Худший кошмар

Его предупреждали, что однажды это случится. «Дети растут быстро, особенно девочки», — сказала Зиглинда, когда Курт только подписал контракт с князем. Теперь её слова набатом стучали в голове, заглушая едва уловимый шорох шагов. Дверь скрипнула, но Курт не пошевелился — вдруг решит, что он крепко спит, и уйдёт? Заминка показалась вечностью, за которую его судьба решилась: шаги приблизились; казалось, он уже слышал чужое дыхание. Постороннее присутствие словно вытеснило весь воздух, инстинкт взвыл об опасности. Так тихо мог подкрадываться вор или садист — майор Герман. Как бы Курт ни устал, он всегда чутко реагировал на тихий скрип половиц и ждал, когда тяжёлая рука опустится на спину, вцепится в ворот, дёрнет, словно побитого пса за шкирку, и стащит с койки. Те времена давно прошли, но привычка осталась. Дверь только успела со скрипом захлопнуться, а Курт уже взмок от ужаса: ничего хорошего так не начиналось. Он дёрнулся, когда почувствовал касание — ладонь взлохматила волосы и тут же отдёрнулась, словно обожглась. Притворяться больше не было смысла. Курт приподнялся на локтях и увидел в темноте силуэт в длинной белой сорочке — не иначе как призрак всех его грехов. В горле пересохло, но он был рад, что голос стал каркающим и неприятным. — Что припёрлась, Зеленокровная? Даже если тебя убивают, по контракту князя я имею право на сон. Она присела на край кровати, и Курт поборол желание вытолкнуть её ногой — это же племянница князя, а не прибившийся кот. Самое страшное, что Зеленокровная тоже понимала свою власть, потому не пугалась банальных грубостей: за столько лет привыкла. — Я тебе нравлюсь? — Ты пьяна? — Курт пытался выплюнуть вопрос с особой брезгливостью, однако Зеленокровная лишь ближе пересела, задев задницей его бедро. Впервые Курт порадовался, что никогда не имел привычки спать голым, но всё равно повыше натянул одеяло. — Нет, — она вздохнула, словно и не ждала от него ответа, перекинула косу через плечо и зябко повела плечами, позволяя сползти вороту сорочки и обнажить ключицы. — Когда ты смотришь на меня, кого видишь? Зеленокровная подалась вперёд, и в пробивающемся из окна лунном свете её сорочка ослепила белизной. Взгляд, как всегда, невольно остановился на её щеке, где словно зелёной болотной кляксой расплылась отметина, затем опустился к шее и снова к ключицам. Теперь Курту казалось, что он видит смуглую кожу под тонкой тканью и — чуть ниже — острые очертания… Он сглотнул и перевёл взгляд обратно на отметину, зная, как Зеленокровная ненавидит, когда не неё долго пялятся. — Вижу наглого зарвавшегося ребёнка. Она недовольно поджала губы. — Я уже не ребёнок. — Ага, конечно. Вместо того чтобы капитулировать, Зеленокровная с коленями взобралась на кровать, подтянула сорочку, оголив ноги, и проследила за его предательским взглядом. Она всегда носила мужские костюмы и никогда — платья. Однако глухие наряды показывали куда больше даже откровенных вырезов: стройные ноги, широкие бёдра, хрупкую талию и очертания упругой груди. Невинность красива; невинность — до одури грешна. Зеленокровная с укором напомнила, что плоская, как доска, пацанка осталась только в его воспоминаниях. Да и плевать. Курт следил за её навыками выживания — и уж точно не учил куртизанским трюкам. Следовало утром поговорить с их учителем де Курсийоном, каким образом тренировали будущего эмиссара. Зеленокровная перенесла левую ногу, чтобы усесться верхом. Взгляд скользнул по внутренней стороне бедра, гладкой смуглой коже, выше — и голова пошла кругом, когда Курт заметил, пусть на мгновение, отсутствие нательного белья. Он откинулся на подушке и мучительно выдохнул, когда Зеленокровная прижала его к кровати и поелозила, размещаясь с комфортом. Член налился, как по команде, от тесноты и тепла, игнорируя голос разума. Закрыв глаза, Курт думал о лагере, майоре, пытках, бесчисленных боях и разрубленных им телах, вони пороха, пота и крови, но лучше не стало, только тошнило. Зеленокровная почувствовала его проблему, раз не отставала. Однако Курт не шевелился остальными частями тела и помогать ей не собирался: неопытность и стыд отпугнут быстрее, чем ругань. Он ощущал жар от касаний даже сквозь одеяло — от груди, к животу и наконец в паху. Однако пока Курт напряжённо думал, имеет ли право дать девке хотя бы подзатыльник, Зеленокровная отпустила его и погладила себя от бедра вверх, под сорочкой. К счастью, снимать её она не стала. Впрочем, радовался Курт недолго: выгнув спину, Зеленокровная чуть откинулась на нём, демонстрируя просвечивающее через сорочку тело, и двигала рукой между ног всё быстрее. Когда они встретились взглядами, сердце упало, а яйца до боли окаменели — казалось, Курт кончит и так, от одного зрелища, точно подросток. Прикусив губы, Зеленокровная дёрнулась всем телом, резко уселась на руку и снова на его бёдра, зашипела. Курт чуть не взвыл — и наконец по-настоящему разозлился. — Если продолжишь, князь меня казнит — ты этого добиваешься? — удивительно, но говорил он ровно, словно зрелище совершенно не впечатлило. Впрочем, эта спасительная — что за ирония! — мысль ни на секунду его не покидала. Пытка кончилась. Спрятав взгляд, Зеленокровная испуганно покачала головой. — Ты молода — и ещё успеешь… ну… — Курт мялся как идиот: его не нанимали учителем полового воспитания! — Не спеши отдаваться кому попало, ты достойна лучшего. — Ты — не кто попало! — жарко возразила она, но хоть громким шёпотом: всё-таки Зеленокровная дурой не была. Она отодвинулась, свесив ноги с кровати, схватилась за голову, прошептала: — И никого, кроме тебя, не будет. Услышав всхлип, Курт наконец сбросил удушливый морок. Какая же подлая манипуляция! Только глупость отвергнутого сердца может принести плоды куда более жуткие. — Зелень, — строго позвал он, — ты должна была просто сказать, мы бы обсудили… — Курт со вздохом отвернулся, понимая, что оцепенел бы точно так же, как сейчас. С ним же бесполезно разговаривать — вот Зеленокровная и перешла сразу к решительным действиям. — Я уже всё испортила, прости. — Она вытерла слёзы и робко улыбнулась, не глядя на него. Щёки алели от стыда и возбуждения. — Даже если ты решишь уйти… я всё равно буду ждать — когда ты сам попросишь. — Хорошо, — не думая, брякнул Курт, лишь бы кошмар закончился. Зеленокровная ушла так же тихо, как пришла — он сам учил её этому. Курт промучился остаток ночи без сна, всё не решаясь сбегать в бордель за помощью, пока не разрешил проблему самостоятельно. Лучше не стало: засевшая хворь оказалась хуже малихора. Зеленокровная добилась своего. Кто за язык тянул, зачем он вообще согласился? С утра — и месяцы, годы после — Курт делал вид, что ничего не случилось, но знал: однажды они поменяются местами.