Черным снегом

Когда Силко вваливается к Синджеду, то уже не может совладать с определением реальности и вымысла — боль выжигает половину лица, отдает импульсами во все нервные окончания и путает сознание. Вышедший на шум док несколько секунд рассматривает вцепившегося до побеления пальцами в косяк двери короля Зауна, что выглядит сейчас, словно находится на грани безумия, но только хмыкает. Он уже знает и видит причину этого состояния — черный глаз почти весь скрыт пульсирующим всполохом желто-красного гало. Но Синджед ждет; продолжает стоять в проходе, пока Силко медленно сползает по стене на пол и болезненно выдыхает, сжимая в приступе челюсти. Его должны попросить. И пока этого не будет, док и с места не сдвинется. Он вообще удивлен, что мужчина перед ним еще держится, зная весь его анамнез. — Нужно, чтобы ты... починил. Голос срывается на шипение, когда трясущиеся пальцы достают из подсумка разломанный инъектор; из последних сил он кидает запчасти в сторону дока, и те катятся к его ногам. — Пока я это сделаю, боюсь, ты окончательно потеряешь свой разум от боли, — голос дока по-прежнему безразлично-отстраненный, пока он вертит в руках части инъектора. — Блядь. Силко не хочет просить его, до последнего — он лучше откусит себе язык. Но когда невидящий глаз пронзает очередная горячая, как напалм, вспышка боли, — будто от души в него вновь вгоняют острый нож, — мужчина сдается. Воспоминания за давностью лет почти не оставили следов той боли, когда Синджеду приходилось делать это самым болезненным и кустарным способом. Пока не был изготовлен инъектор. Но вот то, что это придется повторить — где-то на краю сознания вызывает первобытную панику. Но так же быстро это отходит на второй план, потому что на первом бьется мысль о том, чтобы все просто прекратилось, блядь, пожалуйста. Он может только кивнуть Синджеду, и тот, на удивление, быстро скрывается в своей подсобке. Так же быстро возвращается, держа в костлявых длинных пальцах металлический шприц с толстой иглой. И присаживается на одно колено перед Силко. Перехватывает его за челюсть пальцами и фиксирует — неожиданно сильно для такого сухощавого, словно высохшая мумия, человека. — По счету три. Однако не произносит даже «один», не дает и секунды, вгоняет иглу в черноту глаза и жмет в упор штока. В руку, которая удерживает челюсть, чтобы не дернулся, в тот же миг с невиданной силой вцепляются пальцы Силко, готовые переломить тонкую кость. А затем док слышит шипение, которое, когда он вводит весь шиммер до конца, перерастает в вой. Это куда болезненнее, чем через инъектор — там это дело происходит почти незаметно; здесь же куда дольше из-за того, что вводить нужно медленнее. Синджед вынимает иглу по завершению и поднимается на ноги, освобождаясь от стальной хватки. В эту же секунду на левую сторону от него заваливается Силко, и того рвет желчью, после которой он тяжело откашливается. Процедура настолько болезненная, что перебивает даже ту боль, от которой избавляет, заставляя покрываться тело холодной испариной. Синджед думает, что тех людей, которые смогли бы лицезреть в таком состоянии самого короля Зауна, потом бы нашли с пробитыми головами где-нибудь в сточных ямах, и усмехается. Между тем, шиммер начинает свое действие, и когда док удостоверяется в том, что Силко в относительном порядке, то возвращается к себе. У него еще много работы, да и за девчонкой нужно следить. Потому как только острая боль уходит на дальний план и остается расплывчатым, ноющим пятном в области виска и лба, Силко тяжело поднимается на ноги и будто сомнамбула бредет к старому умывальнику в углу, который то ли от времени, то ли от жесткости воды весь в рыжем налете. Кран проворачивается тяжело, но на это плевать; и как только из него начинает бежать тонкой струйкой стылая вода, распространяющая металлический запах, будто где-то разлили ведро горячей крови, мужчина припадает к ней. Набирает в еще подрагивающие ладони и умывается, стараясь смыть с себя болезненные ощущения и липкий пот. Это, конечно, не особо сильно помогает, но приводит все же в относительный порядок. Он может вернуться в комнату, где так же бессознательно лежит Джинкс, и остаться там, застыв изваянием в кресле в томительном и неприятно давящем ожидании, когда ей станет хотя бы на йоту лучше. На улице начинает заниматься серый, унылый рассвет, который не раскрашивают даже достающие до этой дыры солнечные лучи. Те попусту не могут пробиться через химическое марево с заводов, которое даже воздух делает видимым. Силко распахивает тяжело глаз, когда ощущает на своем плече горячую, крепкую ладонь. Перед лицом сначала все плывет, но потом он наконец щурится и фокусируется на склонившейся перед ним Севике. Дьявол знает, насколько времени его отрубило и что вколол док, но, по всей видимости, что-то куда убойнее, чем он привык. А потому, когда мысли наконец формируются, он дергается под тяжелой рукой наемницы. Та хмурит свои густые черные брови и не позволяет боссу подняться, мертвой хваткой припечатав обратно к креслу. — Я же сказал ждать меня в «Табу». Голос хрипит так, будто где-то открываются давно заржавевшие двери, и из горла вырывается надсадный, лающий кашель. В то же мгновение в его ладони оказывается металлическая, местами чуть мятая кружка с водой, и, несмотря на отвратительный запах и привкус, Силко выпивает ее, не кривясь. — Решила убедиться, что ты жив еще. Севика растягивает пухлые губы в ироничной усмешке, когда видит тяжелый взгляд босса. Забирает кружку, отставляя ту на тумбу, и кивает в сторону Джинкс. — Что док говорит? — Что еще сутки, как минимум. Они замолкают, а потом наемница поджимает губы. — Пока совсем не рассвело, идем, — она выдерживает испепеляющий мужской взгляд — ей не привыкать, — ты все равно ничем не поможешь мелкой. Нам нужно все обсудить там. Тем более, — Севика знает, что это последний прием, чтобы убедить его, и хмыкает, — Камилла ждет тебя. На этих словах он поджимает губы и запускает пальцы в волосы, зачесывает их назад. Несколько долгих секунд еще не сводит затравленного взгляда с лежащего на реанимационном, — если это можно так назвать, — столе, худого девичьего тела, которое сейчас — один сплошной ожог, и отстраненно кивает. Севика облегченно выдыхает и отходит к дверному проему; ждет, пока Силко что-то шепотом скажет Джинкс и оставит у той на виске поцелуй. Они тихо покидают обитель дока, и пока заунские трущобы еще не проснулись окончательно, направляются в бар, расположенный почти у самого подножья Пилтовера.