Черным снегом

Стоит Силко войти в комнату, где он когда-то давно жил, то сразу подмечает, что в ней ничего не поменялось. Совсем. Он подходит к аккуратно заправленной кровати, ставит бутылку на прикроватный столик и с ненавистью развязывает постоянно душащий его шейный платок. Расстегивает и стягивает с плеч жилетку, а затем расслабляет ворот рубашки. По-хорошему он бы с удовольствием встал сейчас под горячий душ, но силы были только на то, чтобы опуститься на пол у кровати, открыть бутылку и сделать несколько глотков прямо из горла, даже не ощущая вкус. Он отстегивает подсумок, бросив его на все на тот же столик, и кладет рядом хекстек так, чтобы тот не укатился. Самоцвет мерцает голубоватым светом, и Силко пялится в него, пытаясь хотя бы пять минут ни о чем не думать. Но мыслей так много, и все они настолько отвратительные, что, кажется, будто те сейчас окончательно сведут его с ума. А сильнее всего в голове бьется мысль о том, что с Джинкс может что-то произойти, пока его не будет рядом. И он даже не узнает об этом сразу. Выйти он сможет как только на нижний город вновь опустятся сумерки. Если все действительно считают его мертвым, значит, пока это так и должно быть. Это можно использовать для своей же выгоды. За окном медленно становится светлее, где-то начинают гудеть какие-то запущенные механизмы. Он не обращает внимания на эти шумы, вновь прикладываясь к бутылке, и ощущает, как тяжелеет голова. Только вот уснуть он все равно не сможет, потому как адреналин, еще до конца не покинувший кровь, просто не даст этого сделать. Разве что он допьет эту бутылку и просто отключится там же, где сидит. И когда дверь в его комнату открывается, то он даже не поднимает взгляда, устремив тот в окно, но прекрасно зная, кто пришел. — Я зайду. — Уже зашла. — Это был не вопрос. Севика довольно тянет ухмылку и, прикрыв дверь, проходит к кровати. Опускается на ее край, чувствуя, как та прогибается под весом, и косится в сторону полупустой бутылки в руках Силко. — Ты пьян. Он криво ухмыляется ей в ответ, лениво поворачивая голову и фокусируя на женщине взгляд. Приподнимает бутылку в руке. — Отвратительно пьян. — А я думала как раз поделиться, — она салютует такой же бутылкой в его сторону, — у Камиллы просто безграничные запасы. Но так даже лучше, мне больше достанется. Он игнорирует ее слова и пытается сесть удобнее, облокотившись спиной о жесткий каркас деревянной кровати, которая больно врезается в спину своими острыми краями. — Тебе через пять часов идти к баронам. Может, все же стоит поспать? Закатив глаза, Севика отпивает несколько больших глотков. Перекатывает напоследок обжигающий алкоголь во рту и безразлично пожимает широкими плечами. — Может, и стоит. Но Биба и Боба за стеной моей комнаты храпят так, что я удивлена, как еще не развалилось это здание, — она слышит его смешок и довольно скалится. В кои-то веке он реагирует на ее шутку и продолжает, — оно, между прочим, относится к старой архитектуре этой дыры, так что будет даже жаль. Силко дергает плечом в ответ. Ему безразлична чертова архитектура, для него все эти дома выглядят как уродские чудовища, которые лезут из бездны. — Оставайся тут. Севика медленно обводит взглядом комнату и разваливается на не очень широкой кровати. Куда меньше, чем та, что находится в ее комнате. Определенно, вдвоем на ней они не поместятся, и оба понимают это. Она хочет сказать, что ляжет на пол, но Силко уже стаскивает к себе одну из подушек. Она ухмыляется, следя за его возней, а потом скидывает ему и одеяло. — Жаль, что Ками отошла от власти. — Будто ты это помнишь. Они переглядываются, и ей нечего на это сказать. Она, конечно, отчасти помнит всю кровавую тиранию, но та никак не касалась тех, кто жил в самых трущобах. Но зато она помнит, что, когда ее выгнал отец из дома, потому что жрать было нечего, а лишние голодные рты ему кормить было не под силу, Ками, которая уже почти отошла от власти, забрала Севику себе. Просто взяла мелкую девчонку, когда та такая наглая пришла просить работу в «Табу». И помнит Силко, который ей тогда стал как старший брат. Хотя она сама выглядела раза в два крупнее его. В общем-то, по прошествии лет из этого ничего не поменялось. Севика громко ставит недопитую бутылку на пол и переворачивается на бок; не может вытянуть длинные ноги и тихо ругается, потому что те свисают с кровати, раздражая. — Я помню, что ко мне, кроме нее, никто не был так добр. На то, что она утопила в крови несколько сотен человек, мне как-то срать с самой высокой пилтоверской башни. Замолчав, она ждет ответа, но слышит только демонстративно недовольный голос, от которого на ее лице в какой раз растягивается усмешка. — А я к тебе добр не был? Склонившись к Силко, она утыкается подбородком в его острое плечо, полная серьезности. — Конечно, был. И я хочу сказать тебе, что всегда любила тебя. Она чувствует, как мужчина моментально напрягается под ней и тянет в ухмылке губы. Ей доставляет удовольствие весь этот разговор, как раньше, когда они оба были еще нормальными, а не сломанными. Как в физическом, так и в психологическом плане. — Как брата, конечно, — она все же не удерживает до конца свою серьезность, гыгыкает и хрипло смеется; отстраняется, когда Силко дергается под ней, моментально трезвея, и стряхивает с себя ее тяжелую голову. — Ну тебя нахер с такими шутками. Он раздраженно хмурится, потому как ее слова порой могут оказаться ни черта не шутками. Но Севике смешно, и он ничего не может с этим поделать. Эту женщину почти не берет алкоголь, а настроение у нее сегодня, на удивление, довольно жизнерадостное. Обычно когда та прикладывается к бутылке, то по большей части впадает в ярость. Он еще сидит какое-то время, грея полупустую бутылку в руках, пока не слышит, как наемница позади него затихает, видимо, все же провалившись в сон.