Место, из которого не захочется убегать.

Британия навевала на неё отвратительные воспоминания. Именно здесь она скрывалась первые месяцы, когда нужно было бежать-бежать-бежать. Кровь в жилах кипела, откликаясь на кровные ритуалы, которыми её искали, и она просыпалась, не проспав и получаса, чтобы снова ринуться в бегство. Полупьяная от депривации сна и сосущего голода, она мечтала вырваться с острова, и клялась себе, что никогда, никогда не вернется. Однако, ностальгия привела её в родные края. Темный Лорд пал, дрянной братец отдыхал в Азкабане, и она решилась. Хотелось домой. Домой было нельзя, там были домовики, а домовики могли ей приказывать. Она бы зашла и больше никогда не вышла. Так что решение, откровенно говоря, было паршивым. Стоило хотя бы подождать следующего лета, но она совсем запамятовала, какая в Британии мерзкая погода, и попала в промозглую, позднюю осень. И словно назло, её нагнал голод. Еще вчера вечером она трансфигурировала несколько кислых яблок с придорожной дикой яблони в огромную тарелку вкуснейшего тыквенного супа, обманув желудок. Но калорий в нем все равно было что в тех яблоках, и голодная слабость уже сковала движения, путала мысли. Она заставила себя отвернуться от яркой вывески придорожного магазина. Нет. Нельзя. Магглы честно работали, чтобы вырастить эту еду, и она её не возьмёт. Она не уподобится тем животным, которые пользуются волшебством для такого. Это было, на самом деле, смешно. Учитывая, что это она как раз выглядела, как животное. Она так и не сумела стать анимагом, но дар метаморфа позволял ей вывернуть суставы, уплотнить кожу на пальцах, и трусить слабой рысью на четырех «лапах» — так быстрее, и расходуется меньше сил. Любой маггл, увидев её в таком виде, наверняка сошел бы с ума — но, к счастью для психического здоровья окружающих, магглоотталкивающие чары после долгих лет странствий удавались ей на редкость хорошо. Однако, кое-кто её все же увидел. Мальчишка-маггл застыл, разинув рот, уставившись на неё во все глаза. Это было странно. Маглоотталкивающие чары окутывали её привычным коконом — значит, это был мажонок? В маггловском районе? Она позволила себе кроху любопытства, рассмотрела его чуть лучше — и так и села на задницу, шокированная ничуть не меньше, чем мальчишка. Сложно было не узнать Гарри Поттера. На ходу возвращая себе человеческий вид, она перемахнула через низкий белый заборчик, чтобы рассмотреть его поближе, на ходу выдавая: — Привет, что ты тут делаешь? Мальчишка явно струхнул, вздрогнул, но не ринулся бежать — храбрец — а даже нашел в себе наглость выдвинуть вызывающе челюсть и ответить: — Я тут живу. — Почему Гарри Поттер живет здесь? Теперь, когда она задалась этим вопросом, ответ стал очевиден: ну разумеется, его здесь прятали. Прятаться среди магглов — хорошая идея. Она сама занимается примерно тем же самым. Однако, что-то было не так. Поттер выглядел откровенно плохо: затасканная одежда не по размеру и не по погоде, замотанные клейкой лентой очки… И что это он делает здесь, на лужайке? Копает мерзлую землю? Она совсем не эксперт в садоводстве, но это походило на наказание больше, чем на что-либо другое. Сжалившись, она наколдовала согревающие чары, и нарвалась на серьезный, вдумчивый взгляд из-под челки: — Вы можете… всякое. Вы тоже ненормальная? Странная постановка вопроса, но ладно. Девушка задумчиво потерла подбородок. Что же это получается… Гарри Поттер… Не знает о магии? В таком случае, она явно не должна быть тем человеком, кто будет ему объяснять. Но не успела она сделать и шага назад, как мальчишка, угадав её намерение, вцепился ей в мантию: — Стой! — Грубо, — хмыкнула она, но без осуждения. Тяжело было осуждать ребенка, в котором говорило отчаяние. — Вы же знаете меня. Почему вы все всегда уходите? Ожидаемо, она была не первым магом, который решил не лезть в дела Гарри Поттера. Требовательный взгляд светло-зеленых мальчишеских глаз обжигал. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его — но было поздно. Она устало привалилась к стене дома, и сползла по ней. Голод лишал ее сил. Мальчишка тут же доверчиво примостился рядом, привалившись к её боку и сверкая, как только что отчеканенный галлеон. Она покрутила палочку в руках, собираясь с мыслями, и не зная, с чего начать. Начала с того, что наложила еще согревающих, очищающих и отвлекающих внимание. Вдохнула. Выдохнула. И медленно заговорила. — Птенчик, я… Мне нечем тебе помочь, — она решила быть честной, — Я буквально в бегах. Что, по-твоему, я могу для тебя сделать? Гарри ощутимо расслабился и как будто привалился еще плотнее. — Что, если бы я тоже хотел убежать? Девушка промолчала. Гарри продолжил: — Я не хочу тут жить. Моя тетя и дядя, они… Мальчишка резко замолк, но жалобам и не нужно было звучать. Плохая одежда, абсурдные наказания, «ненормальный» — всё это складывалось в понятную картину. О чем думает Дамблдор? Хочет вырастить обскурию? Женщина закрыла глаза. Она не может. Она сама без дома, без галлеонов — что она даст ребенку? Ей опасно находиться в одном месте больше нескольких часов, Мерк может и в тюрьме, но он точно нанял людей — и ей пока везёт, но… — Ты можешь научить меня, — жадно попросил мальчик, сверкнув взглядом, — Научить, как убегать, верно? Девушка резко открыла глаза, громко цыкнув в слепом раздражении на обстоятельства. — Слушай— Мальчишка, вместо того чтобы отпрянуть, вжался в нее всем телом. Она смерила его внимательным взглядом — и сдалась окончательно. Оставить ребенка, который готов поверить первому же незнакомцу? Невозможно. Это было тупо. Но Мерк всегда говорил, что она та еще тупица, не так ли? Она твердо решила взять его с собой, если он сможет освоить аппарацию. Иначе она не посмела бы. Если у мальчишки даже не будет шанса сбежать — она себе этого не простит. Обычно малявкам не разрешают колдовать до школы — но это ограничение продиктовано опекой для самых слабых. После первого магического выброса нужно время, чтобы магия окрепла — и если выброс был в девять лет, то ожидание до одиннадцати обоснованно. Но если Гарри Поттер и правда колдовал раньше, чем научился ходить… Это могло сработать. Она отдала ему свою палочку, и так начались первые уроки магии в жизни Гарри Поттера. Скудные, если честно, занятия. Им удавалось заниматься не больше нескольких часов в день. Из неё был никудышный учитель, всё, что она могла, это твердить: «настойчивость, нацеленность, неспешность», показывать пасс палочкой и чертить круги на лужайке. Любое мелкое расщепление откидывало их прогресс назад — заживляла она их быстро, но ребенок начинал нервничать, бояться палочки, бояться магии. Потом — на большую часть дня — она уходила, петляя по всем окрестностям, чтобы сбить поисковые чары со следа… Тем сильнее было её удивление, когда к концу четвертого дня у Поттера получилось. Она даже не смогла порадоваться, сразу вцепилась ему в плечо: — Ты занимался без меня? Мальчишка потупил взгляд. — Да, мэм. Вы же оставляли палочку, мэм. Я думал… — Чем ты думал! Тебя могло расщепить! Тебя могли заметить! Хитрый взгляд мелькнул из-под челки. Погодите-ка… — Я запомнил чары для лечения мелких ран и для отвода глаз… мэм. О, Цирцея. Этот мальчишка… упрям, ненормально магически одарен для восьмилетки и наверняка доставит ей множество проблем. И, кажется, она уже могла ему сказать: — Меня зовут Медея Мальсибер. Ты можешь называть меня Медеей. Собирайся. Мы уходим. От радостного вопля Поттера заложило уши. Поморщившись, она попыталась его осадить: — И возьми свои маггловские книжки. Ты не будешь неучем. Но Гарри Поттеру уже ничего не могло испортить настроение. *** Гарри догадывался, что с появлением Медеи его жизнь заиграет новыми красками, но и в лучших мечтах не мог предположить, что настолько. Во-первых, он колдовал. Колдовал! Она так и не забрала свою палочку, разрешая ему всё-всё делать самому. Кажется, она находила забавным то, с каким восторгом он накладывал простейшие очищающие — ну и что! Зато сам! Она разрешала ему всё: мелкие чары, мелкую трансфигурацию — и даже изгнание мелкой нечисти! Иногда он думал, что Медее, должно быть, тяжело без палочки. Конечно, некоторые вещи она могла компенсировать с помощью своего метаморфизма и беспалочкового волшебства, но далеко не все. Гарри уж точно скорее отдал бы левую руку, чем проводник волшебства — но на вопросы женщина лишь странно усмехалась, качала головой и повторяла: — Палочка останется у тебя. Ты должен быть способен аппарировать в любой момент. На аппарации Медея была почему-то помешана. Она даже поставила на себе метку, чтобы он всегда мог переместиться к ней, но отказалась ставить ему такую же. Однажды он заупрямился и вынудил её объяснить. Даже в неровном свете костра было видно, как её бледное, худое лицо исказилось горем, когда она ответила: — Рабская метка. — Что? — Гарри даже отвлекся от попыток зачаровать пламя так, чтобы оно выглядело, как фигуры животных. Всё равно получалось не особо. — На мне рабская метка. Если однажды Мерк прикажет мне что-либо — что угодно — и я это услышу, магия подчинит меня, и я это сделаю. Собственно, поэтому я в бегах. Гарри уже слышал об этом человеке, как и о некоторых других чистокровных. Меркурий Мальсибер, родной брат его новой подруги. — Слушай, ну он же в Азкабане. Никто не сбегал из Азкабана. — Не будем рисковать. Жизнь с Дурслями научила Гарри, когда не стоит развивать тему дальше, и он выбросил это из головы, вернувшись к зачарованию пламени. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось. Ему же больше колдовства достанется. Вторым великолепным аспектом жизни с мисс Мальсибер было то, что из неё было на удивление легко вить верёвки. Её позиция о непричинении вреда магглам была крепкой, но… очень растяжимой. Очень скоро Гарри убедил её, что ни один маггл не пострадает, если они остановятся в пустом гостиничном номере — разумеется, в благодарность хозяевам вычистив его магией до блеска и починив пару безделиц. Или проедутся на свободных местах в маггловском транспорте. Или заберут еду из закрывающихся к ночи ресторанов — «Медея, они её уже списали, её все равно выкинут!». Женщина, конечно, закатывала глаза, бурчала «только ради ребёнка» — но не прошло и месяца, как её худое лицо перестало выглядеть изможденным. Своей абсолютной победой Гарри считал тот день, когда он убедил Медею, что ничего не произойдёт, если они немного повеселятся. В тот день с самого утра Мальсибер была строже обычного, разбудила его до рассвета и заставила решать дурацкие маггловские математические примеры — «чтоб не тупел и не бездельничал» — а Гарри тёр слипающиеся глаза кулаком и злился, даже особо не зная, на что. Потом, когда первые лучи предрассветного солнца все же коснулись земли, они аппарировали в предгорье прованских Альп. Свежесть утра, красота осеннего, пожухлого луга и ледяных вершин — так близко и так далеко — махом слизнули всё раздражение. Медея, красивая той же строгой, холодной красотой — не женской, а какой-то бесполой — улыбнулась ему краешком губ, и даже кончики её вечно черных волос слегка посветлели. — Нравится? — Необычно, — согласился он, — Зачем мы здесь? — Обычно эдельвейс цветёт в июле, — ответила женщина, и протянула руку, прося палочку. Получив её, она нарочито медленно показала пасс, в конце которого кончик палочки прижимался к виску, и сразу же вернула древко Гарри. Он повторил движение — и редкие белые огонечки зажглись для его взора по всему лугу. Медея направилась к ближайшему, аккуратно раздвинула луговую траву, и он увидел источник света: крошечный, скромный белый цветок. — Но это — эдельвейс магический, — она сорвала цветок, демонстрируя его поближе, — Цветёт осенью, несколько утренних часов после новолуния. Используется для лечения и снятия некоторых темных проклятий. Не особенно ценная вещь, но раз мы были рядом, то глупо не собрать. — А заклинание?.. — Столица Мадагаскара? Ох, Гарри терпеть это не мог. Вечно она так: приходилось проходить проверку знаний — как назло, зачастую маггловскую, — чтобы получить ответ на что-нибудь действительно интересное. — Антананариву. — Это магическое зрение, — не тратя времени зря, Медея перешла к следующему огоньку, и Гарри поспешил присоединиться к сбору, — В наполненных магией местах его наколдовывать почти бессмысленно, там слишком много всего, но вот в таких… очень помогает. Представляешь, сколько бы мы тут ползали, если бы нужно было заглядывать под каждую травинку? — Как отменять? — Тот же жест в обратном порядке. Или подождать, само спадёт. Они потратили на цветы час или около того, а потом еще дольше Медея раскладывала их между страницами книг, которые хранились в её безразмерном рюкзаке: — Не лучший способ засушить цветы, но лучшее, на что мы можем рассчитывать. Гарри уже не терпелось перекусить, когда, как по волшебству, на их маленькую компанию вышел маггл. Тучный и с моржовыми усами, он сначала напомнил Гарри дядю Вернона, но в итоге оказался очень дружелюбным. Мальчишка его совсем не понимал, но Медея смогла объясниться с ним на не очень хорошем французском. Маггл нашёл их «на удивление нормальными для англичан» и даже пригласил «туристов» в свой дом неподалеку. Жена маггла — такая же пышная и добродушная — накормила их до отвала. Комната наполнилась запахами: какой-то непонятный, но вкусный томатно-рыбный суп, мясо, щедро политое сыром, и домашние круассаны с вишневым джемом. Пока Гарри в благодарность тайком накладывал на дом гостеприимной пары все полезные чары, которые только знал, Медея не на шутку расчирикалась с ними о чем-то на их певучем языке, и, когда они все же покинули дом, выглядела чрезвычайно довольной. Гарри решил, что лучшего времени не будет. Он дернул её за рукав. — Медея. Медея, а. — Мм? — Пойдем в аквапарк. Она сказала ему «нет» уже, наверное, раз десять с тех пор, как Гарри впервые услышал об этой новой чудо-постройке от магглов, с которыми они вместе ехали в автобусе. Но он не собирался сдаваться. Обидно будет покинуть Францию и так и не посетить это место. Он уже знает все её аргументы: это гнусно, о чем он только думает, им нельзя оставаться надолго на одном месте — но все равно каждый раз делает честные-честные глаза и надеется. Медея скользит по нему ленивым, усталым взглядом и не может отказать снова: — Только если на пару часов. Гарри ликующе кричит. Аквапарк приводит Гарри в восторг. Он почему-то думал, что ему больше понравятся горки — но там очереди; и огромный бассейн лазурной, теплой, чистой воды в итоге манит гораздо сильнее. Это в тысячу раз приятнее, чем купаться в ванной! У него получается держаться на воде, но над техниками плавания явно еще работать и работать. Медея хохочет над его неумелыми попытками чередовать гребки и вдохи. В отместку он ныряет, — нырять тоже получается на удивление легко — чтобы потопить её, дернув за ногу под водой. Она открывает глаза под водой и сразу пытается его схватить. Гарри выворачивается и сбегает, но она догоняет его быстро — даже слишком быстро. Точно! Отрастила ласты! Он отклеивает от предплечья волшебную палочку, чтобы послать пару жалящих, и это позволяет ему оторваться — но тут уже приходится вынырнуть, чтобы жадно глотнуть воздуха. Медея выныривает рядом, в её глазах пляшут смешинки. Гарри решает добить её: — Столица Уругвая? На короткий миг она озадачивается, но быстро находится: — Монтевидео! — и тут же возвращает ему вопрос, — Где используется шкура руноследа? Гарри судорожно вспоминает всё, что знает: змея, несколько голов, это значит… объединение разных сущностей в одну… две сущности в одну… не оборотное зелье, там несочетаемость с пиявками… о! — Наполнение для думосбора! Вместо похвалы Медея звонко чмокает его в нос, поливает волной брызг — «ты водишь!» — и быстро уплывает. Забыв обо всём, Гарри кидается следом. Потом они сидят на самом высоком здании города, пьют какао, трансфигурированный из воды — вкусно и не вредно для зубов. Чары заставляют пронзительный ветер огибать их. Медея болтает ногами над пропастью и рассуждает вслух, как они вдоволь накупаются летом в морях — «Может, в Барселоне, как думаешь, Гарри?» Гарри сонно кивает. На улице еще ранний вечер, но и разбудили его затемно, и теперь мальчика клонит в сон. У Медеи костлявый бок и волосы пахнут хлоркой даже после двух очищающих, но он жмется к ней — к её теплу, к принятию, к надежности, к защищенности, к радости. И засыпает, с нетерпением ожидая следующего дня. Спустя совсем немного времени — по ощущениям, он только недавно закрыл глаза — Медея резко будит его, тянет за руку: — Идем, идем же! Такое случалось иногда — у этой дамочки явно паранойя. Гарри сонно трёт глаза и просит: — Еще пять минут… Да ты серьезно что ли… Ничего не случится… Однако, на этот раз кое-что происходит. Медея как раз выламывает ржавый замок на чердачной двери, когда на крыше слышатся хлопки аппарации. Раздаются резкие, мужские голоса, что-то обсуждающие на незнакомом Гарри языке. Он затихает, как мышь. Медея прижимает палец ко рту, призывая его к тишине — это явно излишне — и волочет его, как безвольную куклу, по подъездной лестнице. Дубасит по кнопке лифта, но шорох тросов раздается где-то вдалеке, и она, раздраженно закатив глаза, с силой раздвигает двери лифта руками. Гарри не успевает испугаться, когда она хватает его в охапку и сигает в зияющую шахту, чтобы аппарировать в полёте. Это должно размазать аппарационный след и помешать их отследить, однако, через силу она апарирует их еще раз, и еще. Наконец, они оказываются в лесу, и он наконец-то может разглядеть, каким ожесточенным выглядит её лицо. Мальчишка не успевает вставить и слова, прежде чем ему вновь приказывают: — Тихо! Стой тут. Не оборачивайся. Если я скажу бежать — ты аппарируешь. Если слышишь странный шум — аппарируешь. Понял? Гарри ничего не остается, кроме как кивнуть. Несколько долгих секунд ничего не происходит, и они вслушиваются в тишину. А затем звучит хлопок аппарации. Медея медленно, бесшумно выдыхает, обреченно стиснув зубы. Затем молча снимает со своих штанов цепь — Гарри честно думал, что это просто украшение — обматывает её вокруг своего кулака и решительно выходит навстречу хлопку. Гарри стоит, вжавшись спиной в дерево. Кровь замерзает в жилах, когда он слышит звуки возни: что-то ударяется, что-то падает, что-то волочится по земле. Он стискивает палочку до побеления пальцев, а затем вдруг понимает: Палочка! Палочка у него! Тогда, у Медеи… Он не успевает додумать мысль, как возня уже заканчивается. Он слышит: — Всё в порядке, Гарри. И сразу: — Не смотри. Он всё равно смотрит. Её мантия порвана, волосы всклочены и слиплись, а по виску стекает как-то слишком много крови. Мускулистое щупальце, выглядывающее из рукава её мантии, медленно превращается обратно в человеческую конечность. Она пытается его успокоить: — На голове раны всегда выглядят страшнее, чем на самом деле. Гарри не чувствует потребности в успокаивании, ему не страшно, только странное онемение расползается по телу. Медея забирает палочку, чтобы привести себя в порядок, и он почти не замечает этого. Затем его взгляд находит тело мужчины, лежащее лицом в землю. Несколько секунд он тупо смотрит, потом зачем-то спрашивает: — Он жив? Медея отвлекается от своих волос, встречает его взгляд, несколько секунд смотрит в ответ, и выбирает честность: — Нет. Гарри вздрагивает. — Это было необходимо? — Да. Тишина затягивается. — Хочешь я верну тебя— — Нет! — обрывает её Гарри слишком поспешно, и добавляет уже более взвешенно, — Нет. Всё в порядке. Медея смеется над его выбором слов. Очевидно, всё совсем не в порядке. Но она поняла. После этого Гарри не относится небрежно к её паранойе. Больше никогда. Они проезжают Францию насквозь, и оказываются в Испании. Испанского Медея не знает, и чары отвлечения внимания окутывают их плотнее и плотнее, отрезая от окружающего мира, но они движутся дальше, пересекают Гибралтарский пролив и оказываются в Марокко. В Африке. Гарри не может поверить, что всё это происходит с ним. В Шавене — маггловском городе с голубыми стенами — находится местный магический квартал. Маги почти не скрываются, а магглы в этом месте слишком много курят траву — «Не смотри на них, Гарри» — чтобы удивляться чудесам. Медея решает, что они достаточно далеко от Британии, чтобы показаться в магическом обществе, и здесь Гарри впервые видит магическую улицу. Метлы, ковры самолеты, зельеварни, аптеки с ингредиентами, о которых он раньше только слышал, книги на непонятном языке — Гарри не может перестать озираться по сторонам… пока его взгляд не приковывает к себе витрина магазина волшебных палочек. К сожалению, приходится ограничиться только просмотром. О покупках не может быть и речи: на двоих у них ни одного кната. Медея долго думает, обойти ли средиземное море со стороны Африки или Европы, но всё же выбирает второе и они возвращаются в Испанию. Как раз наступает лето, и они плескаются в теплых волнах на пляжах Барселоны, как планировали когда-то давно. У них нет календаря и, за редким исключением, они не знают, какой сегодня день. Но стоит лето, и Медея поздравляет Гарри с днем Рожденья в один из случайных дней. Они кошмарно бедны, и праздничный торт им достается немного заветренный, но Гарри счастлив. Потом снова Франция — но теперь по южному побережью. Италия — чтобы отдать должное местным пицце, мороженному и кофе. Австрия, Чехия… В Польше их настигает еще одна облава. Почти двое суток они беспрестанно аппарируют и почти не спят, а затем Медея встречает бой. На этот раз Гарри не отворачивается. После он водит палочкой над рваной раной от темного проклятья на бедре подруги, наблюдая, как края кожи начинают понемногу срастаться. Это кропотливая и долгая работа, и он рад, что Медея не вынуждена делать это самостоятельно, превозмогая боль. Ему приятно, что он полезный, и, должно быть, теперь он будет видеть фестралов. Ему не жалко наёмников. В конце концов, им здорово приплачивают за риск для жизни. Он даже предлагает забрать галлеоны с трупов, но получает мощный подзатыльник и больше не пытается об этом заговорить. Затем они проезжают Германию, Нидерланды… Когда они трясутся в кузове грузовика по дороге в Бельгии, Гарри догадывается: — Ты везёшь меня обратно в Британию. Медея делает вид, что не услышала. Он нахохливается и легонько пинает пяткой её ногу: — Медея. Медея, а. Зачем мы едем в Британию? — вопрос риторический, потому что Гарри и так знает, это все из-за той дурацкой учебы в Хогвартсе, — Ты опять? Почему мы не можем просто путешествовать и дальше? У нас же всё хорошо? Женщина тяжело вздыхает. У неё много ответов на этот вопрос, Гарри их уже слышал: она не может воровать его жизнь, у него должны быть СОВы, своя палочка, друзья, звонкие галлеоны из сейфа, дом… осознанный выбор между всем этим и скитаниями с ней. Но было и кое-что, что она не знала, как сказать: непонятное темное проклятье в шраме, которое за несколько лет ей не удалось развеять ни на йоту. — Гарри, давай договоримся, — в итоге произносит она, — Ты попробуешь. А если тебе совсем не понравится, то, — она заговорщически улыбается, — Ты знаешь, что делать. — Всегда можно убежать? — Всегда можно убежать. Они обмениваются понимающими взглядами, и мальчишка — хотя какой он мальчишка, уже почти подросток, — подползает поближе к ней. Пристраивает голову у нее на плече, жалуется: — Там даже аппарировать нельзя. — Ничего, — Медея ерошит ему волосы, — Хогвартс — безопасное место. Там даже рабская метка не работала, а мало какое колдовство темнее. Едва они прибывают на остров, школьные совы — целый ворох школьных сов, если честно, — обнаруживают их. Гарри забирает письмо у самой проворной, и пишет короткий ответ на этом же пергаменте. Медея заглядывает ему через плечо, комментирует: — И про ключ не забудь. Гарри выводит: «P. S. Я был бы очень признателен, если бы мне передали ключ от сейфа Гринготтс, чтобы я мог совершить вышеупомянутые покупки» — оценивает творение рук своих, размашисто подписывается, запихивает письмо обратно в конверт и возвращает сове. Сова взмывает в небо, и остальная стая взмывает вслед за ней. Гарри провожает множество серых точек в небе долгим взглядом, и странное волнение от ожидания надвигающихся перемен гложет его.