Место, из которого не захочется убегать.

Том Реддл из дневника оказался неожиданно приятным собеседником. Сначала он, конечно, пытался пить из Гарри силы, но сразу перестал, как только Гарри дал дневнику прочувствовать, что он — тоже как бы крестраж. Если честно, Том Реддл из дневника был в восторге. Это немного забавляло. Кажется, Гарри нравился уже двум частям души Темного Лорда. Возможно, дело в том, что Гарри умолчал о том, что Волдеморт убил его родителей. И о своем возрасте. Том знал только, что он мертв, что он отдал Гарри часть своей души, и что Гарри в Хогвартсе. Похоже, крестраж считал, что они были кем-то вроде очень близких друзей. И, хотя крестраж был удивлен, что Гарри настолько молод, что еще учится в школе… Вряд ли он действительно представлял, что имеет дело всего лишь с второкурсником. Мальчик не спешил его переубеждать. Для этого пришлось внимательно следить за тем, что он пишет об уроках, но, в целом, это было не так уж и сложно. Окружающие ничего не замечали. Да и с чего бы? До этого он постоянно строчил в черном дневнике, и сейчас продолжал — для стороннего зрителя ничего не поменялось. Дамблдор как-то говорил, что Волдеморт хорошо умел притворяться. Но стал бы Том притворяться перед тем, кого считает своим самым надежным человеком? Гарри готов был поставить на то, что Реддл наоборот притворялся холодным и властным, чтобы заработать авторитет на Слизерине, но здесь, в дневнике, наедине с ним… Пятнадцатилетний Волдеморт был таким мальчишкой. Он восторженно изучал Хогвартс и магию, он был полон совершенно нелепых амбиций. «Зельеварение в моё время было отвратительным. Слагхорн, этот чудак. Он был слишком добрым, вечно превращал занятие в какой-то цирк. В итоге треть курса завалила СОВ, представляешь? Когда я стану членом палаты Лордов, обязательно предложу квалификационные испытания для преподавателей». Гарри был согласен. Отсеять таких придурков, как Локхарт, определенно не помешало бы. «Тогда бы тебе понравился наш нынешний профессор, — со смешком ответил Гарри, — Злой, как дементор. Хотя, это правда, экзамены после него хорошо сдают». «Сложно представить, что Хогвартс так изменился. Всегда казалось, что это такая глыба… неподвластная времени. Хотел бы я увидеть это своими глазами». «Не волнуйся, — вывел Гарри не в первый раз, — Скоро посмотришь». Он соврал о планируемом воскрешении Темного Лорда впервые достаточно давно, только чтобы Том-из-дневника общался с ним охотнее. Тогда он не относился к нему всерьёз, но сейчас… «Всё в порядке, — ответил Том, — Не торопись. Лучше всё будет сделано качественно, чем быстро». Гарри запустил ладони в волосы и несильно потянул, чтобы прийти в себя. Это ведь был человек. Живой человек, полный надежды. Обманывать его было так… плохо. Как долго это могло продолжаться? Забрать дневник у Медеи было ошибкой. Темный Лорд в молодости действительно умел располагать к себе людей. Он ожидал, что встретит кого-то вроде той личности, что была под тюрбаном у Квирелла, но реальность оказалась к нему куда более жестока. Но затем… «Знаешь, — написал Том однажды, — Если крестражей действительно много… То можно попробовать кое-что. Для стабилизации». А потом Волдеморт предложил уничтожить крестраж. Ладно, не уничтожить. Выпить. Иссушить дневник в пользу крестража в шраме Гарри, чтобы душа и разум стали целостнее. Это была совсем нехарактерная для Тома Реддла жертвенность. Это выглядело как ловушка. Но с дневником определенно стоило заканчивать, и Гарри не мог его убить. Не того, кто так ему доверял. И он согласился. «Тайная комната для этого вполне подойдёт». *** Неприятности на пути к Тайной комнате начинаются почти сразу. К невероятному удивлению Гарри, их причиной становится Локхарт, этот недоучка. Гарри замечает неладное сразу. Он жил с Дурслями, в конце концов, он давно научился понимать, в каком настроении человек, по звуку шагов. И Локхарт не шел к нему, как учитель. Локхарт шел к нему, как хищник. — Что ты тут делаешь, Гарри? — беззаботно спрашивает профессор, и его голос звучит очень естественно. Гарри понимает, что для Локхарта обманывать людей совсем не впервой, и это придает ему некоторой решимости. Он не оборачивается, но он видит в отражении на трубе распахнутой раковины, как Локхарт наставляет на него палочку. Собственная палочка легко прыгает ему в руку из рукава. Как только Локхарт открывает рот, артикулируя начало заклинания, Гарри резко разворачивается и выкрикивает: — Custodire regem! Это всего лишь более темная вариация Protego, возвращающее нападающему не просто его собственное заклинание, а его темную, усиленную версию. Он же обещал опекуну не использовать светлую магию, верно? Он послушный мальчик. Заклинание Локхарта отражается от щита, и профессор, глупо покачнувшись, падает на колени, а затем и, окончательно потеряв сознание, грохается ничком. С громким хрустом ломается нос, которым мужчина так гордился, и по полу медленно начинает растекаться кровь. Вид тела, лежащего лицом в пол, вызывает странную ностальгию. Гарри не чувствует себя виноватым. Это Локхарт виноват, что напал. Если он пострадал, то только потому, что хотел навредить Гарри, и если он мертв, то только потому, что хотел его убить. Наверняка, у преподавателя были какие-то мотивы, но Поттеру совсем неинтересно. Гарри приказывает проходу закрыться за его спиной, и прыгает в покатую бездонную трубу. Это легко. Совсем не так страшно, как прыгать в шахту лифта. Проникнув в главный зал, Гарри без колебаний воспроизводит указания из дневника. Выводит палочкой ритуальный круг и руны прямо на каменном полу, и магия комнаты охотно отзывается ему… как Гонту. Он толком не знаком с рунами, но, согласно его ничтожным знаниям, круг вроде действительно заточен под передачу магии. Это его немного успокаивает. В главном кругу нарисованы два одинаковых круга поменьше, обрамленные рунами. В круг-донор Гарри кладёт дневник, в круг-реципиент он встаёт сам. Сомневаться сейчас, когда всё уже сделано, совсем глупо, и он решительно активирует ритуал. И что-то врывается ему в голову. Это чужие воспоминания. Еще ранняя осень, но в приюте уже холодно. Никто не будет жечь дрова из-за каких-то 54 градусов тепла . Мальчишка жмется под куцым одеялом, но это спасает слабо. Он сумел обмануть миссис Коул, сказавшись больным, чтобы не тратить последние силы и тепло на работу в саду. Возможно, из-за таких маленьких хитростей на самом деле он никогда не болеет. А может, это потому, что он не такой как все. Однако, к сожалению, сегодня его уединение прерывают. — Том! Том, вставай, поднимайся! Вас пришли посмотреть. Том морщится. Эти люди, приходящие усыновлять детей… Миссис Коул обещает, что их будут любить и баловать в новых семьях. Как бы не так! Том видит мысли этих людей насквозь. Может где-то и существуют добрые меценаты, помогающие детям просто так, но явно не в этом пропащем месте. В лучшем случае, эти люди ищут детей, которые смогут выполнять какую-нибудь работу. В худшем, от их мыслей Тому хочется блевать. Такая грязь… Такие мерзкие вещи. Он никогда не будет заниматься такими вещами. К сожалению, он красив, и такие люди часто выбирают его. К сожалению для этих людей, конечно. Том не знает как, но он может делать больно их глупым слабым мозгам. Так что, разумеется, он делает это. Кто бы не стал? Они сами виноваты. В этот раз семейная пара выбирает очень быстро. На него они даже не смотрят, потому что хотят обязательно девочку. Том смотрит на мужчину — да, в голове у того мерзость — и быстро отворачивается. Семейная пара уводит Бетти. Он ей немного сочувствует, а немного завидует. Бетти держит в руке новенькую шоколадку. Том никогда в жизни не пробовал шоколад. Когда он был маленьким, он часто фантазировал о том, что его отец придёт за ним, и подарит ему пять, нет, десять шоколадок. Но сейчас ему уже девять. Он большой и знает, что может рассчитывать только на себя. Гарри Поттер, переживающий воспоминание вместе с Томом Реддлом, действительно потрясён. Как только Гарри осознаёт себя, воспоминание резко меняется. Он снова обнаруживает себя — Тома — трясущимся под куцым одеялом. Но на этот раз он не в приюте, и он гораздо старше. Он привалился спиной к стене в лондонском метро, куда детей из приюта согнали вместе с множеством других людей. Он замерз и голоден. Духота от столпотворения невыносима, как будто сам воздух стал грязным: пахнет потом, где-то описался младенец, где-то кто-то ранен. Ему не хочется находиться среди этой грязной толпы магглов. Но еще больше ему не хочется умирать. На улице воет сирена. Фашистские бомбы могут превратить его в неприглядную мясную кучу за мгновение. Он ненавидит магглов. Он хочет жить. Он ненавидит магглов. Он хочет жить. Эти две мысли вращаются у него в голове минута за минутой, час за часом. Он хочет придумать что-то полезное, найти какой-то другой выход, но ему запрещено колдовать, а значит, сейчас он не может ничего. Он ненавидит бессилие. Он обещает себе, что больше никогда не столкнётся с такой ситуацией. Он обещал себе это и вчера, но сегодня над городом снова завыли сирены, и он снова здесь. Все его клятвы, все его намерения — ничто. Он смешон. Он жалок. Он крепче стискивает зубы и крепче кутается в одеяло. Почему все эти магглы, и те, что толпятся здесь, и те, что с бомбами, не могут просто исчезнуть? Мысли Тома чудовищны. Гарри хочет коснуться его, заставить его вынырнуть из зациклившихся мыслей, но не может. Сознание Гарри становится всё сильнее, и воспоминания становятся всё короче. — Миртл! Нет, Миртл, Господи Боже, — по-маггловски ругается он, в ужасе переводя взгляд то на окаменевшее тело девочки, то на свои руки и дышит часто-часто. Это он сделал? Это он? Черт, черт, черт; он не хотел, совсем нет, не так, не сейчас. Эта Миртл, она же просто дурочка. Что теперь будет? Ему сломают палочку? Его посадят в Азкабан? Как… унизительно, как глупо, какая жалкая жизнь. Том не может этого допустить. Он не может успокоиться самостоятельно, но он настроен решительно. Он прислоняет палочку к своему виску и колдует успокаивающие заклинания одно за другим, надеясь, что рука не дрогнет. Наконец, это приносит свои плоды. Он успокаивается. У него появляется план. И, кажется, он даже может извлечь из этого некоторую пользу. Затем воспоминания начинают мелькать совсем уж часто, вызывая рябь в глазах. Гарри изо всех сил пытается разглядеть хоть что-то, сам не понимая, зачем. Почему-то ему кажется важным знать всё про Тома Реддла. Неожиданно, в одном из воспоминаний всё замирает. Они оказываются наедине друг с другом в месте, которое Гарри опознает как слизеринскую гостиную, хоть он и никогда не был в ней раньше. Том Реддл из воспоминания оборачивается к Гарри. — Вот ты какой, Гарри Поттер, — обращается Том к нему, — Я думал, ты постарше. Что ж, это ожидаемо. Впрочем, Реддл на удивление миролюбив. — У всех свои секреты, да? — он улыбается, — С другой стороны, кому еще доверять, как не самому себе? По какой-то причине другой я доверил тебе свою душу. Гарри почему-то быстро-быстро моргает. Так противно, так противно что всё это ложь. — Поэтому и я доверю тебе свою. Не подведи, Гарри Поттер. Том Реддл тает в воздухе, не прекращая тепло улыбаться. Гарри Поттер пробуждается на холодном полу в потухшем ритуальном круге. Тетрадка стала просто тетрадкой, а он… А он физически и магически чувствует себя просто превосходно, лучше, чем когда бы то ни было. Несмотря на это, ему почему-то очень гадко на душе. Гарри вынужден накинуть Темному Лорду несколько очков за честность. Ему действительно нравится, когда с ним честны. Аккумулируя остаток умственных сил, Гарри достает из сумки другой дневник. Он тоже должен быть честным. Он не должен умалчивать о таких вещах. Он гадает, каким будет её лицо, когда она прочитает, и эта мысль приносит в его измученный разум крупицу веселья. *** Гарри вынужден вернуться к Сириусу на лето, потому что тот, в итоге, взял Бастион на себя. Впрочем, мальчик не чувствует отторжения к этому факту. Они переписывались весь год, и, в конце концов, он решает, что Блэк ему, скорее, нравится: крёстный добрый, щедрый и готов его защищать. Если так подумать, Медея проигрывает по двум пунктам из трёх. С другой стороны, Медея была тем человеком, что добровольно на четыре года отказалась от своей палочки в его пользу, так что она вне конкуренции. Кроме того, Гарри не нужно от неё отказываться. Он не просил их об этом, но взрослые решили попробовать жить вместе еще раз. Мальчик пока не уверен насчет этого: может выйти как хорошо, так и очень плохо, но, по крайней мере, всегда можно будет передумать, верно? В итоге получается лучше, чем он ожидал. Очевидно, взрослые понаставили друг другу кучу правил. Гарри замечает это по тысяче мелочей. Как Медея, занеся руку для щелбана, вдруг тушуется и опускает её. Как Сириус наливает себе бокал огневиски, а затем замирает на мгновенье и испаряет янтарную жидкость взмахом палочки. Как они через раз осекаются на полуслове. Это немного смешно, но раз это помогает им поддерживать хрупкий мир, то Гарри согласен не смеяться. На полторы недели они даже выбираются в крошечное путешествие и проезжаются по побережью Франции. Блэк тратит деньги, как сумасшедший. Все встречные магглы принимают их за семью. Первые пару дней взрослые еще прячут неловкость за смешками, а потом слишком привыкают и даже начинают вести себя соответствующе, чтобы вызывать меньше вопросов. Смешно слышать, как Сириус отбивается от девушек фразой: «мама Гарри сейчас подойдет» — когда из-за похожих слов они перессорились в прошлый раз, но, опять же… Гарри не заинтересован в том, чтобы напоминать взрослым об этом. К тому же, привычка всё равно испаряется, едва они возвращаются домой. И хрупкий мир разбивается снова. В одно утро он просыпается от того, что его будит немного нервная Медея: — Вставай, ну же. Вставай, пока Блэк не вернулся. Гарри рефлекторно подрывается с постели, второпях натягивая очки и штаны, и только застегивая молнию на джинсах задумывается: к чему спешка? В семейном доме они же в безопасности? Потом до него доходит: Мальсибер скрывает что-то от Сириуса, вот и спешит, пока того вызвали в аврорат. Гарри закатывает глаза. Он надеется, что это не что-то противозаконное. — Тебе понравится, — обещает она взволнованным шепотом, и суёт ему что-то прямо в нос, — Смотри! Гарри фокусируется на предмете и ахает. В её руке на тонкой цепочке качается медальон. И от него пахнет… так сладко… это… — Откуда, — он сглатывает слюну, резко выхватывая предмет, — Откуда здесь это? — О, — невинно моргает она, — Кричер рассказал мне очень увлекательную историю. Вкратце: Реджи Блэк спер крестраж Темного Лорда. Нервная улыбка сама лезет Гарри на лицо. Он хочет это. Он хочет это съесть. — Как удобно. — Сириусу не говори, — дефолтно сообщает она, как будто в этом есть потребность. Но затем… — Не говорить мне что? Они оборачиваются. Сириус стоит в дверном проёме, так и не сняв аврорскую мантию. Кончик его палочки смотрит Медее в грудь. — Я объясню, — быстро говорит она зачем-то. — О, я с удовольствием послушаю, — Сириус в бешенстве, но у него хватает самоконтроля, — Как ты объяснишь, что укрываешь крестраж Того-кого-нельзя-называть. И подвергаешь ребенка опасности. Ты всё объяснишь. Затем всё происходит очень быстро. Медея хватается за палочку, но они изначально в неравных условиях: оружие Сириуса уже у того в руках. Может, если бы это был бой, у них бы был шанс. У Гарри бы был эффект неожиданности. Но Сириус выбирает другое: с его палочки срывается заклинание чтения разума. На несколько долгих минут взрослые застывают напротив друг друга. Ауч. Это очень опасно. Гарри не решается к ним притронуться, чтобы не повредить ничьи мозги. Затем онемение спадает. Сириус, какой-то заторможенный, опускает свою палочку. Только после этого Гарри опускает свою, но Блэк, кажется, даже не заметил, что был на прицеле у собственного крестника. Гарри не знает, что именно Медея ему показала, но, кажется, Сириус действительно на его стороне. Это обнадеживает. Затем Медея, скрещивая руки на груди, портит момент совсем неуместным: — Я жду извинений, Блэк. — Что? — моргает Сириус, всё еще слишком оглушенный. — Извинения. Ты наставил на меня палочку. Ты залез мне в голову. Думаешь, я спущу тебе это с рук? — Ох, не начинай, — морщится мужчина, — Ведешь себя, как моя мать. — Ой, правда? — притворно изумляется Медея, её голос набирает громкость с каждым словом, — Вальбурга требовала у тебя извинений, и что? Что еще она делала? Скажи, чтобы я не повторяла ошибок. Может, она ходила в туалет на унитаз? И теперь, конечно, всем стоит ссать в газон, как это делает такая псина, как ты?! Под конец она откровенно кричит, и Гарри вздрагивает. Он пытается понять. Наверное, это действительно обидно, когда потрошат твой разум… Сириус же заводится в ответ: — О, конечно, я псина. Еще предатель крови скажи, если совсем фантазии не хватает. Только эта псина и предатель крови — единственный, кто тебе помог, не так ли? Что ж ты не пошла к своим древнейшим и благо— Медея перебивает: — Так ты считаешь себя благодетелем, ты— Гарри решает, что хватит. — Замолчите! — кричит он во всё горло, чтобы они услышали. Взрослые одновременно переводят взгляд на него. Затем вновь смотрят друг на друга, и начинают одновременно: — Из-за тебя ребенок— — Это ты виновата— — Хватит! — снова перекрикивает он новый виток скандала. На этот раз они действительно замолкают. — Хватит… Хватит, — выдыхает Гарри снова по инерции. Медея наклоняется к нему и пытается отвлечь, намеренно игнорируя Блэка. Это так по-детски. — Ладно, — вздыхает она, — Забыли об этом. Хочешь заняться кое-чем интересным, птенчик? Я тут пообещала Кричеру попытаться достать Реджи. — Не предлагай Гарри темную магию, ведьма, — тут же бескомпромиссно вклинивается Сириус. — Что не так, — оборачивается она к нему с легким презрением во взгляде, — Он выдержит, он Го— И тогда Сириус окончательно слетает с катушек. С криком: «Молчи!» — он бросается к женщине, зажимая ей рот ладонью, но рывок так силён, что он сбивает её с ног, и они вместе катятся по полу, не забывая увлеченно пинать друг друга локтями. Гарри действительно устал от них. Не думая больше ни секунды, он приласкивает обоих взрослых обездвиживающим, заставив замереть в чрезвычайно неловкой позе. Со вздохом, он опускается на корточки рядом с их сплетенными телами. — Сириус, ты думал, я не знал? Мне очень обидно, что ты попытался скрыть от меня такую важную вещь. Это ведь обо мне, неужели я не имею право знать? Взгляд Сириуса приобретает вид взгляда проштрафившегося щенка. Медея ликует. — А ты? — решает он испортить настроение и подруге, — Как много ты ему показала? Я понимаю, Сириус наш, но разве я не имею права голоса в том, какие мои секреты следует разбалтывать? Теперь виноватыми выглядят они оба. Гарри хмыкает: вот так намного лучше. — Сейчас я вас расколдую, — предупреждает он, — Но вы больше не деретесь, — и, подумав, добавляет, — Пожалуйста. Они не могут ничего ответить, но у них честные-честные глаза. Несколько долгих секунд проходят в неловком ожидании, а потом Гарри решает: — Я передумал. Подождите немного. Кричер, убери ковёр. Сириус бешено вращает глазными яблоками, но Гарри больше не обращает на них внимания. Цепочка крестража всё еще накрепко сжата в его ладони. Гарри понимает, что как только расколдует взрослых, ему придется иметь дело сначала с ними, а он хочет покончить с медальоном сейчас. Ковёр сворачивается в трубочку, повинуясь магии домовика, и Гарри, не медля ни секунды, выводит ритуальные круги палочкой прямо на досках пола. Он призывает свои записи о ритуале, но в итоге ни разу к ним не обращается, уверенно выводя руны по памяти. Он действительно уделил их изучению немало времени не так давно. Магия дома охотно откликается на его призыв, и он активирует круг. Чужие воспоминания вливаются в его сознание, как будто так и должно быть. Молодой Том Реддл возвращается домой. Он ни разу не был в этом месте, но ему приятно думать так, пока он поднимается на холм по глухой просёлочной дороге. Здесь должны жить люди, которые являются его семьей. Реддлы. Он давно заставил навечно замолчать того маленького мальчика в себе, который надеялся, что его семья полюбит его. Но он полагает, что они смогут поговорить. В конце концов, он далеко не глуп, а значит, и члены его семьи должны быть неглупы. Маглоотталкивающие чары берегут его покой, и он без проблем проходит и мимо деревенских зевак, и мимо сторожей. Так Том Реддл оказывается перед дверью в крепкий особняк. Мысль колется: его детство могло пройти здесь. Это зажиточное место, даже в войну наверняка они могли позволить себе многое. Гораздо больше, чем приютский сирота. Он стучит в дверь. Он не собирается быть грубым с порога. Старая женщина спешит открыть ему дверь. — Ох, Том, — тепло улыбается она, подслеповато щурясь; а потом она понимает, и её лицо становится сначала недоумевающим, — Нет… Ты не он… — а затем наполняется узнаванием и гневом, — Ты тот ублюдок. Что ты здесь делаешь?! Том проворно проскальзывает внутрь. Делать так вопреки желанию хозяйки немного нехорошо, но он не хочет унижать себя стоянием в дверях. Он уверен, что это просто недопонимание. — Тебе нужны деньги? — поражается старуха своей догадке, — Бери, бери и уходи, — она выворачивает карманы и кидает в него грязные мятые бумажки, — Тебе мало? Вы со своей семейкой и так забрали у нас всё, а тебе всё мало?! Это… Начинает действительно раздражать. Зачем его родственники держат дома эту безумную старуху? Это их слуга? Том сжимает палочку в рукаве и, уже по привычке, незаметно для окружающих невербально проклинает себя спокойствием. Было бы нехорошо, если бы он навредил этой женщине. Зачем-то же его родственники держат её дома. Это помогает секунду или две, а затем женщина пытается его толкнуть. Прежде чем это происходит, сырая магия Тома отшвыривает женщину, впечатывая ее в стену. Старуха, всхлипывая, оседает на пол. Том говорит себе: она сама виновата. Не он. Он просто не дал ей напасть на себя. Он защищался. Акт насилия помогает гораздо лучше успокаивающих. Теперь он чувствует себя… хорошо. Не испытывая больше колебаний совести, он без церемоний взламывает мозги старухи, чтобы узнать, где же его семья. Так он узнает, что эта старуха — его родная бабушка. И одну не очень приятную историю из прошлого в придачу. «Она сама виновата, — повторяет он себе, — Она могла бы повести себя иначе. Она просто сошла с ума». Он решает дождаться отца и деда из поездки в город, но эта встреча доставляет ему еще меньше удовольствия. Тогда он решает пойти к Гонтам. Да, в головах магглов его дядя выглядит неприглядно, но вещи в чужом восприятии иногда не такие же, как в реальности. — Ты тот ублюдок, — встречает дядюшка его ровно той же фразой, что и магглы. Том Реддл больше не желает себя сдерживать. Гарри смотрит. Том Реддл не выглядит злым. Том Реддл не выглядит грустным. Но его прямая спина слишком напряжена, и его фигура в жалком домишке Гонтов смотрится так одиноко. — Всё скоро изменится, — зачем-то говорит он, — Эти люди не захотели стать твоей семьей, но другие захотят. Том Реддл оборачивается и смотрит прямо на него. Гарри поражён смешинками в его глазах. — Конечно, дитя, — говорит он с улыбкой, — Я дождусь. Гарри… не имел в виду себя, понятно? Он говорил о Пожирателях Смерти, эй, эй, постой, кажется, тут имеет место недопонимание… Прежде, чем Гарри успевает собраться с мыслями, крестраж Тома Реддла тает. Гарри готов очнуться, но, неожиданно, он чувствует, что здесь есть еще кое-что, что он может поглотить. Что-то прямо в его шраме. Это странно. Разве крестражи не должны были объединяться с этой вещью в шраме? Почему ему кажется, что он поглощал их как-то иначе? Он лениво раздумывает об этом, но магически уже тянется к чужой сладкой прохладной магии совсем рядом. Ритуальный круг неправилен, крестраж не должен быть с ним в одной ячейке, и это вообще не крестраж, всё совсем не так, как должно быть, но Гарри всё равно тянется, тянется, тянется… Его приветствует еще одно воспоминание. Том Реддл брезгливо отпускает руку Питера Петтигрю, как только они пересекают границу чар. Петтигрю сразу пятится и, наконец, исчезает, обращаясь в крысу. У Волдеморта мелькает презрительная мысль: «Трус» — но почти сразу исчезает. Питер Петтигрю ему действительно неинтересен. Мир вокруг будто какой-то смазанный. Он так устал. Он устал так давно, и жалкие редкие попытки отдыха не способны восстановить его силы. Было бы вежливо постучать, но он и так пришел без приглашения, так что мужчина просто заходит и обводит взглядом помещение. Мужчина в очках тоже замечает его. В комнате мгновенно воцаряется паника. — Лили, беги! — кричит Поттер, — Хватай Гарри и беги, ну же! Он двигается так быстро. Зачем он так мельтешит? Обязательно быть таким суетливым? У мужчины даже нет палочки, и он кидается на Тома с голыми руками. Быстрее, чем Волдеморт успевает подумать, с его палочки срывается зеленый луч. Мужчина с гулким стуком падает на пол. Том переводит взгляд на свою руку, сжимающую палочку. Это рефлекс. Этот Поттер сам виноват. Обязательно было быть таким? Здесь больше ничего не попишешь. Том переступает тело и направляется на второй этаж, туда, куда убежала женщина. Этот талантливый ребенок, Снейп, просил за неё. Нужно постараться… Постараться не рассердиться. Он вежливо просит женщину отойти. Бестолковая грязнокровка продолжает размазывать слезы по лицу, бессмысленно лопотать и преграждать ему путь. Не отпихивать же её? Обычно Том не терпит такого непослушания, но он просит снова. И снова. — Пожалуйста, — она тянет к нему руки, — Пожалуйста… Зеленый луч опять срывается с его палочки. Он не хотел. Он не хотел, но она была в истерике, а люди в истерике всегда поступают странно, и она потянула к нему руки… «Она сама виновата» — говорит он себе, и на этот раз слова звучат совсем фальшиво. На самом деле эта фальшь с ним уже так давно. Есть ли смысл пытаться вспомнить, насколько? Нужно было отпихнуть её сразу. Он перешагивает тело женщины, и подходит к ребёнку. Дитя притихло, как звереныш, чующий опасность. Только смотрит с тем бестолковым выражением, которое свойственно детям и душевнобольным. Гарри Поттер. Том берет ребенка на руки. — Гарри Поттер, — повторяет он, пробуя имя на вкус, — Моя погибель. Дитя в его руках безобиднее книззла, и эти слова звучат как дурацкая шутка. Зачем Том вообще здесь? Что он делает? Пришел посмотреть? Ну, посмотрел. Он так устал. Он хочет закрыть глаза хотя бы на секунду… Волдеморт закрывает глаза. Внезапно, в комнате появляется посторонняя, могущественная аура. В то же мгновение душа Тома Реддла раскалывается, и он осыпается пеплом. Он не успевает даже открыть глаза. Гарри только что наблюдал смерть своих родителей, но, несмотря на это, он чувствует себя... обрадованным. Никакого убивающего проклятья не было. Это все немного странно. Почему тогда крестраж прицепился к нему? Откуда шрам? Что произошло, почему Том Реддл так внезапно развоплотился? Но это не важно. Важно то, что… Том Реддл не пытался его убить, Том Реддл никогда не пытался его убить, разве это не потрясающе? Он хочет рассказать об этом всему миру, но потом осознает… Никто не поймёт. Ничего не поменяется, если он скажет. Ничего. Он готов оставить эту тайну только себе и сохранить её около своего сердца. Наконец, Гарри решает открыть глаза и видит две обеспокоенных фигуры, склонившиеся над ним. Они взволнованно обсуждают: — Штука в шраме исчезла… — Не исчезла, — поправляет Сириус, — А… Тут они замечают, что он очнулся, и их взгляды становятся немного… строгими. Сириус отстраняется и комментирует: — Я сдаюсь. Мальчишка талантлив в темной магии, как Моргана. Не говоря ни слова больше, он призывает бутылку огневиски со стаканом, наливает почти до самых краёв — и махом опрокидывает стакан в себя. Медея провожает его действия долгим взглядом, потом оборачивается к приставшему на локтях Гарри, фальшиво улыбается и от души прописывает ему подзатыльник. На этот раз Сириус не останавливает её. Гарри трясёт головой, прогоняя боль, и чувствует облегчение. Хрупкий мир разбивается, но на смену ему приходит мир настоящий. *** Сириус и Медея выпытывают у Кричера произошедшее с Регулусом до мельчайших подробностей, а потом в доме закипает работа. Взрослые заняты, вроде, без фанатизма, но постоянно. Медея зарисовывает варианты ритуальных кругов за завтраком. Сириус лениво листает темномагический трактат вечером у камина. В доме то и дело слышно, как они перекидываются фразами: — Пойти должна я. Твоя дурацкая кровь слишком родственная и собьет поисковый компас. … — Я думаю, ритуал все же надежнее. — Обычно да, но смотри, зелье положительно срезонирует с рабской меткой. … — Ты заказал клыки песчаных бегунок? … Гарри безумно интересно, но он не может ничего предложить, и чувствует себя немного исключенным. К тому же, у него своё задание. Ему поручают сплести нить из своей магии. Когда Медея показывает, как это делается, у неё получается легко и быстро. Гладкая блестящая нить, возникая из воздуха, обвивает её палец виток за витком. Она говорит, что это хорошая тренировка. Гарри считает, что это наказание. Это долго, муторно, требует концентрации и усидчивости. Несколько дней он пытается сделать хотя бы так, чтобы нить не распадалась на волокна сразу после появления, а когда у него наконец начинает получаться… — Это можно только распустить, — с улыбкой сообщает Медея, рассматривая первый сплетенный десяток дюймов, затем замечает его возмущение и добавляет примирительно, — От этого будет зависеть моя жизнь, птенчик. Нужно постараться. Гарри моргает: действительно. Нет ничего ужасного в том, чтобы переделать пару раз, верно? Но он переделывает снова и снова, и Медея никогда не довольна. Близится конец каникул, когда он приносит свою финальную версию. Нить прочная, толстая и почти одинаковой толщины. Однако, Медея качает головой: — Еще разок. Гарри на пределе. Он зовёт: «Сириус!» — ожидая, что крестный встанет на его сторону. Блэк, продолжая сосредоточенно ощупывать какие-то ингредиенты для зелий, бросает: — Да забей. Сам потом сделаю. Гарри не хочет, чтобы Сириус сделал сам! Он хочет, чтобы его работа была оценена! Не успевает он ничего сказать, как вмешивается портрет Вальбурги: — Мальчик, ты думаешь, что вещь, которую ты сделал, хороша? Гарри уверенно кивает. — Но является ли она идеальной? Это… точно не так. Он в замешательстве. — Запомни, ребенок, — поучает портрет, — Темная магия не терпит пренебрежения. Заклятие должно быть или идеальным, или его не должно быть. Ты понял? Двое тупиц, когда-то яро обещавших себе, что не позволят воспитывать Гарри так же, как воспитывали их, синхронно делают вид, что ничего не слышат, когда именно это и происходит. Плечи Гарри опускаются. — Но я не успею до конца каникул… Медея хмыкает: — И не нужно. — Что? — Что? Заказ на позвонки магических удавов придёт только в сентябре, значит, в первое новолуние октября мы только поставим основу для зелья марионетки Некроманта… Так до Рождества не управимся. Может, на Пасхальных каникулах… Гарри нравится, что она планирует, рассчитывая на то, чтобы он присутствовал. И, кажется, он понял, что маги имеют в виду: темная магия действительно не терпит спешки, верно? Это правило не только для него, взрослые тоже тщательно его соблюдают. — Не говоря уже о том, что этой нити нужно ярдов сорок , не меньше — добавляет Мальсибер между делом. Только оформившаяся улыбка слетает с Гарри в момент: — Сколько?! Ты серьезно сейчас?! Медея и Сириус лишь смеются над ним.