Черным снегом

Проходит четыре, а может, шесть часов как Силко сидит около Джинкс — он не знает. Время за окном будто не меняется вовсе: все та же сине-серая хмарь, от которой порой хочется просунуть голову в петлю и вздернуться на любой балке, что покажется крепкой. Он чувствует, как у него уже затекла почти каждая мышца, но не может заставить себя даже подняться. А еще он чувствует, как медленно, но верно внутри головы, со стороны дьяволова увечья разгорается боль. Когда док возвращается, Силко видит в его кривых, костлявых пальцах шприц с мерцающей неоном пурпурной жижей. Адренохром. — Ей пора делать укол. Каждые пять часов, — движения дока неторопливые, уверенные, а лицо — каменная маска. Джинкс для него просто очередной эксперимент, Силко понимает это, но его злит сам факт. Он только поджимает губы, а потом с трудом поднимается на ноги, и в затекшие мышцы вонзаются тысячи острых игл. Синджед растягивает в кривой, какой-то неправильной улыбке тонкие губы. — Ты можешь пока прогуляться. Все равно ближайшие сутки ничего не поменяется. Молчание только нагнетает между ними и так тяжелую атмосферу, а затем Силко скалит зубы и в один момент становится похожим на загнанного в клетку зверя. — Если с ней что-то случится, пока меня не будет, я тебе глотку выгрызу. Он знает, что доку его угрозы не страшны даже на йоту, но не может держать себя в руках. Вся та холодность и непоколебимое спокойствие, что он пытался показывать всюду, при всех рушится, обнажая его настоящий облик, но ему плевать. Силко выходит из комнаты, где осталась Джинкс, под безразличный, даже насмешливый взгляд. Ему в любом случае пришлось бы покинуть это место: нужно забрать инъектор до того времени, пока боль не начнет туманить разум, разрывая голову на части. Ночью в Зауне прохладно; гуляет мерзкий ветер и разносит различный мусор по улицам, которые и так почти никогда не убираются. Как они еще окончательно не потонули в этих отходах — одному создателю известно. Не дав себе на раздумья и пяти минут, Силко направляется в сторону «Капли». Точнее, того, что осталось от нее. Пожар уже локализован, и вокруг были разбросаны обгоревшие балки, выбитые взрывом стекла, и растекшиеся лужи подсохшей крови пострадавших. Здание обтянули красной лентой, чтобы туда никто не заходил. Будто в Зауне это кого-то может остановить. Тихим, быстрым шагом мужчина заходит внутрь и осматривается. Находит около бара лежащие на случай непредвиденных обстоятельств флуоресцентные палки яркого синего цвета и уже более внимательно осматривает обгоревшее, разрушенное помещение. То, что оно восстановлению не подлежит — ясно, как день, и это разрывает ему душу; здание, с которым связаны сотни воспоминаний, — хоть некоторые из них он бы предпочел забыть навсегда, — останутся упокоены на этом пепелище навсегда. Он продолжает оглядываться и, когда замечает в стенах дыры от пуль, хмурится. Светит под ноги и видит с пару тройку разбросанных гильз, которые явно пытались собрать в спешке, но не успели. Если это было нападение, и взрывом хотели замести какие-то следы, то работали полные идиоты. Силко кривится и разворачивается, направляясь на второй этаж, в сторону своего кабинета. На лестнице зияют дыры, перила обломаны. Но не настолько страшно, как он себе представлял. Все же, пострадал больше сам бар. Двери кабинета выбиты, замок сорван и валяется на полу. Мужчина осматривает учиненный разгром, огорчаясь только тому, что эти вандалы не пожалели ничего и будто специально перевернули все вверх дном; а также изрешетили все стены, что были обиты дорогим, красным деревом, и стол, поверхность которого не смогли прострелить, и она послужила хорошим укрытием. Значит, поставщики не обманули его, когда убеждали, что материал настолько крепкий. Возможно, именно он спас Джинкс сегодня. Силко зло мотает головой, когда мысли непременно возвращаются к девчонке и ее состоянию. Сейчас временно нужно сосредоточиться на другом. Он делает шаг вперед и под ногами замечает несколько гильз, но и те от оружия девчонки. В чем был смысл собирать гильзы здесь, но оставлять внизу? Когда он проходит ближе к своему столу, который лежит, опрокинутый на бок, а вокруг хаотично валяются бумаги, распотрошенные папки и письменные принадлежности, то это все становится не так важно, стоит ему увидеть в углу сломанный инъектор. Надежда на то, что ему не придется просить Синджеда делать инъекции самым болезненным и кустарным образом, разбивается на осколки, заставляет болезненно зарычать. Силко со злости пинает стол несколько раз и хватается за голову, когда глаз и левую половину лица пронзает вспышка боли. Он закусывает до крови губы и ждет, пока та пройдет. И когда боль немного отступает, становится вновь не резкой, то поторапливается. Сейчас ему нужно забрать документы и деньги, если, конечно, это не сделали до него. Ящики в столе закрыты, и это уже радует. Он достает один из нижних и вскрывает: деньги, ценные бумаги и пакт между ним и остальными баронами на месте. А также хекстек, что передала ему Джинкс несколько недель назад. Силко вглядывается в это изобретение, которое мерцает голубоватым светом, и думает — мог ли тот принести все эти проблемы? Знают ли в Пилтовере, что это именно Джинкс выкрала хекстек? Он ведь даже не поинтересовался этим. Она отдала ему и сказала, что он понадобится ей позже. Когда у нее будет готово нечто, что сможет заставить Пилтовер наконец-то считаться с Зауном. — Блядь. Силко сжимает в кулаке хекстек, прикрывает глаза и опускается на пол, уперевшись спиной в выщербленную перестрелкой поверхность стола, откидывает голову. Понимает, что времени почти нет, но не может заставить себя встать. Сидит так какое-то время, не имея ни одной мысли, потому как все, что ему приходят в голову, кажутся и правдой, и такой же глупостью. Он пытается сосредоточиться на тишине и абстрагироваться от пульсирующей боли, когда внезапно внизу раздается хруст осколков под чьими-то ногами. Он убирает хекстек в карман брюк, запинывает флуоресцентную палку под диван, а сам весь напрягается. Слышит, что тихие шаги уже на лестнице и какой-то неразборчивый бухтеж мужских голосов. Поднимается и бесшумно подходит ко входу в кабинет. Дверь, что находится нараспашку, — отличное прикрытие. И когда он слышит, что шаги уже рядом, одним движением отстегивает спрятанный под рукавом рубашки на запястье стилет. Когда первый человек входит и настороженно оглядывается, Силко ждет. Наблюдает, как тот подходит к столу и начинает медленно выдвигать ящики. Второй появляется из дверей и тоже осматривается. Задерживает взгляд на висящей дорогой картине. — Смотри-ка. Мы, похоже, первые. Свезло. Голос хриплый и прокуренный. Силко поджимает губы, когда понимает, что это простые мародеры. Он ведь поначалу был уверен, что пришли те, кто хочет убедиться в его смерти. Хотя он даже не знает, считают ли его мертвым. — Заткнись и открывай мешок. Работаем быстро. Второй голос более серьезен. Но все равно не проблема. Мародеры глупы и не подозревают, что здесь кто-то есть. Потому бесшумно выходит из-за двери и встает позади копошащегося с мешком мужчины. Одним быстрым движением перерезает тому глотку — так, что тот даже понять ничего не успевает. Булькающий звук раздается по кабинету, тело падает кулем, разбрызгивая вокруг артериальную кровь. Когда второй тут же оборачивается, то сразу поднимает вверх руки. Он напуган, и Силко буквально чует подскочивший у него в крови адреналин и почти по-звериному ведет носом. — Эй, мужик, мы не хотели. Думали, тут никого. Он смотрит на затихшего напарника и тяжело сглатывает. — Он что... умер? Ты его? Создатель. По голосу слышно нарастающую панику, а Силко лишь недовольно поджимает губы. Голова раскалывается, что только еще больше вызывает в нем агрессию. Но он молчит, ожидая дальнейших слов, хотя все равно знает, что живым свой кабинет покинет только его хозяин. — Я уйду. Ничего не взял, смотри! И когда тот хочет рвануть мимо, у него все равно не выходит. Три глубоких проникающих ранения в область печени, сердца и легких — и он ложится трупом вместе со своим другом на пол. — Отдыхай. Вытерев стилет об одежду горе-воров, Силко забирает все документы, мешочек с деньгами, в котором самый наивысший номинал валюты, прихватывает поломанный инъектор и покидает кабинет, не желая бросить даже последнего взгляда. То, что не подлежит восстановлению, нужно оставлять в прошлом. И хотя бы в этот раз он попытается это сделать.