Код черный

***

«И хромой поведет слепого». Суфийская притча * 5 июля 2016 г. — Мистер МакТавиш, — зовет женский голос весьма настойчиво. Джонни открывает глаза. — Соуп, — поправляет он на автомате. Собственный голос доносится до него, будто издалека. Такое бывает, ага, он даже знает, с ним уже… было… раза три… — Мистер МакТавиш, — настырно повторяет она. — Какое сегодня, по-вашему, число?.. Ее красный напомаженный рот неаккуратным «О» замирает напротив лица Джонни. Он не понимает, что эта дамочка в гражданском хочет от него?.. Он смутно замечает, что на ней прозрачные латексные перчатки, на мизинце крохотное колечко, не обручальное, маникюра нет, ногти коротко острижены, что не вяжется с тонкими золотыми часиками на левом запястье. У таких обычно длинные острые ног… — Сэр… Ах да… у нее гнусавый сомерсетский акцент, она протяжно выдыхает гласные… Джон моргает. — Лейтенант Райли, — говорит он упрямо. — Его… — Мистер МакТавиш, — он замечает по ее лицу, что ее бесит его тупое упрямство. Но она, видимо, не имела дела с шотландцами. — Мне нужно понять, что у вас нет черепно-мозговой травмы… А также обработать ожоги роговицы… — Да, было жарко, как в адском пекле, крошка, — говорит он, снова ощущая, что уши заложены, отчего его позерство не так впечатляюще: он не слышит оттенков своего голоса. — Не то что в этой морозилке! Хорошее на вас платье, Эдна!.. Люблю синий… — Меня зовут не Эдна, мистер МакТавиш, я доктор Гиллеспи, — она явно разочарована, гласные становятся длиннее, или уши разложило. — Видимо, все же придется отправить вас на томограмму, Джо… — Джон! — поправляет он на автомате. У кого еще тут спутанность сознания?! Собственное имя он пока помнит… — Эдна… была на прошлой базе… — задумчиво говорит он. Он переводит взгляд на свое окровавленное колено, виднеющееся в прорези левой штанины, от которой остались только лохмотья. Вот, отчего он хромал, понятно. Но если по сути… * Семь часов назад. 4 июля, понедельник, 11:53 am. Каракас, Венесуэла, главное здание Фондовой биржи Каракаса. Окей, это полный отстой! Такой отстой, что нечто внутри него начинает нервно дребезжать — будто в пугающем предчувствии — кажется у зверушек так бывает. А Соуп не ссыкло какое-то суеверное! И таких предчувствий у него за карьеру бывало около двух… в прошлый такой раз он схлопотал пулю под селезенку — благополучные пара дюймов ниже цели спасли его от стремительной смерти от кровопотери. Кто изображен на ебаном барельефе в лифтовом холле? Дерево по имени Святой Франциск?! Серьезно? Он суеверно сплевывает. Отставить преждевременные теоретические кровопотери, старший лейтенант! Смотрит в темноту коридора — верхнюю люминесцентную лампу снесло от взрывной волны из холла. И света катастрофически мало — из двух окон справа. Где-то впереди должны быть Гоуст с Газом, но он их больше не слышит. Обычно такое кино, как это, имеет драматическое вступление. Напряжение нарастает постепенно, всюду звучат взрывы, главный злодей оказывается маленьким подлым лысеющим ублюдком с мокрыми ладошками, не стоящим пули… а доблестные парни спасаются благодаря дружбе и взаимопомощи… Ебаная брехня!.. И… вся миссия идет по пизде. И нет никакого главного злодея, о чем вы?! Они как всегда притащились за невъебенно ценными бумагами и ключами доступа. Их злодей — это предмет. И горстка людей, его охраняющих. Но все сразу в этот раз начинается хуево. Должно же иногда у них что-то не получаться? Неутешительные отмазы. Джонни видит, как из раскуроченного офиса напротив выскакивает мужик в гражданском, пригнувшись, чтоб его не сняли так быстро, семенит ногами, почти спотыкаясь… плохой знак. И Соуп проебывается в этом: в том, чтобы снять мерзавца сейчас… Или в том, чтобы соображать быстрее и устремиться за ним… съебать отсюда… неспроста тот так уверен в том, чтобы свалить!.. Как чертовы крысы на тонущем корабле — все они. И 141-я и эти подельники торговцев ядерным оружием за нефтедоллары — за которыми они сюда и притащились. Ощущение полной безнадежности и жопы на этот раз становится плотнее. Он один… Газ оставил его, чтобы пойти вдаль по коридору навстречу Роучу. Впереди он слышит несколько выстрелов, и надеется, что никто не попал в сержанта! И Соуп наедине с темной опасной пустотой кабинета напротив… без прикрытия. Беда приходит не оттуда, откуда он опасался. Раздается глухой хлопок. Теплая сухая волна оглаживает левую щеку… Джонни отупело думает о том, что слово «хлопок» придумал какой-то дегенерат с дислексией… это больше похоже, как резко ударяет волна по глазам и ушам при взлете ультразвукового самолета… Кажется, что-то падает рядом… а Джонни вдруг чувствует острую боль в левом ухе, в перепонке, из-за перепада давление… а затем его отбрасывает волной… ударяет о стену. Но после боли в ушах это почти не ощущается. Взрыв. Вот подходящее слово. Дерьмо. Он быстро моргает, осторожно сгибает локоть и колени — главное, без резких движений, если болевой сигнал от шока еще не дошел до мозга… Таким образом можно пройти десяток футов со сломанной ногой… Пальцы не собираются в кулак. Он ощупывает лицо, свое больное ухо — влажное и липкое отчего-то. Джон жмурится… вдыхает. На пальцах остается немного крови. Не критично. Его автоматический Sauer M17 упирается ему в ребра в стыке жилета… хорошо, что он не нажал на спусковой случайно. Он выворачивает руку. Его, кажется, сильно приложило… Голову забило теплой ватой, как плотно фаршированные синтепоном плюшевые игрушки, а в ушах стоит омерзительный звон, и руки кажутся слишком далекими… и слабыми… Соуп пробует шевелить губами. И не сообразит никак… …не понимает, куда он собирался… … где остальные… куда он шел… кажется, спешил… Газ… Прайс?.. — Браво 0-7, — наушник Соупа шипит, захлебывается, будто липкой грязью, звуками — стрельба, крики, гортанный кашель, помехи. Будто внезапно включили аудио. Это этажом или двумя ниже… Звук проникает в голову, как болезненная отравленная змея, вползает в глотку… ошпаривает и обдирает перепонки… Охх… он стряхивает туман. Мотает башкой. Острая петличка гарнитуры царапает ухо изнутри, сломанная при падении, это единственная его связь с остальными, нет времени поправлять… будешь тупить — останешься мокрыми ошметками в этом дьявольском небоскребе в жопе мира. Вместе с десятком уже готовых пациентов холодильника. Он резво вскакивает. Вокруг висит взвесь из пыли… и полутьма, искрит выключатель на стене. Он поворачивается к слабому свету из развороченной двери. Он тянет на нос бандану с шеи. — Связь! Браво-3-0, как слышишь? — рявкает Соуп. Браво-3… он вспомнил… Рядом с левым плечом Джонни падает штукатурка, он мгновенно затыкается. Затем раздается еще один выстрел… Он мгновенно садится на корточки и трижды стреляет выше трех футов в темноту под разными углами. Крик. Значит, он попал. Кто-то только что остался мокрым пятном, и — о везение — это не Соуп… Он… возвращается мыслями к тому, что вспомнил… к кому он шел… — Где ты, мудило-три-ноль? — орет он — хотя сам для себя звучит, будто шепчет. Он истерично жмет кнопку коммутатора. Боль плещется в его голове, а левая нога ощущается холодной… и он пытается собраться, от этого чертовски много зависит… Кажется, у него действительно контузия… потому что он, блядь, дезориентирован… Раздается звук шагов — даже сквозь звон в ушах он слышит это, и Соуп вскидывается, не глядя снова стреляет в фигуру — появившегося из-за угла смуглого здоровяка с автоматическим… Тот падает. — Уфф… — выдыхает он облегченно. Надо убираться. Вообще из здания… скоро сюда пожалуют местные службы, тогда это грозит полным раскрытием… а им еще нужно добраться до миротворческой базы. Но только он не может… не может… пока… — Ноль-два, — он хрипит в микрофон Роучу, стараясь понизить голос, чувствует, что левая штанина мокрая и горячая… не время проверять — вдруг, увидит и ему от этого станет хуже. — Где… вы?.. Он продвигается по своему пути захода, чтобы отступить за всеми. Короткий щелчок. Он резко оборачивается, но за углом никого. Лишь еще один труп… обезвреженная охрана, а не кто-то свой. Он сам подстрелил только что его. Соуп идет дальше, держит наготове заряженный сауэр. Непрофессионально положив палец на спусковой. Коридор утоплен в облаке пыли… и усеян телами, с двух футах левее разбитая стена. — Мы с 5-1 и шестым спускаемся к точке высадки, — говорит Роуч скороговоркой. Газ уже там. Шестой это Аллен, Прайс с Кёнигом снаружи, кэп координирует их сегодня. И Соуп сжимает зубы. Чтобы сосредоточиться, отбиться от назойливого звона в ушах и не думать об онемевшей левой лодыжке. Сандерсон перечислил не всех. Вот почему он зациклился на третьем… — Браво-0-3 с вами? — спрашивает он очевидное. Убедиться. В его мозгу все еще есть этот независимый аналитический планировщик… Никакая контузия не выключит рабочий режим. Зачистить и вывести своих… или вынести… — Нет, он… не отвечает, — рявкает Роуч. Словно ожидал этого вопроса. — Наверное, поврежден коммутатор, тебя тоже хуево слышно. Приказ Смотрителя — возвращаться всем!.. И тебе тоже, Соуп!.. Гоуст выйдет сам, следуй протоколу… — Да, просто проверю этаж, я в процессе — кидает он. — Ты один, придурок!.. — Ты только что сказал, что нас двое, отбой, — шепчет Джонни. И дальше, конечно, Соуп отключает связь. Он не слышит возмущенного ответа Роуча… и знает, что потом получит пиздюлей от кэпа… Если выйдет отсюда. Прайс… будет просто в бешенстве… или хуже того - разочарован. Но его таким не пронять. Неа, глаза видели, что берут, кэп. Поэтому ответственность пополам. Он нарушает все правила… и прямой приказ возвращаться. Но иначе Джон не может. Он отсюда выйдет, когда поймет, что никого из своих не осталось. Или по крайней мере в живых. Погнали. Джонни прихрамывает, опирается на правую, переносит вес, тактический ботинок неудачно подворачивается. Что-то нехорошее с левой ногой, но не время проверять. Все потом. Он выключает шумодав в наушнике, сменив режим, чтобы лучше слышать окружающее. Это единственное что ему остается — слух. В этой ебаной пыльной полутьме. Пахнет жженой проводкой — или как в кабинете у стоматолога, спиленной костной тканью… Глаза щиплет от пота — надо же, он даже не заметил, что вспотел… Он трет лоб перчаткой. Он преодолевает двадцать футов по длинному офисному коридору, стараясь ступать осторожно — не только из-за ноги, но и чтобы не выдать себя, всюду стекло и обугленные бумаги, Джон вдруг слышит шаги за стеной…по правую руку. Лампочка над ним моргает. Соуп замирает, останавливается у притворенной двери. Не уверенный, показалось ли… Затем делает выпад сквозь боль в ноге и плече. Быстро врывается пихнув тонкую дверь плечом, мелькает темное пятно слева… Соуп не думает… и стреляет в высоченного парня в черной шапке… не успев сообразить — не Гоуст ли это… Джонни сглатывает, быстро смотрит на упавшего, на пол… НЕТ. Он выдыхает. Слишком тощий…бронежилет ему маловат, поэтому прикрыл только грудь, а живот остался открыт… хуевое финансирование. Тот стонет, зажимая бок справа, куда выстрелил Соуп, выплевывает ругательства на грязном английском. — Где… мужик с нарисованным черепом? — спрашивает Джон на удачу тыча большим пальцем себе в подбородок Ублюдок прищурившись — у него темные глаза, как у всех у них — смотрит на Соупа в ответ и ничего не отвечает, но он понял вопрос, и понял что на кону его жизнь, если он откажется отвечать. Хриплое болезненное дыхание наполняет пыльную офисную каморку. Нельзя задерживаться… Соуп резко наклоняется и сдергивает рацию с его пояса. Затем откидывает ствол подальше. Под ублюдком растекается темное липкое пятно. Он не станет добивать его. Это ничего не изменит, лишь привлечет внимание, если кто-то еще поблизости. Он сдохнет в ближайшие полчаса, если пробита печень. Джонни двигается дальше… как офисный уборщик, заглядывая в каждое помещение в смутной надежде. Давай же, упрямый гандон!.. Найдись. Вторая комната… Пусто… Точнее — два тела. Незнакомых. Третья… «Гоуст Шредингера» — он одновременно и жив и мертв сейчас, неопределенная суперпозиция, Соуп идиотски хмыкает. Если он отыщет того живым — то расскажет ему эту шутку. Сколько он готов пройти? Прежде, чем сдастся? Пока позволит нога?.. Соуп хмурится… он слышит сверху топот и восклицания на испанском, и он один на этом этаже, пока все остальные спускаются по парадной лестнице. Нет, не один, — думает он зло. Он прислушивается. Сердце заглушает внешние звуки. На этаже выше суета. Чье-то падение, удары… кажется, он загоняет себя в ловушку. С кем они там борются?! Сколько времени прошло? Пора убираться… Прайс реально убьет его!.. Если этого не сделают ебаные террористы!.. Давай, Джонни, не затем тебя растила Беатрис МакТавиш, чтобы так нелепо скончаться, не заслужив даже посмертного Креста Виктории*. (Высшая военная награда Великобритании за героизм). Наконец, он делает круг, не найдя нужного тела, доходит до холла у лифтов, там, где они зашли через запасную лестницу, здесь глаза начинают слезиться… И он не понимает, отчего… Черт! Он трет их тыльной стороной перчатки, и ноздри ожигает, будто он вдохнул раскаленного красного перца… И после этого до него доходит — это остатки какого-то едкого газа. Висят в воздухе… Кто-то швырнул здесь аэрозольную гранату. Он быстро нащупывает маску на поясе. Фильтр кажется только на вдох. Дьявол… и так сойдет. Зрение смазывается… Но сквозь пластиковую линзу контраст красок сглаживается. Слезы перестают щипать уголки глаз. Шум в голове утихает, потому что Соуп крадется, вытянув руку с пистолетом, еще более дезориентированный, теряющий надежду и упрямство… Он близок к тому, чтобы начать молиться кому-то неведомому… Три тела лежат у обгорелой двери лифта. Здесь была настоящая бойня. После того, как он двинулся дальше к южному коридору… На серой стене видны брызги чьих-то мозгов. И Джонни чувствует, как какая-то злая горечь подбирается к горлу. Даже сквозь головокружение и боль в ноге. И слезящиеся глаза… Чертов английский ублюдок… где же ты? Вселенная иногда дает ответы в настоящем времени… Джонни почти спотыкается о чью-то мертвую ногу, чертыхается… смотрит вниз… — Бля, вот и ты! — еле слышно восклицает он, не может заткнуть себя. Так точно, старший лейтенант МакТавиш. Говорит ему это «мертвое тело». И Соуп морщится. Потому что этот английский ублюдок обнаруживается без сознания на полу среди гильз, стекла и обломков металла — о него он и запнулся — лежащим лицом вниз на чьем-то развороченном окровавленном теле — так что Джонни не сразу его опознал. Будто последнее, что тот сделал — прихватил с собой очередного гандона или парочку. «Что значит последнее?! Нихуя не последнее!» Джонни узнает его по идиотским широким плечам, затянутой маской башке, и черному обвесу, оплавленному пластиковому креплению лямки у правого плеча… он смотрит, и видит что у виска ебаная балаклава Гоуста порвана и его ухо окрашено бордовым и черным. Соуп сглатывает. Косится на мозги на соседней стене, которые он заметил мгновением ранее… В первый момент ведь он решил, что видит три тела. Моргает. Затем, не дав себе время для тупой рефлексии, опускается на здоровое правое колено и тянется к чужому запястью в перчатке, сдвигает манжету тактической водолазки… не может он посмотреть в лицо мертвого Райли с простреленной башкой… просто… — Оммпф, — с этим звуком кулак прилетает Джонни в плечо, затем еще раз, наотмашь мимо головы в бедро. Соуп шипит и отстраняется, улыбка невольно растягивает его губы, неуместно. Вот вам и покойничек. — Это, блять, я, придурок, — хрипит Джон. Получает еще один удар, наотмашь, ладонью…будто его не услышали. Гоуст резко переворачивается на спину, рывком, будто делает смертельное усилие, и Соуп смотрит в его окровавленное лицо… и прорезь для глаз. Левый глаз выглядит неживым, потерявшим форму, будто что-то застряло в нем, весь залитый черной кровью, засохшей у брови, а правый… относительно цел и зажмурен, черная краска смешивается со слезами и кровью, отек века… И тот снова замахивается — безнадежно и слепо… лицо повернуто правее Джона. — Черт, это ж я, Соуп, — шепчет он отчаянно. — Прием, Гоуст!.. Это заставляет лейтенанта замереть. Он разжимает кулак. И потерянно опускает голову. Будто в разочаровании. Шумно выдыхает носом. — Мак… Тавиш? — скрипит Гоуст. — Что-ты… В его голосе нет ни удивления, ни боли. Простое равнодушие и растерянность. — Что случилось?.. — спрашивает Соуп, хоть и знает, что нет времени на трескотню. Но он должен оценить… и не хочется получить перелом носа, он предупреждает. — Замри, элти. Джонни неуверенно ощупывает чужую маску слева, там где он видел кровь около уха и испугался, что лейтенанту вышибли мозги… там висит обломок наушника на одной дужке… Вот почему Роуч не смог связаться с ним… кусочки пластика скользкие… и теплые. Он снимает с себя респиратор, чтобы лучше видеть. Частицы уже осели, нет смысла. Джонни и сам первыми почувствовал жжение глаз, поэтому… — Это кажется CN, чуешь, пахнет цветущими яблоками… не встречал давненько, — трепется он про газ, отвлекая. Потому что ожоги на коже Гоуста и тот факт, что больше всего пострадали глаза… — Запрещен по Женевской конвенции тридцать лет как… только копам и нелегалам насрать обычно… Соуп сглатывает и осторожно жмет на висок Райли — горячий и мокрый, но он не брезгует — нужно проверить глубину травмы, а глазами видно не все. Тот даже не морщится, просто цепенеет под грубыми пальцами Джонни. Череп цел, кроме травмы мягких тканей, ожоги лица и глаза… — Доложи состояние, — говорит он на понятном Гоусту языке. Его разум начинает суматошно метаться в панике — как… как он сможет вытащить их обоих… — Повреждение зрения, — отвечает Райли бесцветно… и как-то более отстраненно, Соуп списывает это на болевой шок, может травму мозга. Его голос показывает также ожог гортани, и повреждение голосовых связок. — Осколок, кажется… в левом… невозможно смыкание века… — он шмыгает носом, Соупу и в голову не придет, что тот расклеился — ожог слизистой от хлорацетофенона. Джонни понимает, что дело не просто плохо. Отвратительно. На таком уровне сложности он предпочитает не проходить игры. У них нет времени… и он не сможет вытащить на своем горбу Райли, который ни черта не видит и находится в странном помутненном сознании… Наверное, тот испытывает дикую боль… нужно… как-то попытаться выбраться из этого задницы. — Двигательный аппарат? Позвоночник цел? — спрашивает он прагматично и сухо. Хлопает по колену, Райли вздрагивает. Потому что не ожидал… — Так… точно, — отвечает тот медленно. Он сгибает ноги в коленях и медленно садится. Левой ладонью шарит по полу, она не дрожит. Жуткое запрокинутое слепое лицо Гоуста с разодранной окровавленной маской внезапно от его беспомощности перестает быть таким жутким. Просто вытащить этого временно недееспособного нейроотличного сослуживца, ага, всего-то… Отлично. Теория малых дел, МакТавиш. На которые нихуя нет времени… — Поднимайся, мать твою, — нарочито грубым тоном кидает ему Соуп. — Давай сюда левую, раз она в порядке… нет времени!.. Он видит как из-под левого заплывшего века Гоуста сочится кровь и жидкость — он не хочет думать о том, что это за жидкость, он знает, что детская поговорка «глаз вытечет» — брехня… глазное яблоко плотное, вытаскивать из него что-то самостоятельно — не рекомендуется, чтобы врачи могли верно собрать и сшить кусочки. Это отвратительно, он отводит взгляд, окидывая холл. Он подумает о чужом зрении позже. Малые дела, да. Прислушивается, прогоняя звон в голове. Райли выглядит беспомощным и упрямым… и он сейчас единственный, кто должен находится в трезвом уме!.. — МакТавиш, — говорит Гоуст прерывисто. — Сваливай отсюда… просто… дай мне пистолет в руку… и проваливай… Джонни секунду пялится на его лицо, забыв об отвращении. Затем гневно фыркает. Ага, хера с два! Соуп мгновенно приходит в такое алое бешенство от этой чужой тупости и псевдо-геройства. В то время, как ему предстоит… — Заткни свой поганый рот, лейтенант, — зло шипит Джонни. Нервы у него и так на пределе. — Если не хочешь чтобы меня завалили из-за тебя — заткнись, нахуй, и слушай, что я тебе говорю! Это приказ! Встать! И с этими словами он с неожиданной силой вздергивает Райли на колени за многострадальную лямку загрузки. Гнев придает ему сил, как раненой антилопе, собирающейся пнуть крокодила. — Повернись, Райли, — командует он коротко. — Я бы дал тебе по морде, да не бью незрячих!.. И потом он заставляет тяжелого неповоротливого — будто потерявшего все свои чувства, а не только зрение — лейтенанта Райли ухватиться за лямку своего жилета… Шаг, второй… пятый… — Ты понял?.. Шевелись, времени нет, не угробь нас всех, сраный Рэй Чарльз, вместе со своей собакой-поводырем! — желчные слова толпятся в него во рту. Кажется только таким образом можно заставить двигаться эти двести тридцать фунтов… Райли напрягается и перестает быть таким неповоротливым… Точнее — он неповоротлив, но в какой-то более уверенной отчаянной манере, будто угрозы Соупа сработали. — Пошел за мной, иначе я напишу рапорт на тебя для Ласвелл, — шипит Джонни, окрыленный успехом угроз шантажа и злости. — Тебя по планеркам будут таскать как пример идиотизма!.. Он… он чувствует себя как в сраной Миссия-невыполнима-десять!.. Потому что все мероприятие кажется ему невыполнимым!.. И лейтенант двигается. Они преодолевают пару футов, десять. Спотыкаясь, но все же… вести под руку Гоуста, как пьяного приятеля, Джонни не может… тот должен держаться сзади — Соуп сжимает в правой сауэр с обновленной обоймой, в набедренной кобуре он прихватил на случай того, что их будут ждать по пути. А они будут. — МакТавиш… — предупреждающе окликает его Гоуст. И Джонни удерживается от того, чтоб отвесить ему оплеуху. Он изобьет его потом — дает он себе обещание. И он игнорирует Гоуста. — Слыхал анекдот про хромого и слепого?! — шипит он. И тот наступает ему на ногу, на больную, в своем царстве темноты и боли потеряв равновесие. Будто бы специально. — Бля… — жалостливо стонет Джонни, стаскивает с шеи бандану, сжимает зубы и повязывает почти не глядя тугой узел повыше колена (на этот случай есть жгут в аптечке, но он не будет сейчас шуршать этим всем), и пихает Райли под ребра. — Ну ты и говнюк… — Ты ранен?.. — спрашивает равнодушно Райли. И… Джонни просто игнорирует его. Слава богу он этого не видит, вот уж счастье… И они начинают свой страшный сюрреалистичный путь. Спустя тридцать секунд в голове Джонни созревает что-то наподобие плана. Если это можно так назвать. — Мне нужно… просто временнОе окно… — бормочет он себе под нос. Если бы он мог бежать… или хоть один из них мог… но сейчас нужно оперировать тем, что имеется. Спустя два фута и три трагических шага Райли останавливается… упирается ладонями в стену. — МакТавиш, я… — он тяжело дышит. — Брось эту херню, я не пойду… И Соуп мрачно смотрит на этого здоровенного ослепленного мужика… ослепленного не только физически, но и какой-то мерзкой смесью гордыни и депрессивного недоверия… который отчего-то готов сдаться. На то, что его пальцы теперь дрожат… будто… он сдерживается чтоб не начать какую-то истерику…Глупый–беспомощный-недоверчивый-лейтенант-Райли… с которым они трижды курили во дворе базы Херефорда… Который кидал злобные тинейджерские взгляды на него за каждый потенциальный проступок по его идиотской шкале морали и соревнования. И… Время вдруг перестает ебать ему голову и быть его врагом. Соуп кивает. Вот, это оно. Ебаное озарение. Это его суперсила. В этот момент вся мишура и все это моральное склочное говно между ними — слетает… Все, что Соуп намерен сделать — вытащить их обоих из этой развороченной консервной банки на двадцать первом этаже. Он снисходительно похлопывает Гоуста — тот ожидаемо вздрагивает — по плечу. И говорит: — Слушай, мужик, не будь дураком… я… я понимаю, ты… — он ищет слова, так это несвоевременно все, эти метания и уговоры. Ему кажется, что он слышит, как позади них скрипят створки лифта в покинутом холле и резкие испанские команды. — Ты чувствуешь себя сломанным… ты ебучий супер-солдат, никогда не вляпывался в подобное дерьмо… и нам повезло, что у тебя не переломаны ноги… потому что… в общем, поверь мне, слышишь?.. Твои глаза вылечат на базе, и продолжишь выебываться… тебя починят, сечешь? Я обещаю!.. Гоуст упрямо наклоняет голову. МакТавиш знает, что звучит чуть снисходительно, но ничего не может поделать. У него нет времени на сантименты. Но он пытается… найти, на каком языке общается Райли… чтобы тот стал его союзником, а не обузой. Соуп думает, что от них обоих ужасно воняет, а пол под ногами липкий, и сдохнуть в этой дыре совсем не круто, он твердо смотрит в изуродованное лицо Райли… в видимую его часть. Тот должен чувствовать это. — Потом снова можешь изводить меня и сраться, Саймон, собачиться с новобранцами и Газом, сейчас я спасаю нас обоих, не мешай мне, лейтенант, просто не мешай, — говорит буднично Джонни. И… чудо мать-его-лейтенант-Райли слабо кивает. — Зашибись, элти… Джон надевает позабытый коммутатор на макушку. Ну что, настало время! У него он хотя бы работает. Этот штурм изначально был обречен на провал, потому что их было слишком мало на тридцать человек вооруженных каракасских охранников нефтяного фонда, но кто знал же?! — Браво-0-7 на связи, как слышно? — говорит он тихо в микрофон. — Пять-один? Он знает, что за углом будет одна лестница, и еще эвакуационная, дальше. Но он не помнит точно, где… — Ну ты и гандон, Соуп, — раздается голос Газа. Нервный и шипящий. — Так точно! Немного увлекся, ребята, тут столько горячих девочек, — устало отвечает он. — Со мной Браво-3, нам нужно… немного шума выше по горизонту или прямо тут на западной стороне!.. — он не говорит, что Гоуст ранен, что он сам ранен… — Мы… немного встряли. Прошу поддержки… Ведь они чертова-мать-их-команда!.. Если кто-то может отвлечь еще с десяток террористических говнюков, вызванных на подмогу, что стучат своими тяжелыми берцами по ковролину в пятидесяти футах от Соупа, так это старая 141-я!.. Кёниг будет в восторге, видимо. — Будет тебе шум, и не вздумай сдохнуть, потому что кэп хочет убить тебя самолично, — это раздается голос Сандерсона. — Не пропадай, сейчас он подключится, чтобы вести вас. Кёниг, ты слышал?.. — Принято, — бормочет МакТавиш. — И еще… мне нужна поддержка, встретить внизу… Потому что даже тот факт, что они каким-то чудом преодолеют двадцать этажей… никакого ебаного лифта… — Ранения? — спрашивает кэп сухо. Соуп кидает взгляд на Райли. На ту часть его каменного окровавленного обезображенного лица… — У меня проблема с мобильностью, — говорит он коротко. — Не могу быстро… И дальше начинается чудо. Медицина пересаживает человеческое сердце… Чертовы физики запускают в космос многоразовые ракеты и размахивают фотками с Марса!.. Так почему бы не получить шесть с половиной минут форы в здании, кишащем плохо-подготовленными военными неликвидами в столице Венесуэлы?! А ведь они именно тут. Половина этих ребят небось читать не умеют!.. Слава Иисусу римской католической церкви. Прайс из бронированного фургона на улице (Джонни надеется, что тот не меняет своей дислокации) говорит Соупу, что в противоположном крыле от холла находится вторая лестница. Которая ведет к служебному лифту, не используемому никем, кроме полиции и пожарных. И ему нужно идти туда. Не ему велит… им. Они и начинают мучительной путь, всеми восемью конечностями… лишними и тяжелыми, с чертыханиями и молчаливым тяжелым Гоустом, внезапно вновь омертвевшем, будто вдохновение на сотрудничество в нем имеет непродолжительный эффект. Но ведущим какую-то борьбу в своем контуженном мозгу к его чести. Будто то, что тот не контролирует ситуацию… позволяя себя вести кому-то — это смертельный для него удар. Не метафорически… Будто он медленно умирает… Когда они оказываются на темной эвакуационной лестнице (всего-то делов, Джонни снял лишь двоих выше пролетом и надеется, что их отправили на разведку, а остальная часть группировки рыскает по зданию) по следу отхода Роуча с Газом… Соуп слышит сверху топот ног — не десятки, но несколько человек, они двигаются в обратную сторону. Но лестница все еще пуста… — Давай, Гоуст, шевелись, не хочешь же, чтоб они обнаружили нас! — шепчет он… — Ступенька вниз!.. Осторожно! Вот так, — и Соуп звучит чуть мягче, представляя, что с отсталым родственником разговаривает. Будто в подтверждение этих слов — тяжелый деревянный Райли почти бесшумно шагает не туда, почти падает кубарем, ударяет плечом в челюсть Джонни, утаскивая своей безжалостной рукой Соупа за собой. В бездну… — Бля, — шипит Джонни в сотый раз, каким-то чудом он удерживается на ногах, хватается за перила, так что кажется безымянный палец выбит из сустава, ловит Райли подмышку, от того резко пахнет кровью и потом, его водолазка мокрая насквозь, — а ну стой!.. Райли встает с трудом, дыхание его прерывисто. Ноги дрожат. Соуп не смотрит ему в лицо. Джонни берет его под руку, как раненого и пьяного — на этот раз можно… идти сзади тот явно не может, главное они преодолели тот первый опасный участок. И как ебаные синхронисты они идут вниз. Джонни считает сдавленным шепотом. Спустя три этажа — Джонни отсчитывает их по горящим красным табличкам «выход» раз в двадцать ступеней, лейтенант упирается.       — Стой, — говорит он ровно… и затем делает напряженную трагическую паузу.       В Соупе напряжения на одну маленькую электростанцию или шаровую молнию.              — Чего тебе?.. Я не буду останавливаться, — говорит Джонни. Левое колено отдало кажется всю свою кровь… и жгут уже не помогает.              — Посмотри на повреждения и скажи… сохраню ли я… зрение?.. — говорит Райли быстро.              — Что?..              — МакТавиш… — говорит тот.              Соуп останавливается. Скидывает безвольную чужую руку с плеча.              — Ну что же ты за неблагодарный ебаный эгоист, чувак! Я сказал тебе… я не офтальмолог…              — Посмотри… — говорит уперто Гоуст.              И… Джонни знает, что придется. Даже если это несвоевременно, он неожиданно понимает мотив Райли глубже, чем хотел бы… это… не эгоизм. Райли нужна такая же оценка обстановки, как самому Джону пятью минутами ранее… просто… сам он не может оценить.              Если все совсем плохо — Гоуст не хочет бороться. Ему нужна… аналитика. Шансы. Смысл. Он хочет честности.              Джонни достает фонарик из подсумка.       Брезгливо морщится, глядя на то, что из себя представляет верхняя часть лица Гоуста. Особенно левый глаз, лучше которому явно не стало… И решает начать с правого.              — Терпи, — говорит он коротко. И достает из аптечки* на поясе Райли связку белоснежных тампонов… в этом красноватом свете эвакуационного освещения — все выглядит зловеще, как на Хэллоуин. Фонарик помогает рассеять красные оттенки.       (*Individual First Aid Kit — универсальная аптечка солдата, в одном подразделении она должна располагаться на одном и том же месте у всех солдат взвода, чтобы не тратить время на ее поиск в обвесе, обычно это вторая линия на снаряжении.)        — Правый, — предупреждает Джонни, и берет в рот фонарик. Он прошел курсы первой помощи в том году. И не хотел бы, чтоб они пригодились именно сейчас… И Райли вздрагивает, когда он касается его брови. — Сниму мафку… — говорит Соуп. И тот не отвечает. Джонни сдвигает его маску ниже, оставляя на носу, но оголяя висок и лоб. Сейчас не до этих романтичных игр в анонимность. Джонни старается выключить брезгливую жалость… он быстро касается чужого века тканью, профессионально, скупыми короткими движениями, давит, промакивает… это краска… и нет крови… веки отекшие, красноту над бровью. Ресницы у Райли бесцветные, как и брови… и волосы на виске… — С этим глазом все… в порядке, я промою его в дороге, щиток не требуется, — говорит он. Он старается давать простые доступные обещания. Мотивирующие… Соуп поднимает его веко и светит фонариком прямо в серый зрачок Саймона… тот реагирует, сокращаясь, несмотря на пугающую красноту вокруг. — Отлично. Ты видишь свет?.. — Д-да, — говорит Гоуст. В его голосе звучит легкое удивление. — CN действует на глаза больше, чем на все остальное, он отойдет через час или два… — говорит Джонни ободряюще. Кажется, это приносит Райли какое-то удовлетворение… он… думал что ослеп? Насовсем?.. Полностью? — Левый, — говорит тот упрямо. Джонни подавляет дрожь. Кажется это осколок металлической части гранаты — резервуара с газом?.. Дюйм на поверхности. Смотреть на это больно. — Осколок нельзя доставать, — говорит Соуп твердо. — Доставай, — говорит Гоуст, неожиданно обретя какую-то уверенность. — Я не пойду с ним никуда… — Хуй тебе, чертов ты гандон! Ты слышишь ебаный топот ебаной охраны?! Нет времени, нянчиться тут с тобой, — взрывается Соуп. Он наклоняется, копошится в аптечке Гоуста. Достает ампулу с ибупрофеном. — Вмазать обезболом?.. Ну и конечно, Соуп полнейший кретин, если доверяет вопросы здравоохранения Райли… неужели происшествие в тоннеле ничему его не научило?! Потому что он слышит легкий металлический звон о ступени чего-то маленького и острого, а затем шипящий болезненный вдох выше, запоздалый и сдавленный. Соуп поднимает взгляд на лицо лейтенанта. — Я поначалу думал, что ты странный, Гоуст… — говорит Джонни сдержанно, в нем уже не осталось гнева и удивления. — Но я беру свои слова обратно. Потому что ты — конченный!.. Райли самостоятельно вытащил осколок из своего глаза. Будто бы Джонни ожидал чего-то иного. — Браво-0-7? Вы там скоро?.. — в наушнике звучит голос Джона Прайса. Святой Франциск или кто там… дай сил им всем. Но особенно — ему! * Двадцать минут спустя Джонни смотрит на городскую асфальтированную часть Каракаса. Транспорт и пешеходы мельтешат в хаотичном потоке, никакой разметки на шоссе. Они сидят в тонированном старом фургоне непонятного сине-серого цвета с обвалившейся грунтовкой, с крытым верхом — выделяются среди потока мотоциклов и открытых вонючих выхлопными внедорожников. Но нужно, чтобы никто не заподозрил, что произошедшее — не местные разборки. Местная полиция избегает приезжать на вызовы. А перестрелки даже в приличной многоэтажной части города — частое дело. Копы выезжают большими группами на крупные спланированные операции. А то, что в фондовую биржу пытаются проникнуть раз в неделю — это привычное дело. Так что никаких ожидаемых мигалок, лишь звуки клаксонов и скрип старых тормозов. Джонни оборачивается на Гоуста на соседнем сиденьи. Тот все еще неестественно прям, пальцы в поиске мнимой опоры вцепились в рваную обивку переднего сиденья. Газ сидит слева, уткнувшись лбом в окно. И, кажется, собирается заснуть — или уже заснул, его укачивает в таких тошниловках пробок часто. Джонни вытянул свою левую многострадальную ногу под водительское сиденье и чувствует временное облегчение. Поэтому только учащенное дыхание кэпа подсказывает, что он в подавленном гневе… хотя они выбились всего на десять минут. И Роуч так или иначе прострелил башку несчастному гражданскому после того как тот отдал динамический ключ доступа. Все ради мира во всем мире, блять. Соупу не хочется будить Газа, поэтому он решает спросить первый ряд. — Кэп, у тебя… не найдется воды? — спрашивает Соуп скрипучим сухим голосом. Или у него все еще проблемы со слухом. — На, — кидает в него бутылкой Прайс. Джонни приходит в голову, что кэп не случайно решил ехать с ними… просто, чтобы Гоуст почувствовал себя лучше? Или это слишком сентиментальная мотивация. Прайс держит на бедре руку с заряженным ASP, и не пристегнут, на случай если нужно быстро вылезти из тачки. Рука расслаблена, но им предстоит пересечь весь город, еще порядка двадцати миль… и он прикрывает их, скользит взглядом по любой подъезжающей близко тачке. Кондиционер не справляется с жарой, но по крайней мере пытается… Под бронежилетом и обвесом они все мокрые от пота. Соуп вытирает влажный лоб. В салоне пахнет каким-то лимонным чистящим средством и… кровью. Позади едет еще такая же машина в которой Сидят Роуч, Аллен и Кёниг. Водитель гаркает что-то нецензурное на испанском, сплевывает черный комок жевательного табака в приоткрытое окно, пронзительно жмет на сигнал. За рулем выходец из барриос — местных фавел, трущоб — у них не было времени на подбор водителя из дипмиссии. Так они незаметнее. Впереди какой-то пацан на мопеде огрызается на их кортеж, нарочито медленно перестраивается. Соуп открывает бутылку, делает жадный глоток теплой воды, так что давится невольно. Горло похоже наждачкой ободрали. Он сгибает и разгибает левый кулак, выбитый безымянный, стягивает тактическую перчатку. Руки не дрожат, окей. Пока они едут медленно в пробке за центральным кварталом Эль-Силенсио, а не гонят по извилистым улицам на выезде из города, он решает воспользоваться спокойной минутой. Затем косится на спящего Газа и лейтенанта справа. — Райли, повернись, — говорит он Гоусту. И легонько пихает его локтем в бронежилет. Тот послушно поворачивает к Соупу свое ужасающее обезображенное лицо, закрытое лохмотьями балаклавы и покрытое запекшейся кровью в верхней его части. Уязвимо и послушно. Нехарактерно для Райли. И затем Джонни заставляет его открыть здоровый глаз и заливает под веко добрую половину бутылки, забрызгивая пыльную обивку салона — Гоуст не произносит ни звука протеста. Водитель оборачивается, кажется, озабоченный порчей тряпичных изодранных сидений, еще видевших родителей Уго Чавеса молодыми, но разумно затыкается. Прайс оборачивается к Джонни, и тот видит в его глазах мелькнувшую тревогу. Кэп ни слова не сказал об их эффектном хромом появлении в переулке за банковским черным входом в биржу, предназначенным для инкассаторов… Потому что был чертовски занят тем, что пытался снять из винтовки головореза, выбежавшего за ними из подземного гаража. «Дамы, вечно вы опаздываете!» — вот и все, что кинул он. — Ну, видишь меня, Саймон? — спрашивает Соуп со скрытой надеждой. Воспаленное и красное веко дрожит, сосуды полопались вокруг серого зрачка, оплетя красной сеткой слизистую. — Да, — отвечает Гоуст хрипло. И моргает еще несколько раз, фокусируется на лице Джонни — он видит эту перемену, осознанность вместо слепоты. Тот хмурится. Левый его глаз остается неподвижен, все в том же кроваво-черном оттенке безысходности. И все же Джон испытывает тошнотворное липкое облегчение. — С возвращением, придурок, — говорит Соуп подчеркнуто ворчливо. И отстраняется, чтобы замять осторожность своих рук мгновение назад. Слепым Райли был более безопасным по ощущению. Рана на колене начинает пульсировать. Будто организм отпускает режим автопилота… хотя еще рано и они не в самолете. Но наверное какая-то часть мозга Джонни чувствует себя в безопасности, зажатый между Гоустом и Газом, с вооруженным кэпом на переднем сиденьи. — Постарайся смыть слезами частицы аэрозоля, — говорит Прайс, не оборачиваясь. — Ну-ка, МакТавиш, расскажи нам о своем детстве, чтобы все мы прослезились. Кэп пытается разрядить обстановку. Голова Соупа вдруг становится тяжелой и горячей. В правом ухе чешется… кажется, это засохшая кровь. Организм отключает свои контрольные системы по одной. Начал с зуда и боли, зараза. — У меня есть на этот счет заготовка, — шепчет Кайл, который кажется все это время не спал. — Внезапный порыв ветра сделал шотландскую армию ещё более устрашающей!.. Соуп закатывает глаза. Прайс фыркает. Они выжили. * 5 июля, 9:22 am. Сантьяго де Куба, госпиталь дипломатической миссии США, Гуантанамо-бей. Поэтому Джонни лежит на койке в лазарете. Один. Уже два часа, но ебучий джетлаг сбил все его режимы — и он даже не может просчитать — сейчас день или ночь по его внутренним часам. В любом случае, он не может заснуть. У него даже не болит уже ничего почти! Глаза обработаны какими-то искусственными слезами и дексаметазоном, безымянный палец примотан к несчастному мизинцу, а левое колено зафиксировано в жестком ортезе — всего три шва. Он чувствует себя тяжелым и отупевшим. Или это в его крови плещется антибиотик с транквилизатором, который кажется вколола та симпатичная дамочка в гражданском… Такая смазливая и такая стервозная. Джонни кажется, что это незаконно! Накачивать его чем-то одурманивающим. Хотя эта докторша Гиллеспи, или как ее, утверждала, что он буянил… но он просто был взволнован судьбой Гоуста после его выходок, это не последствия сотрясения мозга. Лучше бы эта холодная стерва вколола ему настоящий обезбол!.. Как назло в этом она ему отказала, сказав что первые сутки травмы головы лучше наблюдать чистую картину, чтобы не было когнитивных осложнений. А то он не знает… Джонни столько раз устраивал своей чугунной голове так называемые травмы в мордобоях в пабах все старшие классы школы, что у него собственно уже приобретенный иммунитет!.. Джонни смотрит в окно, закрытое желтоватыми пыльными жалюзями. Экваториальное солнце прорывается сквозь пластиковый заслон и нагревает голубую простыню на его левом плече, а также нелепую одноразовую рубашку, которую он категорически не хотел надевать. Он один в крохотной двухместной палате, оборудованной лишь двумя койками, тумбочкой посередине и маленькой раковиной в дальнем углу. Стены выкрашены отвратительным оливковым цветом до середины высоты, как в камере заключения, а потолок местами облупился. Да, это вам не военный госпиталь в Великобритании или реабилитационный центр близ Глазго. Соуп не специалист во всяких этих жутких медицинских кабинетиках!.. И не любит он пугающий запах дезинфицирующих средств для мытья пола в хирургии… Брр. Хотя тут этого и нет. Больше похоже на кабинет частной практики в каком-то захолустье. Но с другой стороны — они, блять, на Кубе!.. Чего еще он ожидал? Наверное, в целом уровень медицины по стране на уровне 19-го века в Европе - вроде лечения кровопусканием или жабьей желчью! Невольно он улыбается. На Кубе он еще не был. Не то, чтобы он хотел попасть сюда таким образом! Да к тому же, если брать политику… наверное финансирование базы снизилось из-за скандала в десятых годах? Те пытки заключенных. Да-да, база в Гуантанамо-бей, та самая, старейшая база иностранного государства на Кубе. Она была ближайшей по пути, до Далласа было на два часа дольше. Потому что… Гоусту требовалось срочное вмешательство… в таких делах время играет против. На счету каждый час. Его сразу забрали для диагностического осмотра. Наверное, они что-то там чинят, да?.. Никто ему так и не сказал ничего… хотя Соуп считает, что имеет право знать, ибо вытащил эту сопротивляющуюся тушу, склонную к суициду!.. На самодовольство у него нет сил. Остальная команда поехала на базу в трех милях южнее, около залива — Прайс сказал, что вечером заглянет — сначала заглянет к подполковнику Дэвису. Всего территория базы простирается на сорок гектаров. И вряд ли американцы разрешат им тут ошиваться как на курорте, но кэпу нужно засвидетельствовать формальную благодарность за помощь. От бессонницы и неясной тревоги Соуп размышляет о бытовухе. Может, это нагонит на него сон? Проверенное средство. Он думает, станет ли Прайс вносить взыскание в его личное дело. Заслужил ли он его? Когда тот встретил их внизу с Роучем, то выглядел угрожающе — не до бешенства, так кэп никогда не злится, у него даже нет такого диапазона. Потом конечно смягчился. А Сандерсон в это время прикрыл их отход к транспорту. Гоуст держал кулак у правого глаза — того, что можно трогать, а не кровавому месиву с другой стороны. — Кэп, я, — Джонни не собирается просто так сдаваться. — Я знаю, что ослушался, но… Прайс хлопнул его по плечу. И сказал спокойно: — Я знаю. Ты — мой контролируемый риск, говнюк. И после этого он срезал пропитанный кровью платок на бедре Соупа. Что-за-херня-Соуп? И заменил на мягкий затягиваемый жгут из аптечки, с контролируемым давлением и стерильную повязку на рану ниже. Потому что им предстоял пятичасовой перелет. Роуч полчаса косился на Джонни с какой-то возмущенной обидой во взгляде, будто он назло ему не вернулся вместе со всеми ними. И Соуп, не стесняясь, указал пальцем на одноглазого поломанного Райли. Вот, мол, мое алиби, Сандерсон! Соуп закрывает глаза. Он просто… полежит совсем немножко… Нет, он не хочет спать. Просто… Ему снятся темные шевелящиеся тени… бесполезные органы в чужой развороченной груди и травмированные конечности, руки не сгибаются, онемевшие губы… Он пытается кого-то поймать в пыли и крошеве осколков от стены… но это ускользает из его непослушных пальцев… Нога в районе колена противно ноет… и эта боль никак не выключается. Ноет изнутри, где кости и связки… А затем что-то ударяет его по лодыжке… Джонни резко открывает глаза. Сердце бьется в ушах… ему приснился какой-то муторный кошмар. Такое бывает от переизбытка информации… или от нейролептиков в его крови. Соуп тяжело дышит, шарит ладонью по тонкому матрасу рядом с бедром. Над ним старый потолок. Он моргает. А потом поворачивает голову вправо… И видит, что рядом с ним на табуретке сидит… Гоуст… его левый глаз заклеен медицинским белым щитком, как у пирата, бровь выше рассечена и заклеена мелкими кусочками пластыря как стежками. А на нижней части лица голубая одноразовая маска. К его предплечью ведет прозрачная ниточка, а рядом стойка с капельницей. Райли выглядит неуместно в таком натюрморте… неуместно высокий в этом маленьком помещении, его кисти покрыты белыми шрамами, а ноги босые. Вряд ли лейтенант это заметил. — Эй… — говорит тот невозмутимо. Его серый зрачок внимательно смотрит на Джонни — ясный и трезвый, без тени красноты. — Тебе снится какое-то дерьмо… лучше не спи пока. — Ага… — говорит Соуп глухо. Как он его нашел? Гоуст должен лежать в какой-то своей перевязочной… или нет?.. — Ты… ты все? Что бы ни значил этот вопрос, Джонни кажется его поймут. — Да, я свободен до вечера, — отвечает тот безэмоционально. Джонни смотрит, что на Райли надета та же голубая нелепая рубашка, что и на нем. И… и теперь он без своей маски, потому что — очевидно! — среди одноразовой послеоперационной одежды не предусмотрено наличие балаклав черного цвета с угрожающими рисунками. И у лейтенанта пшеничные коротко стриженные волосы, как и брови с ресницами, да… Это… это как-то неуместно. — Хочешь, расскажу тебе шутку? — говорит Гоуст хрипло. — Чтобы ты не спал. Соуп прикрывает глаза. Звон в голове утихает. Когда лежишь, организм действительно восстанавливается лучше. — Ты же против неуставных отношений, соломенная голова, — Джонни не может удержаться от шпильки. — Я не уйду, — с упрямством и смутной угрозой отвечает Райли. МакТавиш смотрит в его… глаз. Который как всегда ничего не выражает. Он не уйдет. Без маски Гоуст выглядит неуместно обычным. Весь его паскудный ореол убийственного обаяния снят. — Шутку? — повторяет Гоуст. Джонни видит, как изгибается толстый уродливый рубец на кадыке Саймона, когда тот говорит. Он вздыхает. Устало. Райли пришел посторожить его, чтобы он не спал… Сразу, как только его отпустили. Джонни чувствует себя странно польщенным, хотя этому нет причины. Никто не говорит никому спасибо. Это малодушные слова гражданских. К тому же, быть может лейтенант и не благодарен, с него станется быть в бешенстве от того, что он остался жив. Не считая всех тех унизительных оскорблений, что Соуп от души вывалил на него в процессе и тот молча их проглотил… — Боюсь, своими шутками ты можешь добить меня, — ворчливо отвечает он. — Давай уже… если она будет не смешная, я вызову сестру и попрошу чтоб мне вкололи что-то… а если она покажется мне смешной — то это точно повреждение лобной доли!