебе это…              — Т-ты! З-за это! Поплати… — не сумел договорить парень, когда ощутил, как кровь утекает из него, остывая, холодя кожу и унося за собой жизнь.              — Врача сюда! — вслед за ним вторил женский голос.              Вслед за этим пришло чувство, которое он мог назвать самым страшным, самым неумолимым, что он когда-либо ощущал. Чувство, когда все силы истекли, пока он всё ещё был в сознании. Он мог ощущать поистине могильную пустоту, ему было холодно… когда в одно мгновение всё оборвалось.              Ему на смену пришло нечто куда более страшное. Не было вообще ничего — словно в одно время он перестал видеть, слышать, ощущать запахи, вкус и прикосновения. Пропало ощущение времени, остановился даже ход мыслей — осталась лишь лента воспоминаний, которая раз за разом проносилась перед ним…              Снова и вновь он проживал мгновения. Рождение, жизнь, страх, любовь, ужас и смерть… И снова — словно замкнутый круг, по которому он шёл раз за разом, буквально по крупицам собирая всё, чем он был прежде, чем начался этот адский бег.              «Киригая Кадзуто» — имя, которое он носил при жизни.              «Кирито» — прозвище, которое пришло ему на смену, вместе с самыми яркими в жизни чувствами и воспоминаниями.              Снова и вновь начинался проклятый калейдоскоп, но в одно мгновение, которого не смог уловить разум, у него появилось одно чёткое чувство — совершенно новое, такое, которое сначала было трудно осознать, но которое заменило ему всё. Если бы его попросили описать это новое чувство, самое близкое, с чем его можно было бы сравнить — обоняние или зрение.              У этого чувства были свои цвета, свои размеры, свои величины, своё звучание и запах — буквально мириады чувств, которые ударили по единственному доступному ему восприятию…              Дальнейшее смешалось в его восприятии — будто его подхватил бурный поток, он летел через бесконечность, через всё новые и новые фигуры, через всё новые величины, навстречу перенасыщенному облаку, через который пробивался яркий свет…              …после чего все пять чувств вернулись к нему. Но то самое чувство, которое он познал в безвремении, осталось с ним, стало естественным — настолько естественным, что это чувство было впору называть шестым — дублирующим все прочие…       .        Киригая Кадзуто… или Крис Блэк?              «Кто я такой?» — спрашивал сам себя маленький мальчик, первые четыре года жизни которого перемежались между сном и полуявью. Перейдя некую грань, когда он осознал собственное «Я», мальчик столкнулся с тем, от чего отныне хотел сбежать.              С призраками прошлого. С призраками и демонами, с грузом совершённых ошибок, с осознанием того, что было нереально — юноша, ушедший в свои шестнадцать лет, погруженный в пучину отчаяния, всё же вернулся в мир живых…              Вернулся… чтобы плакать в подушку, пока его никто не видит.              Больше у него не было желаний и стремлений. Сейчас он не хотел ничего — не хотел бороться, не хотел искать ответов, не хотелось даже шевелиться. Хотелось просто завернуться в тёплое одеяло тьмы, и больше никогда не высунуть оттуда носа.              «Ты сделал всё, что мог. Тебе больше не нужно бороться. Спи, ” — словно голос ныне мёртвой возлюбленной Кадзуто звучал в голове, поддерживая его единственное стремление.              Назад, в тёплую и тихую тьму, где нет ничего. Где никто не достанет, где не придётся бороться, где не придёт очередной Суго, и не заставит его вновь увидеть собственную кровь, не отправит обратно в мёртвую пустоту…              И новое окружение, вопреки его желаниям, очень старалось достать маленького Криса из тёплого одеяла… Но мальчик противился этому — пусть даже это приносило ему проблемы, всех последствий которых он не хотел понимать. Всего, чего хотел Кирито, выражалось в его гневной тираде:              — Отъебитесь от меня, все вы! Ты, братец, ты — отец, и вообще — все вы!              В итоге, вечно простывший, тихий и безжизненный юноша, коротал свои дни в тишине и покое… До одного события. События, настолько смешного и малого, что в прошлой жизни Кадзуто забыл бы о нём уже через пару часов.              Он порезался о бумагу.              Порезался несильно — едва прорезав кожу на одной фаланге пальца. Вот только от вида собственной крови Криса вырвало, стало трудно дышать, а перед глазами встали окровавленные руки в больничной палате.              В тот момент парень не знал, что на него нашло. Но в порыве ужаса, Крис обратился к тому самому шестому чувству, увидел, как через кровь из него что-то утекает, подобно тонкой нити, которую он мог осязать своим шестым чувством…              Капелька крови, выступившая на пальце, повинуясь этому чувству, застыла, а вслед за этим и вытянулась, словно у него брали анализ крови при помощи пипетки — вопреки силе притяжения.              От увиденного зрелища страх сменился оцеплением, а после — и любопытством. Кровь, повинуясь этому шестому чувству, могла принимать форму, которую сам Крис хотел, могла в одно мгновение стать твердой, или расплыться по пальцу алым пятном…              А затем кровь вернулась в рану…              Осторожно, медленно, но верно, он заставил капельку крови вытечь из раны, на этот раз, она была больше.              Кирито чувствовал, как с этой каплей соединено целое дерево, своими корнями пронизывающая тело — ноги, руки, корпус и голову — везде были тонкие и не очень корни этого дерева…              «Вены, сосуды, артерии…» — припомнил он школьные знания анатомии, вздрагивая от вида крови.              Кровь на пальце, повинуясь шестому чувству, превратилась в очень тонкий кусочек прозрачно-красной плёнки, которая при вливании сил стала очень твердой. Настолько, что когда Крис провёл углом этой пластины по стеклу, на нем осталась глубокая царапина…              После чего, он вернул кровь назад.              «Это… и есть магия?» — задал Крис сам себе вопрос.              Новое знание было увлекательным. Казалось, что всего на мгновение, но он захотел вылезти из своего мрачного кокона, хотел познать что-то…              И в те моменты, когда Кадзуто постигал что-то новое, теплый кокон тьмы давал трещину, через которую светил тусклый, одинокий светлячок радости…              *****************              Парень проснулся резко, едва не упав со стула. Уже давно его сон не был спокойным, как и пробуждение стало резким, словно он выныривал из-под воды.              «Вряд ли я проспал больше пары часов…»              Крис посмотрел на зарисованную им в блокноте руну «Свет», и пытался понять, почему ничего не работает?..              — Как вообще в теории должны работать руны? Почему именно такие фигуры? — он честно пытался понять принцип их работы, хотел выяснить, познать и понять закономерности их работы, для чего и взял эту книгу из семейной библиотеки…              Но, казалось, среди этих каракуль, написанных на староалександрийском языке, через которые приходилось продираться с помощью словарей, не было какой-либо закономерности.              Всего эта книга, несмотря на свою толщину, содержала всего лишь пять рун — Свет, Пламя, Звук, Мороз и Усилие…              Свет был самой простой из них, Пламя и Мороз самыми сложными в начертании. Те руны, что попроще, были незамкнутыми ломаными с несколькими звеньями. Пламя и Мороз же представляли из себя сложные фигуры.              «Бумага нагрелась вследствие вливания маны в руну» — Крис посмотрел на собственную запись. — «Нагрелась?»              Он взял блокнот и нанес свежие чернила поверх руны «Свет», после чего влил ману в этот рисунок. Свежие чернила при вливании высохли, и, как и ожидал Крис, бумага была теплой.              «Эффект определенно есть…» — он снова и снова наносил чернила, и снова вливал ману — меньше маны, больше, и даже сделал рисунок теплым молоком…              «Я что-то упускаю…» — он видел у руны два конца, что сходились в одной точке — там, где ломаная изламывалась, и в его голову пришла идея.              Он влил ману одновременно с двух сторон — и сначала ничего не происходило… Но присмотревшись, Крис не мог поверить своим глазам — в точке излома появился очень тусклое, холодное свечение, едва заметное при свете дня…              «Как это может работать?» — он коснулся одной из линий пальцем, и тут же одернул руку — место было настолько горячим, что держать там палец дольше секунды было просто невозможно. Крис тут же прекратил вливание маны.              Вторая линия — та, что покороче, была не такой горячей.              — Руна греется при работе… Маны идёт много, а свет настолько тусклый, что с ним даже не почитаешь… теперь мне стало чуть понятнее, почему рунами никто не пользуется.              Но перед Кирито все еще стоял вопрос — что за процесс происходил в точке излома? Как мана переходила в свет, и как она переходила в тепло? В чем была суть самого процесса?              — Света мало, тепла много… В длинной линии тепла больше. Может, там и маны теряется больше?              Он попробовал нарисовать ещё одну руну — но острый угол был заменён на прямой, а длина звеньев стала одинаковой. Крис принялся вливать одинаковое количество маны, в ожидании какого-либо эффекта…              Сначала ничего не было, кроме ощутимого нагрева бумаги, но когда в руну потекло огромное количество маны, в точке излома возникло свечение — на этот раз — теплого жёлтого цвета, словно светила лампа накаливания….              «Исходная руна давала холодный свет…» — в одно мгновение, бумага начала скукоживаться и желтеть, когда Крис прекратил процесс. Тетрадь была горячей, словно включенный утюг…              — Что вообще происходит в этот момент? — Крис взял перо и наскоро зарисовал руну. С двух ее концов он нарисовал стрелки, направленные к точке излома — Два одинаковых потока маны вливаются в материал, из которого сделан контур руны — несколько слоев чернил. Проходя через отрезки пути, мана как будто частично преобразуется в тепло… а после сталкивается в одной точке, переходя в тепло, и частично — в свет… Выходит, переход маны в другое состояние — это следствие ее взаимодействия с самой собой и материалом руны.              Это явление так и хотелось назвать «Резонансом» или «Детонацией» маны…              Ни в одном прикладном труде о магии, или научном журнале о таком не писали… Казалось, что юный волшебник достиг результата, и сделал шаг на пути познания… но этот шаг был лишь одним из тысячи.              Кирито чувствовал, как в нем пробуждается любопытство. Чувствовал, как хочется провести ещё один эксперимент прежде, чем он вернётся в свой тихий омут, испытывал нужду в познании нового…              Хитиновый кокон теплой тьмы, что окружал юношу, в этот момент дал ещё одну трещину…